– Не Христос, а кто-то другой. Христу нечего делать в этом, забывшем о милосердии, мире. Но я верно все рассчитал. Я уже чувствую шаги того, кто идет сюда! Сегодня ночью все будет решено. И предотвратить этого никто уже не сумеет... Мир должен измениться. И он изменится. Теперь уже не остановить. Я привел в этот мир Марию, нажал все пружины, и теперь механизм может двигаться сам собой, без моего вмешательства. Он вселится в Марию в это полнолуние, или в следующее, или потом, до исхода года. Будет ли при этом проведен ритуал, в сущности, не так уж и важно. Для Него не так уж и важно. Но для меня...
Сомнения – удел малодушных! Пусть я рискую собой – не в первый раз. Пусть другими – я заслужил это право. Мне нужно провести вселение согласно ритуалу, МОЕМУ ритуалу. Тот, что войдет в этот мир, должен коснуться меня благословенным крылом. Я призвал его в мир и получу часть пришедшей с ним силы. Неисповедимы пути Господни. Что будет потом – неведомо. Придя, он может смести меня, как пушинку. А может и вознести до небес. Быть может, я увижу все, что произойдет, но буду отброшен в сторону за ненадобностью. Пусть. Для многих ученых даже такой результат – предел мечтаний.
Но сначала надо найти Марию».
– Томас!
Через несколько секунд дверь в комнату распахнулась и в нее торопливо вбежал кучер.
– Принеси мой саквояж. И убери всю мебель из зала.
– Вы в ЗАЛЕ собираетесь чертить свои знаки?
– Да... И поторопись. У нас мало времени. Пока я буду заниматься, приготовь еды, накорми и запряги коней.
– Но ваша милость! Вы больны! Вам нельзя теперь никуда ехать. Я не могу...
– Это приказ.
Томас, встретив взгляд хозяина, вздрогнул и, ничего не ответив, вышел вон.
– Проклятье! Почему все они в конце концов перестают мне подчиняться?.. Почему моя рука слушается меня беспрекословно, а мой слуга вдруг начинает перечить?
Осторожно поднявшись с постели, Цебеш накинул себе на плечи камзол и, опираясь на посох, двинулся в зал, где уже стоял в центре комнаты его саквояж.
– ...И мы решили помочь тебе. Растить ребенка без отца тяжело. Тем более двоих...
– Вы хотите мне помочь?! – удивленно и одновременно обрадованно всплеснула руками Тереза.
– Да, милочка, – ласково улыбнулся Джеронимо Ари, – мы заберем у тебя одного из двойняшек. Это уменьшит обрушившееся на твои плечи бремя и спасет невинное дитя от голодной смерти.
– Нет! – Тереза в ужасе отступила. – Вы не можете забрать у меня ребенка. Я люблю обоих. Одинаково.
– Подумай хорошенько. В одиночку тебе не прокормить двоих. Само Провидение направило нас сюда. Ты отдашь нам одного из мальчиков и получишь от меня деньги на пропитание второго ребенка.
– Так вы хотите купить у меня младенца?
При слове «купить» кардинал поморщился.
– Если хочешь, можно и так это назвать... Итак, ты согласна?
– Двадцать талеров! – выпалила Тереза, выпучив глаза. – Или убирайтесь отсюда к чертовой матери!
Скривив презрительно губы, Джеронимо достал кошелек и, отсчитав монеты в горсти, выложил их на стол. Потом он подошел к деревянной колыбельке, в которой посапывали два завернутых в какие-то лохмотья младенца. Склонился к ним и замер на миг. Ему было страшно.
– Ну давай! Выбирай скорее, монах. Если ты будешь возиться, они проснутся и начнут в две глотки орать.
«Господи, боже правый! Помоги мне, грешному рабу твоему!» – Великий Инквизитор, кардинал Джеронимо Ари сотни раз присутствовал на экзекуциях, собственноручно выдавливал из еретиков и чернокнижников признания и без пощады отправлял их на костер. Сотни раз нарушал он каноны, проводя страшные ритуалы и читая запретные слова заклинаний. Но еще ни разу он не приносил невинного младенца в жертву Сатане.
– Что ты топчешься, монах? Никак выбрать не можешь? Давай, я сама тебе...
Он резко подался вперед и выхватил одного из младенцев, испугавшись, что мать дотронется до него раньше. «Ты уже отказалась от своего ребенка, безжалостная тварь... Интересно, сколько талеров заплатил тебе за веселую ночку отец этих детей?» Не сказав ни слова, Джеронимо аккуратно прикрыл младенца краем сутаны и вышел вон из каморки Терезы. За дверью его ждала карета и четверо солдат архиепископской гвардии.
Проводив его взглядом, Тереза бросилась к столу и стала трясущимися руками пересчитывать серебряные монетки.
– Одна, две, три, шесть... – зашевелила она губами, раскладывая монетки на столе и загибая пальцы. – Как там дальше? – Все ее пальцы были уже зажаты в кулак. – Следующая будет десять. Потом одиннадцать, двадцать... Или двенадцать? – Она бессильно опустила голову. – Никто не учил меня считать, как же я сосчитаю эти проклятые монеты?! – Со всего размаха она ударила кулаками по горсти серебра и, упав на грязный стол, разрыдалась надрывно, зло и безысходно. В колыбельке испуганно захныкал разбуженный ребенок.
За окнами хибары всеми лучами солнца сверкал в витражных окнах зальцбургского собора безжалостный полдень – двадцатое октября 1618 года.
«Прости меня, Себастьян... Прости и ты. – Конрад погладил рукой одну из множества органных труб. – Даже если они починят меха, привести в работоспособное состояние до сегодняшней ночи его не сумеет никто».
Конрад уходил из собора с чистым сердцем: он не сделал с инструментом ничего необратимого. Но играть на нем теперь невозможно. Осеннее полуденное солнышко приятно припекало спину, а свежий ветер с гор подхватывал и нес на север дорожную пыль из-под его башмаков. «Убедиться наверняка, что все получилось, и домой! Видит бог, я сделал все, что в моих силах».
«Странные способы действия у этих иезуитов, – думал Альбрехт Валленштейн. – Все под видом какого-то заговора, тайны. Может быть, это сделано с целью произвести на меня наибольшее впечатление? Впрочем, наверняка у них здесь что-то особенное. Отец Лоренцо мог найти меня и в столице. Но он почему-то написал мне в Олмюц, прикрываясь псевдонимом, и призвал сюда... Благословить меня прилюдно он мог и в Вене. Там бы это имело даже больший эффект... Интересно, сначала, прочитав письмо, я подумал не о когорте воинов Христа, а о каких-то чернокнижниках или протестантах. А впрочем – какая разница. Если есть верное средство побеждать, то я принял бы его и у черта!»
– К тебе, Князь Мира Сего, обращаюсь! Внимай – распростерший крылья тьмы над Вселенной! Это я, осмелившийся призывать тебя в этот мир, говорю, от имени твоего повелевая стихиями!
Чадили и потрескивали в пяти углах сальные свечи, курились благовонные палочки, и чаша уже была поставлена в центр пентаграммы. Чуть трясущимися руками Цебеш развернул пергамент, прижав его к столу по всем четырем углам – камнем, масляной лампой, чашей с водой и жертвенным ножом, окропленным в крови только что принесенной в жертву Грядущему живой твари. На пергаменте была подробная карта южной части Священной Империи.
– Мария где-то здесь. Помоги мне найти ее, о Грядущий! Заклинаю тебя огнем и водой, землей и воздухом, и душой птицы, принесенной в жертву Тебе!
Цебеш сосредоточился на карте, стараясь найти, увидеть ответ. Рука неторопливо двигалась над пергаментом. Он внимательно прислушивался к своим ощущениям, с трепетом ожидая реакции. Ни разу еще он не обращался к таким силам напрямую. Как молот по наковальне, стучало сердце, и глаза переставали различать на карте линии, надписи.
– Где она? Где?.. Почему силы покидают меня, если я еще не дождался ответа? Помоги мне найти ее, Сатана, ведь для тебя и твоим именем я теперь делаю это! Hostis generis humani, fiat voluntas tua! – Враг рода человеческого, да будет воля твоя! – Ноги Старика подломились, и он рухнул на стол, опрокинув чашу с водой, кинжал, масляную лампу...
– Господи помилуй! – В комнату вбежал Томас и, подхватив хозяина, поволок его в спальню, на кровать.
Масло из лампы вспыхнуло, разлившись по полу.
– Брось меня, брось!.. Нет, тащи. Гаси пламя... Не дай сгореть в геенне огненной!
Огонь перекинулся уже на свисавшие с потолка портьеры, охватил стол с картой, подставки для благовонных палочек. Задыхаясь от дыма, Томас выволок Цебеша на улицу и присел – отдышаться. Уже занималась прихваченная огнем крыша. Кучер склонился над хозяином. Старик чуть слышно дышал, он был без сознания.
Ольга сняла с огня котелок с похлебкой. Впервые за все время бегства они ели горячую пищу. Их, кажется, уже никто не преследовал, и Ахмет решил, что они могут позволить себе подобную роскошь. Они развели костер в тени деревьев на склоне небольшого холма, прикрытого от ветра и от посторонних глаз небольшой скалистой грядой.
Насытившись, Ольга повернулась к костру – он еще горел. Повинуясь неожиданному порыву, она подбросила дров в огонь. Ахмет улыбнулся:
– И правда: посидим тут, в тенечке. Лошади устали, а им еще до ночи тянуть вверх телегу. Кстати, вряд ли у нас получится перевалить этот кряж вместе с телегой. Она очень громоздкая, и если тропинка сузится...
На горящий огонь можно смотреть бесконечно. В его сполохах многое можно увидеть. Перед внутренним взором Ольги мелькали лица, фигуры. Вдруг она отчетливо увидела в пламени чье-то лицо. Вот он открыл рот. Что-то сказал. Улыбнулся.
– Ты слышишь меня?
– Селим?.. Что тебе надо?
– Ты покинула мой дом даже не попрощавшись, Мириам. Это невежливо. Я рассчитывал на твою помощь...
– Как ты нашел меня? И чего теперь хочешь?
– Нашел. – Он плотоядно улыбнулся. – И жду исполнения твоих обещаний. Великая Порта не может взять под защиту предательницу. Если ты попытаешься вселить Его в кого-то, не подконтрольного Порте, прольется море крови. И первой убьют тебя, а также всех, кто тебе близок... Ахмет и его товарищи могут еще получить прощение, если ты сдашься нам. Вы останетесь живы и, выполнив свою миссию, будете отпущены на свободу. Денежного вознаграждения обещать не могу. Ахмет его уже получил... Да подумай ты, дура, – никто из западных магов не сможет вернуть тебя домой! Такую силу имеют лишь единицы – и все они служат Аллаху.
– Аллаху или Сатане? Ты сам себе противоречишь. Ты заврался, Селим.
– Если Шайтан сойдет во плоти в этот мир, то лишь по воле Аллаха. Все, что свершается вокруг, – по воле его. Даже самую разрушительную и безумную силу мы поставим на службу Всевышнему... Покорись, Мириам, иначе воля Всевышнего просто раздавит тебя, и лишь ты одна будешь в этом виновата.
Она сдержала готовое сорваться с губ «нет».
– Чего ты от меня... от нас хочешь?
– Прекратите бессмысленное бегство. Вы наверняка уже поняли «прелесть» своего положения. На вас сейчас охотятся все, кто только может. Оставайтесь на месте. Убеди Ахмета сдаться. Скажи ему: я обещаю ему неприкосновенность, если он передаст тебя моим эмиссарам живой и здоровой... После того как ты совершишь Предначертанное, на выбор – будешь отпущена на свободу вместе с Ахметом или возвращена в свой родной мир... Как тебе мое предложение?
– Где гарантия, что ты выполнишь свои обещания?
Лицо в огне рассмеялось:
– Ты еще смеешь говорить о гарантиях? Нет уж, придется поверить мне на слово... Просто не сопротивляйся, если от тех, кто подойдет к тебе, услышишь возглас: «Алла!» И не дай сопротивляться Ахмету. Если прольется кровь моих людей, я уже не смогу поручиться за его жизнь.
Лицо в костре растаяло.
Чья-то рука трясла ее за плечо.
– Ольга, проснись! – Это был Ахмет. – Вставай, нам уже пора ехать.
Перед ней был потухший, залитый водой костер. Солнце клонилось к закату.
– Что со мной было?
– Мы думали, ты задремала, – пожал плечами Ходжа.
Ее словно током ударило:
– Скорее! Сейчас здесь будут люди Селима! В огне я увидела его лицо. Он говорил со мной...
Ее слова прервал грохот оружейного залпа, многократно подхваченный эхом.
– Алла! – раздалось совсем рядом, за невысокой скалистой грядой, прикрывавшей их от взора тех, кто смотрел бы на холм из долины. Следом опять выстрелы, ржание лошадей, лязг клинков...
Но Ольга, Ахмет и Ходжа уже мчались на своей телеге вперед, все выше в гору, по дороге, теперь уже напоминавшей тропинку.
Пан Сигизмунд, разложив на дубовом столе три пистоля, не торопясь заряжал их один за другим. Его слуга, Готвальд, острил хозяйскую шпагу. Впрочем, она и так уже была словно бритва, как и шпаги слуг. Готвальду было просто нечем заняться, а хозяин, когда нервничал, не выносил вида бездельничающих слуг.
«И как мы упустили этого кардинала? Когда он ездил в карете в дом прачки Терезы, был такой удобный момент... Теперь он, может быть, выйдет из своих апартаментов лишь перед самым началом ритуала, наверняка в окружении десятка архиепископских солдат, да еще и в компании с этими прелатами, у каждого из которых своя охрана. Черт принес сюда еще и генерала из Вены. Дюжина охраняющих его рейтар, кажется, стоит всей епископской гвардии... Что надо этому вояке в Зальцбурге? Он как белая ворона среди святош».
– ...Так я сходил проверил, пан Сигизмунд. – У Готвальда была скверная привычка постоянно о чем-то говорить. Пан Сигизмунд сперва раздражался и пытался поркой отучить слугу от излишней болтовни, но, видимо, речистость была заложена в самой природе этого словоохотливого малого, и он так и не исправился. А пан постепенно привык и все чаще воспринимал его болтовню как убаюкивающее журчанье ручья. Готвальд тем временем продолжал:
– Этот ваш кардинал действительно купил у одной нищей шлюшки, у прачки Терезы, некрещеного младенца. За этим он, видно, и ездил нынче в карете.
– Ну как там, Кшиштоф? – спросил пан, зарядив пистолеты и заткнув один из них себе за пояс. Историю про младенца он слышал от Готвальда уже в пятый раз.
– Вы не поверите, сударь. – Кшиштоф свесил голову с крыши. – Только что я видел, как Антонио забрался в окно епископского дома.
– Помоги ему Бог, – перекрестился пан Сигизмунд. – Парень все-таки решил выкрасть у них младенца. У этого тирольца благородное сердце. Ему бы ума побольше... Даже если он спасет невинное дитя, эти звери тут же найдут другого младенца. Не будет ребенка – взрослого в жертву Сатане принесут – с них станется. Мало ли у архиепископа слуг? Парень рискует своей шеей совершенно напрасно. Если его поймают, это заставит их насторожиться, усилить охрану. Если бы он согласился на мой план, у нас была бы еще одна шпага. Он ведь наиболее толковый из всей компании, не то что те два болвана – музыкант и математик... Да не тяни же, Кшиштоф. Что ты там видишь?
– Ничего. Тихо вроде.
– Ох, как попадется он им в лапы – запытают же. И не отобьешь парня – слишком много охраны. А если он не выдержит пыток и про всех нас расскажет?.. Это, конечно, вряд ли, он человек волевой, крепкий. Но у инквизиции есть такие заплечных дел мастера...
– Выскочил, – прошептал Кшиштоф с крыши.
– Кто?
– Откуда выскочил? – подскочили к нему Сигизмунд и Готвальд.
– Он это, Антонио, точно. Несет в руках что-то. Сверток... Неужели ему удалось выкрасть ребенка? Без всякого шума. Просто удивительно...
– Вот что я вам скажу, – прошептал пан Сигизмунд, – вооружайтесь. Я, кажется, придумал, как нам добраться до толстой шеи палача Джеронимо Ари.
– Что у меня за злая судьба, все время падать с коня, – процедил Матиш сквозь зубы. Капрал лежал на спине, и при каждом вздохе его грудь пронзала острая боль. Он напряг память, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей...
Слуги Сатаны не ждали удара. Восемь аркебузиров из Линца, Матиш и Саллах встретили людей Селима на повороте забиравшейся в гору дороги. Залп в упор, и, выхватив шпаги, в атаку. Увы, много врагов осталось в живых. Кого-то спасло то, что почти все пули достались ехавшим впереди, кого-то защитила кираса или поднятая на дыбы лошадь. Трое из наемников Селима завопили: «Алла!» – и сумели выстрелить прежде, чем солдаты полиции Христа скрестили с ними шпаги. Лейтенант отряда Селима, тощий турок, вертевшийся, словно кошка, на своем белом арабском скакуне, из пистоля подстрелил лошадь Саллаха, а потом срубил саблей двоих солдат Матиша.
Увидев это, Матиш, конечно, бросился в атаку. Не рассчитывая, что сумеет противостоять искусству сабельного боя ловкого турка, Матиш направил на него своего коня, чтобы сбить противника с ног. Столкнувшись, лошади вместе со всадниками упали, и Матиш опять ударился о камни – головой и спиной. Вертлявый турок моментально оказался наверху и уже занес свою саблю, когда ударом сзади его череп раскроил баделер Саллаха. Потом Матиш поднялся – еще двое врагов пытались сопротивляться его аркебузирам. Он, кажется, бросился на помощь своим, но споткнулся.
«Чем же все кончилось? Неужели они ушли? – Матиш попытался приподняться, но голову снова пронзила острая боль... – Ладно. Подожду. Не может быть, чтобы никого из наших не осталось в живых. По крайней мере, трое были на ногах. Это последнее, что я помню... Да еще Саллах. Я сперва подумал, что он такой же шпион, как и эти наемники, что он только и ждет, как бы напакостить нам, а рассказ о слугах Пройдохи Селима, которые, как и мы, идут по пятам Марии, – всего лишь способ втереться к нам в доверие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Сомнения – удел малодушных! Пусть я рискую собой – не в первый раз. Пусть другими – я заслужил это право. Мне нужно провести вселение согласно ритуалу, МОЕМУ ритуалу. Тот, что войдет в этот мир, должен коснуться меня благословенным крылом. Я призвал его в мир и получу часть пришедшей с ним силы. Неисповедимы пути Господни. Что будет потом – неведомо. Придя, он может смести меня, как пушинку. А может и вознести до небес. Быть может, я увижу все, что произойдет, но буду отброшен в сторону за ненадобностью. Пусть. Для многих ученых даже такой результат – предел мечтаний.
Но сначала надо найти Марию».
– Томас!
Через несколько секунд дверь в комнату распахнулась и в нее торопливо вбежал кучер.
– Принеси мой саквояж. И убери всю мебель из зала.
– Вы в ЗАЛЕ собираетесь чертить свои знаки?
– Да... И поторопись. У нас мало времени. Пока я буду заниматься, приготовь еды, накорми и запряги коней.
– Но ваша милость! Вы больны! Вам нельзя теперь никуда ехать. Я не могу...
– Это приказ.
Томас, встретив взгляд хозяина, вздрогнул и, ничего не ответив, вышел вон.
– Проклятье! Почему все они в конце концов перестают мне подчиняться?.. Почему моя рука слушается меня беспрекословно, а мой слуга вдруг начинает перечить?
Осторожно поднявшись с постели, Цебеш накинул себе на плечи камзол и, опираясь на посох, двинулся в зал, где уже стоял в центре комнаты его саквояж.
– ...И мы решили помочь тебе. Растить ребенка без отца тяжело. Тем более двоих...
– Вы хотите мне помочь?! – удивленно и одновременно обрадованно всплеснула руками Тереза.
– Да, милочка, – ласково улыбнулся Джеронимо Ари, – мы заберем у тебя одного из двойняшек. Это уменьшит обрушившееся на твои плечи бремя и спасет невинное дитя от голодной смерти.
– Нет! – Тереза в ужасе отступила. – Вы не можете забрать у меня ребенка. Я люблю обоих. Одинаково.
– Подумай хорошенько. В одиночку тебе не прокормить двоих. Само Провидение направило нас сюда. Ты отдашь нам одного из мальчиков и получишь от меня деньги на пропитание второго ребенка.
– Так вы хотите купить у меня младенца?
При слове «купить» кардинал поморщился.
– Если хочешь, можно и так это назвать... Итак, ты согласна?
– Двадцать талеров! – выпалила Тереза, выпучив глаза. – Или убирайтесь отсюда к чертовой матери!
Скривив презрительно губы, Джеронимо достал кошелек и, отсчитав монеты в горсти, выложил их на стол. Потом он подошел к деревянной колыбельке, в которой посапывали два завернутых в какие-то лохмотья младенца. Склонился к ним и замер на миг. Ему было страшно.
– Ну давай! Выбирай скорее, монах. Если ты будешь возиться, они проснутся и начнут в две глотки орать.
«Господи, боже правый! Помоги мне, грешному рабу твоему!» – Великий Инквизитор, кардинал Джеронимо Ари сотни раз присутствовал на экзекуциях, собственноручно выдавливал из еретиков и чернокнижников признания и без пощады отправлял их на костер. Сотни раз нарушал он каноны, проводя страшные ритуалы и читая запретные слова заклинаний. Но еще ни разу он не приносил невинного младенца в жертву Сатане.
– Что ты топчешься, монах? Никак выбрать не можешь? Давай, я сама тебе...
Он резко подался вперед и выхватил одного из младенцев, испугавшись, что мать дотронется до него раньше. «Ты уже отказалась от своего ребенка, безжалостная тварь... Интересно, сколько талеров заплатил тебе за веселую ночку отец этих детей?» Не сказав ни слова, Джеронимо аккуратно прикрыл младенца краем сутаны и вышел вон из каморки Терезы. За дверью его ждала карета и четверо солдат архиепископской гвардии.
Проводив его взглядом, Тереза бросилась к столу и стала трясущимися руками пересчитывать серебряные монетки.
– Одна, две, три, шесть... – зашевелила она губами, раскладывая монетки на столе и загибая пальцы. – Как там дальше? – Все ее пальцы были уже зажаты в кулак. – Следующая будет десять. Потом одиннадцать, двадцать... Или двенадцать? – Она бессильно опустила голову. – Никто не учил меня считать, как же я сосчитаю эти проклятые монеты?! – Со всего размаха она ударила кулаками по горсти серебра и, упав на грязный стол, разрыдалась надрывно, зло и безысходно. В колыбельке испуганно захныкал разбуженный ребенок.
За окнами хибары всеми лучами солнца сверкал в витражных окнах зальцбургского собора безжалостный полдень – двадцатое октября 1618 года.
«Прости меня, Себастьян... Прости и ты. – Конрад погладил рукой одну из множества органных труб. – Даже если они починят меха, привести в работоспособное состояние до сегодняшней ночи его не сумеет никто».
Конрад уходил из собора с чистым сердцем: он не сделал с инструментом ничего необратимого. Но играть на нем теперь невозможно. Осеннее полуденное солнышко приятно припекало спину, а свежий ветер с гор подхватывал и нес на север дорожную пыль из-под его башмаков. «Убедиться наверняка, что все получилось, и домой! Видит бог, я сделал все, что в моих силах».
«Странные способы действия у этих иезуитов, – думал Альбрехт Валленштейн. – Все под видом какого-то заговора, тайны. Может быть, это сделано с целью произвести на меня наибольшее впечатление? Впрочем, наверняка у них здесь что-то особенное. Отец Лоренцо мог найти меня и в столице. Но он почему-то написал мне в Олмюц, прикрываясь псевдонимом, и призвал сюда... Благословить меня прилюдно он мог и в Вене. Там бы это имело даже больший эффект... Интересно, сначала, прочитав письмо, я подумал не о когорте воинов Христа, а о каких-то чернокнижниках или протестантах. А впрочем – какая разница. Если есть верное средство побеждать, то я принял бы его и у черта!»
– К тебе, Князь Мира Сего, обращаюсь! Внимай – распростерший крылья тьмы над Вселенной! Это я, осмелившийся призывать тебя в этот мир, говорю, от имени твоего повелевая стихиями!
Чадили и потрескивали в пяти углах сальные свечи, курились благовонные палочки, и чаша уже была поставлена в центр пентаграммы. Чуть трясущимися руками Цебеш развернул пергамент, прижав его к столу по всем четырем углам – камнем, масляной лампой, чашей с водой и жертвенным ножом, окропленным в крови только что принесенной в жертву Грядущему живой твари. На пергаменте была подробная карта южной части Священной Империи.
– Мария где-то здесь. Помоги мне найти ее, о Грядущий! Заклинаю тебя огнем и водой, землей и воздухом, и душой птицы, принесенной в жертву Тебе!
Цебеш сосредоточился на карте, стараясь найти, увидеть ответ. Рука неторопливо двигалась над пергаментом. Он внимательно прислушивался к своим ощущениям, с трепетом ожидая реакции. Ни разу еще он не обращался к таким силам напрямую. Как молот по наковальне, стучало сердце, и глаза переставали различать на карте линии, надписи.
– Где она? Где?.. Почему силы покидают меня, если я еще не дождался ответа? Помоги мне найти ее, Сатана, ведь для тебя и твоим именем я теперь делаю это! Hostis generis humani, fiat voluntas tua! – Враг рода человеческого, да будет воля твоя! – Ноги Старика подломились, и он рухнул на стол, опрокинув чашу с водой, кинжал, масляную лампу...
– Господи помилуй! – В комнату вбежал Томас и, подхватив хозяина, поволок его в спальню, на кровать.
Масло из лампы вспыхнуло, разлившись по полу.
– Брось меня, брось!.. Нет, тащи. Гаси пламя... Не дай сгореть в геенне огненной!
Огонь перекинулся уже на свисавшие с потолка портьеры, охватил стол с картой, подставки для благовонных палочек. Задыхаясь от дыма, Томас выволок Цебеша на улицу и присел – отдышаться. Уже занималась прихваченная огнем крыша. Кучер склонился над хозяином. Старик чуть слышно дышал, он был без сознания.
Ольга сняла с огня котелок с похлебкой. Впервые за все время бегства они ели горячую пищу. Их, кажется, уже никто не преследовал, и Ахмет решил, что они могут позволить себе подобную роскошь. Они развели костер в тени деревьев на склоне небольшого холма, прикрытого от ветра и от посторонних глаз небольшой скалистой грядой.
Насытившись, Ольга повернулась к костру – он еще горел. Повинуясь неожиданному порыву, она подбросила дров в огонь. Ахмет улыбнулся:
– И правда: посидим тут, в тенечке. Лошади устали, а им еще до ночи тянуть вверх телегу. Кстати, вряд ли у нас получится перевалить этот кряж вместе с телегой. Она очень громоздкая, и если тропинка сузится...
На горящий огонь можно смотреть бесконечно. В его сполохах многое можно увидеть. Перед внутренним взором Ольги мелькали лица, фигуры. Вдруг она отчетливо увидела в пламени чье-то лицо. Вот он открыл рот. Что-то сказал. Улыбнулся.
– Ты слышишь меня?
– Селим?.. Что тебе надо?
– Ты покинула мой дом даже не попрощавшись, Мириам. Это невежливо. Я рассчитывал на твою помощь...
– Как ты нашел меня? И чего теперь хочешь?
– Нашел. – Он плотоядно улыбнулся. – И жду исполнения твоих обещаний. Великая Порта не может взять под защиту предательницу. Если ты попытаешься вселить Его в кого-то, не подконтрольного Порте, прольется море крови. И первой убьют тебя, а также всех, кто тебе близок... Ахмет и его товарищи могут еще получить прощение, если ты сдашься нам. Вы останетесь живы и, выполнив свою миссию, будете отпущены на свободу. Денежного вознаграждения обещать не могу. Ахмет его уже получил... Да подумай ты, дура, – никто из западных магов не сможет вернуть тебя домой! Такую силу имеют лишь единицы – и все они служат Аллаху.
– Аллаху или Сатане? Ты сам себе противоречишь. Ты заврался, Селим.
– Если Шайтан сойдет во плоти в этот мир, то лишь по воле Аллаха. Все, что свершается вокруг, – по воле его. Даже самую разрушительную и безумную силу мы поставим на службу Всевышнему... Покорись, Мириам, иначе воля Всевышнего просто раздавит тебя, и лишь ты одна будешь в этом виновата.
Она сдержала готовое сорваться с губ «нет».
– Чего ты от меня... от нас хочешь?
– Прекратите бессмысленное бегство. Вы наверняка уже поняли «прелесть» своего положения. На вас сейчас охотятся все, кто только может. Оставайтесь на месте. Убеди Ахмета сдаться. Скажи ему: я обещаю ему неприкосновенность, если он передаст тебя моим эмиссарам живой и здоровой... После того как ты совершишь Предначертанное, на выбор – будешь отпущена на свободу вместе с Ахметом или возвращена в свой родной мир... Как тебе мое предложение?
– Где гарантия, что ты выполнишь свои обещания?
Лицо в огне рассмеялось:
– Ты еще смеешь говорить о гарантиях? Нет уж, придется поверить мне на слово... Просто не сопротивляйся, если от тех, кто подойдет к тебе, услышишь возглас: «Алла!» И не дай сопротивляться Ахмету. Если прольется кровь моих людей, я уже не смогу поручиться за его жизнь.
Лицо в костре растаяло.
Чья-то рука трясла ее за плечо.
– Ольга, проснись! – Это был Ахмет. – Вставай, нам уже пора ехать.
Перед ней был потухший, залитый водой костер. Солнце клонилось к закату.
– Что со мной было?
– Мы думали, ты задремала, – пожал плечами Ходжа.
Ее словно током ударило:
– Скорее! Сейчас здесь будут люди Селима! В огне я увидела его лицо. Он говорил со мной...
Ее слова прервал грохот оружейного залпа, многократно подхваченный эхом.
– Алла! – раздалось совсем рядом, за невысокой скалистой грядой, прикрывавшей их от взора тех, кто смотрел бы на холм из долины. Следом опять выстрелы, ржание лошадей, лязг клинков...
Но Ольга, Ахмет и Ходжа уже мчались на своей телеге вперед, все выше в гору, по дороге, теперь уже напоминавшей тропинку.
Пан Сигизмунд, разложив на дубовом столе три пистоля, не торопясь заряжал их один за другим. Его слуга, Готвальд, острил хозяйскую шпагу. Впрочем, она и так уже была словно бритва, как и шпаги слуг. Готвальду было просто нечем заняться, а хозяин, когда нервничал, не выносил вида бездельничающих слуг.
«И как мы упустили этого кардинала? Когда он ездил в карете в дом прачки Терезы, был такой удобный момент... Теперь он, может быть, выйдет из своих апартаментов лишь перед самым началом ритуала, наверняка в окружении десятка архиепископских солдат, да еще и в компании с этими прелатами, у каждого из которых своя охрана. Черт принес сюда еще и генерала из Вены. Дюжина охраняющих его рейтар, кажется, стоит всей епископской гвардии... Что надо этому вояке в Зальцбурге? Он как белая ворона среди святош».
– ...Так я сходил проверил, пан Сигизмунд. – У Готвальда была скверная привычка постоянно о чем-то говорить. Пан Сигизмунд сперва раздражался и пытался поркой отучить слугу от излишней болтовни, но, видимо, речистость была заложена в самой природе этого словоохотливого малого, и он так и не исправился. А пан постепенно привык и все чаще воспринимал его болтовню как убаюкивающее журчанье ручья. Готвальд тем временем продолжал:
– Этот ваш кардинал действительно купил у одной нищей шлюшки, у прачки Терезы, некрещеного младенца. За этим он, видно, и ездил нынче в карете.
– Ну как там, Кшиштоф? – спросил пан, зарядив пистолеты и заткнув один из них себе за пояс. Историю про младенца он слышал от Готвальда уже в пятый раз.
– Вы не поверите, сударь. – Кшиштоф свесил голову с крыши. – Только что я видел, как Антонио забрался в окно епископского дома.
– Помоги ему Бог, – перекрестился пан Сигизмунд. – Парень все-таки решил выкрасть у них младенца. У этого тирольца благородное сердце. Ему бы ума побольше... Даже если он спасет невинное дитя, эти звери тут же найдут другого младенца. Не будет ребенка – взрослого в жертву Сатане принесут – с них станется. Мало ли у архиепископа слуг? Парень рискует своей шеей совершенно напрасно. Если его поймают, это заставит их насторожиться, усилить охрану. Если бы он согласился на мой план, у нас была бы еще одна шпага. Он ведь наиболее толковый из всей компании, не то что те два болвана – музыкант и математик... Да не тяни же, Кшиштоф. Что ты там видишь?
– Ничего. Тихо вроде.
– Ох, как попадется он им в лапы – запытают же. И не отобьешь парня – слишком много охраны. А если он не выдержит пыток и про всех нас расскажет?.. Это, конечно, вряд ли, он человек волевой, крепкий. Но у инквизиции есть такие заплечных дел мастера...
– Выскочил, – прошептал Кшиштоф с крыши.
– Кто?
– Откуда выскочил? – подскочили к нему Сигизмунд и Готвальд.
– Он это, Антонио, точно. Несет в руках что-то. Сверток... Неужели ему удалось выкрасть ребенка? Без всякого шума. Просто удивительно...
– Вот что я вам скажу, – прошептал пан Сигизмунд, – вооружайтесь. Я, кажется, придумал, как нам добраться до толстой шеи палача Джеронимо Ари.
– Что у меня за злая судьба, все время падать с коня, – процедил Матиш сквозь зубы. Капрал лежал на спине, и при каждом вздохе его грудь пронзала острая боль. Он напряг память, пытаясь вспомнить все до мельчайших деталей...
Слуги Сатаны не ждали удара. Восемь аркебузиров из Линца, Матиш и Саллах встретили людей Селима на повороте забиравшейся в гору дороги. Залп в упор, и, выхватив шпаги, в атаку. Увы, много врагов осталось в живых. Кого-то спасло то, что почти все пули достались ехавшим впереди, кого-то защитила кираса или поднятая на дыбы лошадь. Трое из наемников Селима завопили: «Алла!» – и сумели выстрелить прежде, чем солдаты полиции Христа скрестили с ними шпаги. Лейтенант отряда Селима, тощий турок, вертевшийся, словно кошка, на своем белом арабском скакуне, из пистоля подстрелил лошадь Саллаха, а потом срубил саблей двоих солдат Матиша.
Увидев это, Матиш, конечно, бросился в атаку. Не рассчитывая, что сумеет противостоять искусству сабельного боя ловкого турка, Матиш направил на него своего коня, чтобы сбить противника с ног. Столкнувшись, лошади вместе со всадниками упали, и Матиш опять ударился о камни – головой и спиной. Вертлявый турок моментально оказался наверху и уже занес свою саблю, когда ударом сзади его череп раскроил баделер Саллаха. Потом Матиш поднялся – еще двое врагов пытались сопротивляться его аркебузирам. Он, кажется, бросился на помощь своим, но споткнулся.
«Чем же все кончилось? Неужели они ушли? – Матиш попытался приподняться, но голову снова пронзила острая боль... – Ладно. Подожду. Не может быть, чтобы никого из наших не осталось в живых. По крайней мере, трое были на ногах. Это последнее, что я помню... Да еще Саллах. Я сперва подумал, что он такой же шпион, как и эти наемники, что он только и ждет, как бы напакостить нам, а рассказ о слугах Пройдохи Селима, которые, как и мы, идут по пятам Марии, – всего лишь способ втереться к нам в доверие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38