Но зачем тогда Саллаху было меня спасать? Сидел бы в сторонке и радовался, глядя, как убивают друг друга его враги… Ведь это именно он был с тем молодым албанцем в кабаке в тот день в пригороде Линца, когда Мария ушла у меня из-под носа...
Но парень полез вместе с нами на пули. Видно, он и вправду хочет спасти своих товарищей, околдованных, как он говорит, молодой ведьмой. Этот албанец, конечно, полезен нам, но как бы он не подстрелил в горячке боя девчонку. Хорват дал строгие инструкции – она нужна ему живой».
Над Матишем склонилось лицо Саллаха.
– Жив, братец?!
– Живой! – разулыбался Матиш и попытался подняться. – Если бы не ты, тот турок проломил бы мне череп, дружище! Я теперь твой должник.
– Не бери в голову. – Саллах вымученно улыбнулся. Помогая Матишу встать, он незаметно забросил в траву окровавленный нож, которым добивал раненых.
«Шайтан! – подумал он. – Не поднялась рука... Как же это, оказывается, трудно – убить человека, который открыто и радостно тебе улыбается... А вот и двое его солдат возвращаются. Принесли воду, как я им и велел. Теперь им надо перевязать еще троих раненых. Я, наверное, плохой воин. Пятнадцать лет службы так ничему меня и не научили. Пока эти двое ходили за водой, надо было добить ВСЕХ раненых, а не только двоих слуг Селима. И главное – Матиш. Что он будет делать дальше? Кинется по следу Ахмета! Я упустил такую возможность! ...И слава Аллаху. Наверное, это даже хорошо, что у меня ничего не вышло. Никогда не думал, что будет так тяжело поднять руку на тех, с кем сражался бок о бок... Хотя если мне пришлось бы встретится с этими гяурами в открытом бою... Но это другое дело. Все, что ни случается, – по воле Всевышнего».
– Ты что такой хмурый, Саллах? – хлопнул его по плечу Матиш. Он уже хлебнул чего-то крепкого из фляжки и немного повеселел. – Я понимаю, тебе пришлось сражаться со своими. Но ведь ты спасал друга. Не бойся, я не трону Ахмета. Только постарайся уговорить его не сопротивляться... Заберем себе эту Марию, а всех остальных отпустим. Все по уговору... На вот, хлебни, развеселись.
– Нет, не надо. Мне... вера не позволяет. – И Саллах улыбнулся, вздохнув с облегчением.
«Ты можешь плясать от счастья, Ахмет. Я отказался от вина... Алла, я что угодно сделаю, только бы все кончилось хорошо. Как? Я не знаю. Ты, наверное, знаешь... Воин должен быть спокойным и черствым, никого не пускать в свою душу. Но теперь уже поздно. Я, наверное, стал как глупая, плаксивая баба. Сам не знаю, чего хочу. Но, Алла, ты-то все видишь! Сделай же что-нибудь! Если можешь, попытайся всех нас спасти... Десять трупов на горной дороге. А сколько еще перед этим – кто их считал? Сделай так, чтобы все это было не зря».
Глава 21
Джеронимо Ари задумчиво смотрел на ритуальный обсидиановый нож.
«Пока не будет нанесен один-единственный удар, все остальное – всего лишь сотрясение воздуха. Но потом, когда прольется кровь, отступать уже будет нельзя... Отступать и сейчас уже нельзя. Мы не вправе свернуть с этого страшного пути. Верую – ибо абсурдно! Так для паствы. Верую, ибо удобно – это для пастырей. Вера – это власть, живая власть над душами и телами. И в год, когда церковь решила, что вправе вмешиваться в светские дела, в год, когда церковь впервые призвала людей обнажить свой меч в религиозной войне, в год, когда запылал первый костер инквизиции, в год, когда собором был признан догмат о непогрешимости Папы, – во все эти годы делался выбор. Теперь – просто еще одна ступень. Закономерная и неизбежная. Если этого не сделаем мы, это сделают другие. Вопрос не в том, правильно ли мы поступаем. Вопрос в том, хватит ли у нынешней церкви решимости взять данную ей Свыше силу. Церковь должна стать действительным верховным владыкой над мелочными и эгоистичными князьями и королями. Это последний наш шаг к вершине, путь к которой был завещан нам святым Петром».
Кардинал встал, сжимая в руке нож, и решительным шагом двинулся к двери. В зале его ждали двенадцать прелатов, облаченных в черные плащи поверх своих церковных регалий. Пройдя мимо них, Джеронимо отворил дверь на улицу и, не останавливаясь, двинулся к зальцбургскому собору. Следом за ним шли священники. С обеих сторон процессию закрывали от посторонних взглядов плотно сомкнутые ряды облаченных в кирасы и вооруженных алебардами солдат архиепископской гвардии.
Великий Инквизитор первым ступил в храм, который сегодня будет осквернен. Гвардейцы, предварительно прочесавшие все закоулки храма, остались снаружи. Там же дожидался и Альбрехт Валленштейн в окружении дюжины своих вооруженных до зубов рейтар.
Джеронимо усмехнулся. «Бедный чех, ради карьеры готовый воевать с собственным народом, еще не подозревает, ЧТО за подарок я ему приготовил. Он так уверен в своей счастливой звезде, что приехал, прельстившись на письмо Старика. Он так глуп, что поверил, будто иезуит, отец Лоренцо, написал ему это письмо. Амбициозный и беспринципный, блестяще талантливый в организации военных авантюр, он будет идеальным носителем для Сатаны. И силами наших экзорцистов станет прекрасной марионеткой в руках священной Церкви Христовой».
Прислужники уже зажгли во всех углах черные свечи. Все было готово. Каббалистические знаки покрывали алтарь, пол и стены храма. Факелы чадили в руках двенадцати прелатов, и Христос удивленно взирал на творящееся с перевернутого креста.
Hostis generis humani, gloriam Dei!..
Серебряную чашу, полную масла, Бендетто, прочтя «Символ веры», поставил в круг, нарисованный мелом на полу в месте пересечения пяти сходящихся линий.
– К стихиям огня и воды, земли и воздуха и ко всевидящей божественной силе, вдохнувшей в нас душу, взываю!
Закатный луч солнца, пройдя сквозь щель в полузакрытой ставне, упал на магический кристалл и, преломленный его магией, воспламенил благовонное масло в серебряной чаше. Бендетто выхватил свою шпагу и провел клинком над этим пламенем, молясь об очищении от скверны.
Солнечный луч, блеснув на полированной грани шпаги, пропал. Не выпуская из правой руки клинка, Кастелли левой возжег от пылающей чаши и установил в должных местах пять свечей. Обойдя получившийся пятиугольник, острием шпаги провел на полу первую линию.
Телега со скрипом поднималась все выше по широкой тропе. Перевал был уже виден, но вряд ли они бы успели подняться на него до ночи. Ахмет правил лошадьми, Ходжа возился с мушкетами, а Ольга до боли в глазах всматривалась в покрытую вечерней дымкой долину, пытаясь рассмотреть там хоть что-то и строя догадки насчет тех выстрелов и криков, что раздались у них за спиной.
– Я хочу, чтобы ты успела привыкнуть ко мне. Согласись сейчас. Тогда все пройдет для тебя безболезненно. – Голос раздался в ее голове на закате, когда над горами уже была видна бледная луна.
«Ну, вот и началось. Только бы с губ не сорвалось ни одного слова. Все в мыслях, чтобы их не напугать. Я должна сама справиться. Ведь справлялась же раньше».
– Какая тебе разница – безболезненно или нет? Ведь ты, кажется, собирался наказать меня за непослушание? – Ольга повернулась так, чтобы албанцы не видели ее лица.
– Ты уже была достаточно наказана моим отсутствием. Теперь пришла пора дать тебе еще один шанс. Упрямство все равно не спасет тебя.
– Нет. Я не соглашусь пустить тебя в свою душу.
– Почему?
– Что почему? – Ольгу смутил этот вопрос.
– Почему ты не пустишь меня? Объясни, если не мне, так хотя бы себе, чего ты боишься, ради чего подвергаешь себя бессмысленным мучениям?
– Я... не хочу, чтобы ты приходил в этот мир.
– Не хочу? Это просто какой-то каприз, упрямство. Ты ведь даже не понимаешь, кто я! – взорвался возмущением голос.
– Да, пожалуй, не понимаю. Только чувствую, что ты здесь чужой.
– Ты здесь тоже чужая.
– Не передергивай. Я человек, а ты... Да, я помню, что ты рассказывал о себе. Только могу ли я верить твоим словам? Что тебе стоит обмануть меня?
– Я всегда говорю правду. Просто вы слышите лишь то, что желаете слышать. Сами себя обманываете, а вините Сатану...
«В самом деле, почему я не пускаю его? – подумала Ольга. – В чем причина: в моем вечном упрямстве – пусть будет хуже, но по-моему? Нет, я, конечно, не люблю, когда на меня давят, но не до такой же степени, чтобы не договориться с этим существом, кем бы он ни был. И ведь я чувствую – он не лжет, он может вернуть меня домой... Вот только будет ли там мой дом, если я сейчас изменю историю? Или не изменю? Если это не мой мир... Но даже если и мой, что с того? Просто появится новая версия событий, наравне с прежней... я так это понимаю. Здесь будет править Сатана, ну и что? Не Сатана, а люди губят этот мир, так почему же я должна защищать их от того, кого они сами призывают? ...Решает женщина, а платит род людской, решает женщина – какой уж тут покой... Согласиться?»
– Ну так что? Ты решила? – спросил голос у нее в голове.
– Ахмет! – Ольга откинулась на спину. Ногти до боли впились в ладони. – Скажи, что мне делать?
– Что случилось? – Он склонился над ней, поднял, обняв за плечи. – Не бойся. Я же рядом, я здесь... В чем дело?
– ОН тоже здесь. Он говорит со мной... Ахмет, я боюсь. Я ни в чем не уверена... Если я соглашусь, впущу его...
– Нет! – Ахмет обнял Ольгу так крепко, словно кто-то уже схватил ее и тащил в ночную жуть. – Держись. Если ты его впустишь, я должен буду убить тебя, понимаешь? Убить ТЕБЯ... Мы должны бороться. До моря. Продержись хотя бы до моря. Потом будет легче. Я найду этого дервиша-чудотворца, клянусь тебе. Я вытащу тебя из этой страны, из этого дикого, злого мира... Ты только держись. Только скажи, что мне сделать, как помочь тебе?..
– Уже помог. – Ольга слабо улыбнулась. Вздохнула.
«Ты все слышал?.. Надеюсь, ты понял?»
Только порыв холодного ветра в ответ. И щемящее чувство тревоги... Через несколько минут лошади встали. Тропинка была перегорожена упавшим со склона деревом.
– Черт! – выругался Ходжа, натягивая вожжи. – Словно кто-то нам назло...
– Потише, – прошипел сквозь зубы Ахмет, – не хочу тебя напрасно пугать, но тот, кого ты поминаешь, скорее всего, тебя сейчас слышит.
– Да пусть бы он лучше явился передо мной во плоти. Уж я знал бы, что делать. Головней ему промеж рог и прикладом по яйцам... Ночью нам не справиться с этим завалом. Распрягать коней?
– Да, – вздохнул Ахмет, – надо устраиваться на ночь. Не знаю, с чем еще мы столкнемся сегодня, но мне кажется, нам не повредит хорошо обустроенный ночлег и яркий костер.
Точный расчет – основа всякой магии. Профессор Бендетто провел последнюю черту в тот миг, когда солнце окончательно скрылось за громадой Альп. Тень накрыла долину. Ветер растрепал волосы последних прохожих, спешащих укрыться в домах, подхватил и понес дорожную пыль, закачал ветви деревьев и потянул холодным сквозняком в жилищах Зальцбурга. Испуганно затрепетали и стали гаснуть один за другим факелы в руках церковных прелатов и черные свечи на стенах собора. Ослепительно вспыхнуло что-то в серебряной чаше, поставленной профессором на пересечении линий, после чего пламя и там задрожало, источая теперь уже копоть, а не ровный огонь.
Стройные звуки хоровой литании сбились. Прелаты начали испуганно озираться. Кажется, тишина, столь внезапно обрушившаяся на них, смела, раздавила всех находящихся в зале собора.
Бендетто Кастелли устало выдохнул, прислонившись спиной к стенке, сполз и уселся прямо на пол:
– Видит Бог, я сделал все, что в моих силах.
Цебеш, вздрогнув, проснулся. Ему снилось странное: в зальцбургском соборе его злейшие недруги – инквизиторы служат черную мессу. Они в ужасе от происходящего, но уже не могут, не смеют остановиться. Когда гаснут факелы и, сбиваясь, замолкает хор, кто-то давно знакомый нервно машет холеной рукой, отдавая приказ – играть органу. И зал замирает в ожидании музыки. Но вместо нее над головами святош звучит лишь волчий вой.
«Он пришел! Он уже здесь, а ты все еще в стороне, Старый Ходок!»
Старик проснулся. Его глаза отчетливо видели каждую щелочку на плашках деревянного потолка, хотя в комнате было темно. Цебеш встал. Странно, но он нигде не чувствовал боли, словно и пожар в доме, и рана в боку приснились ему в страшном сне.
Цебеш протянул руку. Посох, подскочив, сам лег к нему на ладонь.
«Как все просто. Я не ошибся – лишь немного поторопился. Я обратился к НЕМУ, и ОН дал мне силу». Торжествующая улыбка скривила губы Старика. Взяв посох в правую руку, он начал чертить в воздухе перед собой каббалистические знаки.
Из-за порывистого ветра и отсыревших дров костер долго не хотел разгораться. Когда Ахмет все-таки сумел его зажечь, использовав немного пороха, Ольга облегченно вздохнула. Ровно горящий огонь словно вырвал ее из какой-то липкой пелены, дал силы, чтобы бороться. Она простерла руки к огню. Телега стояла в стороне, а где-то справа фыркали стреноженные лошади.
– Что?..
Только ветер. Вокруг тишина, только стонет в скалах ветер. И огромная полная луна, поднявшись над горами, заливает долину неестественным светом.
– Ты оглянулась?.. Испугалась. О крошка, ты задрожишь еще больше, когда узнаешь, ЧТО я тебе приготовил, – прошептал Цебеш и, отбросив посох, направил руку в глубину нарисованной прямо в воздухе фигуры. – Постой. Я сейчас вспомню, как их зовут. Я вспомню, уж ты не волнуйся.
– Ольга!
Холодный ветер растрепал ее волосы.
– Что тебе нужно?
– Ты не передумала?
– Нет!
– Ну, тогда меня впустит в свою душу другая… Удивлена? Ты живешь в чужом теле. Воспользовавшись силой, полученной от меня, Цебеш вселил тебя в это тело. Но его истинная хозяйка жива.
– Она сумасшедшая!
– Тем лучше. Я ее разбужу, и она меня с радостью впустит. Разве не так? Она проснется, я в этом уверен. Стоит мне только позвать. Вот так: «Мария!»
Цебеш увидел ее лицо. Она стояла у костра, с одной стороны залитая светом огня, а с другой – светом луны. И взгляд ее был испуган.
Когда голодная луна
Увидит теплый след –
Туман поднимется со дна,
Туман – спасенья нет.
Рваные клочья сырой мглы постепенно заполняли долину внизу. Ахмет, поежившись, подбросил дров в огонь.
– Там, кажется, кто-то идет? – Ольга с ужасом смотрела вниз – на извивающуюся и исчезающую во тьме тропу.
Застонут мертвые в земле –
Безмерная тоска
Утопших, брошенных во мгле
И сброшенных со скал
Поднимет из земных глубин
И пустит на простор
Исчадье Ада – страх равнин,
Проклятье этих гор...
– Никого там нет, – произнес Ходжа деревянным голосом и натянуто улыбнулся. И словно в ответ, с тоскливым скрипом рухнуло на тропу дерево, перегородив путь в долину.
Волчий вой откуда-то снизу, кажется прямо из-под земли, заставил стреноженных лошадей в ужасе захрапеть и забиться. Ахмет взял Ольгу за плечи и посадил ее у костра, между собой и Ходжой.
– Ну ты, свинорылый! – не своим голосом завопил Тэрцо. – Выходи, чего прячешься! Я припас для тебя пару фунтов свинца, сын шакала и дохлой ослицы!
– Не стреляй, пока не увидишь отчетливо цель, – Ахмет был абсолютно спокоен. – Я не вижу огня. Значит, стрелять в нас, скорее всего, не будут. Что бы это ни было, оно должно подойти к нам вплотную. Подпусти это как можно ближе и пальни в него из мушкета. Я не знаю ни одной твари, которая бы выжила после пары пуль и крупной картечи в упор.
– А Цебеш? – несмело поправил Ходжа.
– Именно так мы его тогда остановили. Остановим и сейчас, если это, конечно, он.
«Мария!» – зазвенело у нее в голове.
Ольга сжалась в комочек за широкими спинами мужчин. Голодная луна сверлила ее своим глазом, а в голове вновь и вновь звучал окрик.
Волчий вой раздался теперь где-то справа, за грядой холмов. Ахмет уже разложил перед собой пистоли и мушкеты. Снизу, из долины, на них медленно, но неотвратимо наползал туман.
«Господи! Дай мне сил... Только бы не проснулась Мария, Господи. Ахмет смотрит наружу, он волков боится. Но главный враг у него за спиной. Что сделает Сатана, захватив власть над моим телом?»
«Мария! Проснись, я приказываю тебе именем всех сил Тьмы!»
«Нет! Ты все равно ничего со мной не сможешь сделать. Ни со мной, ни с Ахметом. – Ольга тихонько взяла в руки нож. – Интересно, успею ли я вонзить его себе в сердце, прежде чем Сатана захватит контроль над телом?.. На нож, наверное, лучше упасть. Тогда наверняка... »
С душераздирающим воем на поляну перед костром выскочили черные тени. Стреноженные лошади в ужасе забились. Одна из них, вырвавшись, бросилась в темноту, а другая, запутавшись в стянувших ноги ремнях, упала. Испуганное ржание прервал жадный рык накинувшихся на нее теней.
«Странно. У волков должны блестеть ночью зрачки. Или хотя бы отблески костра в глазах... Но у этих ни глаз, ни клыков не видно – одна только тень. Это даже не оборотни – какие-то призраки?»
– Шайта-а-ан! – от грохота заложило уши, а пороховая гарь закрыла все вокруг костра белой пеленой – это Ходжа не выдержал и пальнул из мушкета.
– Придурок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Но парень полез вместе с нами на пули. Видно, он и вправду хочет спасти своих товарищей, околдованных, как он говорит, молодой ведьмой. Этот албанец, конечно, полезен нам, но как бы он не подстрелил в горячке боя девчонку. Хорват дал строгие инструкции – она нужна ему живой».
Над Матишем склонилось лицо Саллаха.
– Жив, братец?!
– Живой! – разулыбался Матиш и попытался подняться. – Если бы не ты, тот турок проломил бы мне череп, дружище! Я теперь твой должник.
– Не бери в голову. – Саллах вымученно улыбнулся. Помогая Матишу встать, он незаметно забросил в траву окровавленный нож, которым добивал раненых.
«Шайтан! – подумал он. – Не поднялась рука... Как же это, оказывается, трудно – убить человека, который открыто и радостно тебе улыбается... А вот и двое его солдат возвращаются. Принесли воду, как я им и велел. Теперь им надо перевязать еще троих раненых. Я, наверное, плохой воин. Пятнадцать лет службы так ничему меня и не научили. Пока эти двое ходили за водой, надо было добить ВСЕХ раненых, а не только двоих слуг Селима. И главное – Матиш. Что он будет делать дальше? Кинется по следу Ахмета! Я упустил такую возможность! ...И слава Аллаху. Наверное, это даже хорошо, что у меня ничего не вышло. Никогда не думал, что будет так тяжело поднять руку на тех, с кем сражался бок о бок... Хотя если мне пришлось бы встретится с этими гяурами в открытом бою... Но это другое дело. Все, что ни случается, – по воле Всевышнего».
– Ты что такой хмурый, Саллах? – хлопнул его по плечу Матиш. Он уже хлебнул чего-то крепкого из фляжки и немного повеселел. – Я понимаю, тебе пришлось сражаться со своими. Но ведь ты спасал друга. Не бойся, я не трону Ахмета. Только постарайся уговорить его не сопротивляться... Заберем себе эту Марию, а всех остальных отпустим. Все по уговору... На вот, хлебни, развеселись.
– Нет, не надо. Мне... вера не позволяет. – И Саллах улыбнулся, вздохнув с облегчением.
«Ты можешь плясать от счастья, Ахмет. Я отказался от вина... Алла, я что угодно сделаю, только бы все кончилось хорошо. Как? Я не знаю. Ты, наверное, знаешь... Воин должен быть спокойным и черствым, никого не пускать в свою душу. Но теперь уже поздно. Я, наверное, стал как глупая, плаксивая баба. Сам не знаю, чего хочу. Но, Алла, ты-то все видишь! Сделай же что-нибудь! Если можешь, попытайся всех нас спасти... Десять трупов на горной дороге. А сколько еще перед этим – кто их считал? Сделай так, чтобы все это было не зря».
Глава 21
Джеронимо Ари задумчиво смотрел на ритуальный обсидиановый нож.
«Пока не будет нанесен один-единственный удар, все остальное – всего лишь сотрясение воздуха. Но потом, когда прольется кровь, отступать уже будет нельзя... Отступать и сейчас уже нельзя. Мы не вправе свернуть с этого страшного пути. Верую – ибо абсурдно! Так для паствы. Верую, ибо удобно – это для пастырей. Вера – это власть, живая власть над душами и телами. И в год, когда церковь решила, что вправе вмешиваться в светские дела, в год, когда церковь впервые призвала людей обнажить свой меч в религиозной войне, в год, когда запылал первый костер инквизиции, в год, когда собором был признан догмат о непогрешимости Папы, – во все эти годы делался выбор. Теперь – просто еще одна ступень. Закономерная и неизбежная. Если этого не сделаем мы, это сделают другие. Вопрос не в том, правильно ли мы поступаем. Вопрос в том, хватит ли у нынешней церкви решимости взять данную ей Свыше силу. Церковь должна стать действительным верховным владыкой над мелочными и эгоистичными князьями и королями. Это последний наш шаг к вершине, путь к которой был завещан нам святым Петром».
Кардинал встал, сжимая в руке нож, и решительным шагом двинулся к двери. В зале его ждали двенадцать прелатов, облаченных в черные плащи поверх своих церковных регалий. Пройдя мимо них, Джеронимо отворил дверь на улицу и, не останавливаясь, двинулся к зальцбургскому собору. Следом за ним шли священники. С обеих сторон процессию закрывали от посторонних взглядов плотно сомкнутые ряды облаченных в кирасы и вооруженных алебардами солдат архиепископской гвардии.
Великий Инквизитор первым ступил в храм, который сегодня будет осквернен. Гвардейцы, предварительно прочесавшие все закоулки храма, остались снаружи. Там же дожидался и Альбрехт Валленштейн в окружении дюжины своих вооруженных до зубов рейтар.
Джеронимо усмехнулся. «Бедный чех, ради карьеры готовый воевать с собственным народом, еще не подозревает, ЧТО за подарок я ему приготовил. Он так уверен в своей счастливой звезде, что приехал, прельстившись на письмо Старика. Он так глуп, что поверил, будто иезуит, отец Лоренцо, написал ему это письмо. Амбициозный и беспринципный, блестяще талантливый в организации военных авантюр, он будет идеальным носителем для Сатаны. И силами наших экзорцистов станет прекрасной марионеткой в руках священной Церкви Христовой».
Прислужники уже зажгли во всех углах черные свечи. Все было готово. Каббалистические знаки покрывали алтарь, пол и стены храма. Факелы чадили в руках двенадцати прелатов, и Христос удивленно взирал на творящееся с перевернутого креста.
Hostis generis humani, gloriam Dei!..
Серебряную чашу, полную масла, Бендетто, прочтя «Символ веры», поставил в круг, нарисованный мелом на полу в месте пересечения пяти сходящихся линий.
– К стихиям огня и воды, земли и воздуха и ко всевидящей божественной силе, вдохнувшей в нас душу, взываю!
Закатный луч солнца, пройдя сквозь щель в полузакрытой ставне, упал на магический кристалл и, преломленный его магией, воспламенил благовонное масло в серебряной чаше. Бендетто выхватил свою шпагу и провел клинком над этим пламенем, молясь об очищении от скверны.
Солнечный луч, блеснув на полированной грани шпаги, пропал. Не выпуская из правой руки клинка, Кастелли левой возжег от пылающей чаши и установил в должных местах пять свечей. Обойдя получившийся пятиугольник, острием шпаги провел на полу первую линию.
Телега со скрипом поднималась все выше по широкой тропе. Перевал был уже виден, но вряд ли они бы успели подняться на него до ночи. Ахмет правил лошадьми, Ходжа возился с мушкетами, а Ольга до боли в глазах всматривалась в покрытую вечерней дымкой долину, пытаясь рассмотреть там хоть что-то и строя догадки насчет тех выстрелов и криков, что раздались у них за спиной.
– Я хочу, чтобы ты успела привыкнуть ко мне. Согласись сейчас. Тогда все пройдет для тебя безболезненно. – Голос раздался в ее голове на закате, когда над горами уже была видна бледная луна.
«Ну, вот и началось. Только бы с губ не сорвалось ни одного слова. Все в мыслях, чтобы их не напугать. Я должна сама справиться. Ведь справлялась же раньше».
– Какая тебе разница – безболезненно или нет? Ведь ты, кажется, собирался наказать меня за непослушание? – Ольга повернулась так, чтобы албанцы не видели ее лица.
– Ты уже была достаточно наказана моим отсутствием. Теперь пришла пора дать тебе еще один шанс. Упрямство все равно не спасет тебя.
– Нет. Я не соглашусь пустить тебя в свою душу.
– Почему?
– Что почему? – Ольгу смутил этот вопрос.
– Почему ты не пустишь меня? Объясни, если не мне, так хотя бы себе, чего ты боишься, ради чего подвергаешь себя бессмысленным мучениям?
– Я... не хочу, чтобы ты приходил в этот мир.
– Не хочу? Это просто какой-то каприз, упрямство. Ты ведь даже не понимаешь, кто я! – взорвался возмущением голос.
– Да, пожалуй, не понимаю. Только чувствую, что ты здесь чужой.
– Ты здесь тоже чужая.
– Не передергивай. Я человек, а ты... Да, я помню, что ты рассказывал о себе. Только могу ли я верить твоим словам? Что тебе стоит обмануть меня?
– Я всегда говорю правду. Просто вы слышите лишь то, что желаете слышать. Сами себя обманываете, а вините Сатану...
«В самом деле, почему я не пускаю его? – подумала Ольга. – В чем причина: в моем вечном упрямстве – пусть будет хуже, но по-моему? Нет, я, конечно, не люблю, когда на меня давят, но не до такой же степени, чтобы не договориться с этим существом, кем бы он ни был. И ведь я чувствую – он не лжет, он может вернуть меня домой... Вот только будет ли там мой дом, если я сейчас изменю историю? Или не изменю? Если это не мой мир... Но даже если и мой, что с того? Просто появится новая версия событий, наравне с прежней... я так это понимаю. Здесь будет править Сатана, ну и что? Не Сатана, а люди губят этот мир, так почему же я должна защищать их от того, кого они сами призывают? ...Решает женщина, а платит род людской, решает женщина – какой уж тут покой... Согласиться?»
– Ну так что? Ты решила? – спросил голос у нее в голове.
– Ахмет! – Ольга откинулась на спину. Ногти до боли впились в ладони. – Скажи, что мне делать?
– Что случилось? – Он склонился над ней, поднял, обняв за плечи. – Не бойся. Я же рядом, я здесь... В чем дело?
– ОН тоже здесь. Он говорит со мной... Ахмет, я боюсь. Я ни в чем не уверена... Если я соглашусь, впущу его...
– Нет! – Ахмет обнял Ольгу так крепко, словно кто-то уже схватил ее и тащил в ночную жуть. – Держись. Если ты его впустишь, я должен буду убить тебя, понимаешь? Убить ТЕБЯ... Мы должны бороться. До моря. Продержись хотя бы до моря. Потом будет легче. Я найду этого дервиша-чудотворца, клянусь тебе. Я вытащу тебя из этой страны, из этого дикого, злого мира... Ты только держись. Только скажи, что мне сделать, как помочь тебе?..
– Уже помог. – Ольга слабо улыбнулась. Вздохнула.
«Ты все слышал?.. Надеюсь, ты понял?»
Только порыв холодного ветра в ответ. И щемящее чувство тревоги... Через несколько минут лошади встали. Тропинка была перегорожена упавшим со склона деревом.
– Черт! – выругался Ходжа, натягивая вожжи. – Словно кто-то нам назло...
– Потише, – прошипел сквозь зубы Ахмет, – не хочу тебя напрасно пугать, но тот, кого ты поминаешь, скорее всего, тебя сейчас слышит.
– Да пусть бы он лучше явился передо мной во плоти. Уж я знал бы, что делать. Головней ему промеж рог и прикладом по яйцам... Ночью нам не справиться с этим завалом. Распрягать коней?
– Да, – вздохнул Ахмет, – надо устраиваться на ночь. Не знаю, с чем еще мы столкнемся сегодня, но мне кажется, нам не повредит хорошо обустроенный ночлег и яркий костер.
Точный расчет – основа всякой магии. Профессор Бендетто провел последнюю черту в тот миг, когда солнце окончательно скрылось за громадой Альп. Тень накрыла долину. Ветер растрепал волосы последних прохожих, спешащих укрыться в домах, подхватил и понес дорожную пыль, закачал ветви деревьев и потянул холодным сквозняком в жилищах Зальцбурга. Испуганно затрепетали и стали гаснуть один за другим факелы в руках церковных прелатов и черные свечи на стенах собора. Ослепительно вспыхнуло что-то в серебряной чаше, поставленной профессором на пересечении линий, после чего пламя и там задрожало, источая теперь уже копоть, а не ровный огонь.
Стройные звуки хоровой литании сбились. Прелаты начали испуганно озираться. Кажется, тишина, столь внезапно обрушившаяся на них, смела, раздавила всех находящихся в зале собора.
Бендетто Кастелли устало выдохнул, прислонившись спиной к стенке, сполз и уселся прямо на пол:
– Видит Бог, я сделал все, что в моих силах.
Цебеш, вздрогнув, проснулся. Ему снилось странное: в зальцбургском соборе его злейшие недруги – инквизиторы служат черную мессу. Они в ужасе от происходящего, но уже не могут, не смеют остановиться. Когда гаснут факелы и, сбиваясь, замолкает хор, кто-то давно знакомый нервно машет холеной рукой, отдавая приказ – играть органу. И зал замирает в ожидании музыки. Но вместо нее над головами святош звучит лишь волчий вой.
«Он пришел! Он уже здесь, а ты все еще в стороне, Старый Ходок!»
Старик проснулся. Его глаза отчетливо видели каждую щелочку на плашках деревянного потолка, хотя в комнате было темно. Цебеш встал. Странно, но он нигде не чувствовал боли, словно и пожар в доме, и рана в боку приснились ему в страшном сне.
Цебеш протянул руку. Посох, подскочив, сам лег к нему на ладонь.
«Как все просто. Я не ошибся – лишь немного поторопился. Я обратился к НЕМУ, и ОН дал мне силу». Торжествующая улыбка скривила губы Старика. Взяв посох в правую руку, он начал чертить в воздухе перед собой каббалистические знаки.
Из-за порывистого ветра и отсыревших дров костер долго не хотел разгораться. Когда Ахмет все-таки сумел его зажечь, использовав немного пороха, Ольга облегченно вздохнула. Ровно горящий огонь словно вырвал ее из какой-то липкой пелены, дал силы, чтобы бороться. Она простерла руки к огню. Телега стояла в стороне, а где-то справа фыркали стреноженные лошади.
– Что?..
Только ветер. Вокруг тишина, только стонет в скалах ветер. И огромная полная луна, поднявшись над горами, заливает долину неестественным светом.
– Ты оглянулась?.. Испугалась. О крошка, ты задрожишь еще больше, когда узнаешь, ЧТО я тебе приготовил, – прошептал Цебеш и, отбросив посох, направил руку в глубину нарисованной прямо в воздухе фигуры. – Постой. Я сейчас вспомню, как их зовут. Я вспомню, уж ты не волнуйся.
– Ольга!
Холодный ветер растрепал ее волосы.
– Что тебе нужно?
– Ты не передумала?
– Нет!
– Ну, тогда меня впустит в свою душу другая… Удивлена? Ты живешь в чужом теле. Воспользовавшись силой, полученной от меня, Цебеш вселил тебя в это тело. Но его истинная хозяйка жива.
– Она сумасшедшая!
– Тем лучше. Я ее разбужу, и она меня с радостью впустит. Разве не так? Она проснется, я в этом уверен. Стоит мне только позвать. Вот так: «Мария!»
Цебеш увидел ее лицо. Она стояла у костра, с одной стороны залитая светом огня, а с другой – светом луны. И взгляд ее был испуган.
Когда голодная луна
Увидит теплый след –
Туман поднимется со дна,
Туман – спасенья нет.
Рваные клочья сырой мглы постепенно заполняли долину внизу. Ахмет, поежившись, подбросил дров в огонь.
– Там, кажется, кто-то идет? – Ольга с ужасом смотрела вниз – на извивающуюся и исчезающую во тьме тропу.
Застонут мертвые в земле –
Безмерная тоска
Утопших, брошенных во мгле
И сброшенных со скал
Поднимет из земных глубин
И пустит на простор
Исчадье Ада – страх равнин,
Проклятье этих гор...
– Никого там нет, – произнес Ходжа деревянным голосом и натянуто улыбнулся. И словно в ответ, с тоскливым скрипом рухнуло на тропу дерево, перегородив путь в долину.
Волчий вой откуда-то снизу, кажется прямо из-под земли, заставил стреноженных лошадей в ужасе захрапеть и забиться. Ахмет взял Ольгу за плечи и посадил ее у костра, между собой и Ходжой.
– Ну ты, свинорылый! – не своим голосом завопил Тэрцо. – Выходи, чего прячешься! Я припас для тебя пару фунтов свинца, сын шакала и дохлой ослицы!
– Не стреляй, пока не увидишь отчетливо цель, – Ахмет был абсолютно спокоен. – Я не вижу огня. Значит, стрелять в нас, скорее всего, не будут. Что бы это ни было, оно должно подойти к нам вплотную. Подпусти это как можно ближе и пальни в него из мушкета. Я не знаю ни одной твари, которая бы выжила после пары пуль и крупной картечи в упор.
– А Цебеш? – несмело поправил Ходжа.
– Именно так мы его тогда остановили. Остановим и сейчас, если это, конечно, он.
«Мария!» – зазвенело у нее в голове.
Ольга сжалась в комочек за широкими спинами мужчин. Голодная луна сверлила ее своим глазом, а в голове вновь и вновь звучал окрик.
Волчий вой раздался теперь где-то справа, за грядой холмов. Ахмет уже разложил перед собой пистоли и мушкеты. Снизу, из долины, на них медленно, но неотвратимо наползал туман.
«Господи! Дай мне сил... Только бы не проснулась Мария, Господи. Ахмет смотрит наружу, он волков боится. Но главный враг у него за спиной. Что сделает Сатана, захватив власть над моим телом?»
«Мария! Проснись, я приказываю тебе именем всех сил Тьмы!»
«Нет! Ты все равно ничего со мной не сможешь сделать. Ни со мной, ни с Ахметом. – Ольга тихонько взяла в руки нож. – Интересно, успею ли я вонзить его себе в сердце, прежде чем Сатана захватит контроль над телом?.. На нож, наверное, лучше упасть. Тогда наверняка... »
С душераздирающим воем на поляну перед костром выскочили черные тени. Стреноженные лошади в ужасе забились. Одна из них, вырвавшись, бросилась в темноту, а другая, запутавшись в стянувших ноги ремнях, упала. Испуганное ржание прервал жадный рык накинувшихся на нее теней.
«Странно. У волков должны блестеть ночью зрачки. Или хотя бы отблески костра в глазах... Но у этих ни глаз, ни клыков не видно – одна только тень. Это даже не оборотни – какие-то призраки?»
– Шайта-а-ан! – от грохота заложило уши, а пороховая гарь закрыла все вокруг костра белой пеленой – это Ходжа не выдержал и пальнул из мушкета.
– Придурок!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38