К тому же, не исключена вероятность и других открытий. Таким образом у Лари появилась возможность получше узнать город. Ведь именно здесь были ее корни. Это были те самые улицы, по которым ходила ее мать.
Джин неохотно согласился.
После завтрака они отправились погулять по Праге. Вскоре настроение у Джина улучшилось. Он был по-прежнему счастлив провести это время с Лари как турист – побродить по Старому Городу, позавтракать с ней в одном из уютных кафе, подняться в Градчаны. В нем проснулись собственнические чувства, особенно после встречи с Милошем, когда он узнал о существовании некоторой вероятности того, что она не его дочь. Джину ничего не оставалось, кроме как отказываться верить в это.
Вечером, посетив квартал художников, они остановились на одной из извилистых улочек на склоне холма. Эти часы непринужденного общения сблизили отца и дочь и успокоили тревогу Джина по поводу их взаимоотношений.
Поэтому он был захвачен врасплох, когда после первого же глотка чая Лари сказала:
– Я хотела бы услышать побольше о Милоше Кирмене… Накануне, когда Джин вернулся после посещения больницы, она тоже закидала его вопросами. Он в своем рассказе подчеркнул, какое жестокое испытание выпало на долю Милоша, и сообщил, что на протяжении всех лет, проведенных в заключении, у него не было никаких контактов с Кат. Он считал, что уже удовлетворил любопытство Лари и отбил у нее охоту копать глубже. Теперь же Джина беспокоил вопрос: может быть, она вернулась к этой теме, потому что заподозрила что-то в его поведении?
– А что еще тебе хотелось бы знать? – невозмутимо спросил он.
– Ничего особенного. Но ты так мало рассказал мне! А ведь моя мама вышла за него замуж. Если бы я могла узнать, что он за человек, это помогло бы мне лучше понять характер и Кат.
– Я и сам не слишком хорошо знал его, – ответил Джин. – Нет никакой тайны в том, что именно нравилось в нем Кат и самом начале. Милош был обаятелен, красив и очень богат. Но, что еще важнее, он был героем, мужественным, честным человеком, цельной натурой. Однако война тяжело отразилась на нем, что не вызывало ни у кого сомнений. Теперь, после шестнадцати лет тюремного заключения, он мог измениться еще больше. Нет никакой уверенности в том, что он понимает разницу между правдой и иллюзиями и что можно доверять его словам.
– Что ты имеешь в виду?
Лари пристально рассматривала отца.
Отвечая дочери, Джин неожиданно осознал, что начал размышлять вслух. Под ее настойчивым взглядом он задумался, а потом дал ей с полдюжины ничего не значащих ответов. Почему так трудно давалась ложь? Ведь по роду службы ему много раз приходилось прибегать к обману.
Джин решил, что если Лари действительно его дочь, он не может больше утаивать факты.
Несмотря на тщательную профессиональную подготовку, в этом случае ситуация вышла из-под его контроля.
После долгого молчания он произнес:
– Милош сказал мне, что… что Кат все еще любила его… вплоть до того самого последнего момента.
Лари наморщила брови, взвешивая значение его слов.
– Но ведь она была влюблена в тебя!
Джин опустил глаза и уставился в свою чашку.
– В этом я никогда не был уверен… Я не сомневался только в своих собственных чувствах к ней. Мне хотелось бы верить, что это просто плод его воображения, потому что больше у него ничего не осталось. Но если это не так…
И он умолк.
– Да? И что же тогда? – спросила Лари. Джин поднял глаза, и их взгляды встретились.
– Он сказал, что им позволили один раз встретиться наедине, как раз перед ее арестом, и…
Он снова замолчал. Чем дольше продолжалась тишина, тем глубже проникал в него ее сверлящий взгляд.
– Они были близки, – наконец договорил Джин.
Лари замерла, глядя на него ничего не выражающим взглядом. Потом в ее глазах вспыхнуло понимание, и она откинулась на спинку стула.
– И сколько же времени она пробыла в тюрьме до моего рождения? – тихо спросила Лари.
– Полагаю, месяцев восемь.
Лари вскочила из-за стола так внезапно, будто что-то толкнуло ее. Стол задрожал, блюдца зазвенели, чай выплеснулся. Глаза ее горели, а разочарование на лице сменилось гневом.
– Лари, мне жаль, но я не знал об этом до вчерашнего дня, когда Милош все рассказал мне. Тогда я подумал, что не стоит запутывать все еще больше. Поверь мне, я желал тебе только добра…
Джин потянулся к ее руке, чтобы усадить обратно на стул. Но прежде чем он успел прикоснуться к ней, Лари выскочила из маленького кафе на улицу.
Джин отыскал в кармане несколько крон, бросил их на стол и бросился вслед за ней. Лари бежала, спотыкаясь, он нагнал ее, схватил за руку и повернул лицом к себе. По щекам ее текли слезы, и все же во взгляде было больше ярости, чем горя.
– Все это ложь! Все, во что я верила! Все это неправда! – закричала она.
– Нет никакого способа узнать это, Лари. Может быть, ты моя…
– Как это? Ведь не могла же она любить вас обоих!
– Может быть, и нет. Но она… она позволила нам обоим любить ее.
Лицо Лари исказилось от боли. Потом она снова отвернулась, но не убежала. Она стояла в смятении, слегка покачивая головой, а ее белокурые волосы рассыпались по плечам.
Джин услышал ее шепот:
– Что же она за женщина? Я всегда считала ее такой хорошей, такой совершенной! И все же она отдалась вам обоим, сначала одному, потом другому! Возможно, она просто… просто…
И тут всхлипывания заглушили ее слова.
Джин медленно подошел к Лари и положил руку ей на плечо. Девушка не отпрянула, но он почувствовал, что она словно окаменела под его прикосновением. Он отнял руку. Лари снова повернулась к нему. Ее пристальный взгляд внезапно стал ясным и холодным.
– Я хочу увидеть его! Я хочу услышать это от него самого! – заявила она.
– Ты ведь знаешь, они не разрешат…
– Так скажи им, зачем это нужно! – перебила она его и закричала, стоя посреди улицы: – Скажи им, что он мой отец!
Джин схватил ее и толкнул в какой-то подъезд.
– Я не могу сделать этого, Лари! Какова бы ни была правда, если власти узнают, что твои родители чехи, тебе не разрешат покинуть эту страну.
– Это не имеет значения. Я все равно не уеду, не повидавшись с ним.
На этот раз она говорила тихо, но в ее голосе слышалась не меньшая решимость.
Джин сдался и кивнул ей.
– Я сделаю все, что смогу.
Лари холодно кивнула в ответ, вышла из подъезда и двинулась дальше по улице. Джин последовал за ней, но весь обратный путь до отеля они прошли в молчании.
В отеле их ожидало письмо от Дэвида Уайнэнта. Лари уже сообщила Джину, что пока он отсутствовал, ей позвонил Дэвид и попросил ее пообедать с ним – только ее одну. Она согласилась, но назначила встречу на следующий день после возвращения Джина, то есть как раз на сегодняшний, чтобы получить его согласие. Джин предпочел бы не отпускать ее от себя, однако поборол свою ревность и дал разрешение. Теперь, хотя его отцовство было поставлено под сомнение, он чувствовал ничуть не меньшую ответственность за Лари. Как ни странно, его собственнические чувства тоже не стали слабее. Поэтому ему было приятно узнать о том, что в последнюю минуту у Дэвида возникли неотложные дела, требующие его присутствия в посольстве, но что он надеется на встречу. После целого дня блужданий по городу Лари тоже с радостью восприняла эту новость. Когда Джин предложил ей пообедать с ним в ресторане отеля, она сказала, что предпочитает поесть одна в своей комнате и пораньше лечь спать.
– Лари, я действительно люблю тебя, какой бы ни оказалась правда! – произнес Джин, когда она проходила через гостиную, направляясь к себе.
– Если ты хоть сколько-нибудь любишь меня, сделай так, чтобы я могла поговорить с Милошем Кирменом! Спокойной ночи!
Ее пробудили от крепкого сна громкие, возбужденные мужские голоса, звучавшие за дверью ее спальни. Светящийся циферблат маленьких дорожных часов показывал около двух часов ночи.
Дверь в ярко освещенную гостиную резко распахнулась. Поднявшись, Лари сонно вглядывалась в два силуэта, вырисовывавшиеся в дверном проеме.
– Одевайся! Быстро! – рявкнул один из мужчин.
В спальне под потолком зажглась люстра. В дверях в купальном халате стоял Джин, а позади него – Дэвид Уайнэнт. Лари с трудом могла понять, что происходит.
– Что, сейчас? – пробормотала она, отодвигая закрывавшие глаза волосы. – Я могу повидаться с ним?
Джин отрицательно покачал головой.
– Объясните вы! – сказал он Уайнэнту и поспешно вышел из комнаты.
Уайнэнт подошел к кровати.
– Пару часов назад границу Чехословакии перешли объединенные вооруженные силы стран Варшавского Договора, численностью в полмиллиона человек. Вам нужно уезжать, Лари! Немедленно!
– Но я не могу уехать! Ведь я еще не… Он прервал ее.
– Ради Бога! Здесь в любую минуту может начаться кровавая бойня! А теперь одевайтесь! Внизу ждет машина.
Лари безмолвно смотрела вслед Уайнэнту.
Дэвид оглянулся.
– Мне жаль, что наш обед придется отложить, – проговорил он. – Но я надеюсь, что мы сможем найти для этого другое время.
Он помедлил, словно ему необходимо было услышать ее ответ.
– Конечно, приглашение переносится на другой раз! – успокоила она его.
– Хорошо. А теперь поспешите!
Потом тихо, тоном глубокой озабоченности, прибавил:
– Пожалуйста!
Да, ее посещение Милоша тоже переносится, грустно размышляла Лари. Это ей нужно гораздо больше, чем обед. Теперь, когда здесь русские, рассчитывать на сочувственное отношение властей к ее просьбе не приходится. Уехав из страны, она сможет сделать не меньше, а даже больше.
Четверть часа спустя Лари и Джин со всеми необходимыми документами были уже на пути к австрийской границе вместе с шофером из посольства США. Дэвид Уайнэнт не поехал их провожать. Служащие посольства должны были оставаться на своих местах, если из Вашингтона не поступит приказ срочно эвакуироваться. Теперь уже признаки вторжения были заметны повсюду. На перекрестках стояли русские десантные отряды, по дорогам с грохотом двигались длинные коричневые колонны танков и грузовиков.
Лари молча сидела рядом с Джином на заднем сиденье автомобиля. Она чувствовала, что уже прониклась духом «Пражской Весны», что ее место здесь. И вот теперь у нее не было выбора, она вынуждена была оставить все это – свою страну, свою мать… и часть себя самой.
Когда они ехали к границе, по радиоприемнику в машине еще можно было слышать «Радио Праги». Непрерывный поток объявлений сообщал о том, что русские оккупировали город, разрезав его надвое танками, блокировали все мосты, окружили все правительственные здания, редакции газет и журналов, здание союза писателей и журналистов. Каким-то образом радиостанция продолжала работать, оставаясь рупором осажденного правительства. Были зачитаны призыв ко всеобщей забастовке протеста и обращение к коммунистическим партиям всего мира с требованием права на самоопределение. Последовали также сообщения о первых жертвах. Молодые чехи выступили против русских на Вацлавской площади. Они швыряли в танки бутылки с бензином и даже пытались остановить, ложась у них на пути. Кровавая бойня началась.
На рассвете радиопередачи все еще звучали в эфире. Джин предъявил свои документы русским солдатам, стоявшим на пограничном посту с чешской стороны. Те махнули им, разрешая проехать.
Когда они оказались на территории Австрии, Лари обернулась и посмотрела на пограничный шлагбаум, опустившийся за ними. Над горизонтом ее родины поднималось солнце. Сколько еще времени пройдет, прежде чем она вернется сюда? И вернется ли вообще? После того как свобода целой нации погибла у нее на глазах, ей было еще труднее поверить в то, что Кат могла выжить, или в то, что Милош Кирмен еще будет жив, чтобы ответить на ее вопросы, если ей все-таки удастся возвратиться в Чехословакию.
Лари вспомнила, что там остался еще гобелен, наследство, оставленное ей матерью. Она не может допустить, чтобы он был потерян!
А когда в памяти Лари всплыл образ прекрасной невесты в сопровождении белых единорогов – она почувствовала, как в ней начинает подниматься волна отчаяния. Для некоторых людей единороги, быть может, всего лишь миф, как и другие истины, за которые она так долго цеплялась.
Но только не для Лари. Она все еще верила в них – у нее не было выбора. И когда-нибудь она вернется обратно, чтобы отыскать их.
ГЛАВА 20
Провиденс, Род-Айленд, февраль 1972
Съежившись под ветром, таким резким и жгучим, словно лезвие ножа, Лари свернула с Тэйер-стрит на узкую дорожку, которая привела ее к заднему входу старого деревянного дома. Хотя внутри было почти так же холодно, как снаружи, она, взбежав по шатким ступенькам, сняла шерстяную шапочку и серо-зеленое, покрывшееся ледяной коркой пальто и бросила их на вешалку на стене, прежде чем открыть еще одну дверь в квартиру на втором этаже.
Но даже там она не нашла согревающего тепла. Перед ней предстало такое зрелище: две ее соседки по квартире, Джилл Ласкер и Хелен Каридис, укутанные в шарфы и парки, сидели за круглым дубовым столом в маленькой передней и ели суп из одной кастрюльки.
– Лучше бы ты не снимала пальто, малышка! Миссис Блэнтон опять экономит на отоплении, – сказала Хелен.
Эта была замечательная девушка с белой кожей, черными волосами и обсидиановыми глазами. Ее отец, грек по рождению, работал на судостроительных верфях в Коннектикуте. Она изучала архитектуру и получала стипендию.
– О нет! – простонала Лари. – Как она может! Готова поклясться, что на улице больше двадцати градусов мороза!
– Вот здорово! И всего-то? – сказала Джилл. – Мне кажется, что я могла бы пойти на улицу, чтобы согреться.
Лари даже не стала спрашивать девушек, обращались ли они к квартирной хозяйке, жившей на первом этаже, с просьбой хоть немного повысить температуру. К тому времени ее привычки были им уже хорошо известны. Несколько раз в месяц эта пожилая старая дева закутывалась в одеяла и снижала температуру во всем доме. Когда жильцы начинали жаловаться, миссис Блэнтон с сочувствующим видом сообщала им, что ее печь уже старая и плохо работает, а теплоизоляция дома плохая.
Однако жильцы миссис Блэнтон не подавали официальную жалобу на нее, потому что она запрашивала самую низкую арендную плату во всем городе за квартиры, которые из года в год сдавала студентам род-айлендской Школы дизайна.
– Поешь немного супу! – предложила Джилл, долговязая уроженка Нью-Йорка с длинными спутанными рыжеватыми волосами, изучавшая изобразительные искусства. – Это черные бобы из консервной банки, но я добавила пару глотков виски, чтобы мы могли согреться.
– Нет времени есть! – ответила Лари.
Как бы холодно ей ни было, она продолжала раздеваться, направляясь в свою спальню. Лари вернулась с совещания у декана по поводу пособий для студентов. По этому случаю она надела единственную парадную вещь – черный мохеровый костюм, который теперь надо было сменить на что-нибудь более подходящее для ночной работы.
– Эй, тут звонил какой-то парень и спрашивал тебя! – крикнула Хелен, когда Лари повесила костюм в шкаф.
Лари вытащила из ящика свитер с высоким воротом и откликнулась, натягивая его через голову:
– А как его зовут?
– Он не представился. И ничего не просил передать. Весь такой таинственный!
Лари не обратила на это внимания. Ей часто звонили незнакомые мужчины, которые видели ее где-нибудь на занятиях или на работе. Общество приличных молодых людей в Провиденсе включало в себя не только студентов Школы дизайна, но и Брауновского университета. Однако Лари редко соглашалась на свидание, а если и соглашалась, то потом жалела об этом. Ее соседки по квартире всегда советовали ей расслабиться и больше веселиться. Но когда она узнала о неразборчивости Кат (а Лари воспринимала поведение матери в последний месяц перед арестом именно так), из-за которой было поставлено под сомнение ее происхождение, это оказало на нее сдерживающее воздействие и заставило избегать серьезных увлечений мужчинами.
– Как прошла встреча? – крикнула Джилл.
– Самое большее, что они могут предложить – это еще пятьсот долларов.
Лари схватила джинсы, брошенные ею накануне в угол, влезла в них и натянула толстый свитер.
– Тебе ведь нужно больше, не правда ли? – озабоченно спросила Хелен, когда Лари помчалась обратно к входной двери.
– Не беспокойся! Может быть, сегодня вечером я получу щедрые чаевые, – бросила Лари, прежде чем выйти за дверь.
В действительности, чтобы набрать сумму, необходимую для оплаты учебы, ей нужно было бы получать сверхвысокие чаевые в течение нескольких месяцев, и не только в «Красном трамвае», кафе, в котором она обслуживала посетителей три вечера в неделю, но и в кофейне на Норт-Мэйн, где она готовила завтраки по выходным. До недавнего времени ее заработка на этих двух работах вместе с пособием для студентов, а также с теми деньгами, которые она получала от Аниты, было достаточно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64