Уолтер Мосли
Красная смерть


Изи Роулинз Ц 2



Уолтер Мосли
Красная смерть

He было бы счастья, да несчастье помогло.
Припев старого блюза

Глава 1

Подметать я всегда начинал с верхнего этажа. Дом на Магнолия-стрит, между Девяносто первой улицей и сквером, примерно в миле от Уаттса, трехэтажный, оштукатуренный, покрашенный в розовый цвет, – на двенадцать квартир. И на этот месяц все сданы. Я только-только смел пыль в аккуратную кучку, как услышал, что подъехал Мофасс в своем новом «понтиаке». Я был уверен, это он: у его машины барахлила коробка передач, и визг ее слышался за квартал. Хлопнула дверца, и Мофасс громко поприветствовал миссис Трухильо, постоянно торчавшую у окна на первом этаже. Лучшей охранной системы против воров и вообразить невозможно.
Мофасс обычно собирает квартплату с должников во второй четверг каждого месяца, поэтому я и затеял уборку сегодня. Меня беспокоили две затянувшиеся в тугой узел проблемы: деньги и закон. Мофасс был единственным из моих знакомых, способный просветить меня на сей счет.
Не я один услышал, как подъехал «понтиак».
Щелкнула дверная ручка, и в приоткрывшейся двери одной из квартир показалось бледное, печальное, с желтоватыми глазами и блеклыми губами лицо Поинсеттиа Джексон, высокой молодой женщины.
– Привет, Изи, – грустно произнесла она. Голос ее был высок от природы, но чтобы разжалобить меня, она почти пищала.
Меня замутило. Сквозь открытую дверь в коридор, который я только вымел, просачивалось зловоние курений из ее молельни.
Я поздоровался и тут же отвернулся, будто собранный мусор нуждался в особом наблюдении.
– Я слышала, приехал Мофасс. А ты?..
– У меня свои дела.
Она распахнула дверь и оперлась о косяк изможденным телом.
– Мне нужно с ним поговорить, Изи. Знаешь, я так слаба, сил нет спуститься по лестнице. Может быть, ты попросишь его зайти ко мне?
– Он собирает плату с должников, Поинсеттиа. Если ты не заплатила ему, сиди себе и жди. Он скоро сам явится, чтобы поговорить с тобой.
– Но у меня нет денег.
– Вот и скажи ему это. – Мне хотелось поставить на этом точку и приняться за уборку на втором этаже.
– А ты не мог бы поговорить с ним, Изи? Объяснить, что я больна.
– Да знает он, что ты больна, Поинсеттиа. Достаточно взглянуть на тебя.
– Может быть, ты все-таки замолвишь за меня словечко, Изи?
Она улыбнулась мне. Еще совсем недавно эта улыбка сводила мужчин с ума. Но прекрасная кожа Поинсеттии увяла, и от нее несло тленом, как от старухи, несмотря на благовония и духи. Хотелось сбежать подальше, и как можно скорее.
– Конечно, я попрошу его. Но ты же знаешь, что он не состоит у меня в подчинении. Как раз наоборот.
– Спустись к нему сейчас, Изи, – взмолилась она. – Попроси отсрочки на месяц или два.
Она не платила ни цента вот уже четыре месяца, но мне как-то неловко было напоминать ей об этом.
– Лучше я поговорю с ним потом. Да он взбесится, если я вдруг остановлю его на лестнице.
– Нет, ступай к нему сейчас, пожалуйста. Я слышу, он уже направляется сюда. – Она судорожно вцепилась в ворот своего халата.
Я тоже слышал. Три мощных удара в дверь, затем громкое: «Рента!»
– Хорошо, я спущусь к нему, – согласился я, взглянув на мертвенно-бледные пальцы ее ног.
Я смел пыль в совок с длинной ручкой и стал спускаться на второй этаж, подметая по пути ступеньку за ступенькой, и только начал сгребать мусор в кучу, как появился Мофасс.
Наклонившись вперед, он хватался правой рукой за перила и подтягивался вверх по ступенькам, сопя и хрипя, как старый бульдог.
Мофасс и впрямь был похож на старого бульдога в своей коричневой тройке. Он был толст, но крепко сложен, с покатыми плечами и мощными руками. Кожа – темно-коричневая, но словно подсвеченная изнутри. Зажатая в зубах или промеж сильных пальцев, у него вечно торчала сигара.
– Мистер Роулинз, – обратился ко мне Мофасс. Он не упускал случая подчеркнуть свое уважительное отношение к любому человеку, с которым ему случалось разговаривать. Несмотря на то что я числился у него всего лишь уборщиком, он неизменно величал меня «мистер».
– Мофасс... – обратился в свою очередь к нему я. Он требовал, чтобы все обращались к нему только так – по имени. – Хотелось бы кое-что обсудить с вами после того, как я закончу уборку. Может, мы где-нибудь пообедаем вместе?
– Ничего не имею против, – сказал Мофасс, прикусил свою сигару и, ухватившись за перила, ведущие на третий этаж, принялся втаскивать себя наверх.
А я вернулся к уборке и своим тревожным мыслям.
На каждом этаже дома на Магнолия-стрит в конце холла было большое окно, глядевшее навстречу восходящему солнцу. Я обожал это место. Утреннее солнце согревало холодные бетонные стены здания и заполняло светом начало моего дня. Я приходил сюда независимо от того, была работа или нет. Обычно миссис Трухильо останавливала меня у дверей и осведомлялась: «Что-нибудь не в порядке с водопроводом, мистер Роулинз?» И я сочинял, будто Мофасс велел осмотреть крышу или что Лили Браун видела мышку несколько недель назад и нужно проверить мышеловки. Безотказнее всего действовало упоминание о грызунах или насекомых. Миссис Трухильо была женщина чувствительная и не могла даже допустить саму мысль о том, что эти твари будут копошиться у нее под ногами.
По утрам жильцы со второго этажа отправлялись на службу и меня никто не беспокоил. Я поднимался наверх и стоял себе у окна, глядя на улицу, когда час, а когда и дольше, следя за движением автомобилей и облаков. В те дни на улицах Лос-Анджелеса царила какая-то умиротворяющая атмосфера.
Но, похоже, этой идиллии пришел конец. Письмо из влиятельного правительственного учреждения оборвало мою безмятежную жизнь.
Все думали, что я обычный подсобный рабочий, а Мофасс собирает ренту для какой-то белой леди, живущей в центре города. На самом же деле мне принадлежали три дома. Дом на Магнолия-стрит – самый большой из них. Кроме того, у меня был маленький домик на Сто шестнадцатой улице, где я жил. Я сам присматривал за состоянием моих владений. И это мне нравилось, потому что наемные работники всегда отлынивают от работы и заламывают большую плату.
Я не только был домовладельцем, но и выполнял определенного рода поручения и, в свою очередь, мог надеяться, что мне отплатят добром за добро. Это был чисто деревенский способ делать бизнес. В то время почти каждый мой сосед был выходцем из сельской местности Южного Техаса или Луизианы.
Люди приходили ко мне, если у них случались крупные неприятности, а обращаться в полицию было не с руки.
Я находил сбежавших мужей, узнавал, кто вломился в магазин, помогал отыскать украденные деньги или незаконно зарегистрированную машину, отваживал от слишком бесшабашной компании чью-то дочь или наставлял сына, сбившегося с пути истинного, разрешал споры, грозящие привести к кровопролитию. Среди бедняков я слыл справедливым и твердым в своих убеждениях человеком. А если вспомнить, что в те времена девяносто девять процентов чернокожих были бедняками, то не придется сомневаться: слава моя росла не по дням, а по часам.
Я не состоял ни у кого на службе, и, хотя рента никогда не была стабильной, на еду и выпивку мне хватало.

* * *

– Что значит не сегодня? – прервал мои мысли зычный голос Мофасса, перемежаемый истерическими всхлипываниями Поинсеттии. – Слезами не заплатишь за квартиру, мисс Джексон!
– У меня нет денег! Нет денег, и вы знаете почему!
– Да, знаю, что нет денег, именно потому-то я и здесь. Пришел сказать неплательщикам: благотворительная компания прогорела.
– Я не могу заплатить вам, Мофасс. У меня ничего нет, я больна.
– Поймите меня. – Он чуть понизил голос. – Это моя работа. И заработок зависит от ренты, которую я собираю для миссис Дейвенпорт. Я приношу ей пачку денег, она их пересчитывает, а потом выделяет мою скромную долю. Если я приношу ей больше, я и получаю больше, а если меньше, то...
Мофасс не закончил фразу, потому что Поинсеттиа разрыдалась.
– Прекратите! – закричал Мофасс. – Дайте мне уйти!
– Но вы же обещали!
– Ничего я не обещал! Пропустите меня! – Он начал спускаться по ступенькам. – Я зайду в субботу, и если не получу денег, вам лучше исчезнуть! – прокричал он снизу.
– Иди к дьяволу! – в ответ завизжала Поинсеттиа. – Ты вонючий подонок! Я натравлю Вилли на твою черную задницу. Он все знает!
Мофасс, держась за перила, спустился вниз. Он невозмутимо шествовал среди проклятий и воплей. Интересно, слышал ли он их вообще?
– Негодяй! – прокричала Поинсеттиа.
– Вы готовы, мистер Роулинз? – спросил он меня.
– У меня остался первый этаж.
– Поганый сукин сын! – снова донеслось сверху.
– Я подожду вас в машине. Не спешите. – Мофасс взмахнул в воздухе своей сигарой, оставив мирный след голубого дыма.
Едва парадная дверь на первом этаже закрылась, Поинсеттиа перестала вопить и захлопнула свою дверь. Вновь воцарилась тишина. Солнце согревало бетонные этажи, жизнь была прекрасна, как всегда.
Но не для нас. Похоже, Поинсеттиа вот-вот окажется на улице, а мне придется любоваться утренним солнышком из-за тюремной решетки.

Глава 2

– Ваша машина здесь? – спросил Мофасс, когда я уселся рядом.
– Нет, я приехал на автобусе. – Убираться я всегда приезжал на автобусе, потому что мой «форд» был слишком шикарен для подсобного рабочего. – Ну, и куда бы нам заглянуть?
– Ведь это вы хотели поговорить со мной, мистер Роулинз.
– Что правда, то правда. Поехали-ка в мексиканский ресторан.
Он лихо развернул машину посредине улицы, и мы отправились в заведение Ребозо.
Мофасс хмурился и сосредоточенно сосал длинную черную сигару, а я смотрел в окно на Центральную авеню. Мелькали винные лавки, магазинчики одежды и даже ателье по ремонту телевизоров. На углу Центральной авеню и Девяносто девятой улицы группой сидели южане. Они оживленно болтали, ожидая, не подвернется ли какая-нибудь работенка. Такой уж у них был обычай: усаживаться где попало, пить вино из коричневых бумажных стаканчиков и играть в кости в ожидании, не понадобятся ли кому-нибудь их услуги. Иногда им везло, и они получали работу за два доллара. Тогда их дети могли рассчитывать на кусок мяса к ужину.
Наконец Мофасс привез меня в свой излюбленный мексиканский ресторан. Здесь подавали ломтики авокадо в соусе чили и наперченные кусочки мяса, завернутые в маисовые лепешки.
За все время пути мы не обмолвились ни словом. Остановившись у входа в ресторан, Мофасс вышел из машины и запер дверцу на ключ, а потом сделал то же самое с моей стороны. Он всегда сам запирал обе дверцы. Мофасс не доверял даже собственной матери. Пожалуй, именно поэтому из него получился отличный агент по недвижимости.
Мофасс устраивал меня тем, что приехал из Нового Орлеана, и, хотя мы говорили на одном языке, он не был близок с моими друзьями из Хьюстона, Галвестона и Лейк-Чарлза в Луизиане. А значит, я со своей тайной финансовой деятельностью был застрахован от каких-либо разоблачений.
Ресторан Ребозо представлял собой темную комнату с маленькой стойкой в глубине и с тремя отдельными кабинками по обеим сторонам. Возле стойки притулился автоматический проигрыватель, подсвеченный красным неоном, беспрерывно исторгавший рокот труб, вздохи аккордеонов и треньканье гитар. Если случалось, автомат молчал, Мофасс, входя, обязательно засовывал в него несколько монет и нажимал кнопки.
В первый раз я спросил его:
– Вам нравится такая музыка?
– Я ее не слышу. Просто приятно, когда вокруг легкий шум. Можно поговорить, не опасаясь посторонних ушей. – И он подмигнул, напомнив мне при этом сонную ящерицу-ядозуба.
Мофасс и я пристально смотрели друг на друга через стол. Между пальцами его левой руки, покоящейся на столе, торчала, как черная Пизанская башня, длинная сигара. Правую руку украшало золотое кольцо с ониксом, в центре которого сверкал крошечный бриллиантик.
Ох, как мне не хотелось обсуждать с Мофассом личные дела. Он собирал для меня квартирную плату, получал девять процентов и пятнадцать долларов за каждое выселение. На этом наши взаимоотношения заканчивались. И все же Мофасс был единственным человеком, с которым я мог посоветоваться.
– Сегодня получил письмо, – сказал я наконец.
Он взглянул на меня, терпеливо ожидая, что будет дальше, но я не мог продолжать. Я все еще был не готов. Мне казалось, что стоит упомянуть вслух о дурных новостях, как они сразу же станут реальностью.
– Что вы собираетесь делать с Поинсеттией? – спросил я для начала.
– Это вы о чем?
– Я говорю о квартирной плате.
– Дам ей под задницу, если не заплатит.
– Вы же знаете, она серьезно больна. После автомобильной катастрофы совсем зачахла.
– Я, что ли, должен платить за нее?
– Я готов платить за нее, Мофасс.
– Вот что, мистер Роулинз. Я собираю квартирную плату, и до тех пор, пока не вручу ее вам, она принадлежит мне. Если эта девушка проболтается другим жильцам, что я не беру с нее денег, те сразу же этим воспользуются.
– Она нездорова.
– У нее есть мать, сестра и этот парень Вилли, о котором она постоянно твердит. Пусть они за нее и заплатят. Мы занимаемся бизнесом, мистер Роулинз. Бизнес – жесткая вещь. Тверже алмаза.
– А если никто не станет за нее платить?
– Да вы через полгода забудете ее имя, мистер Роулинз. Будто и не было ее вовсе на свете.
Я не успел что-либо ответить, как к нам подошла юная мексиканка с густыми черными волосами и такими темными глазами, что, казалось, у них нет белков.
Она недоуменно взглянула на Мофасса, и я понял: девушка не говорит по-английски.
Он выставил два жирных пальца и сказал: «Пиво, чили, буррито», тщательно артикулируя каждый звук, чтобы она могла читать по движению его губ.
Девушка улыбнулась и исчезла.
Я вынул из нагрудного кармана письмо и протянул его Мофассу.
– Хотелось бы знать ваше мнение, – сказал я, пытаясь изобразить доверие, которого не ощущал.
Следя за непроницаемым лицом Мофасса, я припоминал, что было в этом письме.
"Реджинальд Арнольд Лоуренс,
инспектор налоговой инспекции.
14 июля 1953 года.
Мистеру Изекиелю Роулинзу.
Сэр, нам стало известно, что за период с августа 1945 года по сентябрь 1952 года вы стали владельцем по меньшей мере трех жилых помещений.
Нами проверены ваши налоговые платежи начиная с 1945 года, и, судя по ним, у вас не было сколько-нибудь значительных доходов. А значит, у вас не было и легальных возможностей для приобретения домов.
В связи с начатым нами расследованием по вышеизложенному факту вам надлежит явиться в налоговую инспекцию в течение семи дней после получения настоящего письма. Прошу иметь при себе налоговые квитанции за означенный период и подробный отчет о доходах".

* * *

При одной мысли о письме, у меня снова возникло чувство, будто кишечник мой наполняется ледяной водой. Солнечное тепло, которое я вобрал в себя в холле, бесследно исчезло.
– Они попали в самую точку, мистер Роулинз, – сказал Мофасс, кладя письмо на стол.
Опустив глаза, я увидел стоящую передо мной кружку пива. Ничего себе, подумал я, даже не заметил, когда официантка принесла ее.
– Ну что ж, если они смогут доказать, что вы утаили доходы, – неприятностей не оберетесь, – сказал Мофасс.
– Чепуха! Я просто внесу недоимки, и делу конец.
Мофасс решительно покачал головой, и у меня душа ушла в пятки.
– Видите ли, мистер Роулинз, власти требуют, чтобы вы представили им достоверную информацию. В противном случае они отправят вас прямехонько в федеральную тюрьму. И знаете, судья, недолго думая, назовет какую-нибудь круглую цифру – пятерку или десятку.
– Но ведь мое имя не значится даже в документах. Я создал так называемую фиктивную компанию. Джон Маккензи помог мне в этом. Официально эти здания принадлежат некоему Джейсону Вейлу.
Мофасс скривил рот и сказал:
– Налоговая инспекция в одну минуту установит, что эта компания фиктивна.
– Тогда я просто скажу им, что знать ничего не знаю.
– Да бросьте вы. – Мофасс откинулся на спинку стула и погрозил мне сигарой. – Незнание закона не может служить оправданием. Их это не заботит. Представьте себе: вы застали какого-то малого с вашей девушкой и сгоряча ухлопали его. Станете говорить, будто не знали, что убийство – преступление? Так или иначе, если вы пуститесь во все тяжкие, стараясь скрыть свои доходы, они смогут обвинить вас еще и в попытке обвести их вокруг пальца.
– Ведь речь идет не об убийстве. В моем деле все вполне поправимо, так почему же не дать мне возможность возместить недоплату.
– Не думайте, что вам удастся таким путем выйти сухим из воды, мистер Роулинз. Если они обнаружат какие-то ваши доходы и решат, что вы о них не заявили, то... – Мофасс многозначительно покачал головой.
Девушка вернулась с двумя огромными белыми блюдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23