Если не хочешь изгнать, напомни женщине ее обязанности, мужчина.
Исмаилов, наконец, сообразил, что напрасно поставил себя в неловкое положение. Его слова должны были резко противоречить тому, что гость наверняка слышал о нем от Хамидова, прежде чем решился прийти в его дом. Исмаилов поспешил поправиться:
– Нет, моя жена послушна. Но женщина слаба.
– Так укрепи ее, – резко приказал гость.
V
Амина подкрадывалась к выходящей на веранду двери. В своем доме женщина не нуждается в свете, чтобы передвигаться бесшумно и незаметно. Ни одна половица не скрипнет под ее ногой, и она ничего не заденет.
Женщина хотела понять, что за человека привел Хамидов, почему он сначала сидел в нижней комнате; для этого нужно подслушать, о чем говорят мужчины.
Обитательницы соседнего дома, где жил Мослим, жалели Амину за то, что она всегда сидела дома и не знала ничего, кроме магазинов и базара. Старшая внучка Мослима смеялась над ней и называла ее трусливой овцой и глупой курицей. Это все из-за того, что Амина боится мужа и во всем его слушается. Амина никогда и никому не жаловалась на Садыка.
Она не знала его прежде, он договорился с ее бабушкой и по обычаю заплатил выкуп, калым. Амина была сиротой, и бабушка воспитывала ее. Когда девушку выдавали замуж за Садыка Исмаилова, бабушка и все тетки говорили: «Счастливая Амина, она выходит замуж за торгового человека, у нее все будет, и все будут ей завидовать».
Торговый человек считается самым почетным и богатым. Правда, у Садыка хорошая квартира, отдельный дом в два этажа, в каждом этаже по две комнаты и свой дворик внизу, где Амина полная хозяйка. Но с деньгами очень трудно. Особенно плохо стало после рождения второго ребенка. Муж не захотел ничего прибавить к прежним деньгам на хозяйство. Он сказал: «Довольно, правительство все время снижает цены, а ты научилась хозяйничать и можешь обойтись».
Пусть так. Она обходится, но в своем доме она имеет право знать все! И Амина старалась услышать, о чем говорят мужчины. Но мужчины говорили так тихо, что Амина не могла разобрать ни одного слова. Она слышала только невнятное: бу-бу-бу и шт-шт-шт…
Женщина присела, оперлась на руки и высунула голову за дверь. Ей удалось различить несколько отдельных слов, но связь и смысл ускользали. Этот незнакомый, который пришел с Хамидовым, сказал: «священная война»! Они говорят о войне? Ужас, опять будет война… Теперь они что-то говорят о женщинах? Услышав шорох одежды и различив движение, Амина скользнула во вторую комнату и легла рядом с детьми. Но спать она не могла.
Амина прислушивалась к слабым звукам движения и расшифровывала их: мужчины спустились вниз; открылась калитка на улицу; муж задержался во дворе, входил в нижние комнаты. Амине казалось, что там говорят. Значит ли это, что кто-то остался в доме? Или ее обманывает напряженный слух?
Садык вернулся на веранду и долго ходил, шлепая мягкими туфлями. Теперь он лег. Он всегда летом спит на веранде один.
Вдруг Садык позвал. Амина вздрогнула и притворилась спящей, хотя никто не мог увидеть ее в темноте. Садык повторил:
– Иди сюда.
Амина вышла на веранду. Садык лежал на постели из нескольких ватных одеял, не сняв халата, хотя ночь была очень теплая. Амина присела рядом с мужем, и он сказал:
– Ко мне пришел человек, мой друг, мой большой друг. Он спит внизу. Он будет у меня жить. Завтра ты с детьми перейдешь вниз, а я с ним буду здесь. Если тебя кто-нибудь спросит о нем, ты ответишь: он двоюродный брат моего мужа, я видела его на свадьбе. Теперь он приехал к нам в гости из Ташкента и через некоторое время уедет домой… Ты скажешь: он такой же торговый человек, как мой муж… Ты все поняла?
– Нет, – робко возразила Амина. – Я хорошо помню всех, кто был на свадьбе. Твоего двоюродного брата не было, и я никогда не видела этого человека, пока он не пришел вместе с Хамидовым в наш дом…
Срывая злость на жене, Садык нащупал ее руку выше локтя, вцепился и начал выкручивать кожу. У Садыка были сильные пальцы с твердыми длинными ногтями. А другой рукой он ударил жену в грудь.
От боли у Амины потекли слезы, но она не вскрикнула. Она могла разбудить детей, внизу был чужой человек, могли услышать соседи… И Садык еще больше рассердился бы. Муж не так уж часто бил ее, не нужно только возражать, он не любит, когда с ним спорят и его не понимают.
Садык разжал пальцы. Хорошо, что она не носит платьев с короткими рукавами и открытой шеей, как женщины в доме соседа, старого Мослима, думала Амина. Под платьем с длинными рукавами и закрытым воротом синяки не видны.
Притянув к себе голову жены, Садык сказал ей на ухо:
– Дома, при госте, ты обязана носить паранджу. Надевай ту, что тебе подарила бабушка на свадьбе. Но на улицу ты будешь выходить по-прежнему с непокрытым лицом. Теперь ты все поняла? Или мне придется еще повторять?
– Да… Все поняла…
– Иди.
Амина ушла. Она побоялась сказать, что ей будет трудно с детьми. Они не привыкли и будут пугаться, видя мать с черной занавеской на лице. Они ведь еще маленькие, неразумные. Но нельзя сердить мужа, и сопротивление ничему не поможет, будет еще хуже.
Женщина лежала без сна и смотрела в темноту. Многие мужчины перестают интересоваться своими детьми после того, как они подрастут. Так говорили и бабушка и тетки, когда они напутствовали ее в семейную жизнь. Но ее дети еще совсем маленькие, и они всегда были безразличны Садыку. Он никогда и не смотрел на них… Есть мужчины, которые разговаривают со своими женами, улыбаются, смеются. И не бьют…
Но где же паранджа? Нужно вспомнить, куда она ее положила. Завтра будет некогда искать, ведь она встает с первым светом, в доме много дела, Садык такой требовательный. Нужно приготовить ему завтрак и выгладить рубашку и брюки, он каждый день надевает все свежее.
Не зажигая света, Амина тихонько рылась в вещах. Наконец ее руки нащупали жесткую волосяную сетку. Паранджа была роскошная, чачван обшит широкой полосой черного шелкового бархата, украшенного ярким узором. Так и полагается жене торгового человека.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Находки
I
Истекал второй месяц настойчивого обследования пустыни. Маленький караван все дальше уходил от сухого русла исчезнувшей реки. Исследователей увлекали сохранившиеся признаки древнего канала. Из всех следов погибшей оросительной системы этот был яснее и глубже всех. Его обозначали сглаженные ветрами широкие валы, образованные вырытым грунтом и дальнейшими работами по очистке зарастающего илом дна. Ибадулла хорошо знал, как высоко поднимаются берега старых оросительных каналов.
Но Ефимову было мало простого предположения или одного взгляда. И у русского и девушки Фатимы была своя мудрость: они считали, что каждое умозаключение должно основываться на опыте и на исследовании фактов, а не на отвлеченных суждениях.
Обливаясь потом, они пробили отвал узкой траншеей. В разрезе обнаружились слои многих отложений. Действительно, это был канал, действовавший многие столетия. Ефимов постарался сосчитать слои. Их было около сорока.
Не делая ответвлений, канал уходил вдаль. Где-то там вода некогда существовавшей реки давала жизнь людям. Где?
Во второй половине дня пришлось решать, идти ли дальше, чтобы продолжить обследование неожиданно возникшего объекта, или вернуться.
Горячий воздух трепетал, за горизонтом поднимались и опускались миражи. Порой светлая линия отрезала видение. Мираж поднимался и стоял призрачными образами холмов и деревьев. Под ними блестела вода. Но воды там не было. Вода была в резиновых резервуарах на паланах – вьючных седлах ослов. Послушные животные с безразличным видом опустили уши, хотя вопрос о воде касался их не меньше, чем людей.
Земля, по которой никогда не ступала нога человека или ступала очень давно, что, в сущности, одно и то же, с особенной силой тянет к себе; неизвестное обладает своей собственной силой притяжения.
Фатима убеждала идти дальше, ведь воды хватит на двое суток, а путь назад, к колодцам, будет легким и быстрым, без остановок для съемки. Воды хватит.
Ефимов как будто колебался. Он спросил:
– А что думает Ибадулла?
Руководитель разведочной группы часто обращался к Ибадулле в третьем лице. Между собой Ефимов и Фатима перешли на «ты» в первые же дни. Иначе было с Ибадуллой, хотя молчаливый, сдержанный спутник нисколько не стеснял их, они разговаривали при нем, не таясь.
Русский оставался таким же, как в первые встречи. Он знал очень много интересных вещей, охотно рассказывал, и Ибадулла привык к его непосредственности. Все в Ефимове было просто и легко, как будто в жизни нет целого моря бедствий и страданий. Молодость, думал Ибадулла: как видно, его дни были такие же прямые, как те черты, что он проводил на бумаге, прикладывая к ней визирную линейку. А все же молодой русский был не таким простым… Как-то он чертил, а Ибадулла смотрел через его плечо. Ему показалось, что Ефимов ошибся, и он сказал:
– А эта линия должна идти не так.
Начальник исправил, а потом посмотрел на Ибадуллу:
– А вы знаете, что я подумал, когда первый раз увидел вас? Я думал: вот сильный человек, немало повидавший в жизни, живет он в наше время, а вид у него совсем такой, как тысячу лет назад. Что может быть внутри у такого человека? Не обижайтесь, я был под впечатлением аллакендских древностей, а у вас вид тогда, право же, был уж очень особенный, точно вы и вправду только что вышли из какого-нибудь тайника старого медресе, где вас заколдовал злой волшебник. Вот и сейчас я подумал, что древний инженер, распоряжавшийся строительством этих каналов, мог быть очень похож на вас. Что вы скажете, а?
– Может быть, – ответил Ибадулла.
– Тяжелая судьба была у тех инженеров. Они работали для других. Мы с вами работаем для себя. Попросту говоря, в этом-то и кроется разница между прошлым и настоящим. Не представляю себе, как я мог бы работать для частного хозяина? – говорил Ефимов, закрывая планшет и вытирая со лба пот, заливавший глаза. – Вероятно, это сквернейшая из скверных штука – работать для других, а?
II
Земля родины всегда слагалась из оазисов по долинам рек и из пустынь, разделявших оазисы. Она делилась на места, где было суждено течь воде, и на места, осужденные на бесплодие. Была судьба для человека и судьба для земли. Мудрость постигалась из древних книг, поэтому никогда не изменялась. Она говорила о том, как должен жить правоверный, чтобы войти в рай; там, в раю, очень много воды. Мудрость ислама не интересовалась земной водой…
Для кого трудились молодой русский Ефимов и узбечка Фатима? Ибадулла всегда знал, что хозяин нанимает людей для получения дохода от их труда. Знал, что Москва издали управляет землей родины, и для него название этого города звучало именем постороннего повелителя, распоряжающегося достоянием узбеков-мусульман.
У Фатимы – свое знание: земля принадлежит узбекскому народу, а Москва помогает, как брат. Фатима говорит о громадной стоимости машин, материалов и всего остального, что дает Москва. Сейчас Узбекистан получает от Москвы больше, чем дает взамен.
А Ефимов утверждает, что земля гибнет и превращается в пустыню от плохого управления государством, от невежества, небрежения; значит, правление Москвы ведет к уничтожению пустынь?..
– Так что же предложит нам глубоко задумавшийся Ибадулла? – сказал Ефимов. – Идти нам дальше или вернуться?
– Идти дальше, – ответил Ибадулла.
Он с первых дней заметил особенную систему Ефимова. Хотя молодой русский имел право приказывать, он всегда старался сделать так, точно все сами хотят одного и того же.
Ибадулле приходилось встречать таких людей. Они боялись судьбы, боялись вмешаться в ее таинственную ткань, опасались не угадать и поэтому-то и уклонялись от решения. Они хотели остаться в стороне, чтобы не испытывать чувства ответственности при неудаче.
Но вскоре Ибадулла иначе понял смысл поведения Ефимова, и ему понравилась своеобразная тактика молодого начальника. Такому легче, приятнее повиноваться. Но кто же научил его этой тонкой мудрости управления людьми?
Древний канал проходил через возвышенность, и по его сторонам потянулись высокие горбы вынутой земли, дававшей тень. Дно, затянутое затвердевшей вековой пылью, заметно выгибалось вверх.
Фатима одета была так же, как и Ефимов. Эта изумительная девушка уверенно носила костюм мужчины – полотняную блузу, широкие брюки, брезентовые сапоги. Только на голове у нее была не фуражка, а тюбетейка – все, что оставалось от костюма женщины, так как тюбетейка была не простая черная, как у мужчин, а женская, бархатная, расшитая золотом. И еще остались у нее косы, черные, длинные, настоящие узбекские. Она почти три раза обвивает их вокруг головы. По-русски девушка говорила совершенно свободно. Она разговаривала с Ибадуллой и по-узбекски, но редко. Ефимов совсем не знает узбекского языка, и нехорошо, когда двое беседуют между собой, а третий их не понимает.
В трубе нивелира мир кажется перевернутым, поэтому и рейку держат наоборот. Каждый день находилось время, чтобы учить Ибадуллу, как производить съемку местности. Ефимов утверждал, что это простое дело, каждый работник группы должен уметь делать все. Но чтобы подойти к съемке, нужно знать еще и многое другое.
У Ибадуллы оказалось двое учителей, они сменяют друг друга. Ибадулле было приятнее, когда с ним занималась Фатима. Она нетерпеливая, но сдерживается. Однако иной раз, когда Ибадулла не понимает с первого слова, девушка сердится, переходит на узбекский язык и смешно бранит своего ученика.
Ефимов смеется и говорит, что он научится браниться по-узбекски. Ефимов считает, что Ибадулла учится очень быстро и схватывает все сразу.
Фатима тоненькая и, наверное, очень легкая. Ибадулла мог бы без труда поднять ее и нести на руках хотя бы весь день. Когда она сердится, то надувает губы и между ее бровями появляются две славные морщинки.
Она, девушка, не знавшая покрывала, смотрит прямо в глаза чужому мужчине и дерзко говорит ему:
– Это невозможно, это знают все школьники четвертого класса! Почему вы не учились?
Ибадулла не отвечает и не обижается. Иногда он думает: а что, если назвать этой девушке все законы и все предписания для женщин, которые она нарушает на каждом шагу? И напомнить о наказаниях, ожидающих мусульманку?.. Странные мысли. К чему?
Она сказала: ислам отрицал все, кроме себя самого, из-за этого народы, исповедовавшие ислам, одичали, отстали от других, остались на задворках человечества.
Она говорит: ислам учил людей жить на коленях, отнял у человека желание сопротивляться насилию и сделал его рабом.
Это кощунства, на них должен ответить камень в руке мусульманина, но Ибадулла не возражает, он не может возненавидеть Фатиму и Ефимова. Он думает другое: Фатима говорит об исламе, как о прошлом. Это легкомыслие молодости, девушка многого не видела и не знает, это понятно. И еще одно понимает Ибадулла: родина ушла от ислама, ислам позади.
Ибадулла все лучше понимал русский язык, в этом помогала великолепно развитая память.
Жизнь в речах его спутников не была связана незыблемыми предписаниями догмы. Они много говорили о борьбе с вечными стихийными силами природы – с засухами пустынь, с горными наводнениями, даже с сухостью самого воздуха. Победы в этой борьбе улучшают жизнь людей, не русских, не узбеков и не каких-нибудь отдельных людей, а всех вообще, точно мир можно сделать садом и всех пригласить жить в нем.
В мыслях спутников Ибадуллы была особенная связь и особенная уверенность в силе людей и в своей силе. Для них было просто и возможно самое трудное.
Ибадулла слушал.
III
В начале пятого часа дня Ибадулла первым заметил впереди нечто необычное. Это не был мираж. Что-то там темнело и поблескивало на коричневом фоне голой почвы. Оно было живым, а мертвая, сухая игра миража стояла над горизонтом.
Караван ускорил движение. Берега канала понижались, сглаживались, наконец канал исчез, незаметно слившись с плоскостью. Дальше лег водоем.
Какое это было странное место! Среди твердого такыра, на котором не росло ни одного самого тощего пучка травы, лежало небольшое озеро с правильными мягкими берегами, окружавшими темную, тяжелую гладь воды. Неподвижная, на вид густая, как масло, она казалась забытой в пустыне, лишней, никому не нужной.
Но на иссеченном трещинами такыре расходились извилистые червяки троп, они выделялись более светлым тоном почвы, разбитой ногами животных. Дикие звери пустыни знали это место и посещали одинокое озеро.
В нем не было ни одного ростка, но слегка солоноватая вода была пригодна для питья. Вероятно, озеро поддерживалось зимними дождями, в него впадали временные ручейки, иссякавшие с наступлением сухих дней.
Несмотря на присутствие воды, место имело грустный, заброшенный вид. Темное озеро ютилось в самом низком месте плоской котловины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Исмаилов, наконец, сообразил, что напрасно поставил себя в неловкое положение. Его слова должны были резко противоречить тому, что гость наверняка слышал о нем от Хамидова, прежде чем решился прийти в его дом. Исмаилов поспешил поправиться:
– Нет, моя жена послушна. Но женщина слаба.
– Так укрепи ее, – резко приказал гость.
V
Амина подкрадывалась к выходящей на веранду двери. В своем доме женщина не нуждается в свете, чтобы передвигаться бесшумно и незаметно. Ни одна половица не скрипнет под ее ногой, и она ничего не заденет.
Женщина хотела понять, что за человека привел Хамидов, почему он сначала сидел в нижней комнате; для этого нужно подслушать, о чем говорят мужчины.
Обитательницы соседнего дома, где жил Мослим, жалели Амину за то, что она всегда сидела дома и не знала ничего, кроме магазинов и базара. Старшая внучка Мослима смеялась над ней и называла ее трусливой овцой и глупой курицей. Это все из-за того, что Амина боится мужа и во всем его слушается. Амина никогда и никому не жаловалась на Садыка.
Она не знала его прежде, он договорился с ее бабушкой и по обычаю заплатил выкуп, калым. Амина была сиротой, и бабушка воспитывала ее. Когда девушку выдавали замуж за Садыка Исмаилова, бабушка и все тетки говорили: «Счастливая Амина, она выходит замуж за торгового человека, у нее все будет, и все будут ей завидовать».
Торговый человек считается самым почетным и богатым. Правда, у Садыка хорошая квартира, отдельный дом в два этажа, в каждом этаже по две комнаты и свой дворик внизу, где Амина полная хозяйка. Но с деньгами очень трудно. Особенно плохо стало после рождения второго ребенка. Муж не захотел ничего прибавить к прежним деньгам на хозяйство. Он сказал: «Довольно, правительство все время снижает цены, а ты научилась хозяйничать и можешь обойтись».
Пусть так. Она обходится, но в своем доме она имеет право знать все! И Амина старалась услышать, о чем говорят мужчины. Но мужчины говорили так тихо, что Амина не могла разобрать ни одного слова. Она слышала только невнятное: бу-бу-бу и шт-шт-шт…
Женщина присела, оперлась на руки и высунула голову за дверь. Ей удалось различить несколько отдельных слов, но связь и смысл ускользали. Этот незнакомый, который пришел с Хамидовым, сказал: «священная война»! Они говорят о войне? Ужас, опять будет война… Теперь они что-то говорят о женщинах? Услышав шорох одежды и различив движение, Амина скользнула во вторую комнату и легла рядом с детьми. Но спать она не могла.
Амина прислушивалась к слабым звукам движения и расшифровывала их: мужчины спустились вниз; открылась калитка на улицу; муж задержался во дворе, входил в нижние комнаты. Амине казалось, что там говорят. Значит ли это, что кто-то остался в доме? Или ее обманывает напряженный слух?
Садык вернулся на веранду и долго ходил, шлепая мягкими туфлями. Теперь он лег. Он всегда летом спит на веранде один.
Вдруг Садык позвал. Амина вздрогнула и притворилась спящей, хотя никто не мог увидеть ее в темноте. Садык повторил:
– Иди сюда.
Амина вышла на веранду. Садык лежал на постели из нескольких ватных одеял, не сняв халата, хотя ночь была очень теплая. Амина присела рядом с мужем, и он сказал:
– Ко мне пришел человек, мой друг, мой большой друг. Он спит внизу. Он будет у меня жить. Завтра ты с детьми перейдешь вниз, а я с ним буду здесь. Если тебя кто-нибудь спросит о нем, ты ответишь: он двоюродный брат моего мужа, я видела его на свадьбе. Теперь он приехал к нам в гости из Ташкента и через некоторое время уедет домой… Ты скажешь: он такой же торговый человек, как мой муж… Ты все поняла?
– Нет, – робко возразила Амина. – Я хорошо помню всех, кто был на свадьбе. Твоего двоюродного брата не было, и я никогда не видела этого человека, пока он не пришел вместе с Хамидовым в наш дом…
Срывая злость на жене, Садык нащупал ее руку выше локтя, вцепился и начал выкручивать кожу. У Садыка были сильные пальцы с твердыми длинными ногтями. А другой рукой он ударил жену в грудь.
От боли у Амины потекли слезы, но она не вскрикнула. Она могла разбудить детей, внизу был чужой человек, могли услышать соседи… И Садык еще больше рассердился бы. Муж не так уж часто бил ее, не нужно только возражать, он не любит, когда с ним спорят и его не понимают.
Садык разжал пальцы. Хорошо, что она не носит платьев с короткими рукавами и открытой шеей, как женщины в доме соседа, старого Мослима, думала Амина. Под платьем с длинными рукавами и закрытым воротом синяки не видны.
Притянув к себе голову жены, Садык сказал ей на ухо:
– Дома, при госте, ты обязана носить паранджу. Надевай ту, что тебе подарила бабушка на свадьбе. Но на улицу ты будешь выходить по-прежнему с непокрытым лицом. Теперь ты все поняла? Или мне придется еще повторять?
– Да… Все поняла…
– Иди.
Амина ушла. Она побоялась сказать, что ей будет трудно с детьми. Они не привыкли и будут пугаться, видя мать с черной занавеской на лице. Они ведь еще маленькие, неразумные. Но нельзя сердить мужа, и сопротивление ничему не поможет, будет еще хуже.
Женщина лежала без сна и смотрела в темноту. Многие мужчины перестают интересоваться своими детьми после того, как они подрастут. Так говорили и бабушка и тетки, когда они напутствовали ее в семейную жизнь. Но ее дети еще совсем маленькие, и они всегда были безразличны Садыку. Он никогда и не смотрел на них… Есть мужчины, которые разговаривают со своими женами, улыбаются, смеются. И не бьют…
Но где же паранджа? Нужно вспомнить, куда она ее положила. Завтра будет некогда искать, ведь она встает с первым светом, в доме много дела, Садык такой требовательный. Нужно приготовить ему завтрак и выгладить рубашку и брюки, он каждый день надевает все свежее.
Не зажигая света, Амина тихонько рылась в вещах. Наконец ее руки нащупали жесткую волосяную сетку. Паранджа была роскошная, чачван обшит широкой полосой черного шелкового бархата, украшенного ярким узором. Так и полагается жене торгового человека.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Находки
I
Истекал второй месяц настойчивого обследования пустыни. Маленький караван все дальше уходил от сухого русла исчезнувшей реки. Исследователей увлекали сохранившиеся признаки древнего канала. Из всех следов погибшей оросительной системы этот был яснее и глубже всех. Его обозначали сглаженные ветрами широкие валы, образованные вырытым грунтом и дальнейшими работами по очистке зарастающего илом дна. Ибадулла хорошо знал, как высоко поднимаются берега старых оросительных каналов.
Но Ефимову было мало простого предположения или одного взгляда. И у русского и девушки Фатимы была своя мудрость: они считали, что каждое умозаключение должно основываться на опыте и на исследовании фактов, а не на отвлеченных суждениях.
Обливаясь потом, они пробили отвал узкой траншеей. В разрезе обнаружились слои многих отложений. Действительно, это был канал, действовавший многие столетия. Ефимов постарался сосчитать слои. Их было около сорока.
Не делая ответвлений, канал уходил вдаль. Где-то там вода некогда существовавшей реки давала жизнь людям. Где?
Во второй половине дня пришлось решать, идти ли дальше, чтобы продолжить обследование неожиданно возникшего объекта, или вернуться.
Горячий воздух трепетал, за горизонтом поднимались и опускались миражи. Порой светлая линия отрезала видение. Мираж поднимался и стоял призрачными образами холмов и деревьев. Под ними блестела вода. Но воды там не было. Вода была в резиновых резервуарах на паланах – вьючных седлах ослов. Послушные животные с безразличным видом опустили уши, хотя вопрос о воде касался их не меньше, чем людей.
Земля, по которой никогда не ступала нога человека или ступала очень давно, что, в сущности, одно и то же, с особенной силой тянет к себе; неизвестное обладает своей собственной силой притяжения.
Фатима убеждала идти дальше, ведь воды хватит на двое суток, а путь назад, к колодцам, будет легким и быстрым, без остановок для съемки. Воды хватит.
Ефимов как будто колебался. Он спросил:
– А что думает Ибадулла?
Руководитель разведочной группы часто обращался к Ибадулле в третьем лице. Между собой Ефимов и Фатима перешли на «ты» в первые же дни. Иначе было с Ибадуллой, хотя молчаливый, сдержанный спутник нисколько не стеснял их, они разговаривали при нем, не таясь.
Русский оставался таким же, как в первые встречи. Он знал очень много интересных вещей, охотно рассказывал, и Ибадулла привык к его непосредственности. Все в Ефимове было просто и легко, как будто в жизни нет целого моря бедствий и страданий. Молодость, думал Ибадулла: как видно, его дни были такие же прямые, как те черты, что он проводил на бумаге, прикладывая к ней визирную линейку. А все же молодой русский был не таким простым… Как-то он чертил, а Ибадулла смотрел через его плечо. Ему показалось, что Ефимов ошибся, и он сказал:
– А эта линия должна идти не так.
Начальник исправил, а потом посмотрел на Ибадуллу:
– А вы знаете, что я подумал, когда первый раз увидел вас? Я думал: вот сильный человек, немало повидавший в жизни, живет он в наше время, а вид у него совсем такой, как тысячу лет назад. Что может быть внутри у такого человека? Не обижайтесь, я был под впечатлением аллакендских древностей, а у вас вид тогда, право же, был уж очень особенный, точно вы и вправду только что вышли из какого-нибудь тайника старого медресе, где вас заколдовал злой волшебник. Вот и сейчас я подумал, что древний инженер, распоряжавшийся строительством этих каналов, мог быть очень похож на вас. Что вы скажете, а?
– Может быть, – ответил Ибадулла.
– Тяжелая судьба была у тех инженеров. Они работали для других. Мы с вами работаем для себя. Попросту говоря, в этом-то и кроется разница между прошлым и настоящим. Не представляю себе, как я мог бы работать для частного хозяина? – говорил Ефимов, закрывая планшет и вытирая со лба пот, заливавший глаза. – Вероятно, это сквернейшая из скверных штука – работать для других, а?
II
Земля родины всегда слагалась из оазисов по долинам рек и из пустынь, разделявших оазисы. Она делилась на места, где было суждено течь воде, и на места, осужденные на бесплодие. Была судьба для человека и судьба для земли. Мудрость постигалась из древних книг, поэтому никогда не изменялась. Она говорила о том, как должен жить правоверный, чтобы войти в рай; там, в раю, очень много воды. Мудрость ислама не интересовалась земной водой…
Для кого трудились молодой русский Ефимов и узбечка Фатима? Ибадулла всегда знал, что хозяин нанимает людей для получения дохода от их труда. Знал, что Москва издали управляет землей родины, и для него название этого города звучало именем постороннего повелителя, распоряжающегося достоянием узбеков-мусульман.
У Фатимы – свое знание: земля принадлежит узбекскому народу, а Москва помогает, как брат. Фатима говорит о громадной стоимости машин, материалов и всего остального, что дает Москва. Сейчас Узбекистан получает от Москвы больше, чем дает взамен.
А Ефимов утверждает, что земля гибнет и превращается в пустыню от плохого управления государством, от невежества, небрежения; значит, правление Москвы ведет к уничтожению пустынь?..
– Так что же предложит нам глубоко задумавшийся Ибадулла? – сказал Ефимов. – Идти нам дальше или вернуться?
– Идти дальше, – ответил Ибадулла.
Он с первых дней заметил особенную систему Ефимова. Хотя молодой русский имел право приказывать, он всегда старался сделать так, точно все сами хотят одного и того же.
Ибадулле приходилось встречать таких людей. Они боялись судьбы, боялись вмешаться в ее таинственную ткань, опасались не угадать и поэтому-то и уклонялись от решения. Они хотели остаться в стороне, чтобы не испытывать чувства ответственности при неудаче.
Но вскоре Ибадулла иначе понял смысл поведения Ефимова, и ему понравилась своеобразная тактика молодого начальника. Такому легче, приятнее повиноваться. Но кто же научил его этой тонкой мудрости управления людьми?
Древний канал проходил через возвышенность, и по его сторонам потянулись высокие горбы вынутой земли, дававшей тень. Дно, затянутое затвердевшей вековой пылью, заметно выгибалось вверх.
Фатима одета была так же, как и Ефимов. Эта изумительная девушка уверенно носила костюм мужчины – полотняную блузу, широкие брюки, брезентовые сапоги. Только на голове у нее была не фуражка, а тюбетейка – все, что оставалось от костюма женщины, так как тюбетейка была не простая черная, как у мужчин, а женская, бархатная, расшитая золотом. И еще остались у нее косы, черные, длинные, настоящие узбекские. Она почти три раза обвивает их вокруг головы. По-русски девушка говорила совершенно свободно. Она разговаривала с Ибадуллой и по-узбекски, но редко. Ефимов совсем не знает узбекского языка, и нехорошо, когда двое беседуют между собой, а третий их не понимает.
В трубе нивелира мир кажется перевернутым, поэтому и рейку держат наоборот. Каждый день находилось время, чтобы учить Ибадуллу, как производить съемку местности. Ефимов утверждал, что это простое дело, каждый работник группы должен уметь делать все. Но чтобы подойти к съемке, нужно знать еще и многое другое.
У Ибадуллы оказалось двое учителей, они сменяют друг друга. Ибадулле было приятнее, когда с ним занималась Фатима. Она нетерпеливая, но сдерживается. Однако иной раз, когда Ибадулла не понимает с первого слова, девушка сердится, переходит на узбекский язык и смешно бранит своего ученика.
Ефимов смеется и говорит, что он научится браниться по-узбекски. Ефимов считает, что Ибадулла учится очень быстро и схватывает все сразу.
Фатима тоненькая и, наверное, очень легкая. Ибадулла мог бы без труда поднять ее и нести на руках хотя бы весь день. Когда она сердится, то надувает губы и между ее бровями появляются две славные морщинки.
Она, девушка, не знавшая покрывала, смотрит прямо в глаза чужому мужчине и дерзко говорит ему:
– Это невозможно, это знают все школьники четвертого класса! Почему вы не учились?
Ибадулла не отвечает и не обижается. Иногда он думает: а что, если назвать этой девушке все законы и все предписания для женщин, которые она нарушает на каждом шагу? И напомнить о наказаниях, ожидающих мусульманку?.. Странные мысли. К чему?
Она сказала: ислам отрицал все, кроме себя самого, из-за этого народы, исповедовавшие ислам, одичали, отстали от других, остались на задворках человечества.
Она говорит: ислам учил людей жить на коленях, отнял у человека желание сопротивляться насилию и сделал его рабом.
Это кощунства, на них должен ответить камень в руке мусульманина, но Ибадулла не возражает, он не может возненавидеть Фатиму и Ефимова. Он думает другое: Фатима говорит об исламе, как о прошлом. Это легкомыслие молодости, девушка многого не видела и не знает, это понятно. И еще одно понимает Ибадулла: родина ушла от ислама, ислам позади.
Ибадулла все лучше понимал русский язык, в этом помогала великолепно развитая память.
Жизнь в речах его спутников не была связана незыблемыми предписаниями догмы. Они много говорили о борьбе с вечными стихийными силами природы – с засухами пустынь, с горными наводнениями, даже с сухостью самого воздуха. Победы в этой борьбе улучшают жизнь людей, не русских, не узбеков и не каких-нибудь отдельных людей, а всех вообще, точно мир можно сделать садом и всех пригласить жить в нем.
В мыслях спутников Ибадуллы была особенная связь и особенная уверенность в силе людей и в своей силе. Для них было просто и возможно самое трудное.
Ибадулла слушал.
III
В начале пятого часа дня Ибадулла первым заметил впереди нечто необычное. Это не был мираж. Что-то там темнело и поблескивало на коричневом фоне голой почвы. Оно было живым, а мертвая, сухая игра миража стояла над горизонтом.
Караван ускорил движение. Берега канала понижались, сглаживались, наконец канал исчез, незаметно слившись с плоскостью. Дальше лег водоем.
Какое это было странное место! Среди твердого такыра, на котором не росло ни одного самого тощего пучка травы, лежало небольшое озеро с правильными мягкими берегами, окружавшими темную, тяжелую гладь воды. Неподвижная, на вид густая, как масло, она казалась забытой в пустыне, лишней, никому не нужной.
Но на иссеченном трещинами такыре расходились извилистые червяки троп, они выделялись более светлым тоном почвы, разбитой ногами животных. Дикие звери пустыни знали это место и посещали одинокое озеро.
В нем не было ни одного ростка, но слегка солоноватая вода была пригодна для питья. Вероятно, озеро поддерживалось зимними дождями, в него впадали временные ручейки, иссякавшие с наступлением сухих дней.
Несмотря на присутствие воды, место имело грустный, заброшенный вид. Темное озеро ютилось в самом низком месте плоской котловины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32