И да поможет нам Бог остановить это исчадие ада».

Он поджег еще одну восковую свечу и, поставив ее на место, замкнул пентаграмму. Распятие, покрытое каббалистическими знаками. В чашу, сделанную из черепа клятвопреступника, налита святая вода. Черная шелковая сутана. Холеные пальцы сжимают жировую свечу. Фитилек тлеет, распространяя сладковатый смрад человеческого сала. Капля воска, разбивающая гладкую поверхность святой воды.
Отец Джеронимо сделал еще несколько глотков. Колдовской настой наконец подействовал. Мир, казалось, сместился, стены кельи раздвинулись, и за ними открылась бескрайняя темнота. Оттуда на него смотрели сотни немигающих глаз. То ли ветер, то ли смрадное дыхание тех, чьи это были глаза... Словно сдавленный стон:
– Что? Что еще тебе надо?! Спроси! Спроси скорее и отпусти нас... Не мучай – нам невозможно глядеть на распятие, но начертанные знаки не дают нам оторваться...
– Следуйте за клинком!..
Святой отец обнажил тонкое прямое жало старинного меча толедской работы. При свете свечей грани клинка жадно сверкнули.
– Именем Адама, Ноя и Авраама! О царь Соломон, отец всех мудрецов! Заклинаю тебя мне ответить...
Клинок прочертил дугу над столом и вонзился в гладкую черную доску, на которой был ровно рассыпан пепел девяти сожженных ведьм.
– Возьми их силу, мудрейший из мудрых, и помоги мне найти Того, о ком я думаю все это время... Дай знак, Соломон! Дай только знак!..

Утро восьмого октября застало Ольгу и Цебеша в дороге. Несмотря на то, что в Штейре они останавливались в весьма приличной гостинице, Ольге так и не удалось отдохнуть. Всю ночь ее мучили какие-то кошмарные сны.
Ей снилась война. Бесконечной колонной идущие куда-то пехотинцы, всадники, телеги. Грохот барабана. И она идет вместе с ними. По бескрайнему вытоптанному пустырю. А по сторонам от колонны тела, как на том поле, где она видела Марию. Они идут, а полю трупов все не видно конца. Барабан гремит, заставляя ступать в ногу, и ритм сам собой складывается в странные строки:

Снова битва грядет, и безумец дает
Богородице страшный обет –
Столько ран получить и голов разрубить,
Сколько был он в язычестве лет...

И закованные в сталь всадники, размахивая длинными палашами, летят навстречу другим, размахивающим саблями, одетым в кафтаны и венгерские шапки. За какую-то секунду до сшибки раздается треск, и пороховой дым окутывает их, и оттуда уже выскакивают лишь единицы, охваченные ужасом, мчащиеся, не разбирая дороги, в неизвестном направлении – туда, куда несут их испуганные кони.
Одна картинка сменяет другую. Седой старик, размахивая рукой, сжимающей подзорную трубу, рассылает в разные стороны ординарцев. А вдалеке, за рекой, люди в блестящих кирасах, с длинными, в три человеческих роста, копьями, построенные в огромные квадраты, неторопливо, но неумолимо забираются вверх по склону горы. Там, на вершине, уже гремит и сверкает железом...

Ради чистой души и церковной земли,
Под надрывный полковничий крик,
Начинает привычную бойню Тилли –
Благородный жестокий старик...

Карета уже ехала вперед, оставив у себя за спиной гостеприимный Штейр, и по сторонам мелькали луга, возделанные поля, какие-то уютные деревеньки.
Но сквозь дробь лошадиных копыт в ее голове еще бился этот барабанный ритм из страшного сна. И когда они остановились вдруг, потому что дорогу им перегородила кажущаяся бесконечной река из лошадей, телег, копий, камзолов, кирас, она восприняла это удивительно спокойно, как продолжение своего страшного и странного сна.
Они шли с запада на восток, устало и неудержимо. И барабан снова гремел, то ли у нее в голове, то ли откуда-то из проходящей мимо колонны.
Ольга в пол-уха слушала, как какой-то кирасир делится с Цебешем новостями: Часлав, Турн. Чехи идут на Вену... А в голове звенели новые строки из сна:

Лишь победа важна – не смущает цена –
Вам ли цену победы не знать?
Только знайте – всегда убивает война
Всех, посмевших ее развязать.
Сколько вас – вереница блестящих имен –
Благородство, отвага и честь.
Будет страшной войной этой каждый сожжен,
Все отдав, что в душе его есть.

– Жакоб!
Генерал Эрнст фон Мансфельд остановил взмыленного коня и поднял забрало. Его вороненые рейтарские доспехи были забрызганы кровью, а лицо сияло от счастья.
– Как мы им дали! Ты видел?
– Да, ваше превосходительство. Это было великолепно! Дым, лязг! – Жакоб схватил генеральского коня под уздцы. – Но вам бы не следовало так рисковать.
– Ерунда. Если я сам не буду вести их на бой, эти свиньи дадут побить себя даже простым горожанам... Впрочем, скоро рухнет стена, и вот тогда мы по-настоящему ударим!.. А сегодняшние потери надолго отобьют у них охоту от подобных эскапад.
– Ваше превосходительство, вам письмо. Посыльный велел передать лично в руки.
Мансфельд слез с коня, снял перчатки, шлем и привычным движением сорвал со свитка печать.
– Так... – Генерал уселся на раскладной стул. – «...Зная о гибкости Вашего ума и том высоком общественном положении» – интересно – «...средство это дарует Вам успех в военных делах и несказанный авторитет в вопросах управления людьми» – очень интересно – «...если до 21 октября прибудете в Зальцбург инкогнито» – нет, ты только подумай! – «...доктор оккультных наук, магистр огненной и воздушной стихий Жозеф Вальден». – Генерал задумчиво почесал подбородок. – А как выглядел посыльный?
– Такой здоровый детина. Кажется, славянин. Кафтан, усы, сабля на боку. Глаза голубые.
– Он, конечно, меня не дождался?
– Сказал, что спешит... А что случилось?
Мансфельд восхищенно хмыкнул и хлопнул рукой себе по колену.
– Такой изобретательности от этих бестий я не ожидал. Вот – почитай. Зная о моем пристрастии к подобного рода наукам, эти проходимцы сфабриковали и подбросили мне... Сколько ухищрений! Возвышенный стиль, печать с каббалистическими знаками! И все только ради того, чтобы оторвать меня от осады. Они, что же, считают меня идиотом? Думают, что я, уже схватив их за горло, брошу все ради какого-то мифического оккультного дара? Когда я возьму Пльзень, Жакоб, позаботься о том, чтобы найти в городе шутника, написавшего мне это. Быть может, я оставлю его безнаказанным и даже велю наградить за остроумную идею.

Восьмое октября. Они так спешили тронуться в путь, что не успели даже позавтракать. Ду жевал копченую говядину, Уно запивал сухари вином. Их телега тащилась в отрядном обозе, скрипя от напряжения, нагруженная сверх всякой меры. Дождь то прекращался, то начинался вновь.
– За два дня мы не успеем до Вены, – задумчиво изрек Тэрцо. – Не велика радость служить в армии, которую бьют в хвост и в гриву.
– Если мы не застанем их в Линце, то я просто не знаю, что делать. – Уно снова отхлебнул вина.
– Ты в нее втрескался, да? – ухмыльнулся Ду. Уно напряженно глянул на соратника, но не нашел в его лице ни презрения, ни издевки.
– Не знаю... Помните ту зиму в Боснии, когда нас бросили на борьбу с гайдуками Драшича? Под Бихачем мы разгромили одну деревеньку...
– Мы тогда три десятка деревень разгромили, – буркнул Тэрцо. – Мало радости в такой войне... Даже находиться рядом противно, когда эти уроды режут, как скотину, мирных, ни в чем не повинных людей.
– Эти твои «неповинные люди» кормили гайдуков и наводили их на наши обозы, разъезды. Работать на зачистке мерзко, но это война. Единственный способ борьбы с партизанской войной – уничтожить материальную базу партизан, так, Ахмет?
– Так-то так, Саллах. Но они могли просто похватать этих жителей и отселить их куда-нибудь в глубь страны. Только это немного дороже, чем просто всех перебить. Мы участвовали в этих убийствах не потому, что иначе было нельзя, а потому, что кто-то наверху решил сэкономить пару тысяч цехинов. – Губы Уно исказила злая кривая усмешка.
– Так что там, в этой деревне, под Бихачем? – напомнил Тэрцо.
– Спаги поймали там одну девчонку, лет тринадцати. Она так визжала, так испугалась их...
– А, ты вон про что вспомнил, – улыбнулся Ду. – Да. Это был ловкий ход. У них был приказ всех перебить, а насиловать им никто приказа не давал. Хороший способ свести счеты с тем наглецом в синем кафтане. Да и капитану это однозначно показало, что лучше нас на такие операции не брать,
– Нет, – нахмурился Уно, – это потом я стал все рассчитывать по ходам. А сначала просто... Ну не мог я терпеть ТАКОЕ... А тот тип в синем был урод, каких земля носить не должна. И я благодарю Аллаха, что он дал мне возможность и повод... Но я не об этом сейчас.
– О чем же?
– Та девчонка... Я ее тогда отпустил.
– Отпустил? – У Ду удивленно вытянулось лицо. – Я думал, ты ее просто быстро того...
– Отпустил. Может быть, даже на свою беду. – Уно окончательно опустошил бутылку и бросил ее в придорожную канаву. – Я хорошо запомнил ее лицо. Та девочка... это наша Мария.
Ду удивленно присвистнул.
– М-да... – Тэрцо даже перестал на какое-то время жевать. – И какой мы делаем вывод?
– А черт его знает! Дай-ка лучше и мне мяса. А то аппетит разыгрался с вина.
– А она узнала тебя? – Ду тоже потянулся за едой.
– Нет... То есть она и не могла. У нее с памятью какая-то ерунда, – неохотно буркнул Уно. – Ладно. Прекратим-ка этот разговор. Зря я завел его. Нам все равно нужно ловить ее и этого Цебеша. Просто... не стреляйте по ней... без крайней нужды. Мне она живая нужна.
Ду и Тэрцо понимающе переглянулись и дружно кивнули. Сказать что-либо им помешали набитые рты.

– ...И вы, отец Скультетус, считаете все эти инсинуации безосновательными? – Фридрих Пятый, курфюрст империи, граф Пфальцский взял с подноса еще одну золотистую виноградину и, повертев ее в тонких ухоженных пальцах, отправил в рот.
– Абсолютно, сын мой... – Духовник графа изысканно поклонился ему. – До меня, конечно, доходят всякие сведения. Но одно я могу утверждать уверенно: чехи, в большинстве своем, истинные протестанты. Они ненавидят Папу, иезуитов и Фридриха Второго и, заметьте, уже осадили Вену. Было бы просто глупо упускать столь замечательный шанс. Единственный недостаток их в том, что чехи – неотесанные мужланы, не имеющие прочной привычки к порядку. Все эти их сеймы...
– Но их королем я собираюсь сделаться именно благодаря чешскому сейму, низложившему австрийца Фердинанда и рассматривающему теперь мою кандидатуру. – Изысканный французский и французская кухня придавали двору курфюрста неповторимый колорит, к которому, впрочем, все придворные давно уже привыкли.
– Господин граф, вам письмо. – Посыльный с поклоном передал Фридриху свиток.
– Новости из-под Вены?.. «Лично в руки». Почему эти мужланы пишут мне на немецком? Язык дипломатической переписки – латынь, а для личной переписки лучше французского... – Пфальцграф на несколько секунд замолк, изучая письмо. Лицо его, выражавшее сперва лишь скучающее любопытство, исказила маска возмущения и гнева. – Какое нахальство! «Мистический дар... к хозяйке трактира „Шпиль“ фрау Кларе Зибель»! – Губы графа капризно дернулись, и он, скомкав пергамент, бросил его на пол. – Дьявол!.. Он что же, решил, что я все брошу и отправлюсь в Зальцбург слушать его мистические бредни? А потом его золотом осыплю?.. Попрошу впредь, отец Скультетус, оградить меня от назойливых домогательств подобных шарлатанов.

«Дорогая Венченца! Срочные дела, свалившиеся на меня вдруг, как снег на голову, вынуждают уехать не попрощавшись. Впрочем, я постараюсь вернуться не позднее чем через месяц. Если же что произойдет со мной, то мы уже говорили с тобой об этом, и ты знаешь, что следует предпринять. Люблю. Целую. Вечно твой Антонио».
Оставив это письмо в дупле высохшего дерева, под сенью которого они обычно встречались, Антонио взобрался в седло, глубоко вздохнул и дал коню шпоры. Он очень торопился на север, туда, где скоро, как он думал, решится судьба всего человечества.

Глава 11

Девятое октября. Полдень.
«..Доктор оккультных наук, магистр огненной и воздушной стихий Жозеф Вальден».
Альбрехт отложил в сторону свиток и задумался. Верить или не верить этому странному письму?.. Ему уже тридцать пять лет, а он еще ничего выдающегося не совершил. Должность полковника для человека с его способностями – далеко не предел мечтаний. А ведь астрологи всегда предсказывали ему блестящую карьеру.
За окном, в лучах полуденного солнца, блестела речка Морава. Война, которую он так ждал, большая война, уже шагает совсем рядом, неся одним разорение и смерть, а другим, избранным судьбой, продвижение и славу. И только он сидит в этом Олмюце, дожидаясь неизвестно чего.
Стук торопливых шагов прервал его размышления. Дверь кабинета распахнулась.
– Ваше превосходительство!.. Они все-таки решились!.. Я прямо с сейма. Моравский сейм принял решение присоединиться к восставшим чехам.
– Неудивительно. Как только они узнали, что Турн двинул сюда войска, так сразу все стали ярыми протестантами... Благодарю за службу! – Альбрехт покровительственно похлопал посыльного по плечу. – Отдыхайте.
«Пусть все пока отдыхают... – думал Альбрехт. – Неужели это ЗНАК? Неужели именно сейчас? Это письмо и сейм, принявший решение восстать против императора! Таких совпадений просто не бывает. Это судьба... Значит, в Зальцбурге, не позднее двадцать первого числа...
Поддержать восстание? Всем полком перейти на службу к Турну? Что это мне даст? Таких полковников у него уже много. Планы государственного устройства Чехии, Моравии, Силезии и прочих стран, готовых присоединиться к ним, широко известны. Еще одна Речь Посполитая. Если бы у меня или хотя бы у моей семьи были обширные владения, я мог бы использовать сейм, как политический рычаг. Но кому нужен обычный полковник? Боюсь, на службе панам и сеймам я не только не сделаю карьеры, но и лишусь всяческой денежной поддержки. Ведь Речь Посполитая не в силах содержать крупную регулярную армию. Шведы их бьют в хвост и в гриву. То же самое будет и здесь. К тому же если бы я поддержал чешское восстание до решения сейма и своей вооруженной силой повлиял на моравских панов... Тогда бы протестантам было за что меня оценить и наградить. Но они уже сами решились. Момент упущен... И как, скажите на милость, полковник протестантской армии будет чувствовать себя в католическом Зальцбурге?
Единственный способ выделиться – поступить не как все. Все тут готовы присоединиться к побеждающему Турну. Значит, надо идти против течения. Хороший удар по восставшей Моравии – это будет достойная услуга католикам. Меня сразу заметят.
Попытаться арестовать сейм?.. Бесполезно. Их слишком много, да и солдаты не станут стрелять в собственную знать... Значит, спасать, что можно. Увести свой полк на соединение с верными императору силами, пока солдаты не дезертировали в массовом порядке или не переметнулись в армию бунтовщиков.
Дворяне на сейме. Они сейчас на радостях перепьются. А я захвачу Моравскую государственную казну... Так просто: ее охраняют солдаты моего полка. Государственная печать, казначейство, все прочие формальности к черту. Раз у этих болванов восстание, то и мне плевать на порядок. Они свергли старое правительство, подчинявшееся Фердинанду, и займутся сейчас формированием нового. Надеюсь, у них еще не скоро возникнет мысль поставить на охрану казны верных людей. А хоть бы и скоро. Надо их опередить. Послать на усиление караула два десятка лично мне преданных солдат. Перегрузить все ценности в ящики, в полковой обоз. Приготовиться к выступлению, а ночью уйти к венгерской границе.
Если все получится, если я вырвусь отсюда с полком и казной... А двадцатого ждите меня в Зальцбурге, доктор оккультных наук».
Альбрехт решительно встал, надел поверх камзола кирасу, перевязь с пистолетами и шпагой. Капельки пота блестели на его высоком лбу. Он глубоко вздохнул, подкрутил лихой ус и стремительным шагом направился к казармам, еще раз перебирая в уме все необходимые секретные распоряжения и официальные приказы, которые ему нужно было отдать для осуществления своего дерзкого плана.

– Alarm!
Нервно взвыла полковая труба. Ударили барабаны. Поднятые по тревоге солдаты торопливо выстраивались на плацу перед казармами. Построившись, они замерли, вперив свои глаза в чешского дворянина Альбрехта Вацлава Эусебиуса Валленштейна. Пока еще просто полковника.
– Солдаты!..
Неважно, что он будет сейчас им говорить. Важно то, какой он сделал выбор и сколь решительно будет теперь стремиться к своей цели. Где-то в небесах маленькая песчинка упала на чашу весов, приведя их в движение. Миллионы жизней будут зависеть теперь от этого человека.

Вечером девятого октября, почти на закате, Цебеш с Ольгой въехали в Линц. Каменные стены и стража у городских ворот. Узкие улочки и черепичные крыши. Трактир «Белый камень», где они остановились, действительно был сложен когда-то из белого камня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38