Да и все вокруг как-то обесцветилось. В тишине четко было слышно, как воркуют голуби – с какой то пугающей потусторонней безысходностю. Вот захлопали крылья, и крупная птица, такая же серая, как и окружающий пейзаж, взвилась в воздух. Пыль клубилась под ней крошечными вихрями.
Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.
«Какое море?! – изумился Влад. – Площадь-то крошечная! »
Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна – две, три серые толстые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось – или еще что.
Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!
Когда Влад обернулся, Дивер уже падал. Он как-то смешно и нелепо дернул руками, словно пытаясь поймать что-то одному ему видимое, и тяжело и безвольно валился на землю. Упал на живот, раскинув широко руки.
Чувствуя нарастающий страх, Владислав побежал к нему. Лежащий Дивер дернул ногой, и Сергеев с ужасом подумал, что у того мог случиться приступ. Сразу вспомнилась история о его пулевых ранениях.
Голуби – почему так громко хлопают крылья? Словно этих летучих тварей уже сотни, тысячи!
Севрюк лежал лицом вниз, его тело коротко подергивалось, и он издавал однообразные хрипы с бульканьем, от которых у Влада шел мороз по коже. Кое-как, ухватившись за плечо, Сергеев перевернул массивного медиума на спину. Зрелище открылось не из приятных – Дивер был смертельно бледен, на щеках его резко проступили мелкие вены, а наполовину открытые глаза уставились в небо сверкающими белками. Дивер выглядел... да, Владу было знакомо это состояние – он выглядел впавшим в транс. Глаза перекатывались под веками.
Владислав очень бы удивился, узнай он, что именно на этом месте отдал концы Валера Сидорчук, один из зачинщиков грандиозной драки. Сбитый с ног молодецким ударом, он упал, а секунду спустя тяжелый военный ботинок одного из дерущихся наступил ему на голову. Череп, содержавший в себе сознание, устремления и целый набор незатейливых воспоминаний Валеры, треснул, после чего эти воспоминания и устремления оказались выплеснуты на асфальт. А дерущиеся еще долго топтали его бездыханное тело.
– Ты что, Михаил?! – Влад сильно встряхнул колдуна за плечи. В мозгу вертелись бессвязные советы по обращению с эпилептиками. Что-то про язык, который припадочный может проглотить. Но Влад был не уверен, что сможет уцепиться за покрытый пеной язык Севрюка.
При очередном встряхивании глаза медиума широко раскрылись, как будто он был пластмассовой куклой, у которой они открываются даже от легкого толчка. Покрасневшие глаза с выцветшей голубой радужкой уставились прямо в лицо Владу.
– Ну, наконец-то... – сказал тот потрясенно, но тут Севрюк открыл рот и молвил:
– Тьма!
Он глядел на Владислава и сквозь него.
Тот отшатнулся и выпустил тело из рук. Дивер упал на асфальт, голова его глухо стукнулась о твердое покрытие площади. Теперь его взгляд был направлен строго вверх, в зенит. Туда, где должно быть солнце, не скрывай его облачный полог.
– Фата! – сказал Севрюк глубоким, полным интонаций голосом – Над! Сверху! Накрыта... – и он сделал движение руками, словно расстилал скатерть. – Фата...
– Какая фата, Михаил? – жалобно спросил Влад. – Да что ты?
– Темная, – ответил тот почти нормальным тоном. – Темная вуаль. Полупрозрачная, но крепкая, как паутина. Сковывает. Липнешь, вырываешься... Но кто паук?!
После этого заявления его взгляд вдруг принял осмысленный вид, и он рывком поднялся. Сергеев отступил от него шага на два, словно Севрюк мог укусить. На лице журналиста было полнейшее смятение.
– Влад, стой! – приказал Дивер. – Ты не понимаешь... Это... я это видел!
– Я понимаю, – произнес Сергеев, делая еще один шаг назад.
– Лучше уезжай отсюда! – произнес Севрюк, медленно поднимаясь. – Не от меня, ты не меня должен бояться!
– Я не боюсь...
– Боишься, – устало сказал Дивер, с кряхтением принимая вертикальное положение, – зря.
Сергеев мотнул головой. Спросил неуверенно:
– И что ты видел?
Севрюк тяжело вздохнул, подошел к Владу и произнес:
– Было видение. Давно такого не было. Давай сделаем так – сейчас мы идем по домам, а потом, дня через три, я тебе звоню и рассказываю. Ты вроде не очень готов сейчас воспринимать.
Владислав покорно кивнул, и они, не говоря больше ни слова, зашагали в сторону Змейки. Когда пересекли границу площади, мощным порывом ветра разогнало серую хмарь и, впервые за все утро, на небе проглянула голубизна. Хлопнула ставня одного из домов. Женский голос крикнул:
– Виктор! Витя! Ключи забыл!
Шедший по улице затрапезного вида мужичок оглянулся и заспешил обратно. Улицу пересекла стайка детей – ухоженных, домашних. На лицах сияли улыбки. Мягко прокатилась машина, из полуоткрытого окошка доносились звуки мажорной музыки. Солнце ли в том виновато, или еще что, но дома вдруг утратили свою угрюмость, показали весело расцвеченные ставни. В палисадниках пышно росли цветы – ромашки и ноготки, весело качающиеся на ветру. Группа ярко одетых людей прошла вдоль улицы, громко разговаривая. Когда они дошли до пересечения со Звоннической улицей, в их рядах раздался взрыв хохота. Нижний город жил. Жил той обычной жизнью, какая бывает у провинциальных городков в будни.
Потертая бродячая собака, словно целиком состоящая из рыжих лохм, лениво грелась на проглянувшем солнышке. Глаза у нее были блаженно прикрыты, лапы подергивались, нося свою владелицу по призрачной тропе полуденных грез.
Ощутимо потеплело.
Влад и Дивер добрались до моста и на этот раз с другой его стороны полюбовались на панораму. На коричневатой водной глади прыгали веселые солнечные зайчики.
– Ты заметил? – спросил, наконец, Севрюк.
– Что я должен был заметить?
– Не прикидывайся. Когда мы шли туда – все было по-другому.
– Я не заметил, – сказал Влад упрямо.
Дивер вздохнул, а когда они пересекли мост, повернулся и пошел прочь, какой-то стариковской шаркающей походкой. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся и крикнул:
– Мой номер ты знаешь! Звони...
– Может быть, – пробормотал себе под нос Владислав и посмотрел налево.
Крошечная фигурка на Степиной набережной все еще сидела. По реке вдоль берега плыл какой-то предмет, неопределимый из-за расстояния. Коряга или автомобильная шина. Когда предмет поравнялся с сидящим, тот вдруг вскочил и кинулся наверх по склону, оскальзываясь и хватаясь для надежности за растущие там кусты.
Влад только пожал плечами. Потом одинокий голубь опустился на дорогу возле него и курлыкнул, отчего Сергеев вздрогнул и с трудом подавил желание размазать глупую птицу по асфальту.
2
Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил Злу. Он только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура с широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы разбрасываться ими, наказывать их по пустякам.
Услышав это, Рамена пал на колени посередине своей совершенно пустой квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло, и лица его слуги коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее задание, не сразу отреагировал. А потом все-таки заметил слегка удивленным тоном:
– Но ребенка...
– Ты даже не представляешь, что может этот ребенок сделать... – каркнул Ворон, и мягкое прикосновение вдруг стало ледяным, – его, именно его ты должен отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина?
Рамена истово закивал:
– Сделаю...
А теперь он шагал по городу, спокойно и отрешенно глядя перед собой. Только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного типа, поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и смотрели ему вслед, не в силах понять, что же так их напугало в этом человеке.
По пути брат Рамена сделал всего одну остановку, возле ларька, где скупил двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета газировки (за большие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время вопрос еды почти не волнует его, словно он вообще потерял эту потребность. Ворон сказал, что он меняется и еды ему будет требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое-то время, а пока следует хоть как-то питаться.
Батончики были неприятно сладкими, а питье отдавало какой-то химией, словно концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У него была цель.
Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками водой. Какой-то подсознательный мотив побуждал в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.
«Они боятся... – думал Рамена, глядя на их серьезные и озабоченные лица, – боятся погружения во тьму. Чувствуют, и им становится страшно».
Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города, в Школьном микрорайоне. Детский садик «Солнышко» – двухэтажное, покрытое тоскливой желтой краской здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом и чуть побольше – сзади.
Именно сюда ходил нынешний клиент Рамены. Видимо, из бедной семьи, раз обретается в таком заштатном садике. Все-таки Пономаренко задумался – ну чем, чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит? Но ведь черный дух сказал, что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он совершенно не пони...
– Рамена... – голос раздался из темного проема между двумя домами. – Рамена, ты что, сомневаешься?
Ворон был там. Сидел на капоте какой-то машины – такой черной, что ее полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали, фары, хром на радиаторной решетке.
– Я не сомневаюсь... – произнес Рамена-нулла.
– Ну, тогда не стой, иди, – произнес Ворон. Сейчас его темный силуэт обрел более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же.
– Воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка и завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.
– Никогда, – сказал брат Рамена, – я убью этого маленького паршивца здесь! Во тьме!
Казалось, Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не было. Тихо заработал двигатель, и автомобиль медленно выполз из проема.
Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился ко входу в садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль взвилась за ним столбом.
Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки, за ним – звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза у самого дома.
Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-таки один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве Пономаренко, была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак, и дети населяли их разнообразными чудовищами. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его детсаду обреталась именно в этих избушках. Диме Пономаренко эти избушки давали еще и чувство защищенности. Только укрывшись за толстыми стенами, он находил странный покой, и чувство полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была школа, взрослая жизнь. Большой мир, медленно отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил, что, в конце концов, остался один, это и стало началом его скатывания с нормальной жизненной колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь вот Ворон. Чувство защищенности – вот что все это давало.
Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима проходил в такие с гордо поднятой головой.
Рассеянный свет из крошечного окошка освещал грязные, размалеванные матерными надписями стены. В середине строения земля уходила вниз» образуя глубокую впадину, на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую нужную сейчас защиту.
Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строения, уже не мучился ни совестью, ни глупыми воспоминаниями. Жесткое, с резкими чертами лицо, спокойный взгляд.
Дверь детсада распахнулась, и поток галдящих детей вырвался наружу в восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети толпились у входа, смотрели на белесое небо, на странного человека, замершего возле одного из домиков. Еще раз хлопнула дверь, и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать детям. Видимо, воспитательница.
Жертву Рамена увидел сразу. Нет, это жертва сразу заметила его и уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый победнее прочих, с удивлением и какой-то обреченностью смотрел на Рамену, совершенно не обращая внимания на галдящих кругом детей. Узнал, что ли? Рамена быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца. Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.
Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей, да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него слегка осыпалась, особенно на морде, и жираф взирал на мир пустыми сероватыми глазницами.
Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются над чужой добычей, какой-нибудь полежавшей уже падалью.
Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Рамена молча следил, как маленькая фигурка приближается. Дешевые кроссовки ребенка оставляли в пыли детской площадки ясные и отчетливые следы.
Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.
– Вы – это он, да? – неожиданно спросила будущая жертва.
– Кто, малыш? – спросил Рамена почти ласково. Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю. Потом все-таки решился и сказал еле слышно:
– Вы тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они выглядят совсем по-другому. Но вы – это он? – здесь он поднял голову и снова посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться – в этом взгляде читалось тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла, был волком!
– Нет, я не тролль, – сказал Пономаренко, – я почти такой же человек, как и ты. Меня зовут Дмитрий. Пойдем со мной, нам надо поговорить.
Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил ее, как утопающий хватается за соломинку. Сказал:
– Вы мне снились...
– Да? – спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы детей.
– Да, и там вы были другим, – продолжила его жертва с какой-то недетской рассудительностью, – у вас были крылья. Черные, как... у вороны.
– У Ворона, – поправил Рамена. – Ворон с красными глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Дивер дошел до середины площади и остановился. Он выглядел маленьким и потерянным на гладком море запыленного асфальта.
«Какое море?! – изумился Влад. – Площадь-то крошечная! »
Голубиные крылья все хлопали. Уже не одна – две, три серые толстые птицы описывали над площадью круги. На асфальте неясно обрисовывалось темное пятно. Масло пролилось – или еще что.
Ощущая неприятный холодок в груди, Владислав решил подойти ближе к Диверу. Не выдержав, обернулся, посмотрел на Змейку, прихотливыми изгибами струящуюся к реке. Но нет, улица была совершенно пуста, и даже окна в домах глухо зашторены. Ну, прямо как в чумном городе!
Когда Влад обернулся, Дивер уже падал. Он как-то смешно и нелепо дернул руками, словно пытаясь поймать что-то одному ему видимое, и тяжело и безвольно валился на землю. Упал на живот, раскинув широко руки.
Чувствуя нарастающий страх, Владислав побежал к нему. Лежащий Дивер дернул ногой, и Сергеев с ужасом подумал, что у того мог случиться приступ. Сразу вспомнилась история о его пулевых ранениях.
Голуби – почему так громко хлопают крылья? Словно этих летучих тварей уже сотни, тысячи!
Севрюк лежал лицом вниз, его тело коротко подергивалось, и он издавал однообразные хрипы с бульканьем, от которых у Влада шел мороз по коже. Кое-как, ухватившись за плечо, Сергеев перевернул массивного медиума на спину. Зрелище открылось не из приятных – Дивер был смертельно бледен, на щеках его резко проступили мелкие вены, а наполовину открытые глаза уставились в небо сверкающими белками. Дивер выглядел... да, Владу было знакомо это состояние – он выглядел впавшим в транс. Глаза перекатывались под веками.
Владислав очень бы удивился, узнай он, что именно на этом месте отдал концы Валера Сидорчук, один из зачинщиков грандиозной драки. Сбитый с ног молодецким ударом, он упал, а секунду спустя тяжелый военный ботинок одного из дерущихся наступил ему на голову. Череп, содержавший в себе сознание, устремления и целый набор незатейливых воспоминаний Валеры, треснул, после чего эти воспоминания и устремления оказались выплеснуты на асфальт. А дерущиеся еще долго топтали его бездыханное тело.
– Ты что, Михаил?! – Влад сильно встряхнул колдуна за плечи. В мозгу вертелись бессвязные советы по обращению с эпилептиками. Что-то про язык, который припадочный может проглотить. Но Влад был не уверен, что сможет уцепиться за покрытый пеной язык Севрюка.
При очередном встряхивании глаза медиума широко раскрылись, как будто он был пластмассовой куклой, у которой они открываются даже от легкого толчка. Покрасневшие глаза с выцветшей голубой радужкой уставились прямо в лицо Владу.
– Ну, наконец-то... – сказал тот потрясенно, но тут Севрюк открыл рот и молвил:
– Тьма!
Он глядел на Владислава и сквозь него.
Тот отшатнулся и выпустил тело из рук. Дивер упал на асфальт, голова его глухо стукнулась о твердое покрытие площади. Теперь его взгляд был направлен строго вверх, в зенит. Туда, где должно быть солнце, не скрывай его облачный полог.
– Фата! – сказал Севрюк глубоким, полным интонаций голосом – Над! Сверху! Накрыта... – и он сделал движение руками, словно расстилал скатерть. – Фата...
– Какая фата, Михаил? – жалобно спросил Влад. – Да что ты?
– Темная, – ответил тот почти нормальным тоном. – Темная вуаль. Полупрозрачная, но крепкая, как паутина. Сковывает. Липнешь, вырываешься... Но кто паук?!
После этого заявления его взгляд вдруг принял осмысленный вид, и он рывком поднялся. Сергеев отступил от него шага на два, словно Севрюк мог укусить. На лице журналиста было полнейшее смятение.
– Влад, стой! – приказал Дивер. – Ты не понимаешь... Это... я это видел!
– Я понимаю, – произнес Сергеев, делая еще один шаг назад.
– Лучше уезжай отсюда! – произнес Севрюк, медленно поднимаясь. – Не от меня, ты не меня должен бояться!
– Я не боюсь...
– Боишься, – устало сказал Дивер, с кряхтением принимая вертикальное положение, – зря.
Сергеев мотнул головой. Спросил неуверенно:
– И что ты видел?
Севрюк тяжело вздохнул, подошел к Владу и произнес:
– Было видение. Давно такого не было. Давай сделаем так – сейчас мы идем по домам, а потом, дня через три, я тебе звоню и рассказываю. Ты вроде не очень готов сейчас воспринимать.
Владислав покорно кивнул, и они, не говоря больше ни слова, зашагали в сторону Змейки. Когда пересекли границу площади, мощным порывом ветра разогнало серую хмарь и, впервые за все утро, на небе проглянула голубизна. Хлопнула ставня одного из домов. Женский голос крикнул:
– Виктор! Витя! Ключи забыл!
Шедший по улице затрапезного вида мужичок оглянулся и заспешил обратно. Улицу пересекла стайка детей – ухоженных, домашних. На лицах сияли улыбки. Мягко прокатилась машина, из полуоткрытого окошка доносились звуки мажорной музыки. Солнце ли в том виновато, или еще что, но дома вдруг утратили свою угрюмость, показали весело расцвеченные ставни. В палисадниках пышно росли цветы – ромашки и ноготки, весело качающиеся на ветру. Группа ярко одетых людей прошла вдоль улицы, громко разговаривая. Когда они дошли до пересечения со Звоннической улицей, в их рядах раздался взрыв хохота. Нижний город жил. Жил той обычной жизнью, какая бывает у провинциальных городков в будни.
Потертая бродячая собака, словно целиком состоящая из рыжих лохм, лениво грелась на проглянувшем солнышке. Глаза у нее были блаженно прикрыты, лапы подергивались, нося свою владелицу по призрачной тропе полуденных грез.
Ощутимо потеплело.
Влад и Дивер добрались до моста и на этот раз с другой его стороны полюбовались на панораму. На коричневатой водной глади прыгали веселые солнечные зайчики.
– Ты заметил? – спросил, наконец, Севрюк.
– Что я должен был заметить?
– Не прикидывайся. Когда мы шли туда – все было по-другому.
– Я не заметил, – сказал Влад упрямо.
Дивер вздохнул, а когда они пересекли мост, повернулся и пошел прочь, какой-то стариковской шаркающей походкой. Отойдя метров на пятьдесят, обернулся и крикнул:
– Мой номер ты знаешь! Звони...
– Может быть, – пробормотал себе под нос Владислав и посмотрел налево.
Крошечная фигурка на Степиной набережной все еще сидела. По реке вдоль берега плыл какой-то предмет, неопределимый из-за расстояния. Коряга или автомобильная шина. Когда предмет поравнялся с сидящим, тот вдруг вскочил и кинулся наверх по склону, оскальзываясь и хватаясь для надежности за растущие там кусты.
Влад только пожал плечами. Потом одинокий голубь опустился на дорогу возле него и курлыкнул, отчего Сергеев вздрогнул и с трудом подавил желание размазать глупую птицу по асфальту.
2
Ворон понял. Ворон был добрым, хотя и служил Злу. Он только слегка пожурил брата Рамену за провал его операции. Темная фигура с широкими крыльями ясно дала понять, что у нее слишком мало слуг, чтобы разбрасываться ими, наказывать их по пустякам.
Услышав это, Рамена пал на колени посередине своей совершенно пустой квартиры и простер руки в сторону Ворона. А Ворон вытянул крыло, и лица его слуги коснулось что-то мягкое, прохладное, как полупрозрачный черный шелк. Рамена прикрыл глаза, он был счастлив и потому, когда его хозяин продиктовал следующее задание, не сразу отреагировал. А потом все-таки заметил слегка удивленным тоном:
– Но ребенка...
– Ты даже не представляешь, что может этот ребенок сделать... – каркнул Ворон, и мягкое прикосновение вдруг стало ледяным, – его, именно его ты должен отправить в нижние миры. Ты понял меня? Понял своего хозяина?
Рамена истово закивал:
– Сделаю...
А теперь он шагал по городу, спокойно и отрешенно глядя перед собой. Только взгляд его был таков, что случайные прохожие, завидев этого неприметного типа, поспешно сворачивали с дороги. А некоторые даже оборачивались и смотрели ему вслед, не в силах понять, что же так их напугало в этом человеке.
По пути брат Рамена сделал всего одну остановку, возле ларька, где скупил двенадцать шоколадных батончиков (очень задешево) и бутылку ядовитого цвета газировки (за большие деньги). Пономаренко стал замечать, что в последнее время вопрос еды почти не волнует его, словно он вообще потерял эту потребность. Ворон сказал, что он меняется и еды ему будет требоваться все меньше и меньше. Но предупредил, что это произойдет через какое-то время, а пока следует хоть как-то питаться.
Батончики были неприятно сладкими, а питье отдавало какой-то химией, словно концентрат разводили в водах реки Мелочевки, но Рамене было на это плевать. У него была цель.
Народу на улице было много. Дул сильный ветер, трепал легкую летнюю одежду. Издалека различались длинные очереди во все торговые точки, где можно было купить питье. Крошечные кафе на открытом воздухе были до отказа забиты людьми, которые сосредоточенно запасались живительной влагой. Больше того, почти все посетители ничего не ели, отдавая предпочтение лишь стакану с прозрачной, исходящей пузырьками водой. Какой-то подсознательный мотив побуждал в людях желание запасать как можно больше жидкости, чем бы она ни была. Рамене подумалось, что со временем они кинутся запасать и съестное, хотя никаких перебоев в поставках пищи не предвиделось.
«Они боятся... – думал Рамена, глядя на их серьезные и озабоченные лица, – боятся погружения во тьму. Чувствуют, и им становится страшно».
Цель его визита находилась на самом краю Верхнего города, в Школьном микрорайоне. Детский садик «Солнышко» – двухэтажное, покрытое тоскливой желтой краской здание. Решетки на нижних окнах, крошечный пятачок перед входом и чуть побольше – сзади.
Именно сюда ходил нынешний клиент Рамены. Видимо, из бедной семьи, раз обретается в таком заштатном садике. Все-таки Пономаренко задумался – ну чем, чем может навредить Ворону пятилетний ребенок? Или он вырастет и тогда навредит? Но ведь черный дух сказал, что падение во тьму случится довольно скоро. Нет, он совершенно не пони...
– Рамена... – голос раздался из темного проема между двумя домами. – Рамена, ты что, сомневаешься?
Ворон был там. Сидел на капоте какой-то машины – такой черной, что ее полностью скрывала густая тень от дома, только поблескивали отдельные детали, фары, хром на радиаторной решетке.
– Я не сомневаюсь... – произнес Рамена-нулла.
– Ну, тогда не стой, иди, – произнес Ворон. Сейчас его темный силуэт обрел более антропоморфные очертания. Казалось, это почти человек, который сидит на гладком черном металле в позе лотоса. Только глаза остались те же.
– Воспитательница выведет группу на прогулку. Твоя задача отозвать ребенка и завести его сюда, ко мне. Не светись, ты не должен попасться.
– Никогда, – сказал брат Рамена, – я убью этого маленького паршивца здесь! Во тьме!
Казалось, Ворон улыбнулся. А потом исчез с капота машины, словно его и не было. Тихо заработал двигатель, и автомобиль медленно выполз из проема.
Но Рамена на него не смотрел, он быстрым шагом направился ко входу в садик. Позади него мрачновато выглядящее авто с визгом вырулило на улицу. Пыль взвилась за ним столбом.
Низкий покатый заборчик, разноцветная дуга детской лесенки, за ним – звонкие крики откуда-то из-за здания. Ветер треплет пышную крону одинокого вяза у самого дома.
Брат Рамена не торопясь зашел за оградку, огляделся. Нет, все-таки один домик тут сохранился. Крохотный, словно для гномов, но очень похожий на настоящий. Даже есть одна ставня, выкрашенная давно облупившейся синей краской. Почему-то Рамене пришло на ум собственное детство. Не в этом садике и даже не в этом городе, но он помнил такие домики, помнил, как интересно было там играть среди дня. Как можно прятаться за потемневшими от времени бревнами, как можно забраться под крышу на скрещенные стропила. Там, куда ходил в детстве Пономаренко, была даже двухэтажная колокольня с изящной шатровой крышей. Днем было весело, а к вечеру эти дома погружались во мрак, и дети населяли их разнообразными чудовищами. Он помнил это ясно, даже пресловутая Синяя рука в его детсаду обреталась именно в этих избушках. Диме Пономаренко эти избушки давали еще и чувство защищенности. Только укрывшись за толстыми стенами, он находил странный покой, и чувство полнейшей безмятежности охватывало все его существо. Потом это ушло, потом была школа, взрослая жизнь. Большой мир, медленно отдаляющиеся родные, пропадающие один за другим друзья. Он помнил, что, в конце концов, остался один, это и стало началом его скатывания с нормальной жизненной колеи в некий метафизический кювет. Увлечение эзотерикой, потом секта, теперь вот Ворон. Чувство защищенности – вот что все это давало.
Рамена слабо улыбнулся, прогоняя воспоминания. Зачем ворошить прошлое? Но все же, не удержавшись, заглянул в домик. Пришлось низко наклониться, чтобы пройти в крошечный дверной проем. Давно прошли те времена, когда маленький Дима проходил в такие с гордо поднятой головой.
Рассеянный свет из крошечного окошка освещал грязные, размалеванные матерными надписями стены. В середине строения земля уходила вниз» образуя глубокую впадину, на самом дне которой примостилась свежая кучка фекалий. Дух в домике витал неприятный. Улыбка Рамены-нуллы погасла. Нет, не вернуть то забытое ощущение покоя среди этих расписанных стен. Все ушло, ушел Дмитрий Пономаренко, и остался только Рамена, и только Ворон может дать ему такую нужную сейчас защиту.
Человек, вышедший из вросшего в землю деревянного строения, уже не мучился ни совестью, ни глупыми воспоминаниями. Жесткое, с резкими чертами лицо, спокойный взгляд.
Дверь детсада распахнулась, и поток галдящих детей вырвался наружу в восхитительный ветреный полдень. Ярких расцветок курточки, у некоторых не менее цветастые рюкзачки с модными наклейками. Дети толпились у входа, смотрели на белесое небо, на странного человека, замершего возле одного из домиков. Еще раз хлопнула дверь, и появилась женщина лет сорока, которая сразу что-то стала выговаривать детям. Видимо, воспитательница.
Жертву Рамена увидел сразу. Нет, это жертва сразу заметила его и уставилась прямо в глаза своему грядущему убийце. Маленький мальчик, одетый победнее прочих, с удивлением и какой-то обреченностью смотрел на Рамену, совершенно не обращая внимания на галдящих кругом детей. Узнал, что ли? Рамена быстренько перебрал в памяти моменты, когда он мог видеть этого мальца. Получалось, что никогда, знать и узнать тот его не может.
Не двигаясь, Рамена ждал. Все той же тесной стайкой дети направились на игровую площадку. Туда, где покачивались от ветра двое лишенных сидений качелей, да торчал, покосившись, сваренный из металлоконструкций жираф. Краска с него слегка осыпалась, особенно на морде, и жираф взирал на мир пустыми сероватыми глазницами.
Море детских криков! Так громко! Рамене они вдруг стали напоминать крики дерущихся чаек. Множество белых птиц с грязно-желтыми клювами, которые бьются над чужой добычей, какой-нибудь полежавшей уже падалью.
Внезапно слуга Ворона заметил, что его жертва отделилась от остальных детей и идет к нему, медленно и неуверенно. Рамена молча следил, как маленькая фигурка приближается. Дешевые кроссовки ребенка оставляли в пыли детской площадки ясные и отчетливые следы.
Подойдя, мальчик остановился, напряженно глядя в лицо Рамене широко открытыми серо-голубыми глазами. Рот у него тоже приоткрылся, выражая удивление и испуг. Он казался совсем маленьким, куда меньше стоявшего перед ним убийцы.
– Вы – это он, да? – неожиданно спросила будущая жертва.
– Кто, малыш? – спросил Рамена почти ласково. Ребенок задумался, оторвал взгляд от лица Пономаренко и уставился в землю. Потом все-таки решился и сказал еле слышно:
– Вы тролль, да? Я знаю, мама говорит, что троллей нет, и в книжке они выглядят совсем по-другому. Но вы – это он? – здесь он поднял голову и снова посмотрел Рамене в лицо. Слуга Ворона мог поклясться – в этом взгляде читалось тоска и затаенное отчаяние попавшейся дичи. А он, Рамена-нулла, был волком!
– Нет, я не тролль, – сказал Пономаренко, – я почти такой же человек, как и ты. Меня зовут Дмитрий. Пойдем со мной, нам надо поговорить.
Малец безропотно сунул крохотную холодную ладошку в руку Рамене, обхватил ее, как утопающий хватается за соломинку. Сказал:
– Вы мне снились...
– Да? – спросил Рамена, аккуратно уводя его все дальше от основной группы детей.
– Да, и там вы были другим, – продолжила его жертва с какой-то недетской рассудительностью, – у вас были крылья. Черные, как... у вороны.
– У Ворона, – поправил Рамена. – Ворон с красными глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48