Так же как Исмаилов, Хамидов носил белые брюки, шелковую рубашку и черную тюбетейку с вышитыми белыми разводами, напоминающими огурцы с загнутыми концами. Однако костюм Хамидова не был так безупречно опрятен, как костюм Исмаилова.
Хамидов придвинул стул к креслу друга и тихонько спросил:
– Сделал? Можно брать?
– Да, – ответил Исмаилов, не поворачивая головы. – Пусть возьмут за полчаса до закрытия магазина. Там готово.
– Сколько?
– Двенадцать кусков. Шерсть высшего сорта в ассортименте. И штапельное полотно.
Диалог между друзьями заключал лишь самое необходимое и мог показаться постороннему условным, точно люди говорили на каком-то жаргоне. Но друзья привыкли. Далеко не в первый раз они обменивались подобными вопросами и ответами. Результатом же подобных переговоров было исчезновение тех или иных товаров из магазинов или из складов торгующей организации и их последующая перепродажа из рук в руки по повышенным ценам. Однако это была совсем не кража. Номинальная стоимость товаров незамедлительно и полным рублем вносилась в кассу.
Слишком быстро богател народ. Колхозники-дехкане имели так много денег и так повысились их требования, что каждый хотел носить одежду обязательно из самых лучших шерстяных и шелковых тканей. Легкая промышленность не поспевала удовлетворять растущий с каждым днем спрос на ткани, которые еще недавно были роскошью. А те, кто хотел их купить, не торговались с посредниками.
Таким несложным способом Садык Исмаилович Исмаилов обеспечивал себе регулярный ежемесячный доходец, в несколько раз превышающий его директорскую ставку. Привычка делала свое, и Исмаилов не представлял себе, что можно жить иначе.
Хамидов не задержался сам и не помешал директору выйти из конторы в шестнадцать минут седьмого. Ночной сторож уже пришел. Он низко поклонился хозяину, стыдливо прикрывая спиной ступеньку. Там разворачивалась нехитрая и малодоходная торговля: рассыпные папиросы, спички, мешочек каленых семечек, леденцы.
Исмаилов делал вид, что не замечает. Пусть этот человечек имеет свое маленькое «дело». Мелочь, за нее директор не отвечает.
II
От конторы до купола Сараффон было не больше трехсот шагов, а от купола – пять минут ходьбы до дома.
Ни слова не сказав жене, открывшей ему дверь, Исмаилов поднялся на второй этаж маленького дома в переулке. В комнате с выходившими на веранду затемненными окнами хозяин, не нагибаясь, скинул с ног ботинки. Жена поспешила подставить туфли и подала легкий халат. Затем женщина бережно повесила на распорки брюки и рубашку мужа и подобрала обувь. Исмаилов слышал, как она сказала детям в соседней комнате:
– Шш! Сидите смирно. Не слышали? Отец пришел, он устал.
Садык Исмаилович был доволен своей женой. Он считал, что семейная жизнь ему вполне удалась. Послушная, молчаливая и работящая женщина была быстро приучена делать все, что от нее требовалось, без излишних напоминаний.
В хозяйстве она умела обходиться раз и навсегда установленной и, Садык Исмаилович про себя это признавал, довольно скромной суммой денег. Исмаилов жил, укладываясь в получаемый им оклад директора. Хорошая жена. Прежде, при эмире, когда Садык был грудным ребенком, мужчина брал себе вторую жену, третью, четвертую.
Совсем не трудно управлять несколькими женами, нужно быть мужчиной и уметь взяться за дело. И не так дорого было содержать нескольких жен, если заставить их работать, а не бездельничать.
Умные люди имели прежде хорошие доходы от жен. В досоветском Аллакенде три женщины, помимо всех прочих обязанностей и работая только урывками по вечерам, ткали первосортный шерстяной ковер в шесть квадратных метров за полгода. Такой ковер, настоящий аллакендский, был золотой валютой. За него без торга платили шестьсот двадцать пять аллакендских тенег, или двенадцать с половиной фунтов стерлингов, или, что еще лучше, шестьдесят пять могущественных зеленых американских долларов, заработанных между прочим. А если заставить жен ткать весь день? Многие мужчины покупали побольше жен и жили в полном достатке их трудом. Было время. Тогда действительно стоило родиться мужчиной!
Но что пользы вздыхать о прошлом? И сейчас Садык Исмаилович может содержать трех жен, даже не заставляя их работать. Но и этого нельзя себе позволить, и это считают безнравственным, недопустимым, незаконным. Ничего, есть и другие пути. Капитал увеличивается и отлагается в виде золотых слитков и драгоценных вещей. Они не потеряют ценность, когда исполнятся желания…
Исмаилов в одиночестве пообедал и прилег отдохнуть на веранде. Вечерело, и дневной жар спал. В доме и в маленьком дворике было тихо. Садык Исмаилович не любил шума. Но у соседа Мослима всегда шумят. И о чем они все время болтают, эти люди?! Неприятный дом, в нем женщины и дети не знают своего настоящего места, им позволяют говорить громким голосом.
Садык Исмаилов спокойно и холодно ненавидел старого Мослима и всех его домочадцев и друзей. Это ничуть не мешало ему радушно приветствовать соседей при неизбежных встречах и вежливо осведомляться об их здоровье. Но когда придет вожделенное время, он захочет сам перерезать им всем горло, как это делалось в старом Аллакенде.
Осужденного со связанными руками ставили на колени. Исполнитель казни, а им по закону мог быть и каждый личный враг осужденного, хватал его одной рукой за лицо, отгибая голову назад, и водил ножом по горлу. В городском музее, что помещается в Арке, хранятся эти ножи, их лезвия источены долгим употреблением, но еще годятся…
Исмаилов повернулся спиной к стене, за которой жил старый Мослим со своими домочадцами, и принялся в уме подсчитывать стоимость уже накопленных драгоценных вещей – это было приятным упражнением памяти и воображения. Хамидов принесет еще денег. Кроме того, Хассан многозначительно предупредил, чтобы друг не ложился спать, – будет серьезное дело. Исмаилов не собирался утруждать себя мыслями о значении намека. К чему думать о том, что без труда узнаешь через несколько часов?
III
Хамидов появился за двадцать минут до захода солнца. Мануфактура была вывезена, и директор имел право немедленно получить свою долю. Всегда и повсюду скорый и точный расчет – надежнейшая основа дружбы. Присев на корточки около Садыка, Хассан сосчитал и вручил ему деньги. Потом они погрузились в тихую беседу.
После окончания средней школы Исмаилов и Хамидов избрали наилучшую, по их мнению, карьеру и поступили в торгово-финансовый техникум. Они покорно подчинялись учебной и общественной дисциплине, успешно сдавали все зачеты и получили дипломы специалистов.
Сдержанный, спокойный и внушительно-вкрадчивый Садык Исмаилович опередил товарища. Он успел достичь поста директора одной из городских торгующих организаций, тогда как Хамидов застрял на должности рядового банковского работника. Исмаилов успешно делал карьеру, зато Хамидов умел устанавливать связи с нужными людьми. Это он создал надежную организацию, ловко распоряжавшуюся украденными у государства товарами. Хамидов артистически носил удобную маску добродушного, даже несколько легкомысленного человека. Он был другом всем, открывал душу каждому и был готов любить первого встречного. Бойкий оратор, он охотно выступал на собраниях, умел насмешить присутствовавших. На самом деле он был выдержанным и смелым. Он тоже умел не «показывать» добытых спекуляциями денег и набивал кубышку не менее жадно, чем Исмаилов.
Удобно растянувшись на ватном одеяле, Хамидов почти на ухо рассказывал Исмаилову некоторые новости и мелочи, которые имели для обоих приятелей определенное значение.
Недавно Хамидов встретил андижанца, который приехал из Ферганы на поклон могиле двенадцатиметрового богатыря, якобы погребенного под Хаканом. Старик андижанец побывал и в Аллакендском музее, где нашел ветхие предметы с надписью: «Чаша и плеть Рустама, о котором писал Фирдоуси». Посетитель обратил внимание и на плакаты, разоблачающие старого эмира Мозаффара.
Андижанец узнал «камчу и чашу Рустама». По его словам, эти ветхие предметы принадлежали не Рустаму, а тому самому богатырю, поклониться могиле которого он приехал. До революции колоссальные чашу и камчу показывали за деньги на аллакендском базаре. Старик очень доволен, что святые вещи догадались спрятать в музее и теперь даром позволяют их трогать…
И андижанец согласен с тем, что на плакатах музея ругают проклятого Мозаффара.
Садык терпеливо и не без интереса слушал Хассана. Если у приятеля есть что-либо более важное, он сам доберется до нужного сообщения. Хассан любил начинать издалека; он вертелся повсюду, собирал и сам пускал слухи, а для Садыка служил живой газетой.
Исмаилов знал и чашу и плеть, которые по своим размерам могли действительно принадлежать двенадцатиметровому великану. Националисты ловко подсунули их в музей; прикрываясь именем Фирдоуси, они поддерживали исламистские суеверия.
Таким же ловким ходом были и «антиэмирская» пропаганда против старого Мозаффара, который умер за пятьдесят лет до революции, и выставка картин, изображающих «зверства завоевания» русскими Средней Азии – под лозунгом разоблачения капитализма.
Дело в том, что Мозаффар признал зависимость эмирата от России. С этого, по мнению националистов, и начались все бедствия, которые закончились социальной революцией и образованием Узбекской Советской Республики.
Затем Хамидов рассказал о менее приятном случае – на улице молодежь шумно осмеяла муллу, заявившего, что дождь бывает по воле бога, а орошать осужденные богом пустыни – грех.
Садык и Хассан учились в тех же школах, что все мальчики, и преподаваемые науки были достаточно убедительны, чтобы друзья потеряли интерес к проблеме существования бога. Но они были готовы исполнять самые стеснительные обряды религии и ненавидели антирелигиозную пропаганду.
Об исламе нужно тактично молчать, как будто бы с ним покончено, как будто бы его совсем нет. Пусть ислам остается в тени, пусть пишут о чем угодно: о колхозах, заводах, каналах… Но только не о религии! Пока жив ислам – жива надежда…
Исмаилов и Хамидов считали себя просвещенными и исторически мыслящими людьми. Личный атеизм не мешал им. Примером для них был видный деятель младоаллакендской партии первой четверти столетия Абу-Фитрид. Разве такой человек мог верить в бога? Нет, конечно. Но в разгар революции кто, как не он, обратился к последнему эмиру, так прославляя Аллакенд:
«Солнце образования, дом науки, аудитория познания для всего мира».
Когда Аллакенд был полон учеными ислама и их учениками, торговля кипела и легко завязывались связи со всем миром. Ислам особенно хорошо утверждал право каждого на неограниченное обогащение. Не было религии лучше ислама, чтобы держать простой народ в повиновении.
Шариат предписывает брать с человека тем меньше налогов, чем он богаче. В эмирате владелец сорока баранов платил зякет ценой одного барана, а владелец четырех тысяч платил зякет только в сорок баранов, а не в сто. Ислам мудро поддерживает богатство!..
Исмаилов глубоко уважал себя за способности и знания – у него были развитые вкусы и широкие потребности. И с него, с директора, вычитают налоги в большей сумме, чем с ничтожной уборщицы и с других его подчиненных! И получает он только в четыре раза больше уборщицы, а должен был бы получать в сто раз больше. С этим нельзя примириться никогда! Каждый раз, подписывая ведомость заработной платы, Исмаилов внутренне возмущался несправедливостью.
– Да, плохо, – мрачно сказал Исмаилов. – Вот вам узбеки, бывшие мусульмане! За примером ходить недалеко. Вот он, сын раба Мослим. Вот сын нищего без имени Мохаммед-Рахим, воображающий себя умным. Сколько их, будь они прокляты! Они восстановили одних узбеков против других, расшатали основы нашей жизни, развратили узбеков. Расшатав ислам, они подорвали самые основы жизни узбекского народа.
Отец Исмаилова был одним из третьеразрядных многочисленных и полуголодных чиновников эмира, питался объедками двора и ползал на животе перед каждым. Зато иной раз и его удостаивали приказанием прочесть народу приговор главного судьи – казни-каляна, – и тогда мирза Исмаил, раздувшись от гордости, в расшитом халате и высокой чалме, присутствовал при совершении казни. Костюм неудобный, но следует показаться народу в величественном виде. Отец Хамидова был мелким даргой – сборщиком базарного налога, но и его руки не знали иного труда, кроме счета денег. Сыновья родились слишком поздно, чтобы видеть «величие» отцов, но их память бережно хранит хвастливые рассказы.
IV
Невеселые разговоры и еще более мрачные мысли испорти-настроение Исмаилова. Хамидов еще о чем-то болтал, но хозяину уже надоело его слушать. Очевидно, он недослышал, и у Хассана нет никаких особых сообщений. Пора спать… Но Хассан вдруг еще больше понизил голос, и это пробудило уставшее внимание Садыка.
Хассан шептал:
– Наконец-то пришел тот человек, оттуда… Он здесь. Он сидит у тебя внизу.
Исмаилов не понял. Какой человек? Почему Хамидов кого-то привел и не сказал об этом сразу?
Хамидов продолжал шептать.
– Я ждал, пока совсем стемнеет, чтобы твои соседи не смогли его случайно увидеть через стену. У меня неудобно, большой общий двор, ты знаешь. Ему будет лучше жить у тебя, к тебе никто не ходит. Сейчас я его приведу.
Исмаилов сообразил, что это за гость. Внезапно его начала бить мелкая дрожь. Он приподнялся, пытаясь схватить руку Хассана, но того уже не было.
Заскрипели ступеньки ведущей со двора лестнищы. Их знакомый звук казался Исмаилову очень громким. Кто-то сел перед ним на корточки. Затарахтели спички в коробке, и вспыхнувший огонек осветил согнутые ладони рук. На секунду свет ударил Исмаилову в лицо и заставил его прищуриться. Спичка погасла, и на ее месте остался красный огонек папиросы. Незнакомый голос произнес:
– Мир тебе, мусульманин.
– Тебе мир, – автоматически ответил Исмаилов. «Хамидов мог бы предупредить заранее. Хорошо, что темно…»
Три головы сблизились. Пришелец дышал густой смесью лука и табака. Он говорил таким низким и глухим голосом, что в трех шагах ничего нельзя было бы разобрать:
– Правоверные, близится торжество. Коммунисты осуждены погибнуть в страшной резне, и ад переполнится их телами. Могучие американцы помогают нам. Они дают деньги и оружие. Они обучают мусульман способам борьбы против коварных коммунистов.
Незнакомец перевел дыхание и продолжал:
– Добрые вести. Новые бури идут на русских. Я сам видел знаменитого ревнителя веры Сеида-Али. Заключен новый добродетельный союз. Скоро меч выйдет из ножен. Но бойтесь опоздать. Проявивший малое усердие застанет жатву убранной другими, и ему не достанется ни колоса…
Гость говорил не спеша. Его речь, наполненная заимствованными из корана образами, успокаивала и внушала доверие. Он, без сомнения, фанатик, твердый и надежный. Исмаилов успел прийти в себя.
Месяца два тому назад, кажется в начале мая, Хамидов принес дошедшее долгим и извилистым путем сообщение: «Ждите гостя из-за рубежа». Вызвали и раньше такие вести, но никто не приходил, хотя Хамидов и писал на уцелевшей от его кирки колонне мечети-хонако, неподалеку от входа в город, условные слова и знак из двадцати пяти черточек, расположенных в пять рядов…
Исмаилов умел, меняя почерк, мелко исписывать листки тонкой бумаги, наполняя их сведениями о жизни города, о движении самолетов, поездов, грузов, о воинских частях. Директор торговой организации бывает в курсе многого, многое знает, о многом догадывается. Доверяя своей счастливой судьбе и ловкости друга, он передавал листки Хамидову для пересылки.
Отнюдь не расчеты на денежное вознаграждение руководили Исмаиловым. Честолюбец метил далеко, он хотел, чтобы когда-нибудь его имя было произнесено громко и его деятельность награждена высоким постом.
Чего же еще хотят от него? Разве недостаточны его заслуги перед любым будущим правительством? Неужели он еще должен скрывать этого человека и подвергаться непосредственной смертельной опасности?
Воспользовавшись паузой, Исмаилов попытался избавиться от гостя, которого так ловко всучил ему Хамидов.
– Надолго ли прибыл, друг? – прошептал он. – У меня будет плохо уважаемому послу. У меня дети, глупая и болтливая жена. Я опасаюсь несчастия от легкомыслия женщины…
Пришелец немного помолчал, взвешивая слова. Потом он сурово ответил:
– Муж есть владелец жены, жена – владение мужа. Твоя жена так развращена тобой, что ты не управляешь ею и она не слушает тебя? Сожалею о тебе. Бог сказал: правоверные имеют врагов в своих женах и детях, забота о них отвращает от святой войны. Ты опасаешься жены? Не медля ни минуты, изгони ее. Близок день, когда мужья и здесь получат власть и право смерти над женами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32