От нее может быть хоть какой-то прок. — Не дождавшись ответа, он вновь обратился к Хэтер. — Твой муж говорит, что ты умеешь стрелять?
— Да, — ответила она. — Умею.
Эль-Калаам фыркнул.
— И во что же ты стреляешь? В бумажную мишень? В уток на пруду? Или ты предпочитаешь убивать кроликов? О да, я вижу по твоим глазам, что последняя догадка правильна, — заявил он торжествующе. — Теперь я верю, что ты умеешь обращаться с оружием. — Внезапно он с отвращением оттолкнул от себя блюдо. — Иди накорми Риту. Когда закончишь, можешь дать мужу сваренный тобой суп. — Он поднялся. — Если, конечно, его не стошнит.
Он пересек комнату и, остановившись возле телефона, набрал номер.
— Премьер-министра, — проговорил он в трубку. — Скоро уже три часа утра, господин пират. Что ты можешь предъявить нам на данный момент? — Несколько мгновений он слушал, затем его лицо потемнело, — Плевать я хотел на твои проблемы. Мне нет дела, трудно или легко это выполнить. Наши палестинские братья должны быть выпущены на свободу до шести вечера.
— Если же нет...? Ты помнишь об одном своем друге по имени Бок? Ну, конечно, помнишь. С чего бы ты иначе послал сюда дочь? Ваша дружба ведь началась данным давно. Еще в Европе, не так ли? Мы знаем все о вас. Ты ведь не доверил бы девчонку больше никому. — Его голос стал хриплым от ярости. — Так вот, полагаю, у тебя есть фотография старика Бока, пират разыщи ее. Если наших братьев не освободят к шести часам, тебе понадобится фотография, чтобы узнать его.
Швырнув трубку, он повернулся к Малагезу.
— Он думает, что нам не удастся ничего добиться от него. Однако он ошибается. — Он сжал кулак. — Эти проклятые евреи — нелюди. — Он перевел дух. — Ладно. Им нужен урок. Малагез, иди за Боком. Фесси, тебе известно, что нам нужно. — Он остановился и резко поднял Хэтер на ноги. — Пошли.
— Куда мы идем?
Не получив ответа на свой вопрос, она растерянно шагала, увлекаемая Эль-Калаамом, вдоль по коридору и, миновав ванную с зияющим входом, очутилась в комнате, располагавшейся в дальнем крыле виллы. Прежде это была спальня Бока, однако теперь усилиями террористов она превратилась в нечто иное.
Все окна были заколочены изнутри и забаррикадированы огромной кроватью, так что свет снаружи совершенно не попадал в помещение. В комнате был включен один-единственный торшер. Абажур с него был содран, и ослепительно яркий свет лампочки резал глаза.
Хэтер, зажмурившись, остановилась в дверях. Когда привели Бока, Эль-Калаам оттащил его за руку в сторону.
Малагез ввел промышленника в центр комнаты и поставил так, что икры того упирались в сидение деревянного кресла с решетчатой спинкой. Воцарилось молчание, длившееся до появления Фесси. Зайдя внутрь, он закрыл за собой дверь. На плече у него болталось нечто похожее на кусок шланга для поливки, свернутый кольцом. На одном конце этого шланга торчал латунный патрубок, а на другом — навинчивающийся раструб из того же металла.
— Я знаю, — обратился Эль-Калаам к Боку, — что вы замечательный публичный оратор: качество редкое для промышленника. Капиталисты, как правило, ограничиваются тем, что отдают распоряжения и набивают себе брюхо дорогостоящей жратвой, а? — Он склонил голову набок. — Однако человек, наживающий добро за счет эксплуатации бедных, должен, по крайней мере, уметь разговаривать с ними.
— Когда-то я был беден сам, — ответил Бок. — Я знаю, что это такое.
— Ха-ха! Да, в самом деле, — Эль-Калаам, улыбаясь, широко развел руками. — Все это построено для бедных. О, я готов поверить в подобное благородство. — Его голос изменился, а глаза превратились в узкие щелочки. — Вот что. Бок, я скажу. Тебе придется сейчас поработать языком. Ты убедишь своего старого дружка, премьера, перестать валять дурака. Он говорит, будто задерживается с выполнением нашей просьбы, так как в Иерусалиме слишком много политических фракций, которые надо утихомирить.
— Он совершенно прав.
— Неужели ты меня считаешь таким идиотом? Ты полагаешь, что я не знаю, кто правит Иерусалимом. Если пират прикажет освободить наших братьев, их освободят. Он упрямится от собственной глупости. Он дорожит тобой и своей дочерью, разве нет?
— Он еще больше дорожит благополучием своей страны.
— Речь настоящего сиониста! — воскликнул Эль-Калаам. — Однако мы живем в реальном мире, мой дорогой, заблуждающийся министр Бок, а не, хвала Аллаху, в порожденной воспаленным сознанием евреев мечте, которую вы навязываете всему миру. В течение последующих восемнадцати часов в этом доме будут решаться вопросы жизни и смерти некоторых людей. Часть ответственности за то, что может случиться, ложится на ваши плечи.
— Нам, евреям, приходилось решать вопросы жизни и смерти на протяжении шести тысячелетий, — возразил Бок. — Я знаю, что делаю. Нам больше не о чем говорить. Ты должен действовать, не рассчитывая на меня.
— Хитрый, жид, — Эль-Калаам осклабился. — Очень хитрый. — Он ткнул Бока пальцем в грудь. — Ты просто редкий придурок, в чем сам убедишься. Не забудь наш разговор. Ты приползешь ко мне, умоляя, чтобы я позволил тебе выполнить мои поручения. — Он приблизил свое лицо к Боку. — Так и будет.
Он повернулся к Фесси.
— Присоединяй.
Фесси скрылся в ванной. Оттуда послышались тихие звуки. Потом Фесси вернулся и коротко кивнул.
— Малагез! — скомандовал Эль-Калаам. Широкоплечий малый развязал шнур, стягивавший голени Бока.
— Усади его.
Малагез опустил приклад МР-40 на плечо промышленника. Тот, застонав, рухнул на кресло.
— Так лучше.
Малагез связал руки жертвы, заведя их за кресло.
— Готово.
Фесси, подняв сужающийся патрубок на свободном конце шланга, поднес его к лицу Бока.
— Тебя так и переполняют всевозможные сионистские идеи, — холодно замети Эль-Калаам. — Ну что ж, сейчас ты узнаешь, как бывает, когда тебя переполняет кое-чем иным. — Бок поглядывал то на него, то на латунный патрубок в руках Фесси.
— Тебе когда-нибудь доводилось видеть утопленников? Думаю, да. Давным-давно, в Европе. Раздувшиеся тела мертвецов. Смрад, запах гнили. Ты посмотрел на лучшего друга и не узнал его. — Он смотрел сверху вниз на вспотевшего Бока. — Да, ты видел, как они тонули и уходили в никуда. И ты говорил про себя: хорошо, что они, а не я. Верно, Бок?
— Теперь, боюсь, тебе придется почувствовать себя в их шкуре. А потом ты сделаешь все так, как я велю.
Бок оскалил зубы. Пот тоненькой струйкой стекал с его подбородка.
— Никогда.
Эль-Калаам зажал пальцами ноздри Бока. Тот потряс головой, но тщетно. Через некоторое время он был вынужден открыть рот, чтобы сделать вдох, и Фесси тут же вставил туда патрубок.
— Никогда не говори никогда, Бок, — сказал Эль-Калаам, все еще не разжимая пальцев.
Глаза промышленника вылезли из орбит, а когда Фесси пропихнул шланг поглубже, он начал давиться и издавать жуткие мяукающие звуки.
— Это тяжело, Бок, а? — заметил Эль-Калаам. — Чувствовать себя таким беспомощным? — Бок дико вращал глазами, потом его начало трясти: вначале ноги, затем и туловище. Хэтер видела судороги, пробегавшие по мышцам его шеи. — Что ты за несчастное создание, Бок! Впрочем, всего лишь типичный представитель своей расы.
— Что вы собираетесь сделать с ним? — не выдержала Хэтер. — Удушить его?
Даже не взглянув на нее, Эль-Калаам приказал:
— Наполняй его водой, Фесси. Но не торопись. Пусть действие длится подольше. Так оно окажется... более убедительным.
— Пытка.
Эль-Калаам пожал плечами.
— Это всего лишь слово. Удел женщин — пустые слова, а мужчин — действие. Результат, вот что в конечном счете принимается во внимание. Всегда надо жертвовать чем-то, чтобы получить желаемое. В данном случае...
— Значит, вы жертвуете человечностью... Он повернулся к Хэтер, точно ужаленный, и наотмашь ударил ее по лицу.
— Кто ты такая, чтобы рассказывать мне о человечности? — загремел он. — Стрелок. Охотник на мелких грызунов. Ты убиваешь без всякой цели, просто ради развлечения. Я же делаю это ради моего народа и страны. Ради того, чтобы мы могли вернуться на родину. То, что я делаю, — справедливо, но ты..., — он плюнул ей под ноги, — тому, что творишь ты, нет оправдания. — Он мотнул головой. — Малагез, отведи ее отсюда. Пусть ждет вместе с брюнеткой.
Жуткая тишина, царившая в гостиной, не позволяла им отрешиться от отрывистых криков, доносившихся из дальнего крыла, где террористы занимались Боком.
Наконец Малагез вернулся оттуда. До этого в течение нескольких секунд не было слышно ни звука, и Хэтер, державшая Сюзан в своих объятиях, закусила губу в предчувствии развязки.
Войдя в гостиную, Малагез сделал жест рукой, подзывая женщин.
— Сейчас вы обе пойдете со мной, — сказал он.
* * *
Когда во время обеденного перерыва, чуть живая от усталости. Дайна ввалилась в свой трейлер, то обнаружила там Бонстила, рывшегося в холодильнике, стоявшем в дальнем углу возле туалетного столика.
— Ищите улики? — поинтересовалась она. Бонстил обернулся, в руках у него Дайна увидела бутылку.
— Нет, всего лишь ломтик лайма, — он улыбнулся.
— Вы пришли слишком поздно, — заметила она, закрывая дверь. — Я вся выдохлась.
Он открутил пробку и сделал глоток прямо из горлышка.
— Может быть, вам все же стоит воспользоваться стаканом? — едко бросила Дайна. Она злилась из-за того, что он не счел нужным встретиться с ней раньше.
Бонстил беззаботно потряс бутылкой.
— Ничего. Я привык есть на ходу.
Только сейчас Дайна как следует рассмотрела его шикарный бледно-розовый костюм, который плохо вязался с ее представлениями о размерах жалования офицеров полиции.
— Вы неплохо одеваетесь для полицейского, во всяком случае. — Она плюхнулась в кресло и сняла туфли. Он усмехнулся.
— Вот что значит быть на содержании, — возможно, он сказал это в шутку, однако выражение, затаившееся в его серо-голубых глазах, оставалось угрюмым и замкнутым. Затем он прислонился к холодильнику и сказал. — Вы хотели поговорить со мной. О чем?
— Вы сказали, что вам понадобится моя помощь.
— Ну да, впрочем, я не думаю...
— Вы передумали.
Поставив бутылку, он подошел к маленькому столику и, отогнув занавеску, выглянул наружу. На автостоянке царила обычная суматоха.
— Я не хочу ввязывать вас в это дело.
— Почему?
Он повернулся к ней.
— Удивительно слышать такой глупый вопрос из уст столь умной леди, мисс Уитней.
— Я хочу помочь.
— Я ценю это. — Его глаза, однако, говорили иное. — Однако вам не стоит понапрасну утруждать себя. Дайна сменила тактику.
— Вы не были откровенны со мной до конца.
— Да? — он произнес это без всякого удивления. — Относительно чего же?
— Той кровавой эмблемы, обнаруженной вами, сбоку на... колонке, — она глотнула воздуху, усилием воли отгоняя кошмарное видение, засевшее глубоко внутри нее.
— Это — дело полиции, мисс Уитней.
— И мое тоже.
Произнося это, Дайна наклонилась вперед. Бонстил вздохнул и, закрыв глаза, потер веки. Когда он заговорил, его голос приобрел монотонное, занудливое звучание, как у лектора, читающего незнакомый или изрядно опостылевший материал.
— Чуть больше двух лет назад тринадцатого ноября у северо-западной границы парка Голден Гэйт в Сан-Франциско было обнаружено тело двадцатитрехлетней студентки колледжа. Перед смертью она была жестоко избита и изуродована. Возле ее тела лежал камень с рисунком, изображавшем, как выяснилось при обследовании, меч, заключенный в кольцо. Позднее так же подтвердился тот факт, что эмблема, — он намеренно употребил слово, произнесенное Дайной, — была нарисована кровью жертвы. Никто по подозрению в совершении этого убийства задержан не был. — Он вернулся к холодильнику и опять прильнул к бутылке.
— Тремя месяцами позднее, опять-таки тринадцатого числа, изувеченный труп двадцатипятилетней женщины был найден под одним из причалов на Эмбарнадеро. На сей раз точно такая же эмблема красовалась на внутренней поверхности бедра убитой.
— Прежде чем наступил черед третьей жертвы — двадцатисемилетней модели — полиция Сан-Франциско подключила к расследованию несколько психиатров, специализировавшихся в области криминальной психопатологии. — Бонстил покряхтел. — Эти книжные черви смогли сказать только то, что убийца вероятно нанесет следующий удар через три месяца тринадцатого числа. Они утверждали, будто это маньяк.
Бонстил скривил губы, изображая подобие улыбки.
— Мерзавец оставил их всех в дураках. Преступление произошло действительно через три месяца, однако не тринадцатого, как предполагалось, а одиннадцатого мая. — Он бросил пустую бутылку в мусорный бак сбоку от холодильника. — Полиция Сан-Франциско начала сходить с ума. Особенно из-за того, что труп модели был найден женой армейского полковника на территории военной базы.
— Некоторый свет на это дело пролила статья в «Кроникл». Ухватившись за эмблему, журналист называл убийцу Модредом — черным рыцарем при дворе короля Артура. Именно такой подход встретил со стороны публики массу откликов. Прозвище приклеилось к преступнику.
Дайна поднялась на ноги.
— Что вы хотите? — спросил Бонстил.
— Просто тоника.
— Не беспокойтесь. Я достану сам. — Он спустился на корточки перед холодильником.
— Только похолодней, — попросила Дайна. — Лед в морозилке.
Зачерпнув горстку кубиков, он сунул их в стакан, наполнил его тоником и передал Дайне.
— Откуда вы все это знаете? — она хотела проверить, расскажет ли он ей все до конца.
— Четвертое убийство Модред совершил в Ла-Хабре.
— В Оиндж Каунти? Это довольно далеко отсюда. Кажется, даже немного за пределами вашей юрисдикции, не так ли?
Бонстил покачал головой.
— Я в определенном смысле похож на тех психиатров. Подобные случаи — моя работа. Разница только в том, что я ковыряюсь в дерьме каждый день, в то время как они безмятежно набивают трубки, развалившись в кожаных креслах. — Он скрестил руки на груди. — Жертва в Ла-Хабре была обнаружена в начале прошлого года. Шестую нашли в начале нынешнего в Анагейме. Ваша подруга — мисс Макдонелл — стала седьмой по счету. — Он выпрямился. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, что не в состоянии помочь нам.
— Скоро ли вы сумеете отыскать ...его?
— Модреда? — Он невольно усмехнулся. — Вот бы знать. Разумеется, по мере накопления фактов наши шансы возрастают. Но, — он пожал плечами, — никто не знает его намерений: ни ребята из полиции округа, ни я. Только сам Модред. Психиатры говорят, что он пытается установить контакт с миром таким извращенным способом. Беда в том, что мы до сих пор не расшифровали язык, которым он пользуется. Это нелегко.
Дайна откинула голову назад.
— А тем временем женщины погибают одна за другой, подобно Мэгги. — Ее глаза сверкнули. — Почему, черт побери, вы не предпримете что-нибудь?
На это было нечего сказать, и Бонстил, наблюдавший за Дайной, предоставил ее горьким словам повиснуть в воздухе. Тягостное молчание было прервано слабыми звуками, доносившимися снаружи: приглушенным смехом, хлопками, скрежетом металла, шумом заводимого мотора.
— Простите, — Дайна поставила свой стакан на стол. — Я злюсь, потому что устала и, к тому же, не знаю, что мне теперь делать.
— Для меня, — отозвался он, — это не просто работа.
Резкие, гортанные нотки в голосе капитана заставили Дайну вскинуть голову как раз вовремя, чтобы заметить мрачные и зловещие желтые огоньки в глубине его глаз. Они произвели на Дайну такое же впечатление, какое производит флаг, взвивающийся на мачте корабля перед атакой. Она посмотрела на Бонстила так, словно видела впервые.
— Вы найдете Модреда? — спросила она.
— Да, мисс Уитней. Я найду его. — Внезапно, он показался Дайне усталым и постаревшим. Ему было лет тридцать восемь-тридцать девять, однако он выглядел в этот момент на все пятьдесят. — Рано или поздно я отыскивал каждого из них.
За этими словами стояло гораздо больше, чем он хотел высказать открыто. Дайна, почувствовав это, невольно поежилась.
— Может быть, вы согласитесь звать меня просто Дайной, Бобби?
Еще при первой встрече он говорил, что его никто никогда не называл так. Возможно, именно это имя, придуманное ею, не давало ему расслабиться.
— Хорошо, Дайна, — тихо ответил он. Она протянула ему руку.
— Вы будете держать меня в курсе? Вместо того, чтобы пожать ладонь Дайны, Бонстил поднял ее стакан и произнес:
— La Monte de Modred.
Когда он поднес стакан к губам, кубики льда запрыгали в жидкости.
* * *
Тело Март унесли вместе с двумя другими, и Бэб скрыл от нее место, где должны были похоронить добродушного бухгалтера и дом в Бенсонхерсте, в котором собирались устроить прощальную церемонию.
— Ты думаешь, мама, что мы можем вот так запросто показываться там? Дудки! Слушайся меня и забудь про все это, ясно?
Она попыталась забыть, но ей не удавалось. Вновь и вновь у нее перед глазами всплывало удивленное и оскорбленное выражение на лице Марта, распластавшегося по стене, и пятно крови, яркое, как оперение тропической птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
— Да, — ответила она. — Умею.
Эль-Калаам фыркнул.
— И во что же ты стреляешь? В бумажную мишень? В уток на пруду? Или ты предпочитаешь убивать кроликов? О да, я вижу по твоим глазам, что последняя догадка правильна, — заявил он торжествующе. — Теперь я верю, что ты умеешь обращаться с оружием. — Внезапно он с отвращением оттолкнул от себя блюдо. — Иди накорми Риту. Когда закончишь, можешь дать мужу сваренный тобой суп. — Он поднялся. — Если, конечно, его не стошнит.
Он пересек комнату и, остановившись возле телефона, набрал номер.
— Премьер-министра, — проговорил он в трубку. — Скоро уже три часа утра, господин пират. Что ты можешь предъявить нам на данный момент? — Несколько мгновений он слушал, затем его лицо потемнело, — Плевать я хотел на твои проблемы. Мне нет дела, трудно или легко это выполнить. Наши палестинские братья должны быть выпущены на свободу до шести вечера.
— Если же нет...? Ты помнишь об одном своем друге по имени Бок? Ну, конечно, помнишь. С чего бы ты иначе послал сюда дочь? Ваша дружба ведь началась данным давно. Еще в Европе, не так ли? Мы знаем все о вас. Ты ведь не доверил бы девчонку больше никому. — Его голос стал хриплым от ярости. — Так вот, полагаю, у тебя есть фотография старика Бока, пират разыщи ее. Если наших братьев не освободят к шести часам, тебе понадобится фотография, чтобы узнать его.
Швырнув трубку, он повернулся к Малагезу.
— Он думает, что нам не удастся ничего добиться от него. Однако он ошибается. — Он сжал кулак. — Эти проклятые евреи — нелюди. — Он перевел дух. — Ладно. Им нужен урок. Малагез, иди за Боком. Фесси, тебе известно, что нам нужно. — Он остановился и резко поднял Хэтер на ноги. — Пошли.
— Куда мы идем?
Не получив ответа на свой вопрос, она растерянно шагала, увлекаемая Эль-Калаамом, вдоль по коридору и, миновав ванную с зияющим входом, очутилась в комнате, располагавшейся в дальнем крыле виллы. Прежде это была спальня Бока, однако теперь усилиями террористов она превратилась в нечто иное.
Все окна были заколочены изнутри и забаррикадированы огромной кроватью, так что свет снаружи совершенно не попадал в помещение. В комнате был включен один-единственный торшер. Абажур с него был содран, и ослепительно яркий свет лампочки резал глаза.
Хэтер, зажмурившись, остановилась в дверях. Когда привели Бока, Эль-Калаам оттащил его за руку в сторону.
Малагез ввел промышленника в центр комнаты и поставил так, что икры того упирались в сидение деревянного кресла с решетчатой спинкой. Воцарилось молчание, длившееся до появления Фесси. Зайдя внутрь, он закрыл за собой дверь. На плече у него болталось нечто похожее на кусок шланга для поливки, свернутый кольцом. На одном конце этого шланга торчал латунный патрубок, а на другом — навинчивающийся раструб из того же металла.
— Я знаю, — обратился Эль-Калаам к Боку, — что вы замечательный публичный оратор: качество редкое для промышленника. Капиталисты, как правило, ограничиваются тем, что отдают распоряжения и набивают себе брюхо дорогостоящей жратвой, а? — Он склонил голову набок. — Однако человек, наживающий добро за счет эксплуатации бедных, должен, по крайней мере, уметь разговаривать с ними.
— Когда-то я был беден сам, — ответил Бок. — Я знаю, что это такое.
— Ха-ха! Да, в самом деле, — Эль-Калаам, улыбаясь, широко развел руками. — Все это построено для бедных. О, я готов поверить в подобное благородство. — Его голос изменился, а глаза превратились в узкие щелочки. — Вот что. Бок, я скажу. Тебе придется сейчас поработать языком. Ты убедишь своего старого дружка, премьера, перестать валять дурака. Он говорит, будто задерживается с выполнением нашей просьбы, так как в Иерусалиме слишком много политических фракций, которые надо утихомирить.
— Он совершенно прав.
— Неужели ты меня считаешь таким идиотом? Ты полагаешь, что я не знаю, кто правит Иерусалимом. Если пират прикажет освободить наших братьев, их освободят. Он упрямится от собственной глупости. Он дорожит тобой и своей дочерью, разве нет?
— Он еще больше дорожит благополучием своей страны.
— Речь настоящего сиониста! — воскликнул Эль-Калаам. — Однако мы живем в реальном мире, мой дорогой, заблуждающийся министр Бок, а не, хвала Аллаху, в порожденной воспаленным сознанием евреев мечте, которую вы навязываете всему миру. В течение последующих восемнадцати часов в этом доме будут решаться вопросы жизни и смерти некоторых людей. Часть ответственности за то, что может случиться, ложится на ваши плечи.
— Нам, евреям, приходилось решать вопросы жизни и смерти на протяжении шести тысячелетий, — возразил Бок. — Я знаю, что делаю. Нам больше не о чем говорить. Ты должен действовать, не рассчитывая на меня.
— Хитрый, жид, — Эль-Калаам осклабился. — Очень хитрый. — Он ткнул Бока пальцем в грудь. — Ты просто редкий придурок, в чем сам убедишься. Не забудь наш разговор. Ты приползешь ко мне, умоляя, чтобы я позволил тебе выполнить мои поручения. — Он приблизил свое лицо к Боку. — Так и будет.
Он повернулся к Фесси.
— Присоединяй.
Фесси скрылся в ванной. Оттуда послышались тихие звуки. Потом Фесси вернулся и коротко кивнул.
— Малагез! — скомандовал Эль-Калаам. Широкоплечий малый развязал шнур, стягивавший голени Бока.
— Усади его.
Малагез опустил приклад МР-40 на плечо промышленника. Тот, застонав, рухнул на кресло.
— Так лучше.
Малагез связал руки жертвы, заведя их за кресло.
— Готово.
Фесси, подняв сужающийся патрубок на свободном конце шланга, поднес его к лицу Бока.
— Тебя так и переполняют всевозможные сионистские идеи, — холодно замети Эль-Калаам. — Ну что ж, сейчас ты узнаешь, как бывает, когда тебя переполняет кое-чем иным. — Бок поглядывал то на него, то на латунный патрубок в руках Фесси.
— Тебе когда-нибудь доводилось видеть утопленников? Думаю, да. Давным-давно, в Европе. Раздувшиеся тела мертвецов. Смрад, запах гнили. Ты посмотрел на лучшего друга и не узнал его. — Он смотрел сверху вниз на вспотевшего Бока. — Да, ты видел, как они тонули и уходили в никуда. И ты говорил про себя: хорошо, что они, а не я. Верно, Бок?
— Теперь, боюсь, тебе придется почувствовать себя в их шкуре. А потом ты сделаешь все так, как я велю.
Бок оскалил зубы. Пот тоненькой струйкой стекал с его подбородка.
— Никогда.
Эль-Калаам зажал пальцами ноздри Бока. Тот потряс головой, но тщетно. Через некоторое время он был вынужден открыть рот, чтобы сделать вдох, и Фесси тут же вставил туда патрубок.
— Никогда не говори никогда, Бок, — сказал Эль-Калаам, все еще не разжимая пальцев.
Глаза промышленника вылезли из орбит, а когда Фесси пропихнул шланг поглубже, он начал давиться и издавать жуткие мяукающие звуки.
— Это тяжело, Бок, а? — заметил Эль-Калаам. — Чувствовать себя таким беспомощным? — Бок дико вращал глазами, потом его начало трясти: вначале ноги, затем и туловище. Хэтер видела судороги, пробегавшие по мышцам его шеи. — Что ты за несчастное создание, Бок! Впрочем, всего лишь типичный представитель своей расы.
— Что вы собираетесь сделать с ним? — не выдержала Хэтер. — Удушить его?
Даже не взглянув на нее, Эль-Калаам приказал:
— Наполняй его водой, Фесси. Но не торопись. Пусть действие длится подольше. Так оно окажется... более убедительным.
— Пытка.
Эль-Калаам пожал плечами.
— Это всего лишь слово. Удел женщин — пустые слова, а мужчин — действие. Результат, вот что в конечном счете принимается во внимание. Всегда надо жертвовать чем-то, чтобы получить желаемое. В данном случае...
— Значит, вы жертвуете человечностью... Он повернулся к Хэтер, точно ужаленный, и наотмашь ударил ее по лицу.
— Кто ты такая, чтобы рассказывать мне о человечности? — загремел он. — Стрелок. Охотник на мелких грызунов. Ты убиваешь без всякой цели, просто ради развлечения. Я же делаю это ради моего народа и страны. Ради того, чтобы мы могли вернуться на родину. То, что я делаю, — справедливо, но ты..., — он плюнул ей под ноги, — тому, что творишь ты, нет оправдания. — Он мотнул головой. — Малагез, отведи ее отсюда. Пусть ждет вместе с брюнеткой.
Жуткая тишина, царившая в гостиной, не позволяла им отрешиться от отрывистых криков, доносившихся из дальнего крыла, где террористы занимались Боком.
Наконец Малагез вернулся оттуда. До этого в течение нескольких секунд не было слышно ни звука, и Хэтер, державшая Сюзан в своих объятиях, закусила губу в предчувствии развязки.
Войдя в гостиную, Малагез сделал жест рукой, подзывая женщин.
— Сейчас вы обе пойдете со мной, — сказал он.
* * *
Когда во время обеденного перерыва, чуть живая от усталости. Дайна ввалилась в свой трейлер, то обнаружила там Бонстила, рывшегося в холодильнике, стоявшем в дальнем углу возле туалетного столика.
— Ищите улики? — поинтересовалась она. Бонстил обернулся, в руках у него Дайна увидела бутылку.
— Нет, всего лишь ломтик лайма, — он улыбнулся.
— Вы пришли слишком поздно, — заметила она, закрывая дверь. — Я вся выдохлась.
Он открутил пробку и сделал глоток прямо из горлышка.
— Может быть, вам все же стоит воспользоваться стаканом? — едко бросила Дайна. Она злилась из-за того, что он не счел нужным встретиться с ней раньше.
Бонстил беззаботно потряс бутылкой.
— Ничего. Я привык есть на ходу.
Только сейчас Дайна как следует рассмотрела его шикарный бледно-розовый костюм, который плохо вязался с ее представлениями о размерах жалования офицеров полиции.
— Вы неплохо одеваетесь для полицейского, во всяком случае. — Она плюхнулась в кресло и сняла туфли. Он усмехнулся.
— Вот что значит быть на содержании, — возможно, он сказал это в шутку, однако выражение, затаившееся в его серо-голубых глазах, оставалось угрюмым и замкнутым. Затем он прислонился к холодильнику и сказал. — Вы хотели поговорить со мной. О чем?
— Вы сказали, что вам понадобится моя помощь.
— Ну да, впрочем, я не думаю...
— Вы передумали.
Поставив бутылку, он подошел к маленькому столику и, отогнув занавеску, выглянул наружу. На автостоянке царила обычная суматоха.
— Я не хочу ввязывать вас в это дело.
— Почему?
Он повернулся к ней.
— Удивительно слышать такой глупый вопрос из уст столь умной леди, мисс Уитней.
— Я хочу помочь.
— Я ценю это. — Его глаза, однако, говорили иное. — Однако вам не стоит понапрасну утруждать себя. Дайна сменила тактику.
— Вы не были откровенны со мной до конца.
— Да? — он произнес это без всякого удивления. — Относительно чего же?
— Той кровавой эмблемы, обнаруженной вами, сбоку на... колонке, — она глотнула воздуху, усилием воли отгоняя кошмарное видение, засевшее глубоко внутри нее.
— Это — дело полиции, мисс Уитней.
— И мое тоже.
Произнося это, Дайна наклонилась вперед. Бонстил вздохнул и, закрыв глаза, потер веки. Когда он заговорил, его голос приобрел монотонное, занудливое звучание, как у лектора, читающего незнакомый или изрядно опостылевший материал.
— Чуть больше двух лет назад тринадцатого ноября у северо-западной границы парка Голден Гэйт в Сан-Франциско было обнаружено тело двадцатитрехлетней студентки колледжа. Перед смертью она была жестоко избита и изуродована. Возле ее тела лежал камень с рисунком, изображавшем, как выяснилось при обследовании, меч, заключенный в кольцо. Позднее так же подтвердился тот факт, что эмблема, — он намеренно употребил слово, произнесенное Дайной, — была нарисована кровью жертвы. Никто по подозрению в совершении этого убийства задержан не был. — Он вернулся к холодильнику и опять прильнул к бутылке.
— Тремя месяцами позднее, опять-таки тринадцатого числа, изувеченный труп двадцатипятилетней женщины был найден под одним из причалов на Эмбарнадеро. На сей раз точно такая же эмблема красовалась на внутренней поверхности бедра убитой.
— Прежде чем наступил черед третьей жертвы — двадцатисемилетней модели — полиция Сан-Франциско подключила к расследованию несколько психиатров, специализировавшихся в области криминальной психопатологии. — Бонстил покряхтел. — Эти книжные черви смогли сказать только то, что убийца вероятно нанесет следующий удар через три месяца тринадцатого числа. Они утверждали, будто это маньяк.
Бонстил скривил губы, изображая подобие улыбки.
— Мерзавец оставил их всех в дураках. Преступление произошло действительно через три месяца, однако не тринадцатого, как предполагалось, а одиннадцатого мая. — Он бросил пустую бутылку в мусорный бак сбоку от холодильника. — Полиция Сан-Франциско начала сходить с ума. Особенно из-за того, что труп модели был найден женой армейского полковника на территории военной базы.
— Некоторый свет на это дело пролила статья в «Кроникл». Ухватившись за эмблему, журналист называл убийцу Модредом — черным рыцарем при дворе короля Артура. Именно такой подход встретил со стороны публики массу откликов. Прозвище приклеилось к преступнику.
Дайна поднялась на ноги.
— Что вы хотите? — спросил Бонстил.
— Просто тоника.
— Не беспокойтесь. Я достану сам. — Он спустился на корточки перед холодильником.
— Только похолодней, — попросила Дайна. — Лед в морозилке.
Зачерпнув горстку кубиков, он сунул их в стакан, наполнил его тоником и передал Дайне.
— Откуда вы все это знаете? — она хотела проверить, расскажет ли он ей все до конца.
— Четвертое убийство Модред совершил в Ла-Хабре.
— В Оиндж Каунти? Это довольно далеко отсюда. Кажется, даже немного за пределами вашей юрисдикции, не так ли?
Бонстил покачал головой.
— Я в определенном смысле похож на тех психиатров. Подобные случаи — моя работа. Разница только в том, что я ковыряюсь в дерьме каждый день, в то время как они безмятежно набивают трубки, развалившись в кожаных креслах. — Он скрестил руки на груди. — Жертва в Ла-Хабре была обнаружена в начале прошлого года. Шестую нашли в начале нынешнего в Анагейме. Ваша подруга — мисс Макдонелл — стала седьмой по счету. — Он выпрямился. — Теперь, надеюсь, вы понимаете, что не в состоянии помочь нам.
— Скоро ли вы сумеете отыскать ...его?
— Модреда? — Он невольно усмехнулся. — Вот бы знать. Разумеется, по мере накопления фактов наши шансы возрастают. Но, — он пожал плечами, — никто не знает его намерений: ни ребята из полиции округа, ни я. Только сам Модред. Психиатры говорят, что он пытается установить контакт с миром таким извращенным способом. Беда в том, что мы до сих пор не расшифровали язык, которым он пользуется. Это нелегко.
Дайна откинула голову назад.
— А тем временем женщины погибают одна за другой, подобно Мэгги. — Ее глаза сверкнули. — Почему, черт побери, вы не предпримете что-нибудь?
На это было нечего сказать, и Бонстил, наблюдавший за Дайной, предоставил ее горьким словам повиснуть в воздухе. Тягостное молчание было прервано слабыми звуками, доносившимися снаружи: приглушенным смехом, хлопками, скрежетом металла, шумом заводимого мотора.
— Простите, — Дайна поставила свой стакан на стол. — Я злюсь, потому что устала и, к тому же, не знаю, что мне теперь делать.
— Для меня, — отозвался он, — это не просто работа.
Резкие, гортанные нотки в голосе капитана заставили Дайну вскинуть голову как раз вовремя, чтобы заметить мрачные и зловещие желтые огоньки в глубине его глаз. Они произвели на Дайну такое же впечатление, какое производит флаг, взвивающийся на мачте корабля перед атакой. Она посмотрела на Бонстила так, словно видела впервые.
— Вы найдете Модреда? — спросила она.
— Да, мисс Уитней. Я найду его. — Внезапно, он показался Дайне усталым и постаревшим. Ему было лет тридцать восемь-тридцать девять, однако он выглядел в этот момент на все пятьдесят. — Рано или поздно я отыскивал каждого из них.
За этими словами стояло гораздо больше, чем он хотел высказать открыто. Дайна, почувствовав это, невольно поежилась.
— Может быть, вы согласитесь звать меня просто Дайной, Бобби?
Еще при первой встрече он говорил, что его никто никогда не называл так. Возможно, именно это имя, придуманное ею, не давало ему расслабиться.
— Хорошо, Дайна, — тихо ответил он. Она протянула ему руку.
— Вы будете держать меня в курсе? Вместо того, чтобы пожать ладонь Дайны, Бонстил поднял ее стакан и произнес:
— La Monte de Modred.
Когда он поднес стакан к губам, кубики льда запрыгали в жидкости.
* * *
Тело Март унесли вместе с двумя другими, и Бэб скрыл от нее место, где должны были похоронить добродушного бухгалтера и дом в Бенсонхерсте, в котором собирались устроить прощальную церемонию.
— Ты думаешь, мама, что мы можем вот так запросто показываться там? Дудки! Слушайся меня и забудь про все это, ясно?
Она попыталась забыть, но ей не удавалось. Вновь и вновь у нее перед глазами всплывало удивленное и оскорбленное выражение на лице Марта, распластавшегося по стене, и пятно крови, яркое, как оперение тропической птицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78