Нет летописи, предания, сказки, где не фигурировал бы восставший из гроба мертвей, охочий до свежей человеческой крови. И тогда я спросил себя: Яков, почему они «плодятся» именно в этих краях? И может народ — простой, заметьте, народ, не власти предержащие, им-то как раз не привыкать! — врать из поколения в поколение. Режьте меня на куски, жарьте меня с постным маслом — не верю.
— И что же?
— А то. Есть, значит, этим байкам какое-то разумное объяснение! Обязательно есть! Будете слушать?
— За тем и приехал.
— Так вот… Тех, кого именуют вампирами, упырями, волколаками, вурдалаками и прочая, я — условно, разумеется, — делю на три большие группы. Забегая вперед, скажу, что реально, на мой взгляд, существует только одна. Но чтобы избежать путаницы, назову все три. Первая — мифические. Из преданий, сказок, легенд, готических романов, голливудских триллеров. Сказали и забыли. Вторая — так называемые энергетические. Здесь я не судья. Но верится, как писал классик, с трудом. Оставим их на совести господ экстрасенсов. И наконец, третья — люди, страдающие так называемыми гемозаболеваниями. Сиречь — болезнями крови. Как правило, наследственными. И опять же, как правило, сопряженными с различными психическими и сексуальными расстройствами. Ничего не приходит в голову?
— Садизм?
— И фетишизм тоже. Некоторым больным для получения сексуального удовлетворения достаточно самого вида крови. Вот и фетиш. Нередко сладострастные ощущения от вида собственной крови отмечаются еще в детстве, когда нанесение себе незначительных повреждений и вид свежей крови могут вызвать эрекцию. Имейте в виду, сами по себе эти расстройства могут развиться у людей, не страдающих гемозаболеваниями. И все же довольно часто два недуга взаимосвязаны. Это и есть тот самый случай.
— И что такое эти гемо?..
— Буду краток. В крови некоторых людей отсутствует или присутствует в недостаточном количестве фермент, необходимый для выработки гемоглобина. Тогда-то и развивается недуг. Ангидратическая эктодермальная дисплазия. ее называют «порфирией», «порфиновой болезнью»
«болезнью Дракулы». Суть одна: защищаясь, организм пытается возместить недостающее — отсюда тяга к крови. Не обязательно, кстати, человеческой. Вполне достаточно бывает крови животных — и человек совершенно вроде неожиданно и случайно идет работать на мясокомбинат, бойню или страстно увлекается охотой. Знакомы, наверное, с этой традицией — пития крови убитого зверя? И что же? А ничего! Может жить долго и счастливо, умереть в собственной постели, не подозревая даже о том, что всю жизнь страдал редким недугом. Кстати, стакан свежей крови может взбодрить, вызвать состояние сродни опьянению даже у здорового человека. Он, между прочим, может постепенно привыкнуть и… заболеть. Организм просто разучится производить гемоглобин самостоятельно. Такие случаи, увы, известны.
— Боже правый, я ведь охотник!
— Ну, драматизировать не стоит. Однако не слишком увлекайтесь традициями. Кстати, еще одно любопытное обстоятельство. Замечено, что «неблагополучные» дети рождаются с острым дефицитом гемоглобина. Потом питание, воспитание — вернее, их отсутствие, — среда… Похоже на «вашего», не правда ли?
— Очень похоже. Мать сбежала из дому с каким-то проходимцем, прижила хлопчика, а лет четырех от роду где-то в Сибири его «потеряла». А дальше — по спирали, как водится. Бродяжничал, воровал, сидел, снова бродяжничал. И — на тебе! — на сорок первом году потянуло на родину. Бабка умерла, дом два года стоял заколоченный, Как узнал? От кого? Бес шепнул, не иначе.
— А ребенок?
— Такой же бродяжка. Пристал, на свою беду, к Грачу на вокзале в Харькове. Тот вроде сжалился. Одел его, кормил, люди в Путиле думали — сын. Сейчас говорит — не помню, затмение нашло. Ничего не помнит. И — самое странное! — похоже на правду. Он ведь в отделение сам пришел. Можно сказать, с повинной. Там сначала не поверили, думали — напился до чертиков. А потом…
— Охотно верю. Приступ. Вероятно, на фоне алкогольного опьянения или… День, кстати, был солнечный? Тот день, я имею в виду.
— Солнечный? Думаю, да. Погода давно стоит добрая.
— Она-то и могла спровоцировать. Помните, Богдан, в сказках вампиры оживают ночами, а дневного света боятся наравне с распятием и осиновым колом. Это ведь тоже неспроста. Гемоглобин, кроме прочих, имеет еще одно полезное свойство — предохраняет от ультрафиолета. Солнечные лучи, как известно, в больших дозах смертельно опасны. Но и в малых, тех, что несет в себе обычный солнечный день, представьте, — тоже! Те, у кого гемоглобин в норме, этого не замечают. И правильно делают. Но для страдающих порфирией — это проблема. Да что там проблема… Беда. Трагедия. В зависимости от стадии и интенсивности протекания болезни солнечный свет может стать для них невыносим. Вызвать истерику, психоз, помутнение сознания. Вот вам и «принцы ночи».
— А все прочее в таком случае что же? Когти, клыки…
— Бледная кожа с зеленоватым оттенком. «Могильный холод» — пониженная температура тела, проще говоря. Глаза, светящиеся во тьме. Справедливо. «Могильные» или «трупные» пятна на теле здорового человека. Имеет место быть!
— Но… отчего?
— Чем вызвано, хотите спросить? Что именно? Бледность — пониженным содержанием гемоглобина. Низкая температура — тем же. Науке известно к тому же такое явление, как «erythopoietic», оно стимулирует тело производить избыток protoporhyria, который становится причиной красноты глаз и кожи. Кожа к тому же постоянно трескается и обильно кровоточит, случается, что нижняя губа вдруг приобретает фиолетовый оттенок, это явление называют «morhea». Клыки и когти, разумеется, сильное преувеличение. Течение болезни может быть разным. Самые острые формы и длительность заболевания влекут за собой серьезные мутации.Разве острые зубы и когти не отличают семейство кровососущих? А свечение? Привычка к ночному образу жизни и частое употребление крови провоцируют активное выделение Фосфора. Только и всего. Кстати, вы забыли упомянуть пресловутое бессмертие. На самом деле — анабиоз. Каталепсия, ^ли простая спячка. Жизненные процессы временно прекращаются или существенно замедляются. Внешние проявления жизнедеятельности отсутствуют. Распространенное явление в природе, между прочим, описано еще Левенгуком. Правда, на примере низших — микроорганизмы, бактерии. Теплокровные, впрочем, тоже. Самый известный пример — медведи. И… люди, страдающие порфирией. Возможность с точностью констатировать полное прекращение жизнедеятельности организма, сирень — смерть, появилась относительно недавно. Оттого и гуляют по миру жуткие байки про оживших мертвецов. Трагическая история погребения Николая Васильевича Гоголя и последующего перезахоронения, думаю, из этой печальной серии. Помните, наверное? Труп оказался перевернутым в гробу, руки покойного были покрыты ссадинами, будто он отчаянно пытался выбраться из могилы.
— Что же, и Гоголь был болен?
— Сие неведомо. И, думаю, уже никогда… Хотя вряд ли кто станет отрицать, что некоторое психическое расстройство у Николая Васильевича наблюдалось. На этом, кстати, я и хотел бы закончить. На расстройствах психики у людей, страдающих профирией. В них зачастую и кроется корень страшных бед. Оставим за скобками счастливых мясников на бойне, охотников, сотрудников станций переливания крови — да-да, мне известны и такие примеры. Им повезло. А всем прочим? На каком-то этапе человек начинает осознавать, что он не такой, как все, и, как правило, пытается это скрыть. Болезнь прогрессирует, обостряется — и психика не выдерживает. Что происходит дальше? Я не психиатр. Но ужасных примеров могу привести множество. Впрочем, вы, пан полковник, если покопаетесь в памяти, думаю, тоже. Да и к чему — память? Вот он, Степан Грач, собственной персоной. Судебная экспертиза скорее всего признает его вменяемым. И будет права. Но если вы рискнете настоять на углубленном исследовании крови вашего «вампира», думаю, получите достойное подтверждение моим словам. Только в судьбе несчастного это ничего не изменит.
— Почему?
— Потому что ученые, а вслед за ними законодатели никак не придут к единому мнению относительно этого заболевания. Вплоть до элементарного — психический это или физиологический? И вообще, недуг — или порок? Вот коллизия. Потому, знакомя студентов с моей теорией, я говорю всего лишь о гипотезе… — Я помню, Яков Моисеевич. И последнее, если позволите…
— Позволю. Вы ведь ехали за этим из самого «карпатского пекла». Шучу, разумеется.
— А я как раз по этому поводу. Вы сказали, что в наших краях это как-то особенно проявляется. Почему именно в наших?
— Ну, во-первых, не только в наших. Вампиры, если опять же верить преданиям, активно плодятся в глухих, труднодоступных местах. Чаще горных. Заброшенные деревушки в Ирландии, к примеру, тоже имеют некоторый опыт по этой части. Шотландия. И Карпаты, конечно. Наши, румынские, венгерские. Потом — Черногория, Хорватия, Сербия… В чем тут дело?
— Да, в чем?
— Сейчас отвечу. Но прежде скажите, название болезни — порфинова, порфирия — не вызывает у вас никаких ассоциаций?
— Ассоциаций?.. Нет. Не вызывает.
— А слово «порфир»?
— Ну, это что-то царское. Порфироносная особа. Так, по-моему…
— Именно так. Болезнь, видите ли, довольно часто поражает порфироносных особ. На этот счет, кстати, имеются довольно серьезные исследования. Одна из самых известных ее разновидностей — гемофилия — вообще изучена неплохо. Проблема в другом. Никто до сих пор не решился напрямую связать «царскую» болезнь с так называемым вампиризмом. Цари, дескать, не могут быть вампирами, а вампиры — царями. Тут вообще вопрос тонкий. Не столько политический, сколько, пожалуй, теософский. Царь, король, император — помазанник Божий, Его избранник. А вампир — порождение сатаны. Улавливаете разницу?
— Разницу улавливаю. А вот связи, честно говоря, нет. Цари и горцы? Что между ними общего?
— А если подумать? Подумать, пан полковник! Замкнуты" кланы. Замкнутые пространства. Отсутствие свежей крови.
— Инцест?
— Разумеется. Длительный, из поколения в поколение на протяжении столетий. Получалось, знаете ли, почти по господину Ульянову-Ленину, только немножко наоборот «Верхи не хотели» пустить в свои жилы свежую кровь, «низы не могли». Не было в глухомани свежей крови…
Крови и вправду не было поначалу.
Она обильно пролилась потом.
Однако эта мысль пришла в голову Богдана значительно позже.
Вечер плавно растворялся в наступающей ночи.
Львовский поезд лениво швартовался у сонного перрона в Черновцах.
Сувенир из преисподней
— Shit!
Джилл Норман происходила из добропорядочной британской семьи.
В то же время она была вполне современной особой, а значит, вкусила изрядную порцию настоящего американского кинематографа и потому ругалась совершенно по-американски.
Даже застигнутая врасплох.
Тонкий сухой стебелек легко коснулся ее загорелой щеки.
Почти ласково.
Однако неожиданно.
— Я, кажется, снова испугал вас, мисс?
— Снова? Вчера вы едва не отправили всех на тот свет Теперь по крайней мере я хорошо представляю, как можно умереть от разрыва сердца.
Такое случается?
— Будьте уверены. И едва не произошло на ваших глазах. Причем по вашей вине.
— Я помню, можете не сомневаться. И обречен, похоже приносить извинения до конца дней. Вы третья, кто сегодня утром напомнил мне о вчерашнем инциденте.
— Вы думаете, такое легко забыть?
— Не думаю. Вернее, не знаю. Но готов поверить вам на слово. И еще раз извиниться. Только поймите и вы тоже… Кто бы мог подумать: начало третьего тысячелетия, сердце Европы — и такой мистический ужас…
— А местность? А предания? А разговор, в конце концов? И потом, мы так давно возимся на развалинах его замка…
— Да-да, понимаю. И повторяю: виноват. В конце концов, я ведь искал вашу экспедицию, знал, чем она занимается… Следовало предположить, что люди, всерьез занятые личностью вампира, некоторым образом… м-м-м… подвержены… Короче, хорошо еще, что никто не удосужился пустить в меня пулю…
— Тогда уж серебряную. И кстати, во избежание других инцидентов воздержитесь от подобных сентенций в присутствии доктора Эрхарда.
— Я сказал что-то неподобающее?
— На мой взгляд, ничего такого. Но профессор не терпит, когда Влада Дракулу называют вампиром и вообще переводят разговор в мистическую плоскость.
— Вчера, однако…
— Вы просто застали всех врасплох.
— Да, понимаю. И все же замечу, он был испуган ничуть не меньше всех прочих. Вас, к примеру.
— От неожиданности, повторяю.
— Ну, допустим. А вы?
— Что — я?
— Тоже от неожиданности?
— Послушайте, вы действительно журналист?
— А кто же я, по-вашему?
— Ну, не знаю. Сейчас столько чокнутых, помешанных на всякой мистике.
— Вот вы о ком! Нет, я не из них. И кстати, раз уж мы заговорили о предмете… Я вклинился в тот злополучный вчерашний разговор на самом интересном месте. Для меня, по крайней мере. Вы говорили о какой-то местной легенде Что-то про женщину… жену Дракулы. Верно? Что с ней случилось?
— Не жену, возлюбленную. Здесь, в своем любимом замке, Влад поселил какую-то молодую женщину. Окружающие относились к ней как к госпоже. Потом наступили трудные времена, турки осадили крепость, стало ясно, что поражения не избежать. Влад бежал, воспользовавшись, по всей видимости, подземным ходом. А женщина осталась.
— Ну, разумеется. Бесстрашному рыцарю любовница стала помехой. Что, однако, мешало хотя бы вывести ее из крепости той же дорогой, по которой улепетывал сам? Мог ведь представить, что ожидало молодую женщину, попади она в руки разъяренных турок!
— Мог. Она, надо думать, тоже могла. И не стала дожидаться — выбросилась вон с той башни… Видите, из всех крепостных сооружений, лучше всего сохранились руины.
— Вижу. Белые. Как кости.
— Странная ассоциация. Но, правда, похоже. Словом, оттуда бедная женщина сорвалась прямо в реку, которую местные крестьяне зовут с той поры «рекой принцессы». На картах это Арджеш.
— А дети?
— Что, простите?
— Я подумал, возможно, у этой «принцессы» были от Дракулы дети? Что стало с ними?
— Дети? Нет, про детей, по-моему, ничего не известно. Возможно, доктор Эрхард…
Джилл Норман в некотором замешательстве огляделась по сторонам, взглядом разыскивая доктора Эрхарда.
И произошло чудо.
Немедленно, словно только того и ждал, он отозвался.
Но каким образом!
Оглушительный вопль Рихарда Эрхарда вспорол прохладную тишину раннего утра. И спросонок, эхо подхватило его, продернуло в узкие коридоры ущелий, покатило по зеленым отрогам, забросило в поднебесье, к далеким синим вершинам. Одно только слово выкрикивал профессор Эрхард. Но повторял его бесконечно.
— Нашел! — было это слово — Нашел! Нашел! Нашел!..
Загадочная находка, похоже, вызвала у профессора легкое помешательство.
Но — Боже правый! — стоило только разобраться в происшедшем по-настоящему, стало ясно — повод был.
Более чем убедительный.
И невероятный одновременно.
«Жаворонок» от природы, доктор Эрхард неизменно приступал к работе после завтрака, который заканчивал в строго определенное время. В семь часов тридцать минут утра.
Работа — будь то написание научного труда, популярной статьи, разбор вручную очередного каменного завала, монотонное копание в пыли или что иное — начиналась, таким образом, неукоснительно в половине восьмого.
Невзирая на время года, погодные условия и прочие малосущественные обстоятельства.
Так было и сегодня.
Однако заняться собственно работой, а вернее, сделать то, что запланировано было накануне, Рихару Эрхарду не пришлось.
Или почти не пришлось.
Прошло всего минут сорок с того момента, как облаченный в обычную «полевую» форму — грубый бесформенный комбинезон со множеством карманов и карманчиков и высокие ботинки на шнуровке, — источая аромат первой чашки кофе и первой же с наслаждением закуренной сигареты, доктор Эрхард спустился по шаткой, сколоченной на скорую руку лестнице, ведущей в подземелье замка. Вернее, к одному из узких лазов, который, по мнению Эрхарда, должен был непременно туда привести.
Прошло еще минут тридцать, в течение которых лагерь мирно существовал, согласно вполне сложившейся традиции.
Потом…
Потом творилось нечто невообразимое.
Прошло около часа — и люди несколько успокоились.
Сознание безраздельно было захвачено небольшим шарообразным предметом, что покоился торжественно и чинно на металлическом лотке странного прибора, отдаленно напоминающего электронные весы.
Предмет этот был человеческим черепом, довольно крупным и даже на первый взгляд великолепно сохранившимся.
Зрелище было впечатляющим.
И завораживающим.
Последнее относилось в большей степени к монитору странного прибора, маленькому и тусклому в ярких лучах радостного солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
— И что же?
— А то. Есть, значит, этим байкам какое-то разумное объяснение! Обязательно есть! Будете слушать?
— За тем и приехал.
— Так вот… Тех, кого именуют вампирами, упырями, волколаками, вурдалаками и прочая, я — условно, разумеется, — делю на три большие группы. Забегая вперед, скажу, что реально, на мой взгляд, существует только одна. Но чтобы избежать путаницы, назову все три. Первая — мифические. Из преданий, сказок, легенд, готических романов, голливудских триллеров. Сказали и забыли. Вторая — так называемые энергетические. Здесь я не судья. Но верится, как писал классик, с трудом. Оставим их на совести господ экстрасенсов. И наконец, третья — люди, страдающие так называемыми гемозаболеваниями. Сиречь — болезнями крови. Как правило, наследственными. И опять же, как правило, сопряженными с различными психическими и сексуальными расстройствами. Ничего не приходит в голову?
— Садизм?
— И фетишизм тоже. Некоторым больным для получения сексуального удовлетворения достаточно самого вида крови. Вот и фетиш. Нередко сладострастные ощущения от вида собственной крови отмечаются еще в детстве, когда нанесение себе незначительных повреждений и вид свежей крови могут вызвать эрекцию. Имейте в виду, сами по себе эти расстройства могут развиться у людей, не страдающих гемозаболеваниями. И все же довольно часто два недуга взаимосвязаны. Это и есть тот самый случай.
— И что такое эти гемо?..
— Буду краток. В крови некоторых людей отсутствует или присутствует в недостаточном количестве фермент, необходимый для выработки гемоглобина. Тогда-то и развивается недуг. Ангидратическая эктодермальная дисплазия. ее называют «порфирией», «порфиновой болезнью»
«болезнью Дракулы». Суть одна: защищаясь, организм пытается возместить недостающее — отсюда тяга к крови. Не обязательно, кстати, человеческой. Вполне достаточно бывает крови животных — и человек совершенно вроде неожиданно и случайно идет работать на мясокомбинат, бойню или страстно увлекается охотой. Знакомы, наверное, с этой традицией — пития крови убитого зверя? И что же? А ничего! Может жить долго и счастливо, умереть в собственной постели, не подозревая даже о том, что всю жизнь страдал редким недугом. Кстати, стакан свежей крови может взбодрить, вызвать состояние сродни опьянению даже у здорового человека. Он, между прочим, может постепенно привыкнуть и… заболеть. Организм просто разучится производить гемоглобин самостоятельно. Такие случаи, увы, известны.
— Боже правый, я ведь охотник!
— Ну, драматизировать не стоит. Однако не слишком увлекайтесь традициями. Кстати, еще одно любопытное обстоятельство. Замечено, что «неблагополучные» дети рождаются с острым дефицитом гемоглобина. Потом питание, воспитание — вернее, их отсутствие, — среда… Похоже на «вашего», не правда ли?
— Очень похоже. Мать сбежала из дому с каким-то проходимцем, прижила хлопчика, а лет четырех от роду где-то в Сибири его «потеряла». А дальше — по спирали, как водится. Бродяжничал, воровал, сидел, снова бродяжничал. И — на тебе! — на сорок первом году потянуло на родину. Бабка умерла, дом два года стоял заколоченный, Как узнал? От кого? Бес шепнул, не иначе.
— А ребенок?
— Такой же бродяжка. Пристал, на свою беду, к Грачу на вокзале в Харькове. Тот вроде сжалился. Одел его, кормил, люди в Путиле думали — сын. Сейчас говорит — не помню, затмение нашло. Ничего не помнит. И — самое странное! — похоже на правду. Он ведь в отделение сам пришел. Можно сказать, с повинной. Там сначала не поверили, думали — напился до чертиков. А потом…
— Охотно верю. Приступ. Вероятно, на фоне алкогольного опьянения или… День, кстати, был солнечный? Тот день, я имею в виду.
— Солнечный? Думаю, да. Погода давно стоит добрая.
— Она-то и могла спровоцировать. Помните, Богдан, в сказках вампиры оживают ночами, а дневного света боятся наравне с распятием и осиновым колом. Это ведь тоже неспроста. Гемоглобин, кроме прочих, имеет еще одно полезное свойство — предохраняет от ультрафиолета. Солнечные лучи, как известно, в больших дозах смертельно опасны. Но и в малых, тех, что несет в себе обычный солнечный день, представьте, — тоже! Те, у кого гемоглобин в норме, этого не замечают. И правильно делают. Но для страдающих порфирией — это проблема. Да что там проблема… Беда. Трагедия. В зависимости от стадии и интенсивности протекания болезни солнечный свет может стать для них невыносим. Вызвать истерику, психоз, помутнение сознания. Вот вам и «принцы ночи».
— А все прочее в таком случае что же? Когти, клыки…
— Бледная кожа с зеленоватым оттенком. «Могильный холод» — пониженная температура тела, проще говоря. Глаза, светящиеся во тьме. Справедливо. «Могильные» или «трупные» пятна на теле здорового человека. Имеет место быть!
— Но… отчего?
— Чем вызвано, хотите спросить? Что именно? Бледность — пониженным содержанием гемоглобина. Низкая температура — тем же. Науке известно к тому же такое явление, как «erythopoietic», оно стимулирует тело производить избыток protoporhyria, который становится причиной красноты глаз и кожи. Кожа к тому же постоянно трескается и обильно кровоточит, случается, что нижняя губа вдруг приобретает фиолетовый оттенок, это явление называют «morhea». Клыки и когти, разумеется, сильное преувеличение. Течение болезни может быть разным. Самые острые формы и длительность заболевания влекут за собой серьезные мутации.Разве острые зубы и когти не отличают семейство кровососущих? А свечение? Привычка к ночному образу жизни и частое употребление крови провоцируют активное выделение Фосфора. Только и всего. Кстати, вы забыли упомянуть пресловутое бессмертие. На самом деле — анабиоз. Каталепсия, ^ли простая спячка. Жизненные процессы временно прекращаются или существенно замедляются. Внешние проявления жизнедеятельности отсутствуют. Распространенное явление в природе, между прочим, описано еще Левенгуком. Правда, на примере низших — микроорганизмы, бактерии. Теплокровные, впрочем, тоже. Самый известный пример — медведи. И… люди, страдающие порфирией. Возможность с точностью констатировать полное прекращение жизнедеятельности организма, сирень — смерть, появилась относительно недавно. Оттого и гуляют по миру жуткие байки про оживших мертвецов. Трагическая история погребения Николая Васильевича Гоголя и последующего перезахоронения, думаю, из этой печальной серии. Помните, наверное? Труп оказался перевернутым в гробу, руки покойного были покрыты ссадинами, будто он отчаянно пытался выбраться из могилы.
— Что же, и Гоголь был болен?
— Сие неведомо. И, думаю, уже никогда… Хотя вряд ли кто станет отрицать, что некоторое психическое расстройство у Николая Васильевича наблюдалось. На этом, кстати, я и хотел бы закончить. На расстройствах психики у людей, страдающих профирией. В них зачастую и кроется корень страшных бед. Оставим за скобками счастливых мясников на бойне, охотников, сотрудников станций переливания крови — да-да, мне известны и такие примеры. Им повезло. А всем прочим? На каком-то этапе человек начинает осознавать, что он не такой, как все, и, как правило, пытается это скрыть. Болезнь прогрессирует, обостряется — и психика не выдерживает. Что происходит дальше? Я не психиатр. Но ужасных примеров могу привести множество. Впрочем, вы, пан полковник, если покопаетесь в памяти, думаю, тоже. Да и к чему — память? Вот он, Степан Грач, собственной персоной. Судебная экспертиза скорее всего признает его вменяемым. И будет права. Но если вы рискнете настоять на углубленном исследовании крови вашего «вампира», думаю, получите достойное подтверждение моим словам. Только в судьбе несчастного это ничего не изменит.
— Почему?
— Потому что ученые, а вслед за ними законодатели никак не придут к единому мнению относительно этого заболевания. Вплоть до элементарного — психический это или физиологический? И вообще, недуг — или порок? Вот коллизия. Потому, знакомя студентов с моей теорией, я говорю всего лишь о гипотезе… — Я помню, Яков Моисеевич. И последнее, если позволите…
— Позволю. Вы ведь ехали за этим из самого «карпатского пекла». Шучу, разумеется.
— А я как раз по этому поводу. Вы сказали, что в наших краях это как-то особенно проявляется. Почему именно в наших?
— Ну, во-первых, не только в наших. Вампиры, если опять же верить преданиям, активно плодятся в глухих, труднодоступных местах. Чаще горных. Заброшенные деревушки в Ирландии, к примеру, тоже имеют некоторый опыт по этой части. Шотландия. И Карпаты, конечно. Наши, румынские, венгерские. Потом — Черногория, Хорватия, Сербия… В чем тут дело?
— Да, в чем?
— Сейчас отвечу. Но прежде скажите, название болезни — порфинова, порфирия — не вызывает у вас никаких ассоциаций?
— Ассоциаций?.. Нет. Не вызывает.
— А слово «порфир»?
— Ну, это что-то царское. Порфироносная особа. Так, по-моему…
— Именно так. Болезнь, видите ли, довольно часто поражает порфироносных особ. На этот счет, кстати, имеются довольно серьезные исследования. Одна из самых известных ее разновидностей — гемофилия — вообще изучена неплохо. Проблема в другом. Никто до сих пор не решился напрямую связать «царскую» болезнь с так называемым вампиризмом. Цари, дескать, не могут быть вампирами, а вампиры — царями. Тут вообще вопрос тонкий. Не столько политический, сколько, пожалуй, теософский. Царь, король, император — помазанник Божий, Его избранник. А вампир — порождение сатаны. Улавливаете разницу?
— Разницу улавливаю. А вот связи, честно говоря, нет. Цари и горцы? Что между ними общего?
— А если подумать? Подумать, пан полковник! Замкнуты" кланы. Замкнутые пространства. Отсутствие свежей крови.
— Инцест?
— Разумеется. Длительный, из поколения в поколение на протяжении столетий. Получалось, знаете ли, почти по господину Ульянову-Ленину, только немножко наоборот «Верхи не хотели» пустить в свои жилы свежую кровь, «низы не могли». Не было в глухомани свежей крови…
Крови и вправду не было поначалу.
Она обильно пролилась потом.
Однако эта мысль пришла в голову Богдана значительно позже.
Вечер плавно растворялся в наступающей ночи.
Львовский поезд лениво швартовался у сонного перрона в Черновцах.
Сувенир из преисподней
— Shit!
Джилл Норман происходила из добропорядочной британской семьи.
В то же время она была вполне современной особой, а значит, вкусила изрядную порцию настоящего американского кинематографа и потому ругалась совершенно по-американски.
Даже застигнутая врасплох.
Тонкий сухой стебелек легко коснулся ее загорелой щеки.
Почти ласково.
Однако неожиданно.
— Я, кажется, снова испугал вас, мисс?
— Снова? Вчера вы едва не отправили всех на тот свет Теперь по крайней мере я хорошо представляю, как можно умереть от разрыва сердца.
Такое случается?
— Будьте уверены. И едва не произошло на ваших глазах. Причем по вашей вине.
— Я помню, можете не сомневаться. И обречен, похоже приносить извинения до конца дней. Вы третья, кто сегодня утром напомнил мне о вчерашнем инциденте.
— Вы думаете, такое легко забыть?
— Не думаю. Вернее, не знаю. Но готов поверить вам на слово. И еще раз извиниться. Только поймите и вы тоже… Кто бы мог подумать: начало третьего тысячелетия, сердце Европы — и такой мистический ужас…
— А местность? А предания? А разговор, в конце концов? И потом, мы так давно возимся на развалинах его замка…
— Да-да, понимаю. И повторяю: виноват. В конце концов, я ведь искал вашу экспедицию, знал, чем она занимается… Следовало предположить, что люди, всерьез занятые личностью вампира, некоторым образом… м-м-м… подвержены… Короче, хорошо еще, что никто не удосужился пустить в меня пулю…
— Тогда уж серебряную. И кстати, во избежание других инцидентов воздержитесь от подобных сентенций в присутствии доктора Эрхарда.
— Я сказал что-то неподобающее?
— На мой взгляд, ничего такого. Но профессор не терпит, когда Влада Дракулу называют вампиром и вообще переводят разговор в мистическую плоскость.
— Вчера, однако…
— Вы просто застали всех врасплох.
— Да, понимаю. И все же замечу, он был испуган ничуть не меньше всех прочих. Вас, к примеру.
— От неожиданности, повторяю.
— Ну, допустим. А вы?
— Что — я?
— Тоже от неожиданности?
— Послушайте, вы действительно журналист?
— А кто же я, по-вашему?
— Ну, не знаю. Сейчас столько чокнутых, помешанных на всякой мистике.
— Вот вы о ком! Нет, я не из них. И кстати, раз уж мы заговорили о предмете… Я вклинился в тот злополучный вчерашний разговор на самом интересном месте. Для меня, по крайней мере. Вы говорили о какой-то местной легенде Что-то про женщину… жену Дракулы. Верно? Что с ней случилось?
— Не жену, возлюбленную. Здесь, в своем любимом замке, Влад поселил какую-то молодую женщину. Окружающие относились к ней как к госпоже. Потом наступили трудные времена, турки осадили крепость, стало ясно, что поражения не избежать. Влад бежал, воспользовавшись, по всей видимости, подземным ходом. А женщина осталась.
— Ну, разумеется. Бесстрашному рыцарю любовница стала помехой. Что, однако, мешало хотя бы вывести ее из крепости той же дорогой, по которой улепетывал сам? Мог ведь представить, что ожидало молодую женщину, попади она в руки разъяренных турок!
— Мог. Она, надо думать, тоже могла. И не стала дожидаться — выбросилась вон с той башни… Видите, из всех крепостных сооружений, лучше всего сохранились руины.
— Вижу. Белые. Как кости.
— Странная ассоциация. Но, правда, похоже. Словом, оттуда бедная женщина сорвалась прямо в реку, которую местные крестьяне зовут с той поры «рекой принцессы». На картах это Арджеш.
— А дети?
— Что, простите?
— Я подумал, возможно, у этой «принцессы» были от Дракулы дети? Что стало с ними?
— Дети? Нет, про детей, по-моему, ничего не известно. Возможно, доктор Эрхард…
Джилл Норман в некотором замешательстве огляделась по сторонам, взглядом разыскивая доктора Эрхарда.
И произошло чудо.
Немедленно, словно только того и ждал, он отозвался.
Но каким образом!
Оглушительный вопль Рихарда Эрхарда вспорол прохладную тишину раннего утра. И спросонок, эхо подхватило его, продернуло в узкие коридоры ущелий, покатило по зеленым отрогам, забросило в поднебесье, к далеким синим вершинам. Одно только слово выкрикивал профессор Эрхард. Но повторял его бесконечно.
— Нашел! — было это слово — Нашел! Нашел! Нашел!..
Загадочная находка, похоже, вызвала у профессора легкое помешательство.
Но — Боже правый! — стоило только разобраться в происшедшем по-настоящему, стало ясно — повод был.
Более чем убедительный.
И невероятный одновременно.
«Жаворонок» от природы, доктор Эрхард неизменно приступал к работе после завтрака, который заканчивал в строго определенное время. В семь часов тридцать минут утра.
Работа — будь то написание научного труда, популярной статьи, разбор вручную очередного каменного завала, монотонное копание в пыли или что иное — начиналась, таким образом, неукоснительно в половине восьмого.
Невзирая на время года, погодные условия и прочие малосущественные обстоятельства.
Так было и сегодня.
Однако заняться собственно работой, а вернее, сделать то, что запланировано было накануне, Рихару Эрхарду не пришлось.
Или почти не пришлось.
Прошло всего минут сорок с того момента, как облаченный в обычную «полевую» форму — грубый бесформенный комбинезон со множеством карманов и карманчиков и высокие ботинки на шнуровке, — источая аромат первой чашки кофе и первой же с наслаждением закуренной сигареты, доктор Эрхард спустился по шаткой, сколоченной на скорую руку лестнице, ведущей в подземелье замка. Вернее, к одному из узких лазов, который, по мнению Эрхарда, должен был непременно туда привести.
Прошло еще минут тридцать, в течение которых лагерь мирно существовал, согласно вполне сложившейся традиции.
Потом…
Потом творилось нечто невообразимое.
Прошло около часа — и люди несколько успокоились.
Сознание безраздельно было захвачено небольшим шарообразным предметом, что покоился торжественно и чинно на металлическом лотке странного прибора, отдаленно напоминающего электронные весы.
Предмет этот был человеческим черепом, довольно крупным и даже на первый взгляд великолепно сохранившимся.
Зрелище было впечатляющим.
И завораживающим.
Последнее относилось в большей степени к монитору странного прибора, маленькому и тусклому в ярких лучах радостного солнца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42