– У вас нет сердца, будьте же прокляты!.. Господь жестоко накажет вас... а я сумею избавиться от оскорблений, которыми вы напрасно угрожаете мне.
И движением быстрее мысли она вырвала из-за пояса донны Марии острый кинжал, который та носила постоянно с тех пор, как жила между индейцами. Красавица бросилась на нее.
– Остановитесь, – с решительностью сказала ей молодая девушка, – еще шаг и я убью себя. О! Теперь уже я вас не боюсь, я властна над своей жизнью! Я вам сказала, что Господь не оставит меня!
Взор молодой девушки был так тверд, лицо ее так решительно, что Красавица невольно остановилась.
– Вы не торжествуете теперь, – продолжала донна Розарио, – вы уже не уверены в своем мщении! Пусть этот человек, которым вы мне угрожаете, осмелится подойти ко мне, я вонжу себе в сердце этот кинжал! Благодарю вас; вам я обязана этим средством избавиться от бесчестия.
Красавица с яростью взглянула на молодую девушку, но не сказала ничего; она была побеждена.
В эту минуту в лагере послышался большой шум: кто-то торопливо приближался к палатке, в которой находились обе женщины. Донна Мария села, скрыв свое смущение, чтобы не дать заметить посторонним чувства, волновавшие ее. Донна Розарио с радостной улыбкой спрятала кинжал на груди.
ГЛАВА LXXI
Конец путешествия дона Рамона
Между тем дон Рамон Сандиас оставил Вальдивию. На этот раз сенатор был один, на своей лошади, жалкой тощей кляче, которая тащилась, потупив голову и опустив уши, и как будто во всех отношениях сообразовалась с печальным расположением духа своего господина.
Подобно рыцарям, героям старинных романов, служившим игрушкой злого волшебника и вертевшимся годами на одном месте без возможности достигнуть какой-нибудь цели, сенатор выехал из города с твердым убеждением, что он не достигнет цели своего путешествия.
Будущее вовсе не казалось ему розовым; он уехал из Вальдивии под тяжестью страшной угрозы; и потому на каждом шагу ожидал, что в него прицелится невидимое ружье из-за кустов, тянувшихся вдоль дороги.
Не будучи в силах устрашить врагов, без сомнения рассыпавшихся по дороге, своей силой, он решился подействовать на них своей слабостью, то есть снял с себя все оружие, не оставив при себе даже ножа.
В нескольких милях от Вальдивии его перегнал Жоан, который проезжая иронически поздоровался с ним, потом пришпорил лошадь и скоро исчез в облаке пыли.
Дон Рамон долго следил за ним глазами с завистью.
– Как эти индейцы счастливы! – пробормотал он сквозь зубы. – Они храбры; вся пустыня принадлежит им. Ах! – воскликнул он со вздохом. – Если бы я был на своей ферме, я также был бы счастлив!
Как он сожалел об этой ферме с белыми стенами, с зелеными ставнями и с густыми боскетами. Он оставил ее в минуту безумного честолюбия и не надеялся уже увидеть еще раз.
Странное дело! Чем более сенатор подвигался вперед, тем менее он надеялся благополучно кончить свое путешествие. Ему чудилось, что он не выйдет никогда из рокового круга, в котором он воображал себя заключенным. Когда ему приходилось ехать мимо леса или по узкой дороге между двух гор, он бросал вокруг себя испуганные взоры и шептал:
– Здесь они ждут меня!
Потом проехав лес или опасную тропинку без происшествий, вместо того чтобы радоваться, что он остался цел и невредим, он говорил, качая головой:
– Гм! Они знают, что я не могу от них ускользнуть и играют со мной как кошка с мышкой.
Между тем прошли два дня благополучно, и ничто не подтверждало подозрений и беспокойств сенатора. Дон Рамон утром проехал вброд Карампанью и быстро приближался к Биобио, надеясь достигнуть этой реки на закате солнца.
Биобио составляет границу ароканскую: эта река довольно узкая, но очень быстрая, которая спускается с гор, протекает через Кончепчьон и впадает в море, несколько на юг от Талькогуено.
Переехав Биобио, сенатор конечно был бы в безопасности, потому что очутился бы тогда на чилийской земле. Но надо было переехать Биобио. В этом-то и состояло главнейшее затруднение. На реке был один только брод, и он находился несколько выше Кончепчьона.
Сенатор знал это как нельзя лучше, но тайное предчувствие не допускало его приблизиться туда; оно говорило ему, что там-то его и ждали все бедствия, угрожавшие ему с начала его путешествия. К несчастью, дону Рамону не предстояло выбора – другой дороги не было; он непременно должен был решиться переехать Биобио вброд или отказаться попасть в Кончепчьон.
Сенатор долго не решался, как Цезарь у знаменитого перехода через Рубикон, но, без сомнения, по другим причинам; наконец, так как не было средств поступить иначе, дон Рамон волей или неволей пришпорил лошадь и подъехал к броду, поручая свою душу всем святым Испании, а Богу известно – какая это богатая коллекция!
Лошадь устала; между тем запах воды возвратил ей силы она довольно скоро побежала к броду, который почуяла с неизменным инстинктом этих благородных животных, не затрудняясь бесчисленными извилинами, которые скрещивались в высокой траве и были проложены копытами лошадей, мулов и ногами индейских охотников.
Хотя реки еще не было видно, но дон Рамон уже слышал глухое журчание воды. В эту минуту он ехал по мрачному пригорку, покрытому лесом, из которого иногда слышался странный шум. Лошадь, испуганная точно так же, как и господин ее, поднимала уши и ускоривала скорость бега.
Дон Рамон едва осмеливался дышать и боязливо осматривался кругом. Он приближался к броду, как вдруг грубый голос заставил его оцепенеть.
Его окружили со всех сторон человек десять индейских воинов. Этими воинами командовал Черный Олень, вице-токи окасов.
Странное дело! Когда прошла первая минута испуга, сенатор почти совершенно успокоился. Теперь он знал в чем дело; опасность, которой он так долго боялся, вдруг явилась ему наконец, но не такая страшная, как он воображал.
Как только сенатор увидел себя окруженным индейцами, он приготовился сыграть свою роль как можно искуснее, чтобы не возбудить подозрения о том, какое поручение везет он. Однако он не мог удержаться, чтобы не вздохнуть с сожалением, смотря на брод, находившийся в двадцати шагах от него. Это была поистине жестокая неудача: до сих пор он успешно преодолевал все препятствия, чтобы потерпеть крушение у самой гавани.
Черный Олень внимательно рассматривал дона Сандиаса, наконец схватил за поводья его лошадь и, как бы стараясь что-то вспомнить, сказал:
– Мне кажется, что я уже видел этого бледнолицего?
– Действительно, вождь – отвечал сенатор, стараясь улыбаться, – мы старые друзья.
– Я не друг инков, – грубо отвечал индеец.
– Я хотел сказать, – возразил дон Рамон, – что мы старые знакомые.
– Хорошо! Что здесь делает бледнолицый?
– Гм! – сказал сенатор со вздохом. – Я ничего не делаю и хотел бы быть в другом месте.
– Пусть бледнолицый отвечает ясно: его спрашивает вождь, – заметил Черный Олень, нахмурив брови.
– Я сам этого желаю, – отвечал дон Рамон примирительным тоном, – расспрашивайте меня.
– Куда едет бледнолицый?
– Куда я еду? Право я сам не знаю; я ведь у вас в плену и вы решите куда мне деваться; только тогда, как вы меня остановили, я приготовлялся переехать через Биобио.
– Хорошо! А потом?
– О! Тогда я поторопился бы на мою ферму, которую я никогда не должен был оставлять.
– Конечно, бледнолицему дано какое-нибудь поручение от воинов его народа?
– Мне? – отвечал сенатор самым развязным тоном, какой только он мог принять, но невольно краснея. – Кто мог дать мне поручение; я бедный, ничтожный человек.
– Хорошо, – сказал Черный Олень, – брат мой защищается искусно... он очень хитер.
– Уверяю вас, вождь, – отвечал сенатор скромно.
– Где письмо?
– О каком письме говорите вы?
– О том, которое вы должны передать вождю Кончепчьона.
– Я?
– Да.
– У меня нет письма.
– Брат мой говорит хорошо; воины окасские не женщины; они умеют открывать то, что хотят от них скрыть; пусть брат мой сойдет с лошади.
Дон Рамон повиновался. Всякое сопротивление было невозможно; впрочем, он ни в каком случае не осмелился бы защищаться. Едва дон Сандиас сошел с лошади, ее увели, и несчастный вздохнул, расставаясь с нею.
– Пусть бледнолицый следует за мной, – сказал Черный Олень.
– Гм! – спросил дон Рамон. – Куда же идем мы таким образом?
– К токи и к Великому Орлу белых.
«Э! – подумал дон Рамон, – дело портится; едва ли мне удастся легко выпутаться».
Воины углубились со своим пленником в кустарник, покрывавший подошву холма. Через четверть часа довольно трудной ходьбы они пришли в лагерь. Бустаменте и Антинагюэль прогуливались и разговаривали.
– Это кто такой? – спросил Бустаменте.
– Пленник, – отвечал Черный Олень.
– Э! Да это мой почтенный друг дон Рамон! – сказал Бустаменте, узнав сенатора. – По какому счастливому случаю вы попали в эти места?
– Действительно счастливый случай, потому что я встретил вас, генерал, – отвечал сенатор с принужденной улыбкой, – однако, признаюсь, я этого не ожидал.
– Как же так! Разве вы не меня искали здесь? – спросил генерал насмешливым тоном.
– Сохрани меня Бог! – вскричал сенатор. – То есть, – спохватился он, – я не надеялся иметь счастья встретить вас.
– Скажите же, пожалуйста, куда же это вы ехали?
– Я возвращался домой.
Бустаменте и Антинагюэль обменялись шепотом несколькими словами.
– Пойдемте с нами, дон Рамон, – продолжал Бустаменте, – токи желает говорить с вами.
Это приглашение было приказанием; дон Рамон это понял и отвечал:
– С удовольствием.
Проклиная свою несчастную звезду, он пошел за Бустаменте и Антинагюэлем в палатку, где уже находились Красавица и донна Розарио. Воины, которые привели сенатора, остались за палаткой, готовые исполнить приказания, которые им дадут.
– Итак, вы говорили, что едете домой? – начал Бустаменте, когда они вошли в палатку.
– Да, генерал.
– Очень хорошо; вы ехали на свою ферму?
– Увы! Точно так, генерал.
– Отчего же вы вздыхаете? Кажется, никто не мешает вам продолжать ваше путешествие.
– Вы думаете? – с живостью спросил сенатор.
– Это зависит единственно от вас.
– Как это?
– Отдайте только нам приказ, который дон Тадео поручил вам отвезти Фуэнтесу.
– О каком приказе говорите вы, генерал?
– О том, который находится у вас.
– У меня?
– У вас.
– Вы ошибаетесь, генерал; мне не дано никакого поручения к Фуэнтесу.
– Вы думаете?
– Я знаю наверно.
– Однако ж токи утверждает противное. Что вы скажете на это, вождь?
– Этот человек лжет; у него должно быть письмо, – сказал Антинагюэль.
– В этом легко удостовериться, – холодно сказал Бустаменте. – Черный Олень, друг мой, пожалуйста, повесьте этого кабальеро за ноги на первом дереве, и пусть он висит до тех пор, пока не согласится отдать ту бумагу, которая поручена ему.
Сенатор задрожал.
– Я должен заметить вам, – продолжал Бустаменте, – что мы не будем нескромны и не станем обыскивать вас.
– Но уверяю вас, что у меня нет приказа.
– Ба! Я уверен, что вы его найдете; ничто так не располагает к откровенности как виселица, вы увидите.
– Пойдемте, – сказал Черный Олень, ударив сенатора по плечу.
Дон Рамон задрожал от страха; все мужество оставило его.
– Я теперь припоминаю... – пролепетал он.
– Что?
– Что везу письмо...
– Я ведь вам говорил...
– Но, право, я не знаю, что в нем заключается.
– Еще бы! К кому оно?
– Кажется, к генералу Фуэнтесу.
– Ну, вот видите...
– Но если я отдам вам эту бумагу, буду ли я свободен? – спросил дон Рамон нерешительно.
– А! Положение теперь переменилось. Если бы вы отдали письмо охотно, я мог бы поручиться вам за вашу свободу, но теперь вы понимаете...
– Однако...
– Дайте, дайте письмо...
– Вот оно, – сказал сенатор, вынимая бумагу из-за пазухи.
Бустаменте взял приказ дона Тадео, быстро прочитал его, потом отвел Антинагюэля на другой конец палатки, и оба разговаривали несколько минут шепотом. Наконец Бустаменте воротился к сенатору, брови его были нахмурены, физиономия строгая. Дон Рамон испугался, сам не зная почему.
– Несчастный, – грубо сказал ему Бустаменте, – так-то вы мне изменяете после доказательств дружбы, которые я дал вам, и доверия, которое я вам оказывал!
– Уверяю вас, генерал... – пролепетал несчастный сенатор, помертвев.
– Молчи, презренный шпион, – продолжал Бустаменте громовым голосом, – ты хотел продать меня моим врагам, но Господь не допустил, чтобы такой черный план исполнился! Час наказания пробил для тебя! Поручи свою душу Богу!
Сенатор был уничтожен; он вовсе не ожидал такой развязки и не имел даже силы отвечать.
– Уведите этого человека! – сказал Антинагюэль.
Бедный сенатор напрасно вырывался из рук индейских воинов, которые грубо схватили его и потащили из палатки, несмотря на его крики и просьбы.
Черный Олень отвел его к огромному дереву, густые ветви которого далеко бросали тень. Там дон Рамон сделал последнее усилие, вырвался из рук его остолбеневших стражей и бросился как сумасшедший с крутого ската горы. Куда он бежал? Он сам не знал. Он бежал, не отдавая себе отчета, подгоняемый страхом смерти.
Но этот безумный бег продолжался только несколько минут и истощил его силы. Когда индейские воины успели схватить его, а это было для них нетрудно, он почти был уже мертв. Вытаращив глаза, смотрел он и ничего не видел, не понимая что происходит вокруг него; только один нервный трепет показывал, что он еще жив.
Воины набросили на шею несчастного аркан и вздернули его на дерево. Он не делал ни малейшего сопротивления. Он был уже мертв, когда его повесили. Его убил испуг.
Судьбе было угодно, чтобы бедный дон Рамон Сандиас, жертва безумного честолюбия, никогда не увидел своей фермы!
ГЛАВА LXXII
Совет
Трагический конец сенатора был следствием его известного малодушия. Если бы Бустаменте мог положиться на его слово, он немедленно освободил бы его. Но прежде всего потребовано было, чтобы тайна экспедиции была сохранена, потому что от этого зависел успех предприятия, а если бы дону Рамону возвратили свободу, он непременно при угрозах открыл бы при первом случае все, что знал.
С другой стороны, армия в походе, принужденная быстро переноситься с места на место, не могла взять на себя стеснительного пленника, который каждую минуту мог убежать. Наконец Бустаменте рад был бросить несчастного в жертву своим свирепым союзникам, чтобы обеспечить себе подобным доказательством уступчивости их преданное содействие.
В силу всех этих причин дон Рамон был повешен.
Тотчас после казни сенатора, созвали вождей на совет, который должен был происходить в центре лагеря перед палаткой токи.
Скоро человек тридцать ульменов и апо-ульменов собрались в назначенное место. Они с важностью уселись на бычьих черепах, которые заменяли стулья, и бесстрастно ждали, чтобы токи явился на совет.
Антинагюэль не замедлил прийти вместе с Бустаменте. При виде токи вожди встали, почтительно поклонились ему и сели на свои места. Антинагюэль держал в руке письмо, взятое у дона Рамона. Он церемонно отвечал на поклон вождей и сказал:
– Ульмены, апо-ульмены и вожди четырех уталь-мапусов ароканской конфедерации, я созвал вас затем, чтобы сообщить вам содержание письма, отнятого у шпиона, который по моему приказанию казнен. Это письмо должно изменить, как мне кажется, распоряжения, сделанные нами для набега. Наш союзник Великий Орел белых прочтет вам это письмо; пусть брат мой читает, – прибавил он, обращаясь к Бустаменте и подавая ему письмо.
Бустаменте, неподвижно стоявший возле Антинагюэля, взял письмо и прочел его громко. Вот что в нем заключалось:
«Любезный генерал!
Я представлял совету , собравшемуся в Вальдивии , возражения , которые вы сочли долгом сделать мне на счет плана кампании , сначала принятого мной; эти возражения найдены справедливыми и потому первоначальный план был изменен , то есть , соединение наших двух армий найдено бесполезным. Продолжайте же защищать провинцию Кончепчьон , не переходя за Биобио , до нового распоряжения; я же со своей стороны с семью тысячами , собранными мной , пойду на Ароко , овладею им и уничтожу его , точно так как и все другие ароканские города на моем пути. Этот план представляет нам тем более возможности на успех , что по донесению верных шпионов , неприятель находится в обманчивой беспечности насчет наших передвижений; вместо того , чтобы защищаться , враги убеждены , что могут безопасно напасть на нас. Человек , который привезет к вам этот приказ , хорошо известен вам; самая его ничтожность доставит ему средства пробраться сквозь неприятельские ряды. Невозможно , чтобы ароканы стали подозревать , чтобы такой неспособный человек вез такой важный приказ. Освободитесь от этого человека , отослав его домой с приказанием не выезжать из его фермы без позволения подписанного мной.
Молю Бога , генерал , чтобы он сохранил вас для спасения Чили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59