Этот еретик... в своих речах он сотрясал основы...
– Верно, Лоренцо! – выступил вперед Адальберто. – Он действовал по наущению дьявола! Разве вы не чувствуете этого? Даже сейчас злые эманации исходят от него мощным потоком...
– Правильно! Мы решили то, что решили. И если есть возможность повторить обряд, еще раз попытаться... – архиепископ Богемии Логелиус смешался, подбирая слова.
– Братья! – поднял руку Якоб Верт. – Я, как глава Германской ассистенции ордена иезуитов и как представитель Папы, заявляю, что кардинал Джеронимо Ари предпринимал все свои действия, согласуя их с Генеральной Консисторией. Свои полномочия Великий Инквизитор получил лично из рук Павла V и, проводя этот обряд, действовал в рамках своих полномочий. Также довожу до вашего сведения, что генерал ордена Иисуса Муций Вителлески знает о том, что здесь происходит. Я уполномочен передать вам его благословение и благословение Павла V.
– Но если кто-то все же считает, что мы не правы, то пусть скажет прямо, – снова взял слово Джузеппе Орсини. Его взгляд упал на тело экзорциста. – Мой брат во Христе, отец Лоренцо, взял на себя этот грех, дабы не дать богохульнику распространять свои грязные домыслы... Но если кто-то чувствует внутреннее несогласие с проводимым обрядом, если кто-то не верит, что только так мы можем спасти нашу церковь от грозящих опасностей... Тем, чью душу терзают сомнения, а равно и тем, кто не верит, что сейчас призвание Сатаны для нас единственный путь к Спасению, лучше не участвовать в обряде. И пусть никто не воспримет их неучастие как попытку нам помешать. Для успешного Призвания нам хватит и немногих, лишь бы тверда была их вера...
– Мы не будем принуждать вас участвовать в обряде. Но все, присутствующие здесь, должны дать клятву, – опять воззвал Якоб Верт, – что сохранят молчание обо всем, что произошло в этих стенах, обо всем, что хоть как-то касалось проводимого нами обряда...
Ни один из присутствовавших прелатов не высказал больше ни слова протеста. Один за другим святые отцы шептали слова клятвы, положив руку на Святое Писание. И ни тени сомнения не было на их лицах.
Сегодня вечером все одиннадцать прелатов придут на черную мессу. Потому что, сделав первый шаг, надо делать второй. Никто не откажется, не усомнится. «Единственный путь к Спасению». Их вера была тверда, как мрамор, политый кровью.
– И чего они хотят от тебя?
– Чтобы я починил орган. К сегодняшнему вечеру. Иначе они убьют и меня, и мою семью... Боже мой, это какой-то кошмарный сон! Такого не может быть на самом деле... Я же свободный человек, не какой-нибудь серв или крестьянин. Другого такого специалиста им не найти. Они не имеют никакого права... Да если бы только мне не понравилось что-то, я бы мог повернуться и уйти, разве что не получив жалованье за последний месяц.
– Тебя не отпустят. Это инквизиция.
– Да. Они тут все, кажется, посходили с ума... Я починю, конечно. Но как они посмели? По какому праву здесь распоряжаются инквизиторы?! Архиепископ только поддакивает им... Да я после этого и дня ему не прослужу. Пусть кто-нибудь другой играет в соборе. Я их по судам затаскаю. Напишу в Аугсбург, в Рим, в Вену. Если эти скоты решили, что для них не писаны ни имперские законы, ни нормы права, то я напомню им... Как ты думаешь, Конрад: они и правда осмелятся пытать или даже убить моих жену и детей, если я не успею к сроку?
– Чини орган... Их теперь никто не остановит, Себастьян. Им и на суды, и на закон наплевать. Эти твари уже переступили все границы... Я не могу пойти с тобой в собор. Но дать тебе пару советов...
– Да откуда ты знаешь, что там сломано?.. Разве ты... Ты?! – Лицо Себастьяна дернулось, словно от боли. Он схватил Конрада за грудки. – Собака! Да как ты посмел?.. Я же пустил тебя, как друга. А теперь из-за этого всех нас...
– Я научу, научу, что исправить... Да отпусти же! Если придушишь меня, никто уже тебе не поможет.
– Хорошо... – Себастьян с шумом выдохнул и разжал руки. – Рассказывай, в чем там дело... И какого черта ты вообще все это подстроил? Да давай поскорее, а то эти два солдафона, приставленные ко мне архиепископом, скоро вернутся.
Лошадь осторожно переступала по каменистой почве. При каждом ее неверном шаге душа Ольги сжималась от страха.
«Оказывается, это очень неудобно и страшно, когда намертво привязана к седлу и связаны руки. И как это лошадь еще не споткнулась и не сверзилась в пропасть?»
Ахмет шел впереди, ведя лошадь в поводу. Следом двигался Ходжа. Он теперь поглядывал на Ольгу с опаской и, кажется, уже был не рад, что во все это ввязался.
«Ну как? Ты и теперь будешь упрямиться, девочка? Просто удивительно, с какой легкостью ты отдала себя мне во власть... Ты уверена, что теперь никак не можешь повредить Ахмету? Лошади – очень пугливые твари. Особенно когда камни шатаются у них под ногами. Ты ведь очень боишься, что лошадь оступится? А если она понесет?»
«Чего ты от меня хочешь?»
«Ты знаешь... Просто согласись...»
«Нет!»
Лошадь дернулась, словно увидела, почуяла вдруг что-то злое рядом с собой. Камень, выскочив у нее из-под копыта, покатился вниз, стронув с места другие, – настоящий камнепад. Холодный ветер ударил в лицо.
– Стоять! – Ахмет обеими руками вцепился в узду, а лошадь, не чувствуя прочной опоры под ногами, заржала, стала вырываться и поволокла его по камням.
Ужас темной волной захлестнул душу. Ольга даже закричать не могла. Дернулась в седле, потом еще раз, пытаясь освободиться. Но лошадь лишь сильней испугалась и мчала над кручей, по шатким камням, не разбирая дороги. Только ветер свистит в ушах, словно злорадный смех.
Хлестнули по лицу ветки, и Ольга зажмурилась. Оказалось, что не видеть – еще хуже. Воображение рисовало картины – одна страшнее другой. Через несколько секунд открыв глаза, она обмерла от ужаса – лошадь, не помня себя, мчалась вперед, туда, где ровная площадка обрывалась в никуда, в небо. Внутри словно что-то оборвалось.
«Все... Наверное, так даже лучше... Только будет больно. Но, может, недолго...»
В последний момент под копытами лошади оказался не воздух, а крутой склон. Испуганно фырча, присев на зад и торопливо, беспомощно перебирая копытами, лошадь съехала вниз на оползне мелких камней, чудом не упала и, едва получив возможность оттолкнуться от чего-то твердого, снова пустилась в безумную скачку по горным кручам.
«Нет. Он меня не убьет. Я же нужна ему, чтобы впустить его в свою душу... Не убьет. Только если лошадка все-таки свернет себе шею, я ведь так и буду лежать, придавленная, может быть, несколько часов, может, дней, умирая от боли, от жажды и голода... За что же мне все это?..»
– И самое страшное, что мы уже ничего не сумеем сделать. Если бы они не схватили твою семью, Себастьян…
– Нет, я все же не пойму, зачем ты орган ломал? Не мог сразу мне рассказать? Думаешь, я сильно держался за место при дворе архиепископа? Так сильно, что... Да плевать на него. Зальцбург – не единственный город в мире. Уже сегодня пили бы мы с тобой пиво где-нибудь в корчме, по дороге в Мюнхен. Правда, Марта расстроилась бы. Она тут очень привыкла. Да и у деток появились друзья…
– Прости. Я действительно не был уверен, что ты поддержишь меня. И потом – я и представить себе не мог, что они решатся брать заложников и тому подобное... И главное, я совершенно не представляю себе, что делать. Этого нельзя допустить. Нельзя, понимаешь? – В глазах Конрада застыла мольба. Впрочем, он прекрасно понимал, что Себастьян не откажется играть в соборе до тех пор, пока в опасности его семья. Также он понимал и то, что немыслимо и преступно требовать от Себастьяна подобного отказа.
– А с чего ты решил, что музыка поможет им вызвать Сатану?
– Не я. Это они так решили. Иначе к чему бы им беспокоиться по поводу органа... Мы как-то должны помешать этому кошмару... Если я освобожу твою семью и подам тебе сигнал об этом, ты откажешься играть для них? Сбежишь? Сломаешь орган?
– Глупо, – Себастьян поморщился. – Ты же сам говоришь – их охраняют солдаты. Двое на входе, еще несколько внутри. Ты что, наймешь разбойников, чтобы напасть на мой дом? Так первой моя же семья и пострадает!
– Нет. Я сам. На наемников нет ни времени, ни денег. Прокрадусь и...
– Тебя убьют, парень... Да и потом – это не выход, – Себастьян улыбнулся. – Они хотят, чтобы я сыграл им литанию, как на обычной мессе. Есть Бог! Я им сыграю. ТАКОЕ сыграю, что мороз по коже у них пробежит... С чего ты решил, что ЛЮБАЯ музыка поможет им вызвать диавола? С чего?! Пойдем. Я покажу тебе. – Схватив Конрада за руку, органист потащил его за собой в собор.
– Постой! Там же солдаты... – зашептал Конрад.
– У меня свободный вход и выход. Я велю – они и тебя пропустят... Самой большой силой в мире духовном является музыка, в этом ты прав. Но почему ты решил, что она всего лишь инструмент, усиливающий то или иное действие? Есть музыка, над которой не властно ничто, кроме Бога. Она и есть Бог, его голос, его дух, сходящий на землю. Диавола они вызвать хотят – так я им явлю Бога. Настоящая музыка сама встанет непреодолимой стеной на пути того зла, которое они собрались призывать...
Солдатам, чтобы пропустить Конрада, было достаточно слов органиста «этот со мной». А потом как во сне. Меньше чем за час они вдвоем восстановили работоспособность органа. И Себастьян сыграл то, что он решил играть во время обряда.
То, что лошадь нигде не упала и не свернула шею себе и наезднице, было своего рода чудом. Вся в мыле, кобыла шла теперь, спотыкаясь, по лугу.
Впереди живая изгородь из шиповника. Еще дальше – сад. Видны крыши домов – небольшое селение. Вдали пасущиеся овцы. Ольга перевела дух.
«Все. Я жива. Теперь меня встретят какие-нибудь люди. Отвяжут... Не может быть, чтобы все было так просто. Что за люди живут здесь? Куда он пригнал меня?.. Боже мой, зачем же Ахмет так крепко стянул мне руки? Перетереть бы их обо что-нибудь... Хоть бы седло было... То, что они с Ходжой соорудили, чтобы посадить меня верхом... Ладно. Буду елозить веревки хотя бы так, друг о друга. Должны же они когда-то растянуться и ослабнуть».
Животное испуганно фыркнуло. Попятилось от живой изгороди.
«Там кто-то есть?.. Точно. Метнулась тень. Теперь наверняка появятся люди. Что я скажу им? Как объясню свое положение? Разве что соврать, что меня захватили разбойники, привязали, а я все-таки бежала».
Томительные минуты, кажущиеся часами. Кобыла, отдышавшись, умиротворенно жевала травку на лугу, а Ольга с отчаянной яростью пыталась растянуть, перетереть веревки, стягивающие за спиной уже немеющие руки.
«Да что же это такое?! Они ведь заметили меня. Почему никто не приходит? Неужели им совсем не интересно, что привязанная к лошади женщина делает возле их деревеньки?»
– Дальт! Сегодня к вечеру нам нужен младенец. Родившийся недавно и еще не крещенный. Ты должен найти такого. Проверь близлежащие деревни, особенно те, где нет собственной церкви...
– Позвольте спросить, ваша светлость... зачем?
– Не рассуждать! – вспыхнул архиепископ. – Вопросы он задает. Выполняй и немедленно, пока я сам не начал задавать тебе вопросы.
– Какие вопросы, ваша светлость? Я честный солдат и не привык к недомолвкам! – вытянулся по стойке «смирно» полковник Дальт.
«Служака. Солдафон. Собака цепная. Он еще рассуждать вздумал... Неужели думает, что я перед ним буду раскрывать все карты».
– Как ты допустил гибель кардинала Джеронимо? Почему оказался сломан орган, когда собор был полон твоих людей? Откуда эти безумные сквозняки в соборе во время литургии? Ведь сочетание этих фактов можно рассматривать не только как показатель некомпетентности, но и как доказательство твоего участия в заговоре против святой церкви Христовой! Брат Адальберто уже докладывал мне, какие показания дает извозчик покойного кардинала. Если начать сейчас задавать ему вопросы про полковника Дальта, то он и про тебя расскажет...
– Что вам нужно?
– Беспрекословное подчинение! Не задавать глупых вопросов. Мы лучше знаем «зачем»! Если церковь решит, что черное – это белое, ты должен лишь принять это к сведению и отдать соответствующие команды своим подчиненным! На наших плечах сейчас груз ответственности, куда больший, чем ты можешь себе представить. И если сейчас, когда от тебя нужна помощь и железная дисциплина, ты начнешь задавать глупые вопросы, мне будет проще выбросить тебя вон и найти новых, более рьяных слуг Господа... Ты все понял?!
– Да, монсеньор.
– Как скоро сможешь доставить младенца?
– Это вопрос часов... Позволю себе заметить – местные жители расценят это как разбой. Разбой архиепископских солдат в архиепископской деревне.
– Так устройте маскарад! – взмахнул руками архиепископ. – Почему я вас всему должен учить?
– Слушаюсь!
«Пожалуй, Себастьян действительно прав. С него требуют музыки – так они получат ее. Боже, как я был слеп! ТАКОЕ действительно не сможет призвать никакие злые силы. Если бы я сам догадался. Если бы просто поговорил с Себастьяном начистоту... Почему мы так разобщены? Почему и среди сподвижников Карла Готторна нет согласия?.. Однако где гарантия, что потом инквизиторы отпустят семью Себастьяна? Кажется, эти святоши совсем сошли с ума».
Зайдя в оружейную лавку и отдав все свои сбережения, Конрад купил пистоль. В Зальцбурге это страшное оружие было запрещено к ношению частным лицам. Но когда торговцев останавливали подобные запреты?
«Что бы ни сделал Себастьян, мне кажется, его семью все равно не отпустят... Ведь это очень заманчиво – совершить черную мессу, а потом перебить всех свидетелей или тех, кто оказался хоть как-то замешан... Но шила в мешке не утаишь. Уже сейчас по городу ходят странные слухи. Однако предсказать заранее действия „святых отцов“ невозможно. Себастьян будет делать свое дело, а я постараюсь сделать свое».
Глава 24
Снова шорох в кустах. Переговариваются о чем-то. Крестьяне. Около дюжины. В их руках дубины и вилы. Один с веревкой. Вышли из-за живой изгороди и цепью растянулись по обе стороны от Ольги. Стали медленно сходиться.
– Что вам нужно?! – крикнула она.
Молчание в ответ.
«Да что же это... Хоть бы освободить руки. Я бы тогда попыталась управлять лошадью, ускакать отсюда...»
Крестьяне шли медленно, осторожно, стараясь отрезать ей путь к бегству.
«Что они будут делать, когда поймают меня? Неужели убьют?.. Что ТЫ молчишь? Ты же слышишь меня!»
«Я уже давно слушаю... Просто надоело первым начинать разговор. Все ждал, когда ты сама меня позовешь».
«Кто эти люди? Зачем они меня окружают?»
«В этих местах есть легенда о дикой охотнице. Она скачет по горам, а когда приближается к какой-нибудь деревне, там начинается мор. Или падеж скота. Или еще какая-нибудь гадость... Они думают, ты – охотница».
«Убьют?»
«Наверняка. Забьют камнями или, если получится, сожгут на костре. Они боятся к тебе прикасаться. Так что...»
Один из крестьян кинул веревку.
«Лассо! – вздрогнула Ольга. – Они хотят поймать в петлю меня или лошадь».
Она закричала, как могла громко, и ударила кобылу пятками по бокам. Лошадь сделала несколько неуклюжих прыжков. Крестьяне чуть отступили. Потом снова придвинулись ближе. Тот, что кидал петлю, теперь подтягивал веревку к себе, чтобы потом снова бросить.
«Лошадь не убежит от них, если я сам этого не захочу».
«Я же нужна тебе! Ты не позволишь, чтобы они меня убили».
«Они и не успеют убить. Но покалечить – вполне... А потом появится Цебеш. Он уже спешит сюда. Местные крестьяне очень его уважают».
Цебеш. Имя ударило как плеть. «Нет, не надо! Я тебя впущу. Только дай мне сейчас уйти от крестьян, а потом ты вселишься в того, в кого я скажу».
«Согласен. Так в кого?»
«В кого я скажу».
Крестьянин снова бросил лассо. Ольга ударила лошадь в бока, но та только устало фыркнула. Веревка скользнула по плечу Ольги.
«Ты должна сейчас назвать имя. И вселение произойдет, как только мы встретим этого человека. Таковы мои условия».
«Да. Я согласна».
«В кого?»
Крестьяне еще на шаг сузили круг.
«Только не Цебеш. И не Ахмет... В Хорвата».
Брошенное лассо охватило бы ее за плечи, но лошадь дернулась вдруг, будто кто ее укусил. Со спины налетел холодный ветер, сыпанув пылью и облетающей листвой в глаза стоящих на пути крестьян. Испуганно заржав, лошадь бросилась на людей. Мелькнула страшная коса возле лица. Кто-то сдавленно крякнул, сшибленный с ног. Прыжок через заросли шиповника, и вперед – снова в сумасшедшую скачку. Кажется, вслед летели камни, люди что-то кричали. Ей было все равно. Все время, пока она говорила с Сатаной, руки делали свою работу – напрягались, терлись, тянули. И теперь она почувствовала, наконец, что петля, стягивающая за спиной кисти, ослабла.
Лошадь успокоилась и двигалась теперь по неширокой дороге медленным шагом. Вокруг – ни души. За спиной злополучная деревня, а где-то далеко впереди – карета. Движется ей навстречу. На таком расстоянии кажется – почти стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Верно, Лоренцо! – выступил вперед Адальберто. – Он действовал по наущению дьявола! Разве вы не чувствуете этого? Даже сейчас злые эманации исходят от него мощным потоком...
– Правильно! Мы решили то, что решили. И если есть возможность повторить обряд, еще раз попытаться... – архиепископ Богемии Логелиус смешался, подбирая слова.
– Братья! – поднял руку Якоб Верт. – Я, как глава Германской ассистенции ордена иезуитов и как представитель Папы, заявляю, что кардинал Джеронимо Ари предпринимал все свои действия, согласуя их с Генеральной Консисторией. Свои полномочия Великий Инквизитор получил лично из рук Павла V и, проводя этот обряд, действовал в рамках своих полномочий. Также довожу до вашего сведения, что генерал ордена Иисуса Муций Вителлески знает о том, что здесь происходит. Я уполномочен передать вам его благословение и благословение Павла V.
– Но если кто-то все же считает, что мы не правы, то пусть скажет прямо, – снова взял слово Джузеппе Орсини. Его взгляд упал на тело экзорциста. – Мой брат во Христе, отец Лоренцо, взял на себя этот грех, дабы не дать богохульнику распространять свои грязные домыслы... Но если кто-то чувствует внутреннее несогласие с проводимым обрядом, если кто-то не верит, что только так мы можем спасти нашу церковь от грозящих опасностей... Тем, чью душу терзают сомнения, а равно и тем, кто не верит, что сейчас призвание Сатаны для нас единственный путь к Спасению, лучше не участвовать в обряде. И пусть никто не воспримет их неучастие как попытку нам помешать. Для успешного Призвания нам хватит и немногих, лишь бы тверда была их вера...
– Мы не будем принуждать вас участвовать в обряде. Но все, присутствующие здесь, должны дать клятву, – опять воззвал Якоб Верт, – что сохранят молчание обо всем, что произошло в этих стенах, обо всем, что хоть как-то касалось проводимого нами обряда...
Ни один из присутствовавших прелатов не высказал больше ни слова протеста. Один за другим святые отцы шептали слова клятвы, положив руку на Святое Писание. И ни тени сомнения не было на их лицах.
Сегодня вечером все одиннадцать прелатов придут на черную мессу. Потому что, сделав первый шаг, надо делать второй. Никто не откажется, не усомнится. «Единственный путь к Спасению». Их вера была тверда, как мрамор, политый кровью.
– И чего они хотят от тебя?
– Чтобы я починил орган. К сегодняшнему вечеру. Иначе они убьют и меня, и мою семью... Боже мой, это какой-то кошмарный сон! Такого не может быть на самом деле... Я же свободный человек, не какой-нибудь серв или крестьянин. Другого такого специалиста им не найти. Они не имеют никакого права... Да если бы только мне не понравилось что-то, я бы мог повернуться и уйти, разве что не получив жалованье за последний месяц.
– Тебя не отпустят. Это инквизиция.
– Да. Они тут все, кажется, посходили с ума... Я починю, конечно. Но как они посмели? По какому праву здесь распоряжаются инквизиторы?! Архиепископ только поддакивает им... Да я после этого и дня ему не прослужу. Пусть кто-нибудь другой играет в соборе. Я их по судам затаскаю. Напишу в Аугсбург, в Рим, в Вену. Если эти скоты решили, что для них не писаны ни имперские законы, ни нормы права, то я напомню им... Как ты думаешь, Конрад: они и правда осмелятся пытать или даже убить моих жену и детей, если я не успею к сроку?
– Чини орган... Их теперь никто не остановит, Себастьян. Им и на суды, и на закон наплевать. Эти твари уже переступили все границы... Я не могу пойти с тобой в собор. Но дать тебе пару советов...
– Да откуда ты знаешь, что там сломано?.. Разве ты... Ты?! – Лицо Себастьяна дернулось, словно от боли. Он схватил Конрада за грудки. – Собака! Да как ты посмел?.. Я же пустил тебя, как друга. А теперь из-за этого всех нас...
– Я научу, научу, что исправить... Да отпусти же! Если придушишь меня, никто уже тебе не поможет.
– Хорошо... – Себастьян с шумом выдохнул и разжал руки. – Рассказывай, в чем там дело... И какого черта ты вообще все это подстроил? Да давай поскорее, а то эти два солдафона, приставленные ко мне архиепископом, скоро вернутся.
Лошадь осторожно переступала по каменистой почве. При каждом ее неверном шаге душа Ольги сжималась от страха.
«Оказывается, это очень неудобно и страшно, когда намертво привязана к седлу и связаны руки. И как это лошадь еще не споткнулась и не сверзилась в пропасть?»
Ахмет шел впереди, ведя лошадь в поводу. Следом двигался Ходжа. Он теперь поглядывал на Ольгу с опаской и, кажется, уже был не рад, что во все это ввязался.
«Ну как? Ты и теперь будешь упрямиться, девочка? Просто удивительно, с какой легкостью ты отдала себя мне во власть... Ты уверена, что теперь никак не можешь повредить Ахмету? Лошади – очень пугливые твари. Особенно когда камни шатаются у них под ногами. Ты ведь очень боишься, что лошадь оступится? А если она понесет?»
«Чего ты от меня хочешь?»
«Ты знаешь... Просто согласись...»
«Нет!»
Лошадь дернулась, словно увидела, почуяла вдруг что-то злое рядом с собой. Камень, выскочив у нее из-под копыта, покатился вниз, стронув с места другие, – настоящий камнепад. Холодный ветер ударил в лицо.
– Стоять! – Ахмет обеими руками вцепился в узду, а лошадь, не чувствуя прочной опоры под ногами, заржала, стала вырываться и поволокла его по камням.
Ужас темной волной захлестнул душу. Ольга даже закричать не могла. Дернулась в седле, потом еще раз, пытаясь освободиться. Но лошадь лишь сильней испугалась и мчала над кручей, по шатким камням, не разбирая дороги. Только ветер свистит в ушах, словно злорадный смех.
Хлестнули по лицу ветки, и Ольга зажмурилась. Оказалось, что не видеть – еще хуже. Воображение рисовало картины – одна страшнее другой. Через несколько секунд открыв глаза, она обмерла от ужаса – лошадь, не помня себя, мчалась вперед, туда, где ровная площадка обрывалась в никуда, в небо. Внутри словно что-то оборвалось.
«Все... Наверное, так даже лучше... Только будет больно. Но, может, недолго...»
В последний момент под копытами лошади оказался не воздух, а крутой склон. Испуганно фырча, присев на зад и торопливо, беспомощно перебирая копытами, лошадь съехала вниз на оползне мелких камней, чудом не упала и, едва получив возможность оттолкнуться от чего-то твердого, снова пустилась в безумную скачку по горным кручам.
«Нет. Он меня не убьет. Я же нужна ему, чтобы впустить его в свою душу... Не убьет. Только если лошадка все-таки свернет себе шею, я ведь так и буду лежать, придавленная, может быть, несколько часов, может, дней, умирая от боли, от жажды и голода... За что же мне все это?..»
– И самое страшное, что мы уже ничего не сумеем сделать. Если бы они не схватили твою семью, Себастьян…
– Нет, я все же не пойму, зачем ты орган ломал? Не мог сразу мне рассказать? Думаешь, я сильно держался за место при дворе архиепископа? Так сильно, что... Да плевать на него. Зальцбург – не единственный город в мире. Уже сегодня пили бы мы с тобой пиво где-нибудь в корчме, по дороге в Мюнхен. Правда, Марта расстроилась бы. Она тут очень привыкла. Да и у деток появились друзья…
– Прости. Я действительно не был уверен, что ты поддержишь меня. И потом – я и представить себе не мог, что они решатся брать заложников и тому подобное... И главное, я совершенно не представляю себе, что делать. Этого нельзя допустить. Нельзя, понимаешь? – В глазах Конрада застыла мольба. Впрочем, он прекрасно понимал, что Себастьян не откажется играть в соборе до тех пор, пока в опасности его семья. Также он понимал и то, что немыслимо и преступно требовать от Себастьяна подобного отказа.
– А с чего ты решил, что музыка поможет им вызвать Сатану?
– Не я. Это они так решили. Иначе к чему бы им беспокоиться по поводу органа... Мы как-то должны помешать этому кошмару... Если я освобожу твою семью и подам тебе сигнал об этом, ты откажешься играть для них? Сбежишь? Сломаешь орган?
– Глупо, – Себастьян поморщился. – Ты же сам говоришь – их охраняют солдаты. Двое на входе, еще несколько внутри. Ты что, наймешь разбойников, чтобы напасть на мой дом? Так первой моя же семья и пострадает!
– Нет. Я сам. На наемников нет ни времени, ни денег. Прокрадусь и...
– Тебя убьют, парень... Да и потом – это не выход, – Себастьян улыбнулся. – Они хотят, чтобы я сыграл им литанию, как на обычной мессе. Есть Бог! Я им сыграю. ТАКОЕ сыграю, что мороз по коже у них пробежит... С чего ты решил, что ЛЮБАЯ музыка поможет им вызвать диавола? С чего?! Пойдем. Я покажу тебе. – Схватив Конрада за руку, органист потащил его за собой в собор.
– Постой! Там же солдаты... – зашептал Конрад.
– У меня свободный вход и выход. Я велю – они и тебя пропустят... Самой большой силой в мире духовном является музыка, в этом ты прав. Но почему ты решил, что она всего лишь инструмент, усиливающий то или иное действие? Есть музыка, над которой не властно ничто, кроме Бога. Она и есть Бог, его голос, его дух, сходящий на землю. Диавола они вызвать хотят – так я им явлю Бога. Настоящая музыка сама встанет непреодолимой стеной на пути того зла, которое они собрались призывать...
Солдатам, чтобы пропустить Конрада, было достаточно слов органиста «этот со мной». А потом как во сне. Меньше чем за час они вдвоем восстановили работоспособность органа. И Себастьян сыграл то, что он решил играть во время обряда.
То, что лошадь нигде не упала и не свернула шею себе и наезднице, было своего рода чудом. Вся в мыле, кобыла шла теперь, спотыкаясь, по лугу.
Впереди живая изгородь из шиповника. Еще дальше – сад. Видны крыши домов – небольшое селение. Вдали пасущиеся овцы. Ольга перевела дух.
«Все. Я жива. Теперь меня встретят какие-нибудь люди. Отвяжут... Не может быть, чтобы все было так просто. Что за люди живут здесь? Куда он пригнал меня?.. Боже мой, зачем же Ахмет так крепко стянул мне руки? Перетереть бы их обо что-нибудь... Хоть бы седло было... То, что они с Ходжой соорудили, чтобы посадить меня верхом... Ладно. Буду елозить веревки хотя бы так, друг о друга. Должны же они когда-то растянуться и ослабнуть».
Животное испуганно фыркнуло. Попятилось от живой изгороди.
«Там кто-то есть?.. Точно. Метнулась тень. Теперь наверняка появятся люди. Что я скажу им? Как объясню свое положение? Разве что соврать, что меня захватили разбойники, привязали, а я все-таки бежала».
Томительные минуты, кажущиеся часами. Кобыла, отдышавшись, умиротворенно жевала травку на лугу, а Ольга с отчаянной яростью пыталась растянуть, перетереть веревки, стягивающие за спиной уже немеющие руки.
«Да что же это такое?! Они ведь заметили меня. Почему никто не приходит? Неужели им совсем не интересно, что привязанная к лошади женщина делает возле их деревеньки?»
– Дальт! Сегодня к вечеру нам нужен младенец. Родившийся недавно и еще не крещенный. Ты должен найти такого. Проверь близлежащие деревни, особенно те, где нет собственной церкви...
– Позвольте спросить, ваша светлость... зачем?
– Не рассуждать! – вспыхнул архиепископ. – Вопросы он задает. Выполняй и немедленно, пока я сам не начал задавать тебе вопросы.
– Какие вопросы, ваша светлость? Я честный солдат и не привык к недомолвкам! – вытянулся по стойке «смирно» полковник Дальт.
«Служака. Солдафон. Собака цепная. Он еще рассуждать вздумал... Неужели думает, что я перед ним буду раскрывать все карты».
– Как ты допустил гибель кардинала Джеронимо? Почему оказался сломан орган, когда собор был полон твоих людей? Откуда эти безумные сквозняки в соборе во время литургии? Ведь сочетание этих фактов можно рассматривать не только как показатель некомпетентности, но и как доказательство твоего участия в заговоре против святой церкви Христовой! Брат Адальберто уже докладывал мне, какие показания дает извозчик покойного кардинала. Если начать сейчас задавать ему вопросы про полковника Дальта, то он и про тебя расскажет...
– Что вам нужно?
– Беспрекословное подчинение! Не задавать глупых вопросов. Мы лучше знаем «зачем»! Если церковь решит, что черное – это белое, ты должен лишь принять это к сведению и отдать соответствующие команды своим подчиненным! На наших плечах сейчас груз ответственности, куда больший, чем ты можешь себе представить. И если сейчас, когда от тебя нужна помощь и железная дисциплина, ты начнешь задавать глупые вопросы, мне будет проще выбросить тебя вон и найти новых, более рьяных слуг Господа... Ты все понял?!
– Да, монсеньор.
– Как скоро сможешь доставить младенца?
– Это вопрос часов... Позволю себе заметить – местные жители расценят это как разбой. Разбой архиепископских солдат в архиепископской деревне.
– Так устройте маскарад! – взмахнул руками архиепископ. – Почему я вас всему должен учить?
– Слушаюсь!
«Пожалуй, Себастьян действительно прав. С него требуют музыки – так они получат ее. Боже, как я был слеп! ТАКОЕ действительно не сможет призвать никакие злые силы. Если бы я сам догадался. Если бы просто поговорил с Себастьяном начистоту... Почему мы так разобщены? Почему и среди сподвижников Карла Готторна нет согласия?.. Однако где гарантия, что потом инквизиторы отпустят семью Себастьяна? Кажется, эти святоши совсем сошли с ума».
Зайдя в оружейную лавку и отдав все свои сбережения, Конрад купил пистоль. В Зальцбурге это страшное оружие было запрещено к ношению частным лицам. Но когда торговцев останавливали подобные запреты?
«Что бы ни сделал Себастьян, мне кажется, его семью все равно не отпустят... Ведь это очень заманчиво – совершить черную мессу, а потом перебить всех свидетелей или тех, кто оказался хоть как-то замешан... Но шила в мешке не утаишь. Уже сейчас по городу ходят странные слухи. Однако предсказать заранее действия „святых отцов“ невозможно. Себастьян будет делать свое дело, а я постараюсь сделать свое».
Глава 24
Снова шорох в кустах. Переговариваются о чем-то. Крестьяне. Около дюжины. В их руках дубины и вилы. Один с веревкой. Вышли из-за живой изгороди и цепью растянулись по обе стороны от Ольги. Стали медленно сходиться.
– Что вам нужно?! – крикнула она.
Молчание в ответ.
«Да что же это... Хоть бы освободить руки. Я бы тогда попыталась управлять лошадью, ускакать отсюда...»
Крестьяне шли медленно, осторожно, стараясь отрезать ей путь к бегству.
«Что они будут делать, когда поймают меня? Неужели убьют?.. Что ТЫ молчишь? Ты же слышишь меня!»
«Я уже давно слушаю... Просто надоело первым начинать разговор. Все ждал, когда ты сама меня позовешь».
«Кто эти люди? Зачем они меня окружают?»
«В этих местах есть легенда о дикой охотнице. Она скачет по горам, а когда приближается к какой-нибудь деревне, там начинается мор. Или падеж скота. Или еще какая-нибудь гадость... Они думают, ты – охотница».
«Убьют?»
«Наверняка. Забьют камнями или, если получится, сожгут на костре. Они боятся к тебе прикасаться. Так что...»
Один из крестьян кинул веревку.
«Лассо! – вздрогнула Ольга. – Они хотят поймать в петлю меня или лошадь».
Она закричала, как могла громко, и ударила кобылу пятками по бокам. Лошадь сделала несколько неуклюжих прыжков. Крестьяне чуть отступили. Потом снова придвинулись ближе. Тот, что кидал петлю, теперь подтягивал веревку к себе, чтобы потом снова бросить.
«Лошадь не убежит от них, если я сам этого не захочу».
«Я же нужна тебе! Ты не позволишь, чтобы они меня убили».
«Они и не успеют убить. Но покалечить – вполне... А потом появится Цебеш. Он уже спешит сюда. Местные крестьяне очень его уважают».
Цебеш. Имя ударило как плеть. «Нет, не надо! Я тебя впущу. Только дай мне сейчас уйти от крестьян, а потом ты вселишься в того, в кого я скажу».
«Согласен. Так в кого?»
«В кого я скажу».
Крестьянин снова бросил лассо. Ольга ударила лошадь в бока, но та только устало фыркнула. Веревка скользнула по плечу Ольги.
«Ты должна сейчас назвать имя. И вселение произойдет, как только мы встретим этого человека. Таковы мои условия».
«Да. Я согласна».
«В кого?»
Крестьяне еще на шаг сузили круг.
«Только не Цебеш. И не Ахмет... В Хорвата».
Брошенное лассо охватило бы ее за плечи, но лошадь дернулась вдруг, будто кто ее укусил. Со спины налетел холодный ветер, сыпанув пылью и облетающей листвой в глаза стоящих на пути крестьян. Испуганно заржав, лошадь бросилась на людей. Мелькнула страшная коса возле лица. Кто-то сдавленно крякнул, сшибленный с ног. Прыжок через заросли шиповника, и вперед – снова в сумасшедшую скачку. Кажется, вслед летели камни, люди что-то кричали. Ей было все равно. Все время, пока она говорила с Сатаной, руки делали свою работу – напрягались, терлись, тянули. И теперь она почувствовала, наконец, что петля, стягивающая за спиной кисти, ослабла.
Лошадь успокоилась и двигалась теперь по неширокой дороге медленным шагом. Вокруг – ни души. За спиной злополучная деревня, а где-то далеко впереди – карета. Движется ей навстречу. На таком расстоянии кажется – почти стоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38