— А какие гарантии вы можете предложить? Репп очень опасен. Вы настаиваете, чтобы я предал его, и угрожаете тем, что скажете ему, будто я предал его. Но без каких-либо гарантий первое невозможно.
— У нас есть способы не забывать наших друзей. У нас ведь именно такая репутация, верно? Дайте нам шанс продолжить эту традицию. Это все, что я могу вам сказать.
— Мне надо будет исчезнуть. Понимаете, меня пугают не американцы. Я боюсь Реппа.
— Понятно, — кивнул Литс — Я посмотрю, что можно будет сделать.
— Так значит, сделка такова: Айхманн в обмен на Реппа?
— Я же сказал: я посмотрю, что можно будет сделать.
— Айхманн в обмен на Реппа.
Да его стошнит от такого! Он засмеялся.
— Господин Айхманн, — сказал Тони, который владел немецким лучше, чем Литс, — давайте вернемся к нашему делу.
У драйдела кончилась энергия, он остановил свое вращение и, покачиваясь, упал на стол. Айхманн взял его своими толстыми пальцами (анатомический курьез: такие большие руки у худощавого человека!) и начал говорить:
— Операция «Нибелунги»: я был ее участником с самого начала. На самом деле задумал все Поль, Поль из отдела экономики и финансов, но он втянул в это дело меня, и вдвоем мы подпихнули это рейхсфюреру. Здесь не было ничего личного, дело касалось евреев, вы понимаете. Это был просто наш образ действий, наша работа. Мы должны были ее делать. Политика решалась на самом верху. Мы только делали то, что...
— Ближе к делу, — оборвал его Литс.
— Операция «Нибелунги». Цель операции — особая акция.
— Особая акция?
— Да, с винтовкой.
— Специальная акция означает убийство?
— Называйте это как хотите. Это можно морально осудить с позиций мировой истории, которая...
— Кого? — спросил Литс, сам удивившись тому, как безразлично прозвучал этот вопрос после стольких месяцев усиленных поисков ответа на него. — Вы должны понять. Я ничего против евреев не имею. Я уважаю и понимаю их. Я сам сионист. Я верю в то, что будет лучше, если у них будет собственная страна. Все это мы были вынуждены делать под давлением сверху...
— Кого? И когда?
— Когда — я сказать не могу. Я был отозван от работы над проектом, когда шло окончательное планирование, и отправлен по срочному делу в Венгрию. Но скоро. Если не уже.
— Кого, господин оберштурмбанфюрер Айхманн? — повысил голос Литс — В последний раз спрашиваю: кого?!!
Его крик, похоже, удивил маленького человечка.
— Не надо так кричать, капитан. Я и собираюсь вам это сказать.
— Кого?
— Ребенка, — ответил Айхманн. — Шестилетнего мальчика. Его зовут Михаэль Гиршович. Теперь, мне кажется, я могу закурить одну из ваших сигарет.
Роджер просунул кончик языка между губ девушки. Она хлестнула его ладонью по лицу.
— Что? — удивился он. — Эй, я этого не заслужил.
— Охолони, — сказала она.
— Ты поцеловала меня! Я просто вышел из-за угла, и тут эти губы.
— Ты все испортил. Запачкал грязью.
— Извини, извини.
Она его покорила. Он был влюблен или, по крайней мере, наполовину влюблен.
— Послушай, я действительно не хотел сделать ничего плохого. Это был просто дружеский жест.
— Когда с языком, то это уже не дружеский, — возразила она.
— Ну ладно, я слишком увлекся, вот и все. Хе-хе. Меня зовут Родж. Родж Ивенс. А тебя?
— Нора.
— Ну вот, Нора. Очень приятно с тобой познакомиться. Ты случайно в теннис не играешь? Где ты училась?
— В Прейри-Вью.
— Прейри-Вью, да, что-то слышал об этом месте. Женская школа на западе, кажется, в Калифорнии, да?
— Это высшая школа в Де-Мойне. Сомневаюсь, чтобы ты слышал о ней. А я даже еще и в колледж не ходила.
— Ах вот как? Но знаешь, колледж — это пустая трата времени. Даже Гарвард, где учился я, не для серьезных людей. Ты во вспомогательных войсках?
— Во вспомогательной женской службе Красного креста.
— Гражданской?
— Да. Но мы все равно должны называть офицеров «сэр» и все такое.
— Должно быть, действительно интересно, — заметил он.
— Я ненавижу эту службу. Там воняет. Они наблюдают за тобой, как коршуны. Ты никогда ничего не можешь сделать.
— Да, ну что ж, такова служба. А раз уж мы заговорили о делах, ты сегодня вечером занята или как? — Сначала нужно договориться о свидании, а уж потом думать, как избавиться от Литса и Аутвейта. — Видишь ли, я плохо знаю эти места. Я из ОСС — Отдела стратегической службы... высшая разведка и прочее. Где горячо, там всегда и можно нас найти. Но мне интересно, сумеешь ли ты...
— Как ты можешь думать об этом в такой день?
— А что это за такой день? — наконец-то спросил он.
Айхманн курил и объяснял:
— В последние дни перед войной состоятельный ассимилировавшийся варшавский еврей по имени Йозеф Гиршович перешел в сионисты. Естественно, там были разные течения.
Литс подумал только об одном из них: потертая маленькая конторка в Лондоне, старик Фишельсон и все эти мрачные, темные плачущие женщины. И Сьюзен Айзексон, американка из Балтимора, штат Мериленд, которая потеряла там свою душу, а может быть, и нашла ее.
— Мы следили за этим с некоторой заинтересованностью. Во-первых, мы чувствовали, что состояние Гиршовича будет нашим, по праву биологического превосходства. Во-вторых, концентрация такого капитала, как у этого парня, не может не оказывать влияния. И такие большие деньги в руках сионистских агитаторов, анархистов, социалистов, коммунистов могут создать для нас определенные затруднения. Кстати, майор, в этом отношении мы ненамного отличаемся от вашего правительства, которое говорит о заговоре мирового еврейства, во всяком случае на Ближнем Востоке...
— Оставим эту тему, — оборвал его Тони.
— Таким образом, этот человек, Гиршович, его семья и наследники были включены в список варшавской интеллигенции, подлежащей особому обращению. И так оно и произошло.
Айхманн позволил им самим представить полное значение этого эвфемизма.
— И вообразите наше расстройство и удивление, — немец позволил себе натянутую кривую улыбку, — когда наши экономисты, проведя аудит банка Гиршовича, обнаружили, что его состояние пропало. Пропало! Исчезло! Миллиард злотых. Пятьсот миллионов рейхсмарок.
«Сто миллионов долларов», — подумал Литс.
— Было проведено негласное расследование. Естественно, такая сумма не могла просто стать невидимой. Были проверены сотни слухов, проведены тысячи допросов. Обергруппенфюрер Поль взял это дело под свой контроль. Он был опытен в финансовых вопросах и представлял силу подобного состояния. Он прочесывал всю Европу, когда не был занят управлением своей империи концентрационных лагерей. И в конце концов он добился успеха. В середине сорок четвертого года наш источник в Цюрихе доказал, что евреи на самом деле ввезли эти деньги в эту страну, в «Швайцершафт банкселлыиафт». И здесь он выяснил еще кое-что.
— Мальчик. Наследник, — сказал Тони.
— И да, и нет. Опять-таки, еврей был умным, очень умным. Мальчик не был наследником. Мальчик, конечно, был обеспечен, но все состояние принадлежало не ему.
— И кто же должен был его получить? — поинтересовался Литс.
— Евреи, — ответил Айхманн.
— Евреи?
— Да. Я вам уже говорил, что этот человек был сионист. Он решил, что единственное решение проблемы этого народа лежит в образовании еврейского государства, Израиля. Лично я с ним согласен. Итак, деньги на определенных условиях распределялись между несколькими группами: сионистские группы, группы беженцев, пропагандистские команды — то есть между всеми, кто поддерживает идею новой страны.
— Понятно.
— Но он был слишком умный, этот еврей. Слишком уж большой умник. Он, конечно, беспокоился за сына.
— Как и любой отец.
— И он договорился с одним ярым молодым сионистом. Они договорились, что мальчик будет воспитываться как один из них, как первое поколение израильтян. Он ничего не будет знать об этом состоянии. Но отец очень боялся за мальчика. И тогда он вписал в документ об условиях перевода денег одно дополнение. Он сделал это в последний день, будучи в большом волнении. Мы думаем, это было чем-то вроде возрождения одного из их старых ритуалов. Искупление первородного сына. Можно мне еще одну сигарету, пожалуйста? Спасибо. Как она называется? «Лаки страйк»? «Неожиданная удача»? То, что вы нашли меня, для вас действительно неожиданная удача, верно?
— Продолжим.
— В условии говорится, что мальчик должен пережить войну. Он должен быть доставлен в банк и опознан там по отпечаткам пальцев. Это имело смысл, потому что мальчик должен был вырасти в Палестине, далеко от сражений. Это было сделано просто для того, чтобы мальчика никуда не оттерли.
— Но разразилась война, — добавил Литс. Он вдруг ясно представил, как сионисты застряли в Швейцарии, в середине нацистской территории, с мальчиком, который был ключом к их будущему. — И тогда они оставили его там.
— Вы ухватили самую сущность.
— Убить его — и не будет никаких денег для евреев.
— Не будет. И вот здесь-то и подключили меня. Я считался специалистом по отыскиванию евреев.
— Понятно.
— Я возглавил поисковую команду. Это было не просто. Это было очень трудно. Один из наших агентов, по имени Феликс, работал под прямым моим руководством. С большим трудом мы проверяли слухи, всякое вранье, искали потерянные следы.
— И опять удача?
— Мы прослышали про одно место, монастырь ордена святой Терезы. Он находится в кантоне Аппенцель у подножья Альп, в северо-восточной части Швейцарии. Говорили, что там есть евреи, еврейские дети, родители которых сумели каким-то образом их вывезти. Но монахини были очень напуганы. Были очень скрытны. Нам потребовалась не одна неделя, пока... пока мы не обнаружили вот это.
Он поднял драйдел.
— Феликс получил это от уборщика, старика-алкоголика. В обмен на небольшую сумму денег. Эта игрушка очень старая, уникальная. Она переходила в их семье из рук в руки, от отца к сыну. Ее узнал один из заключенных в концентрационном учреждении Освенцим, этот заключенный служил в доме Гиршовичей. Это доказало нам, что ребенок там, и сделало возможным нашу операцию. Обе операции.
— Обе? — переспросил Литс, чувствуя, что в животе у него все похолодело. Неужели есть еще один аспект, о котором они и не подозревают, какая-то часть, которую они проглядели, которая была началом именно второй операции?
— Есть еще один человек, немецкий агент в Испании. Действовал там длительное время. У него прекрасные документы. Собственно говоря, подлинные документы. Соседи поручатся за него, и к тому же имеется огромное количество справок, вполне весомые документы. Все это подтверждает, что он — Степан Гиршович, давно пропавший двоюродный брат. Документы самые что ни на есть подлинные: они были взяты у настоящего Степана Гиршовича, который умер в Маутхаузене.
Теперь Литс увидел все, последний завиток.
— И таким образом вы получите деньги.
— Да. Первоначально план был перевести их прямо в рейх, обычный трансфер, никаких трудностей. Но потом мы увидели, какой оборот принимает война. Это была идея рейхсфюрера, совершенно блестящая. Все эти деньги чистые, нетронутые, никогда не бывавшие в рейхе, никак с нами не связанные. И он знал, что после войны они найдут самое разнообразное применение. Они пойдут на эсэсовцев, которые сумеют уйти, и на тех, что будут скрываться; пойдут на то, на это. Великолепная возможность. Настоящее чудо.
И Литс понял, как это для них важно: он увидел, как современное государство, умирая, вкладывает все свои ресурсы в убийство одного ребенка. Хотя на самом деле его это вовсе не удивило; он не чувствовал досады, не испытывал чувства проигрыша.
Он взял в руки драйдел. Какой путь прошла эта игрушка, какое длинное и печальное путешествие! От отца Йозефа к мальчику Михаэлю, как символ отцовской любви: «Это все, что я могу тебе дать. Здесь у меня больше ничего нет. Я бы отдал все, что угодно, чтобы спасти тебя, но у меня есть только это». Потом она перешла к уборщику, а затем к убийцам. К Феликсу, а затем к этому елейному подхалиму, который сидит с ними в комнате, а после него — к этой важной шишке Гиммлеру. Жадные пальцы Поля, возможно, тоже притрагивались к ней. И наконец она пришла в холодные руки Реппа. Великое чудо совершилось.
— Бомба была бы ненадежна, как я полагаю, — сказал Тони. — Любая диверсионная операция в нейтральной стране довольно сложна. Значит, это должен быть один человек; один хороший специалист.
— Была и еще одна проблема, из-за которой Репп стал неизбежным выбором, — вяло пояснил Айхманн. — Монашки все время держат детей в подвале.
— Они, наверное, выводят их на улицу по ночам.
— Во двор, на полчаса сразу после полуночи... Это за стеной. Но человек с винтовкой может достать их из гор.
— Их там должно быть двадцать шесть человек, правильно?
— Да, капитан.
— Так что ему не надо беспокоиться о том, чтобы убрать именно того, кого надо.
— Да, майор. В этом вся и прелесть. Ему не надо знать, который именно. Он убьет их всех.
— И как они назвали его? Я имею в виду, это оружие?
— «Вампир».
— «Вампир», — повторил Литс по-английски.
— У них были большие трудности с весом. Фольмерхаузен много потрудился над весом. Оружие должно было быть легким, потому что Репп понесет его по горам. Там нет дорог.
— И как он решил эту задачу?
— Я не уверен в технических аспектах. Что-то связанное с солнцем. Он выставляет пластинки на солнце, и они становятся более светочувствительными. Таким образом, ему нужно меньше энергии и надо нести меньше батарей. Это гениально.
— Сколько денег получит Репп? — поинтересовался Тони.
— Откуда вы знаете? — удивился Айхманн.
— Бросьте, мы не такие уж глупые. Если на кону стоят такие деньги, он не будет тем единственным парнем, который рискует своей шеей только ради идеологических соображений.
— Он вел себя скромно. Делал вид, что его это не интересует. Говорил, что это будет его ответ на поражение. Поражение Германии. Так что рейхсфюреру пришлось надавить на него. Но ему не пришлось давить слишком сильно.
— И сколько?
— Миллион. Миллион американских долларов. Если у него получится, он обретет весь мир. — Айхманн откинулся на спинку стула. — Ну вот. Это все. Я продал вам Реппа.
— Не совсем все. Когда?
— Я же сказал, что не знаю.
— Знаете, — возразил Литс — Все, что вы нам рассказали, не имеет смысла, пока мы не знаем когда.
— Сегодня я нарушил все клятвы, которые когда-либо давал.
— Плевать я хотел на все ваши паршивые клятвы. Когда? Когда?
— Это моя козырная карта. Мне нужно письмо, свидетельствующее о том, как я был вам полезен. Адресуйте его местному коменданту. Некоторая часть офицеров уже была отправлена в большие лагеря военнопленных, откуда они явно будут освобождены при первом удобном случае. Я только хочу попасть туда. Я не сделал ничего дурного.
— Вы специально все так разыграли. Провели нас по всему пути и остановились у финиша, да?
Немецкий офицер спокойно посмотрел на него.
— Я тоже не глупый парень.
У него даже оказались подготовленными листок бумаги и ручка.
— Я бы не стал ничего писать, — сказал Тони. — Мы не знаем, к чему клонит эта птичка. Мы и сами скоро все выясним. Должны быть какие-то документы...
Но Литс уже писал краткую записку «Всем, кто имеет к этому отношение», подтверждая в ней устойчивый моральный характер немца. Он подписал ее, поставил дату и протянул немцу.
— Спасибо, — поблагодарил Айхманн.
— Ну а теперь, когда?
— В ту ночь, когда он сможет передвигаться с абсолютной свободой. В ночь, когда контрмеры будут невозможны. В ночь, когда никто не будет думать о войне.
Литс уставился на него.
С пронзительным криком в комнату ворвался Роджер. Он прогарцевал мимо немца, хлопнул его по плечу, потом схватил Литса в объятия и протанцевал с ним несколько па, после чего взахлеб объявил, что в небе полно самолетов, спиртное булькает и все смеются. Он кричал что-то вроде «римс, римс!».
«Это он о бумаге, что ли?» — в недоумении подумал Литс.
— У меня свидание, — объявил Роджер. — Такая миленькая девушка!
— Роджер! — взорвался Литс.
— Все кончено. Проклятая Вторая мировая война окончена. Они подписали капитуляцию в Реймсе. Мы это пропустили, потому что были в дороге.
Литс перевел взгляд с парня на Айхманна, который сидел суровый и мрачный, затем с Айхманна на дверь, за которой было окно. Взволнованный Тони вставал и вызывал полицейского, чтобы тот забрал немца, а Роджер сообщал, что он влюблен, он влюблен, а за окном Литс заметил заходящее солнце и наступление немецкой ночи.
28
Репп внезапно проснулся: где-то стреляли.
Он скатился с кровати и быстро подошел к окну. Мельком взглянул на часы и увидел, что нет еще и девяти. Маргарита недовольно заворочалась под одеялом; ее волосы разметались по подушке, одна стройная босая нога свисала с кровати.
Репп ничего не мог разглядеть в ярком свете. Ружейная пальба снова резко ударила по ушам. Мощный залп. Бой? Он что-то вспомнил о том, что немецкие солдаты должны были сегодня куда-то явиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37