Здесь же к стенам были заботливо пристроены витиевато изогнутые велосипедные рамы, продавленные кроватные сетки без спинок, лысые, как самый центр Арены, покрышки, мешки с окаменевшим цементом, слипшиеся рулоны обоев и эпический остов старого пианино – весь тот бытовой мусор, что зачастую гнездится в коридорах коммунальных квартир. А наверху раньше жили голуби, ворковали день и ночь, а теперь не стало ни голубей, ни кошек, ни собак.
Была здесь еще одна достопримечательность. Улочка имела название Голубиный тупик и, полностью ему соответствуя, оканчивалась тупиком – массивной в три кирпича каменной стеной, что отделяла переулок от двора трехэтажного жилого дома.
Набравший запредельные обороты «сааб» нацелился уже выскочить на перекресток, и никто уже не сомневался, что он и в этот раз удержит дорогу, когда путь ему на выезде перегородила машина. Низкая серая «БМВ» выскочила на перекресток с Береговой кромки с включенными фарами и переливчатым сигналом клаксона. Авто так просело, что не оставляло сомнений – машина полна людей. Волею судьбы эта тоже летевшая на всех парах машина оказалась на перекрестке как раз в тот момент, когда его почти достиг убегающий «сааб».
– Что счас буде-е-ет!! – заорал Дивер, увидев приземистую серую тень.
«Сааб» снова затормозил, машину стало разворачивать поперек улицы, в тонированных стеклах отразились фары «БМВ», испуганные лица курьеров. В следующий момент черный автомобиль с ворохом искр преодолел бордюр, чудом вписавшись между двумя фонарными столбами, и зарулил в Голубиный тупик. На перекрестке панически тормозила машина курьеров. Их вполне можно было понять – смерть заглянула в салон их автомобиля своими желтыми глазами-фарами.
Дивер сбавил скорость. Выросший в Нижнем городе, он знал – переулок кончается тупиком.
Мягко «пассат» заехал в улочку.
– Мартиков, готовься, – приказал Севрюк, – если попытается прорваться назад, стреляй!
По переулку словно пронесся смерч – бытовые и строительные отходы были живописно разбросаны. Гнутая велосипедная рама чинно стояла на самой середине дороги, раскорячив лишенные колес рулевые тяги.
А впереди черный, заляпанный грязью «сааб» судорожно, стукаясь о стены передним и задним бамперами, пытался развернуться.
– Что он делает? – спросил с заднего сиденья Мельников.
– Попытается вытолкнуть, – сказал Дивер, – и у него может получиться.
Загнанный в тупик, но не утративший воли к свободе «сааб» чем-то напоминал опасного хищника, попавшего в примитивную дикарскую ловушку. Нет, он уже никуда отсюда не уйдет, но при этом и не подпустит к себе охотника. Он в ярости – и все еще надеется выбраться.
И у него начало получаться. Казалось, невозможно развернуть автомобиль в таком узком проулке, казалось... но он разворачивался. Обдирая борта и бамперы, но все равно разворачивался. Двигатель алчно и яростно выл, сизый выхлопной дым смешивался с утренним туманом. Колеса скребли грязную землю. Вот мелькнул на миг, вспыхнул белым огнем глаз-фара – дикий, бешеный, мельком осветил их остановившийся «фолькс».
– Он вырвется, – осипшим голосом вымолвил Степан. – Он сейчас вырвется!
Дивер вздохнул, прикрыл глаза, что-то лихорадочно прикидывая. Покачал головой, сказал:
– Мартиков, прости...
И прежде чем тот успел спросить за что, Дивер включил первую передачу и придавил газ. С шипением покрышек «пассат» преодолел последние метры, позади заорали, Мартиков вдруг вспомнил, что он не пристегнут, а полусекундой позже их «фолькс» мощно боднул дергающийся черный автомобиль. Со скрежетом взгорбился капот, нежно звякнув, покинули свое обиталище фары, по стеклу побежали серебристые змейки трещин. Оторвавшийся дворник, медленно вращаясь, пролетел над крышей «сааба», как маленькая летающая тарелка.
Черный автомобиль сдвинуло с места и потащило назад к стене. Он еще вращал своими покрышками, злобно ревел двигателем, но его левый борт находился в жесткой сцепке с изуродованным радиатором «пассата». С отчетливым звоном Дивер припечатал «сааб» к тупиковой стене, на землю темным потоком пролились тонированные стекла, рассыпались под истекающим маслом днищем. Звучно хлопнули левые покрышки: сначала передняя, потом задняя, пластиковое зеркало оторвалось и упало на искореженный капот «фольксвагена».
И все затихло. Умолк, кашлянув, двигатель черного автомобиля, плюнув напоследок клубом темного масляного дыма. Минуту приходили в себя. Потом на заднем сиденье зашевелились, и, открыв дверцу в холодный утренний воздух, вывалился Влад, а за ним все пассажиры заднего сиденья. Туман потихоньку сдувало обратно к реке.
– Дивер... – сказал Степан громко, – Севрюк! Предупреждать надо, когда таранить собираешься.
– Живой – и ладно! – произнес Дивер, выбираясь с водительского места.
– Живой! А то, что морду окорябал об сиденье, – это не считается, да?
– Морду... – процедил Мартиков, появляясь на свежий воздух, – ему досталось больше других. Темные густые волосы, которые уже вполне можно было считать шерстью, окрасились красным, спутались. – Вот машина моя...
– Я же сказал, прости... Глядите, что делается!
Свет фар припечатанного «сааба» медленно тускнел, словно кто-то невидимый плавно поворачивал ручку настройки яркости. Свет сильно убавлял интенсивность, пока не остался только крошечный светящийся уголек – спираль в лампе накаливания. Потом потух и он.
– А что! Аккумулятор раскололи, вот и все! – сказал Степан.
Дивер махнул рукой:
– Мартиков, держи его на прицеле!
Тот кивнул. Остальные стали медленно подходить к стреноженной черной машине. Слышно было, как в холодном воздухе потрескивает, остывая, мотор.
Вот он – черный «сааб», странная, пришедшая непонятно откуда машина, символ и вестник Исхода одновременно. Смятые колесные диски напоминали перебитые лапы.
– Мы что-то можем... – сказал Влад.
Дивер кивнул, взялся за хромированную ручку. Щелкнуло – и дверь растворилась с режущим уши скрипом. Пахнуло пылью, старой, ветхой тканью. Свет наступившего дня был слаб, но и в его сумеречном мерцании можно было бы увидеть внутренности машины и того, кто находился в ней.
Но в ней никого не было. Дивер отпустил ручку и попятился на несколько шагов:
– Как это...?!
Влад наполовину залез в салон. Абсолютно пустой. Сейчас, когда никто не загораживал дверной проем, все стало видно лучше – ветхую матерчатую обивку сидений со множеством шрамов от штопки, царапины и вмятины на торпеде, замасленную и примотанную изолентой ручку коробки передач, замызганный коврик под ногами. Салон выглядел... такой мог быть в машине, которая давно отметила свой двадцатилетний юбилей – много дней беспрерывного использования не очень аккуратным хозяином. Грязь и потеки на деталях интерьера, пивные пятна на сиденьях. Спидометр пересекала извилистая трещина, а сам прибор прилежно пояснял, что автомобиль не так давно миновал трехсоттысячный километр.
Владислав ошарашенно качнул головой.
– Я не понимаю, – сказал Сергеев.
– Влад, – позвали снаружи, – слушай, мы когда его ловили, он был новый? Не подержанный?
– Новье, – ответил Владислав, – с иголочки.
Позади, там, куда ударил их «фолькс», салон машины деформировался. Заднее сиденье, покрытое страдающей лишаем ковровой дорожкой, гротескно выпятилось. На нем кто-то забыл бежевый длинный плащ, такой же старый и штопаный, как и обивка машины. На полах плаща засохла серая грязь.
– Я что, гонялся за пустой машиной?! – кричал снаружи Дивер. – За каркасом?!
– Спокойно, Михаил, ты же мистик! – говорил ему Степан. Мартиков что-то бормотал, осматривая свой разбитый автомобиль.
Влад потянул на себя крышку бардачка, и та легко открылась. Из проема понесло какой-то засохшей плесневой гадостью. Тут когда-то рассыпали арахис, который высох и достиг за эти годы каменной твердости. Еще здесь лежал сложенный надвое лист бумаги, связка ключей, бумажка с пятизначным шифром и серебристый, очень знакомый ножик. Сергеев вынул лист и передал его Диверу. Тот развернул, присвистнул:
– Ого! Да мы тут все есть!
К связке ключей был прицеплен кожаный брелок с вытесненной гнусной нечеловеческой харей. Химера! Чье это?
Под издырявленным пулями лобовым стеклом на сиденье имелись пятна, не от пива или другого напитка. Здесь была кровь, причем свежая.
– Поздравляю, Мартиков! – сказал Влад, выбираясь и вручая ключи, нож и шифр все тому же Севрюку. – Похоже, ты возле завода его подранил.
Обернулся к машине. А она уже и снаружи была другая, полностью соответствуя внутреннему убранству. Просто очень старый «сааб», произведенный на свет в ранних семидесятых, если судить по граненому корпусу. Очень старый и проживший нелегкую жизнь.
– Тут больше ничего нет, пойдемте! – сказал Владислав Сергеев.
– А он, – кивнул на машину Мельников, – не вырвется?
– Взгляните на него – он уже никуда не поедет.
Это было правдой, которую трудно оспорить. Логика здесь не работала, и оставалось лишь прислушиваться к ощущениям. А те говорили, что «сааб» стал просто «саабом», ржавой кучей железа. Странная сила, свившая внутри него гнездо, ушла.
Потолкавшись возле изувеченных машин, они побрели прочь.
– Это все? – спрашивал Мартиков.
– Все! Разве ты не видишь – тут больше нечего делать.
– Но как же так? Отгадки! Ответы на вопросы.
– Вот они! – и Дивер покачал перед собой ключи. – Знать бы, к чему они подходят.
– Куда лучше ключи без замка, чем замок без ключей.
Через заметно посветлевший день они проследовали до Старого моста.
– О, – сказал Мельников, – глядите, пес!
– Да, здоровый какой... Я думал, они все повымерли...
Серая желтоглазая собака неподвижно замерла в отдалении, красный язык свесился чуть ли не до земли. Из пасти животного вылетали облачка пара. Мартиков изогнулся и упал на колени, так что идущие рядом Влад со Степаном испуганно шарахнулись в сторону.
– А... – вымолвил Павел Константинович, а потом словно раздвоился. На потрясенных сообщников уставились сразу две личины – одна человеческая, безволосая, с кротким взглядом, и мохнатая звериная морда, точь-в-точь похожая на встреченную собаку. Морда мерзко гримасничала, глаза вращались, а похожий на гротескного сиамского близнеца Мартиков молча содрогался, стоя коленями на земле. Потом звериная морда потянулась вперед, словно стремилась встретиться со стоящей собакой. Та вздрогнула и метнулась прочь, растворившись за линией берегового обрыва.
Мартиков поднялся на ноги. Такой же, как прежде.
– Что это было?
– Это у тебя надо спросить, – ответил после паузы Севрюк. – Полегчало? Пойдем.
– Я не знаю, – тихо сказал Павел Константинович и пошел вслед.
– Не важно, – сказал ему Влад, – главное, чтобы не повторялось. Потому что мне сейчас хочется спокойно дойти до дома. Многовато, знаешь ли, для одного дня.

2

– Веди! – приказал Босх.
– Сей момент! – расплылся в улыбке Кобольд и ушел куда-то вглубь каменных, сыроватых хором. Там, за двумя стальными дверями, располагался карцер.
– Все готовы, да?
– Да без проблем! – ответил Николай Васютко. – Стрый, ты готов?
– Готов, но...
– Хандрит наш Стрый.
– Пусть хандрит, главное – чтобы стрелял хорошо.
– Я не знаю, – медленно произнес Стрый, – не знаю. Кто-нибудь видел Плащевика?
– Я видел, – сказал Босх, – он дату назначил... сегодня.
– Что там говорят про чумных? Вправду – к замку каждый день уходят?
Босх помолчал, поиграл компактным десантным автоматом, лежащим на столе:
– Что нам до этого? Они же не Избранные, они чумные...
Рамена молчал.
Грохнула ржавая дверь, и в комнату вошел Кобольд, тянувший за собой на цепи человека, как тянут упрямую скотину. Свет пал приведенному на лицо, и оно заиграло всеми цветами радуги от наложившихся друг на друга побоев. Нижняя челюсть пленника отвисла и явила редкий кровоточащий частокол зубов, один глаз полностью заплыл. Кобольд дернул цепь, и человек упал на колени.
Это был Евлампий Хоноров.
Близоруко вылупив бледно-голубые замутненные глаза и оглядев присутствующих, он привычно скривился, так что стало ясно – приводили его сюда уже не в первый раз, и о дальнейшем никаких иллюзий Евлампий не питал.
– Ну что, – негромко спросил Босх, – оклемался?
– Живой он, живой! – с готовность отозвался Кобольд. – Ну, может, пару ребер сломано. – И он снова дернул за цепь, вызвав у Хонорова сдавленный стон.
– Доведешь? – спросил Каточкин.
Хоноров кивнул, с рассеченного лба на холодный бетон шмякнулась капля темной крови.
– В Сусанина играть не будешь?
Помотал головой, пробурчал что-то невнятное.
– Смотри, Босх, – сказал Пиночет, – какого я вам полезного проводника достал!
– Как достал-то?
– Да сам пришел! – осклабился Николай. При этих словах Хоноров забился в цепях и тоскливо замычал. – Иду по улице, тут подбегает этот, глазки слепошарые щурит и мне заявляет: «Ты, мол, знаешь!» – «Знаю, говорю, вот только что?» А он: «Ты же из этих, которые от монстра бегут! По глазам вижу!» Ну, я его спрашиваю: «А что, еще есть?» Ну, он мне про общину ихнюю и выболтал. А ведь сам-то туда не пошел, в стороне болтался.
– Выходит, рассмотрел он твою избранность? – сказал Босх.
– Выходит, так...
– А что потом? – спросил вдруг Малахов.
– Стрый, ты мне действуешь на нервы! – тут же отозвался Васютко. – Потом все будет хорошо, понял? Потом будет рай!
– А как же «чумные»? Что они делают с ними? Если те бегут – стреляют, а когда остаются...
– Вот ты чумной! На самом деле чумной!!!
– Все, – сказал Босх, – идем! Тридцать минут и нирвана. Исход уже скоро!
– Но Плащевик обещал прийти! – сказал Николай.
– К чумным Плащевика. Просрочил уже полчаса. Идем.
– Может быть, лучше переждать?! – спросил Стрый, и голос его дрогнул. Евлампий поднял окровавленную голову, удивленно в него всмотрелся и проронил:
– Чую, уже скоро!
– Ничего ты не чуешь, шиз слепошарый!!! – заорал Кобольд и сильно толкнул Евлампия. Тот покатился по полу, тихо причитая.
Встали, взяли оружие – все новенькое, современное, Босх не скупился.
– Ну, пошли...
Было тихо и сумрачно. Чуть в стороне возвышался белокаменный, исчерченный трещинами дом – здесь когда-то были кельи монахов. Над головой угрюмой краснокирпичной стелой возвышалась заводская труба, скоблила копченой верхушкой низкие облака. Уходящие вниз «чумные» говорили, что по ночам там зажигают красные огни, как встарь, но никто из нового отряда Босха сам это не наблюдал. Место было неуютное и мрачноватое, но по иронии судьбы – именно здесь было безопаснее всего в городе.
– Стрый? – вдруг спросил Васютко. – Стрый, ты чего?
Названный стоял в дверях ведущего в катакомбы хода. Автомат на шее, во взгляде растерянность. Но когда на него стали оборачиваться, поднял голову и даже посмотрел на них с вызовом.
– Нельзя идти! – сказал он.
– Как нельзя?! Ты сдурел, что ль...
Стрый взмахнул руками, автомат подкинуло, и Малахов болезненно скривился.
– Это... – сказал страдальческим тоном, – это... неправильно!!!
– Да что неправильно, Стрый?
– Все!!! – заорал тот. – И он! – ткнул рукой в Хонорова, который безразлично стоял со своей цепью. – И чумные! И замок! И Плащевик тоже!!! Я не хочу! Не хочу ради него лезть под пули!
– Хочешь ты этого или нет, – тоном образцового родителя, читающего нотации непутевому отпрыску, произнес Босх, – но ты уже под пулями, Стрый. Тебе только надо выбрать, под чьими именно. В тебя попадут ОНИ, наша дичь, или тебя пристрелим МЫ. А это позорно – так умереть, Стрый. Позорно. Пустите его вперед.
И Стрый получил пинок, который продвинул его в передовой отряд.
На выходе с заводской территории их поджидала батальная картина – золотистая россыпь гильз, росчерки пуль на стенах. Все было довольно свежим.
– Это что? – спросил Рамена. – Воевали, что ли?.
– Курьеры разбираются, – ответил Босх, – эх, кабы не Исход, ходили бы они все подо мной.
– Чую! Чую! Чую! – страстно молвил Хоноров в дневную прохладу.
– Чуешь? Веди.
И они пошли – угрюмая собранная группа, от которой шарахались редкие прохожие.
Стрый медленно шел впереди, бледнел, под глазами обозначились темные круги. Он, кажется, начал понимать, что за роль отвел ему начальник. Пиночет нервно поглядывал на товарища. Тот не выглядел так плохо с тех пор, как они перестали закидываться морфином.
Разом пришло воспоминание: он и Малахов, еще совсем мальцы, лет по девять, пугают соседских голубей. У соседа были хорошие голуби, породистые, вот над ним и решили подшутить, выпустив птичек без ведома хозяина. Голуби шарахаются, хлопают крыльями, а вокруг замечательный летний денек, все в зелени, откуда-то издалека доносится музыка.
Николай даже приостановился, зябко передернул плечами в утреннем сумраке. Когда он последний раз видел солнце? Давно, не вылезали совсем из пещер, вон бледные все, как покойники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48