.. Теперь ступайте, друг мой, – прибавил он, обращаясь к Жоану.
Индейский воин вышел со слугой.
– Избранная натура! – сказал сам себе дон Тадео, задумавшись.
– О, да, – отвечал дон Рамон лицемерным голосом, – это очень достойный человек для дикаря!
Король Мрака опомнился при звуках этого голоса, который вывел его из задумчивости. Взгляд его упал на сенатора, о котором он забыл и который глядел на него с умилением.
– Ах! – сказал он. – Я было забыл о вас, дон Рамон.
Тот прикусил себе язык и раскаялся, но слишком поздно, в своем неуместном восклицании.
– Вы мне говорили, – продолжал дон Тадео, – что дорого заплатили бы за возможность быть на вашей ферме?
Сенатор утвердительно кивнул головой; он боялся скомпрометировать себя, выразив яснее свою мысль.
– Я намерен, – продолжал дон Тадео, – возвратить вам счастие, к которому вы стремились и которого отчаиваетесь достигнуть. Вы сейчас поедете в Кончепчьйон.
– Я?
– Да, вы. Приехав в Кончепчьйон, вы отдадите эту бумагу генералу Фуэнтесу, который командует войсками этой провинции; исполнив это поручение, вы будете свободны и можете отправиться куда хотите; только обратите внимание, что за вами будут следить и что если я не получу ответа от генерала Фуэнтеса, я легко вас найду и тогда потребую от вас серьезного отчета.
Во время этого разговора сенатор показывал знаки величайшего волнения: он краснел, бледнел, вертелся во все стороны, не зная, какой принять ему вид.
– Э, прости Господи, – сказал дон Тадео, – можно подумать, что вы неохотно принимаете возлагаемое на вас поручение?
– Извините, ваше превосходительство, извините, – пролепетал сенатор, – но поручения весьма плохо мне удаются и, право, я думаю, что вы лучше сделаете, если возложите его на другого.
– Вы думаете?..
– Я в этом убежден. Видите ли, ваше превосходительство, я так несчастлив.
– Очень жаль.
– Не правда ли, ваше превосходительство?
– Да, тем более, что никому кроме вас не будет дано это поручение.
– Однако...
– Молчите! – сказал дон Тадео сухим тоном, вставая и подавая ему бумагу. – Устраивайте свои дела как хотите, но вы должны ехать через полчаса или быть расстрелянным через три четверти часа... выбирайте.
– Я уже выбрал.
– Что же.
– Я еду.
– Счастливый путь!
– Но если ароканы нападут на меня и отнимут эту бумагу?
– Вы будете расстреляны, – холодно сказал дон Тадео.
Сенатор подпрыгнул от испуга.
– В таком случае я погиб! – вскричал он с ужасом. – Я никогда не выпутаюсь из такой беды!
– Это ваше дело.
– Но...
– Я должен предупредить вас, – сказал ему Король Мрака, – что вам осталось только двадцать минут, чтобы приготовиться к отъезду.
Сенатор поспешно схватил письмо и, не отвечая, бросился как сумасшедший из залы, натыкаясь на мебель. Дон Тадео не мог удержаться от улыбки при виде испуга дона Рамона и сказал сам себе:
– Бедняжка! Он и не подозревает, что я желаю именно того, чтобы у него отняли эту бумагу.
Вошел дон Грегорио.
– Все готово, – сказал он.
– Хорошо! Пусть войска разделятся на два корпуса за городом. Где Жоан?
– Я здесь, – отвечал индеец, подходя.
– Брат мой может ли дойти до Кончепчьйона, не попав в руки лазутчиков и не будучи остановлен?
– Непременно.
– Я хочу дать моему брату поручение, в котором дело идет о жизни и смерти.
– Я его исполню или умру.
– У брата моего хорошая лошадь?
– У меня нет никакой – ни плохой, ни хорошей.
– Брату моему дадут лошадь быструю как стрела.
– Хорошо! Что я должен делать?
– Жоан отдаст эту бумагу испанскому генералу Фуэнтесу, командующему войсками в провинции Кончепчьйон.
– Я отдам.
Дон Тадео вынул из-за пазухи кинжал странной формы, бронзовый эфес которого служил печатью.
– Пусть брат мой возьмет этот кинжал; увидев его, генерал узнает, что Жоан приехал от меня.
– Хорошо! – сказал воин, взяв оружие и заткнув его за пояс.
– Пусть брат мой остерегается; это оружие отравлено, так что малейшая царапина может вызвать смерть.
– О, о! – сказал индеец со зловещей улыбкой. – Это оружие хорошее; когда должен я ехать?
– Брат мой отдохнул?
– Я отдохнул.
– Брату моему сейчас дадут лошадь.
– Хорошо, прощайте!
– Еще одно слово.
– Я слушаю.
– Пусть брат мой не даст себя убить; я хочу, чтобы он возвратился ко мне.
– Я возвращусь, – сказал индеец с уверенностью.
– Прощайте!
– Прощайте!
Жоан вышел. Через десять минут он скакал во весь опор по дороге в Кончепчьйон и опередил дона Рамона Сандиаса, который неохотно тащился по той же самой дороге.
Дон Тадео и дон Грегорио выехали из дворца. Приказания Короля Мрака были исполнены с точностью замечательной. Гражданская милиция, уже очень многочисленная, была почти организована и если бы случилась надобность, могла защищать город.
Два корпуса войск выстроились в ряд. Одному в девятьсот человек было поручено сделать нападение на Ароко; другой, в две тысячи, под непосредственной командой дона Тадео, должен был отправиться отыскивать ароканскую армию и дать ей сражение.
Дон Тадео осмотрел свою маленькую армию. Ему оставалось только хвалить ее хорошее устройство и энтузиазм солдат. Сказав последнюю речь жителям Вальдивии, Король Мрака отдал приказание к выступлению.
Кроме довольно многочисленной кавалерии, чилийская армия имела десять пушек. Войска прошли скорым шагом мимо жителей, которые провожали их единодушным «ура».
В минуту расставания дон Тадео отвел в сторону своего друга.
– Сегодня вечером, дон Грегорио, – сказал он, – когда вы расположитесь лагерем на ночь, передайте начальство вашему полковнику и воротитесь ко мне.
– Хорошо; благодарю вас за милость, которую вы оказываете мне.
– Брат, – отвечал ему дон Тадео печальным голосом, – разве мы не должны жить и умереть вместе?
– О, не говорите этого, – возразил дон Грегорио. – Будьте так добры, скажите мне прежде, чем я расстанусь с вами, что значит это поручение, которое вы дали Жоану? – прибавил он, чтобы дать другой оборот разговору и переменить направление мыслей своего друга.
– О! – отвечал дон Тадео с тонкой улыбкой. – Это поручение военная хитрость, успех которой, я надеюсь, вы скоро увидите.
Пожав в последний раз друг другу руки, два вождя расстались, чтобы стать во главе своих войск, которые быстро отправились по долине.
ГЛАВА LXX
Коршун и горлица
Бустаменте воспользовался внезапной готовностью Антинагюэля быть ему полезным. Через два дня после рассказанных нами происшествий, ароканская армия укрепилась на Биобио. Антинапоэль, как опытный вождь, расположился лагерем на вершине лесистого пригорка, который возвышался над рекой. Древесный занавес скрывал присутствие армии, так что без определенных сведений никто не догадался бы, что она находится в этом месте.
Войска из различных уталь-манусов каждую минуту прибывали на место сборища, назначенного токи. Вся сила ароканской армии состояла в эту минуту из девяти тысяч.
Черный Олень с отрядом избранных воинов разъезжал по всем направлениям, чтобы захватить неприятельских разведчиков. Ароканы во время войны обыкновенно делают неожиданные нападения; поэтому осторожность вождей в этих экспедициях неимоверна.
Ничто не выдавало индейцам, чтобы белые сколько-нибудь подозревали замышляемое ими нападение. Они видели на противоположном берегу Биобио стада, пасшиеся на свободе, и крестьян, спокойно занимавшихся своими делами, как ни в чем не бывало.
Бустаменте рассматривал горизонт в подзорную трубу. Антинагюэль удалился в свою палатку с Красавицей и донной Розарио.
Молодая девушка приехала в лагерь час тому назад. На ее побледневшем лице виднелись следы утомления; мрачная грусть одолевала ее. Она стояла, потупив глаза, перед токи, пылкий взор которого не оставлял ее ни на секунду.
– Брат мой видит, что я сдержала мое обещание, – сказала Красавица, со злобной улыбкой смотря на молодую девушку.
– Да, – отвечал токи, – благодарю мою сестру, но и я тоже сдержал мое обещание.
– Брат мой великий воин, он верен своему слову; прежде чем он вступил в область инков, ему следовало бы определить участь его пленницы.
– Эта молодая девушка не пленница моя, – отвечал Антинагюэль, и взгляд его сверкнул, – она будет женой великого токи окасов.
– Хорошо! – сказала Красавица, пожимая плечами. – Антинагюэль может располагать ею.
Вождь встал и подошел к молодой девушке.
– Сестра моя печальна, – сказал он ей с кротостью, – продолжительный путь, без сомнения, утомил ее; мое жилище приготовлено для сестры моей; она отдохнет несколько часов, а потом Антинагюэль объявит ей о своих намерениях.
– Вождь, – грустно отвечала молодая девушка, – я не устала, ваши воины были добры ко мне, они сжалились над моей молодостью и кротко обращались со мной.
– Вождь так приказал, – сказал ласково Антинагюэль.
– Благодарю вас за это приказание; это мне доказывает, что вы не злы.
– Нет, – отвечал Антинагюэль, – я люблю мою сестру.
Молодая девушка не поняла этого объяснения в любви и растолковала иначе смысл слов индейца.
– О? Вы меня любите, – сказала она наивно, – стало быть, вы сжалитесь надо мной, не захотите видеть моих страданий!
– Нет, я позабочусь, чтобы моя сестра была счастлива!
– О! Это будет очень легко, если вы действительно захотите! – вскричала она, бросая на него умоляющий взгляд и сложив руки.
– Что нужно сделать для этого? Я готов повиноваться моей сестре.
– Точно?
– Пусть моя сестра говорит! – сказал вождь.
– Слезы бедной девушки могут только огорчить такого великого воина, как вы!
– Это правда, – отвечал он кротко.
– Возвратите меня моим друзьям, моим родным! – вскричала донна Розарио с извинением. – О! Если вы это сделаете, вождь, я буду вас благословлять! Я буду сохранять к вам вечную признательность, потому что я буду очень счастлива!
Антинагюэль отступил, кусая с гневом губы. Красавица расхохоталась.
– Вы видите, – сказала она, – вам очень легко сделать ее счастливой!
Вождь нахмурил брови с раздраженным видом.
– Брат! – сказала Красавица. – Не сердитесь, пожалуйста; дайте мне поговорить с этой испуганной горлицей.
– Зачем? – возразил токи с нетерпением.
– Чтобы объяснить ей ясно ваши намерения; таким образом, как вы взялись за дело, вы никогда не кончите.
– Хорошо!
– Только обратите внимание на то, что я нисколько не берусь расположить ее к вам.
– А! – сказал Антинагюэль с досадой.
– Но однако ж ручаюсь вам, что после нашего разговора, она будет знать, в чем состоят ваши намерения; хотите вы этого?
– Да, у сестры моей золотой язык, она усыпит ее.
– Гм! Не думаю; однако постараюсь сделать вам приятное, – сказала Красавица с иронической улыбкой.
– Хорошо, пока сестра моя будет разговаривать с пленницей, я осмотрю лагерь.
– И прекрасно, таким образом вы не потеряет даром времени.
Антинагюэль вышел, бросив на молодую девушку взор, заставивший ее стыдливо потупить глаза.
Оставшись одна с донной Розарио, Красавица рассматривала ее с минуту с таким выражением злости и ненависти, что молодая девушка невольно задрожала. Вид этой женщины производил на нее такое действие, какое приписывают взгляду змеи; ее притягивал этот холодный взгляд, который устремлялся на нее с невыносимой пристальностью.
После нескольких минут, которые показались веком бедной девушке, Красавица встала, медленно подошла к ней и, грубо положив руку на плечо ее, сказала резко:
– Бедная девушка! Вот уже месяц как ты пленница, неужели ты не догадалась, для чего я велела похитить тебя?
– Я не понимаю, – кротко отвечала молодая девушка, – ваши слова для меня загадка, смысл которой напрасно я отыскиваю.
– Невинная овечка! – возразила куртизанка с насмешливым хохотом. – А мне так кажется, что в ту ночь, когда мы сошлись лицом к лицу в деревне Сан-Мигуэль, я говорила с тобой довольно откровенно.
– Я только поняла, что вы меня ненавидите по причине, неизвестной для меня.
– Какое тебе дело до причины, когда ненависть существует! Да, я тебя ненавижу, презренная тварь! Я мщу на тебе за мучения, которые заставил меня вытерпеть другой человек. Какое мне дело, что ты мне ничего не сделала! Я тебя не знаю! Мстя тебе, я ненавижу не тебя, а тебя, а того, кого ты любишь! Которому каждая твоя слеза раздирает сердце. Но мне недовольно мучений, которые я назначаю тебе, если он не знает их; я хочу, чтобы он был их свидетелем; я хочу, чтобы он умер от отчаяния, узнав, что я сделала с тобой, до какого унижения и презрения я довела тебя.
– Господь справедлив, – с твердостью отвечала молодая девушка, – я не знаю, какие злодеяния замышляете вы, но Он сохранит меня и не позволит исполниться тому гнусному мщению, которым вы мне угрожаете. Берегитесь, чтобы впоследствии вам самой не пришлось склониться под могущественной рукой Создателя... может быть вы сами тщетно будете умолять о милосердии, когда Его позднее, но неумолимое правосудие, постигнет вас.
– Твои угрозы вызывают во мне только презрение.
– Я не угрожаю; я несчастная девушка, которую рок бросил беззащитной в ваши руки; я стараюсь только растрогать вас.
– Напрасные просьбы! – воскликнула донна Мария. – Ну что ж! – прибавила она, оживляясь гневом, кипевшим в ней. – Когда настанет мой час, я тоже не буду просить тебя пожалеть обо мне!
– Да простит вам Господь зло, которое вы хотите мне сделать!
Во второй раз невольно донна Мария почувствовала неизъяснимое волнение, причину которого напрасно старалась объяснить себе; но она старалась не обращать внимания на тайное предчувствие, которое как будто говорило ей, что мщение ослепляло ее и что, желая поразить слишком сильно, она ошиблась.
– Послушай, – сказала она прерывистым голосом, – это я велела похитить тебя, ты это знаешь, но тебе не известно, с какой целью ты похищена, не так ли? Ну, я объясню тебе эту цель: человек, который вышел отсюда, Антинагюэль, вождь ароканов, злодей! Он питает к тебе страсть, чудовищную, к какой способна одна его свирепая натура; послушай, мать хотела отговорить его от этой страсти, он убил свою мать!
– О! – с ужасом вскричала молодая девушка.
– Ты дрожишь? – продолжала донна Мария. – В самом деле, этот человек гнусное существо! Он способен только на преступления, он признает законы только своих страстей и пороков! Знай же, что это отвратительное существо, этот гнусный злодей, любит тебя; он влюблен в тебя, понимаешь ли ты? Я не знаю, чего не дал бы он, чтобы обладать тобой, чтобы сделать тебя своей любовницей; я продала тебя этому человеку, ты принадлежишь ему, ты его невольница, он имеет право сделать с тобой все, что хочет, и воспользуется этим, будь уверена!
– О! Вы не сделали такого гнусного поступка! – вскричала молодая девушка.
– Сделала, – отвечала донна Мария, заскрежетав зубами, – ты не знаешь, какое счастье испытываю я, видя тебя, белую горлицу, непорочную девушку, запачканною грязью; каждая из твоих слез искупит одну из моих горестей!
– Но разве у вас нет сердца?
– Теперь нет, давно уже оно разбито отчаянием... теперь я мщу.
У молодой девушки закружилась голова; она залилась слезами и упала к ногам своей преследовательницы с раздиравшими душу рыданиями.
– Сжальтесь! – кричала она. – О! Вы сами сказали, что у вас было сердце! Вы любили! Именем того, кого вы любили, сжальтесь, сжальтесь надо мной, бедной сиротой, которая никогда не делала вам зла!
– Нет, нет, не сжалюсь! Ко мне не имели жалости! – вскричала донна Мария.
И она грубо оттолкнула молодую девушку, но донна Розарио, уцепившись за ее платье, ползала за нею на коленях.
– Умоляю вас именем того, кого вы любили на земле, сжальтесь, сжальтесь!
– Я не люблю никого и ничего кроме мщения! – сказала куртизанка с отвратительной улыбкой. – О! Как сладостно ненавидеть; забываешь свою горесть! Слезы этой нечастной доставляют мне наслаждение!
Донна Розарио не слышала этих ужасных слов; она в сильном отчаянии продолжала плакать и умолять.
– О! – вскричала она после нескольких минут молчания. – У вас верно были дети! Вы их любили, очень любили, я в этом уверена!
– Молчи, несчастная! – закричала донна Мария. – Молчи! Не говори мне о моей дочери!
– Да! – продолжала донна Розарио. – У вас была дочь, кроткое и очаровательное существо! Вы обожали ее?
– Обожала ли я мою дочь!! – закричала Красавица.
– Умоляю вас именем этой обожаемой дочери, сжальтесь! Сжальтесь надо мной!
Донна Мария вдруг захохотала неистовым смехом и, наклонившись к молодой девушке, устремила на нее пылающие глаза.
– Несчастная! – закричала она голосом, прерывавшимся от ярости. – Какое воспоминание вызвала ты? Ты не знаешь, что именно затем, чтобы отомстить за мою дочь, гнусно похищенную у меня, я хочу сделать из тебя самое несчастное изо всех существ на земле... затем, чтобы отомстить за нее, я продала тебя Антинапоэлю!
Донна Розарио была поражена как громом, однако мало-помалу пришла в себя, медленно приподнялась и, взглянув прямо в лицо торжествовавшей куртизанке, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Индейский воин вышел со слугой.
– Избранная натура! – сказал сам себе дон Тадео, задумавшись.
– О, да, – отвечал дон Рамон лицемерным голосом, – это очень достойный человек для дикаря!
Король Мрака опомнился при звуках этого голоса, который вывел его из задумчивости. Взгляд его упал на сенатора, о котором он забыл и который глядел на него с умилением.
– Ах! – сказал он. – Я было забыл о вас, дон Рамон.
Тот прикусил себе язык и раскаялся, но слишком поздно, в своем неуместном восклицании.
– Вы мне говорили, – продолжал дон Тадео, – что дорого заплатили бы за возможность быть на вашей ферме?
Сенатор утвердительно кивнул головой; он боялся скомпрометировать себя, выразив яснее свою мысль.
– Я намерен, – продолжал дон Тадео, – возвратить вам счастие, к которому вы стремились и которого отчаиваетесь достигнуть. Вы сейчас поедете в Кончепчьйон.
– Я?
– Да, вы. Приехав в Кончепчьйон, вы отдадите эту бумагу генералу Фуэнтесу, который командует войсками этой провинции; исполнив это поручение, вы будете свободны и можете отправиться куда хотите; только обратите внимание, что за вами будут следить и что если я не получу ответа от генерала Фуэнтеса, я легко вас найду и тогда потребую от вас серьезного отчета.
Во время этого разговора сенатор показывал знаки величайшего волнения: он краснел, бледнел, вертелся во все стороны, не зная, какой принять ему вид.
– Э, прости Господи, – сказал дон Тадео, – можно подумать, что вы неохотно принимаете возлагаемое на вас поручение?
– Извините, ваше превосходительство, извините, – пролепетал сенатор, – но поручения весьма плохо мне удаются и, право, я думаю, что вы лучше сделаете, если возложите его на другого.
– Вы думаете?..
– Я в этом убежден. Видите ли, ваше превосходительство, я так несчастлив.
– Очень жаль.
– Не правда ли, ваше превосходительство?
– Да, тем более, что никому кроме вас не будет дано это поручение.
– Однако...
– Молчите! – сказал дон Тадео сухим тоном, вставая и подавая ему бумагу. – Устраивайте свои дела как хотите, но вы должны ехать через полчаса или быть расстрелянным через три четверти часа... выбирайте.
– Я уже выбрал.
– Что же.
– Я еду.
– Счастливый путь!
– Но если ароканы нападут на меня и отнимут эту бумагу?
– Вы будете расстреляны, – холодно сказал дон Тадео.
Сенатор подпрыгнул от испуга.
– В таком случае я погиб! – вскричал он с ужасом. – Я никогда не выпутаюсь из такой беды!
– Это ваше дело.
– Но...
– Я должен предупредить вас, – сказал ему Король Мрака, – что вам осталось только двадцать минут, чтобы приготовиться к отъезду.
Сенатор поспешно схватил письмо и, не отвечая, бросился как сумасшедший из залы, натыкаясь на мебель. Дон Тадео не мог удержаться от улыбки при виде испуга дона Рамона и сказал сам себе:
– Бедняжка! Он и не подозревает, что я желаю именно того, чтобы у него отняли эту бумагу.
Вошел дон Грегорио.
– Все готово, – сказал он.
– Хорошо! Пусть войска разделятся на два корпуса за городом. Где Жоан?
– Я здесь, – отвечал индеец, подходя.
– Брат мой может ли дойти до Кончепчьйона, не попав в руки лазутчиков и не будучи остановлен?
– Непременно.
– Я хочу дать моему брату поручение, в котором дело идет о жизни и смерти.
– Я его исполню или умру.
– У брата моего хорошая лошадь?
– У меня нет никакой – ни плохой, ни хорошей.
– Брату моему дадут лошадь быструю как стрела.
– Хорошо! Что я должен делать?
– Жоан отдаст эту бумагу испанскому генералу Фуэнтесу, командующему войсками в провинции Кончепчьйон.
– Я отдам.
Дон Тадео вынул из-за пазухи кинжал странной формы, бронзовый эфес которого служил печатью.
– Пусть брат мой возьмет этот кинжал; увидев его, генерал узнает, что Жоан приехал от меня.
– Хорошо! – сказал воин, взяв оружие и заткнув его за пояс.
– Пусть брат мой остерегается; это оружие отравлено, так что малейшая царапина может вызвать смерть.
– О, о! – сказал индеец со зловещей улыбкой. – Это оружие хорошее; когда должен я ехать?
– Брат мой отдохнул?
– Я отдохнул.
– Брату моему сейчас дадут лошадь.
– Хорошо, прощайте!
– Еще одно слово.
– Я слушаю.
– Пусть брат мой не даст себя убить; я хочу, чтобы он возвратился ко мне.
– Я возвращусь, – сказал индеец с уверенностью.
– Прощайте!
– Прощайте!
Жоан вышел. Через десять минут он скакал во весь опор по дороге в Кончепчьйон и опередил дона Рамона Сандиаса, который неохотно тащился по той же самой дороге.
Дон Тадео и дон Грегорио выехали из дворца. Приказания Короля Мрака были исполнены с точностью замечательной. Гражданская милиция, уже очень многочисленная, была почти организована и если бы случилась надобность, могла защищать город.
Два корпуса войск выстроились в ряд. Одному в девятьсот человек было поручено сделать нападение на Ароко; другой, в две тысячи, под непосредственной командой дона Тадео, должен был отправиться отыскивать ароканскую армию и дать ей сражение.
Дон Тадео осмотрел свою маленькую армию. Ему оставалось только хвалить ее хорошее устройство и энтузиазм солдат. Сказав последнюю речь жителям Вальдивии, Король Мрака отдал приказание к выступлению.
Кроме довольно многочисленной кавалерии, чилийская армия имела десять пушек. Войска прошли скорым шагом мимо жителей, которые провожали их единодушным «ура».
В минуту расставания дон Тадео отвел в сторону своего друга.
– Сегодня вечером, дон Грегорио, – сказал он, – когда вы расположитесь лагерем на ночь, передайте начальство вашему полковнику и воротитесь ко мне.
– Хорошо; благодарю вас за милость, которую вы оказываете мне.
– Брат, – отвечал ему дон Тадео печальным голосом, – разве мы не должны жить и умереть вместе?
– О, не говорите этого, – возразил дон Грегорио. – Будьте так добры, скажите мне прежде, чем я расстанусь с вами, что значит это поручение, которое вы дали Жоану? – прибавил он, чтобы дать другой оборот разговору и переменить направление мыслей своего друга.
– О! – отвечал дон Тадео с тонкой улыбкой. – Это поручение военная хитрость, успех которой, я надеюсь, вы скоро увидите.
Пожав в последний раз друг другу руки, два вождя расстались, чтобы стать во главе своих войск, которые быстро отправились по долине.
ГЛАВА LXX
Коршун и горлица
Бустаменте воспользовался внезапной готовностью Антинагюэля быть ему полезным. Через два дня после рассказанных нами происшествий, ароканская армия укрепилась на Биобио. Антинапоэль, как опытный вождь, расположился лагерем на вершине лесистого пригорка, который возвышался над рекой. Древесный занавес скрывал присутствие армии, так что без определенных сведений никто не догадался бы, что она находится в этом месте.
Войска из различных уталь-манусов каждую минуту прибывали на место сборища, назначенного токи. Вся сила ароканской армии состояла в эту минуту из девяти тысяч.
Черный Олень с отрядом избранных воинов разъезжал по всем направлениям, чтобы захватить неприятельских разведчиков. Ароканы во время войны обыкновенно делают неожиданные нападения; поэтому осторожность вождей в этих экспедициях неимоверна.
Ничто не выдавало индейцам, чтобы белые сколько-нибудь подозревали замышляемое ими нападение. Они видели на противоположном берегу Биобио стада, пасшиеся на свободе, и крестьян, спокойно занимавшихся своими делами, как ни в чем не бывало.
Бустаменте рассматривал горизонт в подзорную трубу. Антинагюэль удалился в свою палатку с Красавицей и донной Розарио.
Молодая девушка приехала в лагерь час тому назад. На ее побледневшем лице виднелись следы утомления; мрачная грусть одолевала ее. Она стояла, потупив глаза, перед токи, пылкий взор которого не оставлял ее ни на секунду.
– Брат мой видит, что я сдержала мое обещание, – сказала Красавица, со злобной улыбкой смотря на молодую девушку.
– Да, – отвечал токи, – благодарю мою сестру, но и я тоже сдержал мое обещание.
– Брат мой великий воин, он верен своему слову; прежде чем он вступил в область инков, ему следовало бы определить участь его пленницы.
– Эта молодая девушка не пленница моя, – отвечал Антинагюэль, и взгляд его сверкнул, – она будет женой великого токи окасов.
– Хорошо! – сказала Красавица, пожимая плечами. – Антинагюэль может располагать ею.
Вождь встал и подошел к молодой девушке.
– Сестра моя печальна, – сказал он ей с кротостью, – продолжительный путь, без сомнения, утомил ее; мое жилище приготовлено для сестры моей; она отдохнет несколько часов, а потом Антинагюэль объявит ей о своих намерениях.
– Вождь, – грустно отвечала молодая девушка, – я не устала, ваши воины были добры ко мне, они сжалились над моей молодостью и кротко обращались со мной.
– Вождь так приказал, – сказал ласково Антинагюэль.
– Благодарю вас за это приказание; это мне доказывает, что вы не злы.
– Нет, – отвечал Антинагюэль, – я люблю мою сестру.
Молодая девушка не поняла этого объяснения в любви и растолковала иначе смысл слов индейца.
– О? Вы меня любите, – сказала она наивно, – стало быть, вы сжалитесь надо мной, не захотите видеть моих страданий!
– Нет, я позабочусь, чтобы моя сестра была счастлива!
– О! Это будет очень легко, если вы действительно захотите! – вскричала она, бросая на него умоляющий взгляд и сложив руки.
– Что нужно сделать для этого? Я готов повиноваться моей сестре.
– Точно?
– Пусть моя сестра говорит! – сказал вождь.
– Слезы бедной девушки могут только огорчить такого великого воина, как вы!
– Это правда, – отвечал он кротко.
– Возвратите меня моим друзьям, моим родным! – вскричала донна Розарио с извинением. – О! Если вы это сделаете, вождь, я буду вас благословлять! Я буду сохранять к вам вечную признательность, потому что я буду очень счастлива!
Антинагюэль отступил, кусая с гневом губы. Красавица расхохоталась.
– Вы видите, – сказала она, – вам очень легко сделать ее счастливой!
Вождь нахмурил брови с раздраженным видом.
– Брат! – сказала Красавица. – Не сердитесь, пожалуйста; дайте мне поговорить с этой испуганной горлицей.
– Зачем? – возразил токи с нетерпением.
– Чтобы объяснить ей ясно ваши намерения; таким образом, как вы взялись за дело, вы никогда не кончите.
– Хорошо!
– Только обратите внимание на то, что я нисколько не берусь расположить ее к вам.
– А! – сказал Антинагюэль с досадой.
– Но однако ж ручаюсь вам, что после нашего разговора, она будет знать, в чем состоят ваши намерения; хотите вы этого?
– Да, у сестры моей золотой язык, она усыпит ее.
– Гм! Не думаю; однако постараюсь сделать вам приятное, – сказала Красавица с иронической улыбкой.
– Хорошо, пока сестра моя будет разговаривать с пленницей, я осмотрю лагерь.
– И прекрасно, таким образом вы не потеряет даром времени.
Антинагюэль вышел, бросив на молодую девушку взор, заставивший ее стыдливо потупить глаза.
Оставшись одна с донной Розарио, Красавица рассматривала ее с минуту с таким выражением злости и ненависти, что молодая девушка невольно задрожала. Вид этой женщины производил на нее такое действие, какое приписывают взгляду змеи; ее притягивал этот холодный взгляд, который устремлялся на нее с невыносимой пристальностью.
После нескольких минут, которые показались веком бедной девушке, Красавица встала, медленно подошла к ней и, грубо положив руку на плечо ее, сказала резко:
– Бедная девушка! Вот уже месяц как ты пленница, неужели ты не догадалась, для чего я велела похитить тебя?
– Я не понимаю, – кротко отвечала молодая девушка, – ваши слова для меня загадка, смысл которой напрасно я отыскиваю.
– Невинная овечка! – возразила куртизанка с насмешливым хохотом. – А мне так кажется, что в ту ночь, когда мы сошлись лицом к лицу в деревне Сан-Мигуэль, я говорила с тобой довольно откровенно.
– Я только поняла, что вы меня ненавидите по причине, неизвестной для меня.
– Какое тебе дело до причины, когда ненависть существует! Да, я тебя ненавижу, презренная тварь! Я мщу на тебе за мучения, которые заставил меня вытерпеть другой человек. Какое мне дело, что ты мне ничего не сделала! Я тебя не знаю! Мстя тебе, я ненавижу не тебя, а тебя, а того, кого ты любишь! Которому каждая твоя слеза раздирает сердце. Но мне недовольно мучений, которые я назначаю тебе, если он не знает их; я хочу, чтобы он был их свидетелем; я хочу, чтобы он умер от отчаяния, узнав, что я сделала с тобой, до какого унижения и презрения я довела тебя.
– Господь справедлив, – с твердостью отвечала молодая девушка, – я не знаю, какие злодеяния замышляете вы, но Он сохранит меня и не позволит исполниться тому гнусному мщению, которым вы мне угрожаете. Берегитесь, чтобы впоследствии вам самой не пришлось склониться под могущественной рукой Создателя... может быть вы сами тщетно будете умолять о милосердии, когда Его позднее, но неумолимое правосудие, постигнет вас.
– Твои угрозы вызывают во мне только презрение.
– Я не угрожаю; я несчастная девушка, которую рок бросил беззащитной в ваши руки; я стараюсь только растрогать вас.
– Напрасные просьбы! – воскликнула донна Мария. – Ну что ж! – прибавила она, оживляясь гневом, кипевшим в ней. – Когда настанет мой час, я тоже не буду просить тебя пожалеть обо мне!
– Да простит вам Господь зло, которое вы хотите мне сделать!
Во второй раз невольно донна Мария почувствовала неизъяснимое волнение, причину которого напрасно старалась объяснить себе; но она старалась не обращать внимания на тайное предчувствие, которое как будто говорило ей, что мщение ослепляло ее и что, желая поразить слишком сильно, она ошиблась.
– Послушай, – сказала она прерывистым голосом, – это я велела похитить тебя, ты это знаешь, но тебе не известно, с какой целью ты похищена, не так ли? Ну, я объясню тебе эту цель: человек, который вышел отсюда, Антинагюэль, вождь ароканов, злодей! Он питает к тебе страсть, чудовищную, к какой способна одна его свирепая натура; послушай, мать хотела отговорить его от этой страсти, он убил свою мать!
– О! – с ужасом вскричала молодая девушка.
– Ты дрожишь? – продолжала донна Мария. – В самом деле, этот человек гнусное существо! Он способен только на преступления, он признает законы только своих страстей и пороков! Знай же, что это отвратительное существо, этот гнусный злодей, любит тебя; он влюблен в тебя, понимаешь ли ты? Я не знаю, чего не дал бы он, чтобы обладать тобой, чтобы сделать тебя своей любовницей; я продала тебя этому человеку, ты принадлежишь ему, ты его невольница, он имеет право сделать с тобой все, что хочет, и воспользуется этим, будь уверена!
– О! Вы не сделали такого гнусного поступка! – вскричала молодая девушка.
– Сделала, – отвечала донна Мария, заскрежетав зубами, – ты не знаешь, какое счастье испытываю я, видя тебя, белую горлицу, непорочную девушку, запачканною грязью; каждая из твоих слез искупит одну из моих горестей!
– Но разве у вас нет сердца?
– Теперь нет, давно уже оно разбито отчаянием... теперь я мщу.
У молодой девушки закружилась голова; она залилась слезами и упала к ногам своей преследовательницы с раздиравшими душу рыданиями.
– Сжальтесь! – кричала она. – О! Вы сами сказали, что у вас было сердце! Вы любили! Именем того, кого вы любили, сжальтесь, сжальтесь надо мной, бедной сиротой, которая никогда не делала вам зла!
– Нет, нет, не сжалюсь! Ко мне не имели жалости! – вскричала донна Мария.
И она грубо оттолкнула молодую девушку, но донна Розарио, уцепившись за ее платье, ползала за нею на коленях.
– Умоляю вас именем того, кого вы любили на земле, сжальтесь, сжальтесь!
– Я не люблю никого и ничего кроме мщения! – сказала куртизанка с отвратительной улыбкой. – О! Как сладостно ненавидеть; забываешь свою горесть! Слезы этой нечастной доставляют мне наслаждение!
Донна Розарио не слышала этих ужасных слов; она в сильном отчаянии продолжала плакать и умолять.
– О! – вскричала она после нескольких минут молчания. – У вас верно были дети! Вы их любили, очень любили, я в этом уверена!
– Молчи, несчастная! – закричала донна Мария. – Молчи! Не говори мне о моей дочери!
– Да! – продолжала донна Розарио. – У вас была дочь, кроткое и очаровательное существо! Вы обожали ее?
– Обожала ли я мою дочь!! – закричала Красавица.
– Умоляю вас именем этой обожаемой дочери, сжальтесь! Сжальтесь надо мной!
Донна Мария вдруг захохотала неистовым смехом и, наклонившись к молодой девушке, устремила на нее пылающие глаза.
– Несчастная! – закричала она голосом, прерывавшимся от ярости. – Какое воспоминание вызвала ты? Ты не знаешь, что именно затем, чтобы отомстить за мою дочь, гнусно похищенную у меня, я хочу сделать из тебя самое несчастное изо всех существ на земле... затем, чтобы отомстить за нее, я продала тебя Антинапоэлю!
Донна Розарио была поражена как громом, однако мало-помалу пришла в себя, медленно приподнялась и, взглянув прямо в лицо торжествовавшей куртизанке, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59