Такой гигантской жертвы мир еще не видел. Именно поэтому операция должна осуществиться. Это все, что останется этому поколению. Не памятники, не монументы, не полные гордости главы в учебниках истории. Историю будут писать другие: мы в ней будем злодеями. Только подумайте об этом, Фольмерхаузен! Репп — злодей! Невероятно, не правда ли?
Он смотрел прямо на инженера.
— Невероятно, — согласился инженер. Фольмерхаузен понимал, что Репп вовсе не произносит речь. У него совсем не было ораторского таланта и очень мало ораторского запала; он говорил устало, лаконично, только факты, как и сам инженер, когда читал чертежи.
И еще одна мысль пришла в голову Фольмерхаузену: этот человек совершенно не в себе. Он сошел с ума. Все уже кончилось, а он все еще говорит о монументах, о посвящении. Для него не стоит вопрос о выживании, как он стоит для него, Фольмерхаузена. Для Реппа не будет времени «после войны», для Реппа всегда будет война. Если не в воронке или на линии фронта, то где-нибудь в парке, на красивом перекрестке, в сарае или в конторском здании.
— Д-да, невероятно, — нервно повторил Фольмерхаузен, так как только сейчас начал понимать, насколько опасен Репп.
12
— Уже здесь, сразу после тех событий, они называют его der Meisterschutze, а отнюдь не der Scharfschiitze — это специальный немецкий термин, обозначающий снайпера. И кто из твоих блестящих американцев сумеет объяснить значение этого?
Тони держал в руках сенсацию этой недели — номер иллюстрированного эсэсовского журнала «Das Schwarze Korps» («Черный корпус») от 5 марта 1942 года, который раскопал один из «книжных червей», посланных в Британский музей для проверки старой немецкой периодики. Передовицей в этом номере была история Реппа в Демянске.
Литс откашлялся.
— Meisterschutze буквально означает «мастер-стрелок».
— А, видишь, дружище, ты не прочувствовал это. Ты не уловил этого. Как же ты надеешься выследить человека, чье прозвище ты так и не осмыслил?
— Я еще не закончил, черт подери, — огрызнулся Литс.
— Meisterschutze — да, «мастер-стрелок», а поскольку контекст здесь чисто военный, то можно сказать, как это и сделал наш еврей, «мастер-снайпер». Прекрасное выражение. У этого человека есть определенный талант. Хотя он ведь писатель, не так ли? Во всяком случае, это высшая форма риторики, более официальная, играющая на давней немецкой традиции, связанной с цеховыми гильдиями, подмастерьями и мастерами. Это, скажем так, более звучно.
Его холодная улыбка сделала комнату еще холоднее. Умный черт, блумсберский разгильдяй, на лице самодовольное выражение: «Только мой гений мог дойти до этого».
Но урок еще не закончился.
— Нетрудно понять, почему они сделали из него такого героя, правда?
— Это часть другой войны, — объяснил Литс. Он был готов к такому повороту. — Войска СС против вермахта. Нацисты против старых ребят, пруссаков, которые заправляли армией. Репп для этого великолепно подходит. Никакого аристократизма, просто сельский мальчишка, который может убить все, что видит. А наградой служит первое место в очереди — гитлеровской очереди — за новыми моделями танков, выходящими из цехов, — за «тиграми». Они выброшены на рынок для героев, правильно?
— Совершенно правильно, — согласился Тони.
— Более того, отсюда мы можем видеть, как важна будет фигура Реппа для СС. Из всего сказанного можно сделать вывод: он не просто один из них. Он и есть они. Можно сказать, что он стал их официальным орудием, воплощением их воли. Он... — Литс сделал паузу, подбирая слова для того, чтобы выразить свою мысль. — Он сама идея.
Тони нахмурился.
— Ты рассуждаешь, как профессор. А профессора войн не выигрывают.
— Попробуй увидеть в этом высшую реальность. Символическую реальность. — Литс и сам был не уверен в том, что говорил. Вместо него говорил какой-то внутренний голос; какая-то часть его мозга сделала прыжок вперед, прорыв. — Когда мы дойдем до сути, я тебе гарантирую, что это будет чистый нацизм, настоящее СС. Их философия, данная ими плоть, приданная ими поступь.
— Угу, прямо Франкенштейн, — отозвался из угла Роджер.
— У вас, американцев, слишком богатое воображение, чтобы из этого получилось что-то хорошее. Вы насмотрелись всяких там фильмов.
Но у Тони было и еще кое-что. Он объявил:
— Я нашел «человека с дубом».
Литс повернулся. Но на лице англичанина ничего нельзя было прочитать. Он было бесстрастным и надменным.
— И кто же это? — спросил Литс.
— Оказалось, что мы знали это с самого начала. Мы ведь знали, не правда ли, что наш призрачный WVHA имеет адрес в восточной части Берлина? Пригород называется Лихтенфельде, но само это место имеет более старое, традиционное название. Оно называется Unter den Eichen.
Он сделал паузу, ожидая, пока эта информация возымеет свое действие.
— Переведи дословно, — посоветовал он через несколько секунд, видя недоумение на лице Литса.
Литс перевел это на английский.
— «Под дубами», — сказал он.
— Именно.
— Черт возьми! — воскликнул Литс.
— Да. И наш еврейский приятель, очевидно, слышал разговор про человека из «под дубами», как обычно говорят «человек из Вашингтона» или «человек из Лондона», когда имеют в виду высокое начальство. Но он не так уж хорошо знает язык, его идиш позволяет понимать лишь самые основы немецкого. Он исказил значение, возможно, хотел придать этому выражению какой-то риторический эффект. Таким образом и получилось, что Шмуль услышал «человек с дубом».
— Черт возьми, — повторил Литс — Наверное, приезжал какой-то офицер, какой-то инспектор. Но это нам ничего не дает.
— Не просто ничего, а очередное разочарование. Это дает нам только то, что мы и так знали.
Это было правдой. В период суматошной недели, проведенной со Шмулем, информация буквально захлестнула их. Надо было так много сделать! Отсюда и родилась иллюзия существенного прогресса. Но как только они попробовали взобраться на эту гору, она тут же осела. Литс увидел это раньше других, а теперь и Тони тоже понял: хотя были собраны всевозможные значения контекстов и предыстории, ядро проблемы осталось неразгаданным. Они знали про Реппа и про его оружие — элементарные факты, хотя и неопровержимые. А вот о более важных аспектах они не имели и понятия. В кого собираются стрелять немцы? Когда? Почему?
— Твоя идея, что где-то в его показаниях спрятан ключ к разгадке, превратилась в дым, — сделал вывод Тони.
— Мы должны найти пункт номер одиннадцать, вот и все. Можно ли усилить воздушную разведку в этом районе? Нет ли там поблизости французских бронетанковых соединений? Можно ли их направить глубже в лес, в надежде найти...
— Нет. Конечно, нет. Лес слишком большой, мы много раз говорили о том, как он громаден.
— Черт побери! Нам чего-то не хватает. Везения. Оно пришло к ним на следующее утро.
В ответ на запрос ОААКТР от 11 марта 1945 командование сообщает, что 3-й взвод 2-й бригады 45-й пехотной дивизии понес тяжелые потери во время патрулирования. По предположениям разведки 15 апреля около 22. 00 было произведено одиннадцать выстрелов беззвучно и в полной темноте, все одиннадцать поразит цель; подтверждена активность в этом районе соединения «Гитлерюгенд», относящегося к войскам СС.
Райан, майор пехоты. Вторая бригада экспедиционного корпуса
— Ну что ж, — сказал Литс, нарушая тишину. — Чертова штука заработала. Они отрабатывают технические детали.
— Похоже, — согласился Тони.
— Они могут начать в любой момент, когда захотят.
На следующий день, рано утром, Литс и Аутвейт прилетели в район расположения 45-й пехотной дивизии. Их маленький самолетик «пайпер каб» приземлился недалеко от Альфельда, где располагалась штаб-квартира дивизии. Однако подразделение Райана находилось еще дальше по направлению к фронту. Там был фронт в классическом смысле этого слова: две армии стояли друг против друга, разделенные черной, изрытой воронками полосой ничейной земли, — обычная конфигурация последней войны. Американцы уже много раз пересекали эту узкую полоску земли, но каждый раз, как это ни горько, бывали отброшены назад танковой пехотой «Гитлерюгенда». И поэтому, когда Литс и Аутвейт в своем непривычно новом боевом обмундировании, выданном для поездки на фронт, прибыли в полуразрушенный фермерский дом, в котором размещалась бригада Райана, они вовсе не были удивлены тем холодным приемом, который им оказали. Посторонние, отдохнувшие, неизвестные офицеры, один из них иностранец, экзотический англичанин, типичные тыловики — они должны были ожидать, что их будут ненавидеть, в точности как местные жители всегда ненавидят туристов. Так оно и произошло.
— Я никогда не видел ничего подобного, — сообщил им Райан, веснушчатый мужчина с песочного цвета волос и постоянно мокрым носом. — В центр груди, один выстрел на каждого. Никакой крови. Патруль, который их обнаружил, думал, что они спят.
— И ночью? Определенно ночью? — настаивал Литс.
— Я сказал «ночью», не так ли, капитан?
— Да, сэр. Но просто это...
— Черт подери, если я сказал «ночью», то я именно это и хотел сказать.
— Хорошо, сэр. Мы можем туда попасть?
— Это зона боевых действий, капитан. У меня нет времени водить людей на экскурсии.
— Просто укажите нам нужное направление. Мы сами найдем.
— Господи, ну вы и настырные ребята. Хорошо, но, черт подери, достаньте себе шлемы. Это в самом центре фрицевской территории.
Джип подвез их как мог ближе, дальше их ждала прогулка по солнышку. Надпись на расщепленном дереве кратко и без фанфар объявляла о внезапной смене обстановки: «Следующие 500 ярдов вы находитесь под управляемым артиллерийским огнем» — это было написано по стандартному армейскому трафарету, все буквы как бы расколоты пополам; но какой-то умник внес в надпись уточнение, заменив слово «артиллерийским» на «снайперским», выведенное кривыми детскими каракулями. Война здесь была повсюду: в быстрых осторожных взглядах людей, которые тут воевали; в сгоревших остатках брони, усеявших местность; в мглистом дыму, ленивом и тяжелом, который пропитал все вокруг, а из-под него пробивался другой запах, въедавшийся в ноздри.
Литс чихнул.
— Когда-нибудь были в зоне боевых действий, капитан? — спросил Райан.
— В такой устоявшейся — никогда. Прошлым летом я сделал несколько рейдов за линией фронта.
— Я узнал этот запах, — заявил Тони. — Там тела. За проволокой.
— Ага, — подтвердил майор Райан. — Их тела. Пусть попробуют высунуться и забрать их, чтобы похоронить.
— Мой отец, — сказал Аутвейт, — упоминал об этом в своих письмах. Сомма и все такое, с четырнадцатого по восемнадцатый год. Я прочитал их позже.
Здесь, прямо у линии фронта, им начали попадаться пехотинцы, отдыхавшие у костров, на которых готовилась пища, или просто дремавшие в тени джипов или малогабаритных грузовичков. Таким образом, вся местность была заполнена людьми, но если эти случайно разбросанные группы и были размещены по какому-то принципу, то Литс не смог его уловить. Кто ими командовал? Никто. Кто знал, что они должны делать? Каждый. Но Литс не чувствовал себя объектом любопытства, когда пробегал мимо них, неловкий и непривычный к щелканью пуль, летящих в его сторону. Никому до него не было дела. Он не был немцем, не был и офицером, который может послать в патруль или приказать броситься в атаку; а значит, он не имел никакого значения. Два усталых подростка с автоматическими винтовками Браунинга вдвое длиннее их роста тупо посмотрели на него. Им даже в голову не пришло отсалютовать ему, а у него не было и мысли потребовать этого. Несколько дальше какой-то бывалый солдат предупредил их:
— Не выставляйте свои задницы.
Последнюю сотню ярдов надо было, позабыв о достоинстве, проползти на животе через открытый участок двора фермы до низкой каменной стены.
Здесь, рассевшись по-домашнему уютно, находились еще солдаты. Оружие было выставлено через пробитые в стене дыры или лежало на мешках с песком, закрывающих проломы в стене; по камням был раскинут моток колючей проволоки, ощетинившийся и сюрреалистичный; но, несмотря на все эти символы солдатского ремесла, Литс чувствовал себя так, словно попал в лагерь бродяг. Небритые мужчины, ворчащие и громко портящие воздух, в зловонных одеждах, с торчащими наружу пальцами из почерневших носков некогда защитного цвета, валялись повсюду во всевозможных апатичных позах. Некоторые внимательно вглядывались в лежащее перед ними пространство через проломы в стене или через Y-образные перископы, но большинство просто бездельничали, радостно и беззаботно наслаждаясь выпавшим на их долю приятным моментом, какой уж он есть.
Командир взвода, молодой лейтенант, выглядевший еще более усталым, чем Райан, присел рядом с ними на корточки, и под прикрытием стены началось собрание.
— Том, — сказал Райан, — эти благородные джентльмены специально прилетели из Лондона, им нужна громкая история. — Видимо, газетный жаргон был в большом ходу у Райана. — Не совсем обычно для них, но вот они здесь. А история, подходящая для свежего выпуска, это третий взвод.
— Понятия не имею, кто погасил их свет, — ответил Том.
«Более точно — кто включил им свет», — подумал Литс.
Сержант быстро вызвал того, кто был у стены в ночь злополучного патруля, — очевидно, поднял его со сна, так как тот даже не успел протереть глаза. Солдат напялил зимний шерстяной шлем, прозванный чепчиком и по такой теплой погоде годившийся только для украшения, и усиленно жевал незажженную сигару. Все эти люди, которые ходили по самому краю гибели, претендовали на то, чтобы быть личностями, живыми и удивительными, а не просто солдатами. Они выглядели одинаковыми только в течение нескольких секунд, пока не становилось очевидно своеобразие каждого из них.
— Тут нечего особо рассказывать, сэр, — сказал пехотинец, не зная, к кому из двух офицеров обращаться. — Если будете осторожны, то можете взглянуть сами. Он махнул рукой вперед.
Литс снял свой взятый напрокат шлем и с опаской высунул полголовы из-за стены. Немцы, аккуратные и созревшие к весне, валялись россыпью.
— Как раз слева от тех деревьев, сэр.
Литс увидел группу тополей.
— Мы выслали их посмотреть «железо», — объяснил Райан, не потрудившись сообщить, что на местном жаргоне «железо» означает бронесилы. — «Гитлерюгенд» считается танковым подразделением, хотя мы и не уверены, что у них еще остались действующие машины. Во время наших вылазок туда мы с ними не сталкивались, но у кого было время проверять? Я просто не хотел, чтобы в моем секторе у них появилось какое-нибудь преимущество.
— Сэр, — продолжил молодой сержант, — лейтенант Акли, новый человек, повел их вон по тому холму, затем через поле, это довольно длинный путь. Там с ними было все в порядке, мы нашли обертки от жевательной резинки. А когда они добрались до деревьев, то начали подниматься на тот пригорок.
Литс увидел складку на земле, что-то вроде небольшого овражка между двух едва возвышавшихся бугорков.
— Но вы ничего не слышали? И ничего не видели?
— Нет, сэр. Ничего. Они просто не вернулись.
— Вы забрали тела третьего взвода? — спросил Аутвейт.
— Да, сэр, — высоким голосом сказал лейтенант. — На следующий же день. Поставили дымовую завесу и вызвали тяжелую технику. Я сам ходил с патрулем. Все лежали на дороге. Прямо в сердце, всех до одного. Даже последнего. У него не было времени убежать, вот как все быстро произошло.
Литс повернулся к Райану:
— А тела? Они все еще в похоронной команде?
Райан кивнул:
— Если только их уже не отправили на кладбище. — Думаю, нам следует это проверить.
— Прекрасно.
— Сэр, — произнес сержант.
Литс повернулся к нему:
— Да?
— Чем он их уложил?
— При помощи какого-то прибора ночного видения. Для него все было как при дневном свете.
— Вы ищете этого парня, да?
— Ищем.
— Хорошо, — сказал сержант. — Я тоже искал его. — Крепкий парнишка, получил свои лычки в восемнадцать-девятнадцать? Хорош в перестрелках, настоящий талант для этого. — Получил только нашивку и двадцать суток.
— Значит, не повезло?
— Не-а.
Тебе повезло, парень, ты не нарвался на Реппа и поэтому все еще живой.
— У меня были друзья в том взводе, отличные ребята. Когда найдете этого парня, сожгите его, ага? Сожгите.
Похоронная команда имела вид сорока коечной госпитальной палатки, стоящей в нескольких милях от линии фронта, и у здравомыслящего человека редко возникало желание войти туда. Литс, Аутвейт, Райан и армейский доктор стояли в промозглом помещении палатки среди мертвых, ряд за рядом в образцовом порядке ожидающих отправки, аккуратно уложенных в сосновые гробы. Было сделано все возможное, чтобы обстановка в этом месте стала терпимой, но все старания оказались тщетными, и запах, который застрял у Литса в ноздрях еще на линии фронта, был здесь навязчивым и осязаемым, хотя вообще-то к нему очень быстро привыкаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Он смотрел прямо на инженера.
— Невероятно, — согласился инженер. Фольмерхаузен понимал, что Репп вовсе не произносит речь. У него совсем не было ораторского таланта и очень мало ораторского запала; он говорил устало, лаконично, только факты, как и сам инженер, когда читал чертежи.
И еще одна мысль пришла в голову Фольмерхаузену: этот человек совершенно не в себе. Он сошел с ума. Все уже кончилось, а он все еще говорит о монументах, о посвящении. Для него не стоит вопрос о выживании, как он стоит для него, Фольмерхаузена. Для Реппа не будет времени «после войны», для Реппа всегда будет война. Если не в воронке или на линии фронта, то где-нибудь в парке, на красивом перекрестке, в сарае или в конторском здании.
— Д-да, невероятно, — нервно повторил Фольмерхаузен, так как только сейчас начал понимать, насколько опасен Репп.
12
— Уже здесь, сразу после тех событий, они называют его der Meisterschutze, а отнюдь не der Scharfschiitze — это специальный немецкий термин, обозначающий снайпера. И кто из твоих блестящих американцев сумеет объяснить значение этого?
Тони держал в руках сенсацию этой недели — номер иллюстрированного эсэсовского журнала «Das Schwarze Korps» («Черный корпус») от 5 марта 1942 года, который раскопал один из «книжных червей», посланных в Британский музей для проверки старой немецкой периодики. Передовицей в этом номере была история Реппа в Демянске.
Литс откашлялся.
— Meisterschutze буквально означает «мастер-стрелок».
— А, видишь, дружище, ты не прочувствовал это. Ты не уловил этого. Как же ты надеешься выследить человека, чье прозвище ты так и не осмыслил?
— Я еще не закончил, черт подери, — огрызнулся Литс.
— Meisterschutze — да, «мастер-стрелок», а поскольку контекст здесь чисто военный, то можно сказать, как это и сделал наш еврей, «мастер-снайпер». Прекрасное выражение. У этого человека есть определенный талант. Хотя он ведь писатель, не так ли? Во всяком случае, это высшая форма риторики, более официальная, играющая на давней немецкой традиции, связанной с цеховыми гильдиями, подмастерьями и мастерами. Это, скажем так, более звучно.
Его холодная улыбка сделала комнату еще холоднее. Умный черт, блумсберский разгильдяй, на лице самодовольное выражение: «Только мой гений мог дойти до этого».
Но урок еще не закончился.
— Нетрудно понять, почему они сделали из него такого героя, правда?
— Это часть другой войны, — объяснил Литс. Он был готов к такому повороту. — Войска СС против вермахта. Нацисты против старых ребят, пруссаков, которые заправляли армией. Репп для этого великолепно подходит. Никакого аристократизма, просто сельский мальчишка, который может убить все, что видит. А наградой служит первое место в очереди — гитлеровской очереди — за новыми моделями танков, выходящими из цехов, — за «тиграми». Они выброшены на рынок для героев, правильно?
— Совершенно правильно, — согласился Тони.
— Более того, отсюда мы можем видеть, как важна будет фигура Реппа для СС. Из всего сказанного можно сделать вывод: он не просто один из них. Он и есть они. Можно сказать, что он стал их официальным орудием, воплощением их воли. Он... — Литс сделал паузу, подбирая слова для того, чтобы выразить свою мысль. — Он сама идея.
Тони нахмурился.
— Ты рассуждаешь, как профессор. А профессора войн не выигрывают.
— Попробуй увидеть в этом высшую реальность. Символическую реальность. — Литс и сам был не уверен в том, что говорил. Вместо него говорил какой-то внутренний голос; какая-то часть его мозга сделала прыжок вперед, прорыв. — Когда мы дойдем до сути, я тебе гарантирую, что это будет чистый нацизм, настоящее СС. Их философия, данная ими плоть, приданная ими поступь.
— Угу, прямо Франкенштейн, — отозвался из угла Роджер.
— У вас, американцев, слишком богатое воображение, чтобы из этого получилось что-то хорошее. Вы насмотрелись всяких там фильмов.
Но у Тони было и еще кое-что. Он объявил:
— Я нашел «человека с дубом».
Литс повернулся. Но на лице англичанина ничего нельзя было прочитать. Он было бесстрастным и надменным.
— И кто же это? — спросил Литс.
— Оказалось, что мы знали это с самого начала. Мы ведь знали, не правда ли, что наш призрачный WVHA имеет адрес в восточной части Берлина? Пригород называется Лихтенфельде, но само это место имеет более старое, традиционное название. Оно называется Unter den Eichen.
Он сделал паузу, ожидая, пока эта информация возымеет свое действие.
— Переведи дословно, — посоветовал он через несколько секунд, видя недоумение на лице Литса.
Литс перевел это на английский.
— «Под дубами», — сказал он.
— Именно.
— Черт возьми! — воскликнул Литс.
— Да. И наш еврейский приятель, очевидно, слышал разговор про человека из «под дубами», как обычно говорят «человек из Вашингтона» или «человек из Лондона», когда имеют в виду высокое начальство. Но он не так уж хорошо знает язык, его идиш позволяет понимать лишь самые основы немецкого. Он исказил значение, возможно, хотел придать этому выражению какой-то риторический эффект. Таким образом и получилось, что Шмуль услышал «человек с дубом».
— Черт возьми, — повторил Литс — Наверное, приезжал какой-то офицер, какой-то инспектор. Но это нам ничего не дает.
— Не просто ничего, а очередное разочарование. Это дает нам только то, что мы и так знали.
Это было правдой. В период суматошной недели, проведенной со Шмулем, информация буквально захлестнула их. Надо было так много сделать! Отсюда и родилась иллюзия существенного прогресса. Но как только они попробовали взобраться на эту гору, она тут же осела. Литс увидел это раньше других, а теперь и Тони тоже понял: хотя были собраны всевозможные значения контекстов и предыстории, ядро проблемы осталось неразгаданным. Они знали про Реппа и про его оружие — элементарные факты, хотя и неопровержимые. А вот о более важных аспектах они не имели и понятия. В кого собираются стрелять немцы? Когда? Почему?
— Твоя идея, что где-то в его показаниях спрятан ключ к разгадке, превратилась в дым, — сделал вывод Тони.
— Мы должны найти пункт номер одиннадцать, вот и все. Можно ли усилить воздушную разведку в этом районе? Нет ли там поблизости французских бронетанковых соединений? Можно ли их направить глубже в лес, в надежде найти...
— Нет. Конечно, нет. Лес слишком большой, мы много раз говорили о том, как он громаден.
— Черт побери! Нам чего-то не хватает. Везения. Оно пришло к ним на следующее утро.
В ответ на запрос ОААКТР от 11 марта 1945 командование сообщает, что 3-й взвод 2-й бригады 45-й пехотной дивизии понес тяжелые потери во время патрулирования. По предположениям разведки 15 апреля около 22. 00 было произведено одиннадцать выстрелов беззвучно и в полной темноте, все одиннадцать поразит цель; подтверждена активность в этом районе соединения «Гитлерюгенд», относящегося к войскам СС.
Райан, майор пехоты. Вторая бригада экспедиционного корпуса
— Ну что ж, — сказал Литс, нарушая тишину. — Чертова штука заработала. Они отрабатывают технические детали.
— Похоже, — согласился Тони.
— Они могут начать в любой момент, когда захотят.
На следующий день, рано утром, Литс и Аутвейт прилетели в район расположения 45-й пехотной дивизии. Их маленький самолетик «пайпер каб» приземлился недалеко от Альфельда, где располагалась штаб-квартира дивизии. Однако подразделение Райана находилось еще дальше по направлению к фронту. Там был фронт в классическом смысле этого слова: две армии стояли друг против друга, разделенные черной, изрытой воронками полосой ничейной земли, — обычная конфигурация последней войны. Американцы уже много раз пересекали эту узкую полоску земли, но каждый раз, как это ни горько, бывали отброшены назад танковой пехотой «Гитлерюгенда». И поэтому, когда Литс и Аутвейт в своем непривычно новом боевом обмундировании, выданном для поездки на фронт, прибыли в полуразрушенный фермерский дом, в котором размещалась бригада Райана, они вовсе не были удивлены тем холодным приемом, который им оказали. Посторонние, отдохнувшие, неизвестные офицеры, один из них иностранец, экзотический англичанин, типичные тыловики — они должны были ожидать, что их будут ненавидеть, в точности как местные жители всегда ненавидят туристов. Так оно и произошло.
— Я никогда не видел ничего подобного, — сообщил им Райан, веснушчатый мужчина с песочного цвета волос и постоянно мокрым носом. — В центр груди, один выстрел на каждого. Никакой крови. Патруль, который их обнаружил, думал, что они спят.
— И ночью? Определенно ночью? — настаивал Литс.
— Я сказал «ночью», не так ли, капитан?
— Да, сэр. Но просто это...
— Черт подери, если я сказал «ночью», то я именно это и хотел сказать.
— Хорошо, сэр. Мы можем туда попасть?
— Это зона боевых действий, капитан. У меня нет времени водить людей на экскурсии.
— Просто укажите нам нужное направление. Мы сами найдем.
— Господи, ну вы и настырные ребята. Хорошо, но, черт подери, достаньте себе шлемы. Это в самом центре фрицевской территории.
Джип подвез их как мог ближе, дальше их ждала прогулка по солнышку. Надпись на расщепленном дереве кратко и без фанфар объявляла о внезапной смене обстановки: «Следующие 500 ярдов вы находитесь под управляемым артиллерийским огнем» — это было написано по стандартному армейскому трафарету, все буквы как бы расколоты пополам; но какой-то умник внес в надпись уточнение, заменив слово «артиллерийским» на «снайперским», выведенное кривыми детскими каракулями. Война здесь была повсюду: в быстрых осторожных взглядах людей, которые тут воевали; в сгоревших остатках брони, усеявших местность; в мглистом дыму, ленивом и тяжелом, который пропитал все вокруг, а из-под него пробивался другой запах, въедавшийся в ноздри.
Литс чихнул.
— Когда-нибудь были в зоне боевых действий, капитан? — спросил Райан.
— В такой устоявшейся — никогда. Прошлым летом я сделал несколько рейдов за линией фронта.
— Я узнал этот запах, — заявил Тони. — Там тела. За проволокой.
— Ага, — подтвердил майор Райан. — Их тела. Пусть попробуют высунуться и забрать их, чтобы похоронить.
— Мой отец, — сказал Аутвейт, — упоминал об этом в своих письмах. Сомма и все такое, с четырнадцатого по восемнадцатый год. Я прочитал их позже.
Здесь, прямо у линии фронта, им начали попадаться пехотинцы, отдыхавшие у костров, на которых готовилась пища, или просто дремавшие в тени джипов или малогабаритных грузовичков. Таким образом, вся местность была заполнена людьми, но если эти случайно разбросанные группы и были размещены по какому-то принципу, то Литс не смог его уловить. Кто ими командовал? Никто. Кто знал, что они должны делать? Каждый. Но Литс не чувствовал себя объектом любопытства, когда пробегал мимо них, неловкий и непривычный к щелканью пуль, летящих в его сторону. Никому до него не было дела. Он не был немцем, не был и офицером, который может послать в патруль или приказать броситься в атаку; а значит, он не имел никакого значения. Два усталых подростка с автоматическими винтовками Браунинга вдвое длиннее их роста тупо посмотрели на него. Им даже в голову не пришло отсалютовать ему, а у него не было и мысли потребовать этого. Несколько дальше какой-то бывалый солдат предупредил их:
— Не выставляйте свои задницы.
Последнюю сотню ярдов надо было, позабыв о достоинстве, проползти на животе через открытый участок двора фермы до низкой каменной стены.
Здесь, рассевшись по-домашнему уютно, находились еще солдаты. Оружие было выставлено через пробитые в стене дыры или лежало на мешках с песком, закрывающих проломы в стене; по камням был раскинут моток колючей проволоки, ощетинившийся и сюрреалистичный; но, несмотря на все эти символы солдатского ремесла, Литс чувствовал себя так, словно попал в лагерь бродяг. Небритые мужчины, ворчащие и громко портящие воздух, в зловонных одеждах, с торчащими наружу пальцами из почерневших носков некогда защитного цвета, валялись повсюду во всевозможных апатичных позах. Некоторые внимательно вглядывались в лежащее перед ними пространство через проломы в стене или через Y-образные перископы, но большинство просто бездельничали, радостно и беззаботно наслаждаясь выпавшим на их долю приятным моментом, какой уж он есть.
Командир взвода, молодой лейтенант, выглядевший еще более усталым, чем Райан, присел рядом с ними на корточки, и под прикрытием стены началось собрание.
— Том, — сказал Райан, — эти благородные джентльмены специально прилетели из Лондона, им нужна громкая история. — Видимо, газетный жаргон был в большом ходу у Райана. — Не совсем обычно для них, но вот они здесь. А история, подходящая для свежего выпуска, это третий взвод.
— Понятия не имею, кто погасил их свет, — ответил Том.
«Более точно — кто включил им свет», — подумал Литс.
Сержант быстро вызвал того, кто был у стены в ночь злополучного патруля, — очевидно, поднял его со сна, так как тот даже не успел протереть глаза. Солдат напялил зимний шерстяной шлем, прозванный чепчиком и по такой теплой погоде годившийся только для украшения, и усиленно жевал незажженную сигару. Все эти люди, которые ходили по самому краю гибели, претендовали на то, чтобы быть личностями, живыми и удивительными, а не просто солдатами. Они выглядели одинаковыми только в течение нескольких секунд, пока не становилось очевидно своеобразие каждого из них.
— Тут нечего особо рассказывать, сэр, — сказал пехотинец, не зная, к кому из двух офицеров обращаться. — Если будете осторожны, то можете взглянуть сами. Он махнул рукой вперед.
Литс снял свой взятый напрокат шлем и с опаской высунул полголовы из-за стены. Немцы, аккуратные и созревшие к весне, валялись россыпью.
— Как раз слева от тех деревьев, сэр.
Литс увидел группу тополей.
— Мы выслали их посмотреть «железо», — объяснил Райан, не потрудившись сообщить, что на местном жаргоне «железо» означает бронесилы. — «Гитлерюгенд» считается танковым подразделением, хотя мы и не уверены, что у них еще остались действующие машины. Во время наших вылазок туда мы с ними не сталкивались, но у кого было время проверять? Я просто не хотел, чтобы в моем секторе у них появилось какое-нибудь преимущество.
— Сэр, — продолжил молодой сержант, — лейтенант Акли, новый человек, повел их вон по тому холму, затем через поле, это довольно длинный путь. Там с ними было все в порядке, мы нашли обертки от жевательной резинки. А когда они добрались до деревьев, то начали подниматься на тот пригорок.
Литс увидел складку на земле, что-то вроде небольшого овражка между двух едва возвышавшихся бугорков.
— Но вы ничего не слышали? И ничего не видели?
— Нет, сэр. Ничего. Они просто не вернулись.
— Вы забрали тела третьего взвода? — спросил Аутвейт.
— Да, сэр, — высоким голосом сказал лейтенант. — На следующий же день. Поставили дымовую завесу и вызвали тяжелую технику. Я сам ходил с патрулем. Все лежали на дороге. Прямо в сердце, всех до одного. Даже последнего. У него не было времени убежать, вот как все быстро произошло.
Литс повернулся к Райану:
— А тела? Они все еще в похоронной команде?
Райан кивнул:
— Если только их уже не отправили на кладбище. — Думаю, нам следует это проверить.
— Прекрасно.
— Сэр, — произнес сержант.
Литс повернулся к нему:
— Да?
— Чем он их уложил?
— При помощи какого-то прибора ночного видения. Для него все было как при дневном свете.
— Вы ищете этого парня, да?
— Ищем.
— Хорошо, — сказал сержант. — Я тоже искал его. — Крепкий парнишка, получил свои лычки в восемнадцать-девятнадцать? Хорош в перестрелках, настоящий талант для этого. — Получил только нашивку и двадцать суток.
— Значит, не повезло?
— Не-а.
Тебе повезло, парень, ты не нарвался на Реппа и поэтому все еще живой.
— У меня были друзья в том взводе, отличные ребята. Когда найдете этого парня, сожгите его, ага? Сожгите.
Похоронная команда имела вид сорока коечной госпитальной палатки, стоящей в нескольких милях от линии фронта, и у здравомыслящего человека редко возникало желание войти туда. Литс, Аутвейт, Райан и армейский доктор стояли в промозглом помещении палатки среди мертвых, ряд за рядом в образцовом порядке ожидающих отправки, аккуратно уложенных в сосновые гробы. Было сделано все возможное, чтобы обстановка в этом месте стала терпимой, но все старания оказались тщетными, и запах, который застрял у Литса в ноздрях еще на линии фронта, был здесь навязчивым и осязаемым, хотя вообще-то к нему очень быстро привыкаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37