– Я вижу, что дело кончилось иначе, нежели я ожидал, – сказал он, – и потому оставляю вас... кажется, бесполезно связывать этого пленника.
– Совершенно бесполезно, – подтвердил дон Панчо. Антинагюэль ушел. Оставшись только с Красавицей и Бустаменте, дон Рамон в порыве признательности бросился к ним и вскричал с энтузиазмом:
– О! Мои спасители!
– Постойте, кабальеро! – вскричал дон Панчо. – Теперь нам надо объясниться.
Сенатор остановился в остолбенении.
– Неужели, дон Рамон, вы полагали, – сказала Красавица, – что такой пошлый плут как вы, может внушить нам малейшую жалость?
– Дело в том, – прибавил Бустаменте, – что нам хотелось одним распоряжаться вами...
– Вы сознаетесь, не правда ли, – продолжала Красавица, – что вы в нашей власти и что если мы захотим убить вас, так это для нас очень легко?
Сенатор был раздавлен.
– Теперь, – прибавил Бустаменте, – отвечайте категорически на все вопросы, которые вам сделают; я должен предупредить вас, что ложь будет стоить вам жизни.
Новый трепет пробежал по членам сенатора. Бустаменте продолжал:
– Как вы очутились здесь?
– О! Очень просто, генерал; на меня напали индейцы.
– Куда вы ехали?
– В Сантьяго.
– Один?
– Нет, черт побери! – вскричал сенатор. – У меня был конвой в пятьдесят всадников... Но, увы! – прибавил он со вздохом. – Этого оказалось недостаточно.
При слове «конвой», Бустаменте и Красавица переглянулись. Дон Панчо продолжал допрос.
– Зачем вы ехали в Сантьяго?
– Затем, что политика мне надоела; я имел намерение удалиться на мою ферму жить в своей семье.
– У вас не было другой цели? – спросил Бустаменте.
– Нет.
– Точно?
– Точно... Ах! Постойте, вспомнил... мне было дано поручение...
– Ну, вот видите!
– О! Боже мой! Я забыл про него, уверяю вас.
– Гм! Какое же это поручение?
– Не знаю.
– Как не знаете?
– Право не знаю; мне дали депешу.
– Покажите ее мне...
– Вот она!
Бустаменте схватил депешу, сорвал печать и быстро пробежал бумагу глазами.
– Ба! – сказал он, комкая ее между сжатыми пальцами. – В этой депеше нет никакого смысла, она вроде тех, которые поручаются людям вашего сорта.
Сенатор притворился, будто принимает эту фразу за комплемент.
– Я сам тоже думал, – сказал он с улыбкой, которая имела притязание быть приятной, но страх, искрививший его черты, делал из нее отвратительную гримасу.
Услышав нелепый ответ дона Рамона, Бустаменте не мог удержаться и громко расхохотался; сенатор поспешил принять участие в смехе генерала, сам не зная почему. Донна Мария прекратила эту веселость, заговорив:
– Дон Панчо, ступайте к Антинагюэлю; необходимо, чтобы завтра на рассвете он потребовал свидания у авантюристов, которые засели как совы на вершине скалы.
– Но если он откажет? – заметил удивленный Бустаменте.
– Он должен согласиться; постарайтесь его убедить.
– Попробую.
– Надо успеть во что бы то ни стало.
– Я успею, если вы требуете.
– Во время вашего отсутствия я поговорю с этим человеком.
– Говорите, я уйду.
Трудно сказать к чему прибегнул Бустаменте для того, чтобы заставить токи повести переговоры с осужденными; но дело кончилось тем, что он успел в своем предприятии.
Когда он возвратился к донне Марии, разговор ее с сенатором уже был кончен. Генерал услышал только как она сказала сардоническим голосом:
– Устройте же все это как можете, любезный дон Рамон; если вы не сумеете, я отдам вас индейцам, и они сожгут вас живого.
– Гм! – прошептал дон Рамон с испугом. – Если они узнают, что это сделал я, что тогда будет со мной.
– Вы будете сожжены.
– Черт побери! Черт побери! Перспектива не совсем приятная; неужели вы не можете дать это поручение кому-нибудь другому?
Донна Мария лукаво улыбнулась и сказала:
– Успокойтесь, я буду вашей сообщницей; я вам помогу.
– О! Когда так, – сказал сенатор с радостью, – я заранее уверен в успехе.
Красавица сдержала слово: она помогла дону Рамону исполнить смелый план, задуманный ею. Дон Панчо остерегался расспрашивать куртизанку; он знал, что она трудится для него и потому был на этот счет совершенно спокоен. Он ожидал терпеливо, когда она сама сочтет нужным рассказать ему все.
ГЛАВА LXIII
Капитуляция
Вернемся в хижину совета, куда граф де Пребуа Крансэ был введен генералом Бустаменте. Дон Панчо имел слишком много личного мужества, чтобы не любить и не ценить это качество в другом. Гордая и надменная поза молодого человека ему понравилась. Поэтому после довольно грубого ответа Луи, дон Панчо вместо того чтобы сердиться на него сказал ему, поклонившись:
– Ваше замечание совершенно справедливо, господин...
– Граф де Пребуа Крансэ, – подсказал француз, кланяясь.
В Америке дворянства не существует, а потому титулы там неизвестны. Однако ж нет на свете другой страны, в которой это дворянство и эти титулы пользовались бы таким почетом! На графа и на маркиза там смотрят как на людей высшего сорта. То, что мы сказали, относится не к одной Южной Америке, где на основании прежних законов, утверждающих, что всякий кастеланец благороден, потомки испанцев могли бы по справедливости иметь притязание на дворянство. В Соединенных Штатах в особенности влияние титулов царствует во всей своей силе.
Бессмертный Фенимор Купер еще прежде нас сделал это замечание в одном из своих романов. Он рассказывает, какой эффект произвело одно из его действующих лиц – американец по происхождению, который, эмигрировав в Англию во время революции, вернулся оттуда с титулом баронета. Эффект этот был огромный, и Купер наивно прибавляет, что достойные янки в полном смысле слова гордились своим соотечественником-баронетом.
Откуда может происходить эта аномалия у таких свирепых республиканцев как американцы? Мы откровенно признаемся в нашем неведении и предоставляем другим, более посвященным в таинства человеческого сердца, старание разрешить этот трудный вопрос.
Бустаменте и дон Рамон глядели на молодого человека с симпатическим любопытством. Через минуту дон Панчо сказал:
– Прежде всего другой вопрос: позвольте мне, граф, спросить вас, каким это образом вы могли очутиться между людьми, которых мы осаждаем?
– По самой простой причине, – отвечал Луи, – я путешествую с несколькими друзьями и многими слугами; вчера шум битвы долетел до нас; между тем несколько испанских солдат прибежали укрыться на ту самую скалу, где я сам искал убежища, вовсе не желая попасть в руки победителей, если бы победителями были ароканы, люди, как говорят, свирепые. Битва, начавшаяся в ущелье, продолжалась в долине; солдаты, слушаясь только своего мужества, выстрелили в неприятеля; и это-то неблагоразумие было для нас так гибельно; мы были замечены.
Бустаменте и сенатор понимали как нельзя лучше, что думать о справедливости этого рассказа, но как люди светские сделали вид, будто поверили ему. Притом, Луи говорил с такой непринужденностью, с такой самоуверенностью, что они слушали его, улыбаясь. Антинагюэль и Черный Олень поверили всему буквально.
– Итак, граф, – спросил Бустаменте, – вы начальник гарнизона?
– Я, господин...
– Генерал дон Панчо Бустаменте.
– Ах! Извините, – сказал Луи с удивленным видом, хотя очень хорошо знал к кому он обращался, – я не знал, генерал.
Дон Панчо улыбнулся с гордостью.
– А велик ли ваш гарнизон? – продолжал он.
– С меня довольно, – небрежно отвечал граф.
– Человек в тридцать? – спросил Бустаменте вкрадчивым тоном.
– Да, почти, – самоуверенно отвечал граф.
Бустаменте встал.
– Как, граф? – вскричал он с притворным гневом. – С тридцатью человеками вы хотите сопротивляться пятистам ароканским воинам, окружающим вас?
– Почему бы и нет? – холодно отвечал молодой человек.
Голос француза был так тверд, взор его бросал такие молнии, что присутствующие задрожали от восторга.
– Но это безумство, – продолжал Бустаменте.
– Нет, это мужество, – отвечал граф. – Все вы, слушающие меня, люди неустрашимые; поэтому слова мои не должны удивлять вас; на моем месте, вы сами поступили бы так же!
– Да! – сказал Антинагюэль. – Брат мой говорит хорошо; это великий вождь между воинами своего народа; окасы будут гордиться победой над ним.
Бустаменте нахмурил брови; свидание принимало направление, не нравившееся ему.
– Попробуйте, вождь, – возразил молодой человек с гордостью, – но скала, укрывающая нас, высока, и мы решились скорее умереть, нежели сдаться.
– Все это одно недоразумение, граф, – сказал Бустаменте примиряющим тоном. – Франция не в войне с Чили, насколько мне известно!
– Я должен в этом признаться, – отвечал Луи.
– Стало быть, как мне кажется, нам гораздо легче условиться нежели вы предполагаете.
– Я вам скажу откровенно, что я приехал в Америку путешествовать, а не драться, и что если бы я мог избегнуть того, что случилось вчера, я сделал бы это охотно.
– В таком случае постараемся как-нибудь окончить нашу распрю.
– Я только этого и желаю.
– И я тоже, – отвечал Бустаменте, – а вы, вождь? – спросил он Антинагюэля.
– Что брат мой сделает, то будет хорошо.
– Тем лучше! – возразил Бустаменте. – Вот каковы мои условия: вы, граф, со всеми французами, сопровождающими вас, имеете право удалиться куда заблагорассудите; но чилийцы и окасы, которые находятся между вами, немедленно должны быть нам выданы.
Граф нахмурил брови, встал и, поклонившись присутствующим с величайшей вежливостью, вышел из хижины. Бустаменте и индейцы переглянулись с удивлением, потом бросились за молодым человеком.
Луи медленными и тихими шагами шел по скале, Бустаменте догнал его неподалеку от укреплений.
– Куда идете вы, граф? – сказал он ему. – Зачем вы ушли так внезапно, не удостоив нас ответом?
Молодой человек остановился.
– Генерал, – отвечал он резким голосом, – после подобного предложения, всякий ответ бесполезен.
– Мне кажется, однако... – возразил дон Панчо.
– Фи, генерал! Не настаивайте, я вернусь к моим товарищам; знайте, что все люди, находящиеся со мной, пользуются моим покровительством; бросить их – значило бы совершить предательство; я убежден, что эти два вождя окасские, слушающие нас, понимают, что я должен прервать все переговоры.
– Брат мой говорит хорошо, – отвечал Антинагюэль, – но воины наши были убиты, пролитая кровь должна быть отомщена.
– Справедливо, – заметил молодой человек, – поэтому я и удаляюсь; честь запрещает мне оставаться здесь долее и слушать предложения, которых я не могу принять.
Говоря таким образом, граф продолжал идти; Бустаменте и индейцы следовали за ним. Они незаметно вышли из лагеря и находились уже недалеко от цитадели.
– Однако ж, граф, – сказал Бустаменте, – вам не следовало бы отказываться так решительно; не мешало бы по крайней мере уведомить ваших товарищей.
– Вы правы, генерал, – сказал Луи с насмешливой улыбкой.
Он вынул записную книжку, написал несколько слов, вырвал листок и сложил его вчетверо.
– Вы теперь же будете удовлетворены, – продолжал он и, приложив руки к губам в виде рупора, громко закричал, – спустите аркан!
Почти немедленно длинная кожаная веревка спустилась со скалы, граф поднял камень, завернул его в листок бумаги и привязал к концу аркана, который опять поднялся кверху. Молодой человек скрестил руки на груди и сказал:
– Вы скоро получите ответ.
В эту минуту в лагере окасов произошло вдруг какое-то волнение: оттуда прибежал, запыхавшись, индеец и шепнул Антинагюэлю несколько слов, которые очевидно сильно его расстроили. Бустаменте разменялся с доном Рамоном значительным взглядом.
Вдруг подвижные укрепления на вершине скалы раздвинулись как бы по волшебству, и платформа оказалась покрытой значительным числом чилийских солдат, вооруженных ружьями; чуть впереди стоял Валентин со своей собакой Цезарем.
Только дон Тадео и два чилийских вождя оставались невидимы. Валентин небрежно опирался на ружье. Граф не знал, верить ли ему своим глазам и тщетно спрашивал себя, где его друзья набрали столько солдат. Однако ж на лице его не обнаруживалось никаких следов удивления; он спокойно обернулся к Бустаменте и сказал ему с насмешливой улыбкой.
– Видите, генерал, что ответ не заставил ждать себя: слушайте, пожалуйста.
– Граф, – вскричал Валентин голосом, раздавшимся как гром, – от имени ваших товарищей, которые уполномочили меня отвечать вам, я говорю, что вы прекрасно поступили, отвергнув постыдные предложения, сделанные вам; нас здесь полтораста человек, решившихся скорее погибнуть, нежели признать их.
Число полтораста произвело большой эффект на ароканских вождей. Они уже и без того достаточно были расстроены известием о том, что чилийские пленники успели убежать из лагеря с оружием и багажом и присоединились к осажденным.
Нужно ли объяснять, что побег пленных был устроен донной Марией и сенатором. Вот какой план придумала она, чтобы принудить ароканов снять осаду; план этот, подобно многим другим, составляемым этой женщиной-демоном, должен был удаться по самой своей смелости.
Если, представляя свой жалкий гарнизон, составленный из трех человек, Луи говорил так надменно, то разумеется он не был расположен изменять свой тон теперь, когда фортуна так явно ему улыбалась.
– Вы видите, – сказал он вождям, – мои товарищи одного мнения со мной.
– Чего же хочет брат мой? – спросил Антинагюэль.
– О! Боже мой, очень немногого, – отвечал молодой человек, – я просто хочу уйти; я не честолюбив и притом мы все люди храбрые; зачем же нам резаться без причины? Это было бы смешно. Воротитесь в ваши укрепления и дайте мне честное слово, что не выйдете оттуда прежде трех часов; в это время я очищу с моим отрядом занимаемый мною пост и удалюсь с оружием и багажом, не спускаясь в долину. Как только я уйду, вы снимете лагерь и отправитесь восвояси, не стараясь догнать меня. Согласны ли вы на эти условия?
Антинагюэль, Черный Олень и Бустаменте несколько секунд совещались шепотом.
– Мы согласны, – сказал наконец Антинагюэль, – мой бледнолицый брат имеет великое сердце; он и его воины могут удалиться куда хотят.
– Хорошо, – сказал граф, сжимая руку, которую протянул к нему токи, – вы храбрый воин и я благодарю вас; но я еще имею к вам одну просьбу, вождь.
– Пусть брат мой объяснится, и если я могу исполнить его желание, то сделаю все... – отвечал Антинагюэль.
– Не делайте вещей вполовину, вождь, – продолжал молодой человек с чувством, – вчера вы захватили в плен нескольких испанцев; возвратите их мне.
– Эти пленники свободны, – отвечал токи с принужденной улыбкой, – они уже присоединились к своим братьям на скале.
Луи понял тогда, отчего так неожиданно увеличился его гарнизон.
– Стало быть, теперь мне остается только удалиться? – сказал Лун.
– Извините! Извините! – вскричал вдруг сенатор, желая воспользоваться случаем и убраться подальше от донны Марии и Бустаменте, общество которых не весьма ему нравилось. – Я тоже был в числе этих пленников.
– Это справедливо, – заметил дон Панчо, – что решит брат мой? – прибавил он, обращаясь к Антинапоэлю.
– Хорошо, пусть этот человек идет, – отвечал Антинагюэль, пожав плечами.
Дон Рамон не заставил ждать себя и поспешно пошел за графом. Луи, вежливо поклонившись Бустаменте и индейским вождям, возвратился в укрепление, где товарищи ожидали его с беспокойством.
Приготовления к отъезду были непродолжительны. Особенно сенатор торопился, так он боялся снова попасть в руки тех, от которых избавился почти чудом.
Если донна Мария и Бустаменте подозревали, что человек, которого они ненавидели и против которого соединились, находился в числе тех, кого они так горячо трудились спасти, какова была бы их досада.
Через несколько часов места, в которых еще так недавно раздавались крики сражающихся, снова впали в безмолвие, нарушаемое иногда только полетом коршуна или быстрым бегом серны. Чилийцы и ароканы исчезли.
ГЛАВА LXIV
Призыв
Была ночь. Валентин и его товарищи все шли.
Как только позиция, так решительно защищаемая, была оставлена, парижанин немедленно принял командование над отрядом. Эта перемена совершилась внезапно, но спокойно, без всяких требований со стороны его товарищей. Все инстинктивно признавали в нем превосходство, которого не знал только он один.
Со времени приезда своего в Америку, Валентин очутился брошенным в жизнь, диаметрально противоположную той, которую он вел до сих пор. Возможности его умножились, развился его ум. Одаренный душой энергической, сердцем горячим, молодой человек был скор на решения, тверд и властен, поэтому-то без ведома своего имел он над всеми его окружавшими то влияние, в котором они не отдавали себе ответа, но которому покорялись невольно.
Луи де Пребуа-Крансэ первый испытал это влияние; сначала он несколько раз старался противиться ему, но скоро принужден был мысленно сознаться в нравственном превосходстве своего друга и наконец уступил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59