– Тут фамилии, – добавил Босх менее уверенно. Его новые подопечные отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе – так даже лучше. Меньше проблем – меньше колебаний.
– Стоп! – заорал Пиночет. – Это нам уже предлагалось! Стрый, журналиста же мы уже пытались мочить!
Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули.
– И малолетка с ними. Что ж, он выжил, получается?
– Бить надо было точнее, – ответил ему Николай злобно.
– Журналист? – спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла. – Тот, что на Школьной живет?
– Да он вообще там один, похоже!
– Смотрите, Мельников! Тот самый, гад бомжующий! Он меня убить пытался, живучий, как кот дворовый! А этот, сопляк, я его тоже прирезать хотел, только он вывернулся!
– Что, и ты тоже? – спросил Николай. Избранные уставились друг на друга.
Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:
– Ба, знакомые все лица... Тут и Севрюк есть, колдунишко!
– Что же получается, – сказал Николай Васютко. – Мы все за одними и теми же гонялись, что ли?
– И ни одного не кончили, заметьте, – произнес Рамена, – даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.
Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену пришла нездоровая оживленность.
– Так вот что я думаю, – негромко сказал Каточкин, оглядывая своих солдат. – Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, – он похлопал по списку для наглядности, – ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.
– Чистые демоны! – сказал Рамена громко. – У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.
– Ладно, – произнес Босх, – жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, броники тоже. Проблем не возникнет.
Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
– Я знал, – тихо и плаксиво проскулил Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей. – Это секта, новая секта...
– И хорошо, если только у нас, – молвил брат Рамена-нулла.

9

– Это я, – сказал Мартиков. – Собственно, вы меня знаете.
Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, висящему на спинке стула.
– Незачем! – поспешно сказал Мартиков. – Больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.
– Это же он! – крикнул журналист. – Тот оборотень!
– Тот, не тот, – бросил плотный, похожий на отставного военного, – чего он сюда приперся?
Третий, субтильный бледный юнец, медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:
– А говорил: «Ну оборотень, ну и что...» Парень только качнул головой неопределенно.
– Послушайте, – произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно. Он скорее лаял, низко, грубо. – Вам лучше сразу оставить ваши страхи. Я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия но... я был когда-то другим.
– Что он там лепечет? – резко спросил бывший солдат. – Ну и паскудная тварь...
Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в руках себя держал.
Полуволк вздохнул утробно, переступил массивными лапами, безжалостно пятная грязью линолеум Владовой квартиры.
– Может – не будем так, на пороге?
– Как у него получается говорить, с такой челюстью? – спросил юнец из дальнего конца комнаты.
– Постоишь, – бросил Владислав, – не каждый день, знаешь ли, принимаем в гости оборотня. Да еще такого грязного...
Мартиков снова испустил вздох. Испачкан он и вправду был отменно, начиная с дурнопахнущей осенней грязи на холке, от которой густая шерсть свисала сосульками, до правой ноги в густом липком масле, похожем на отработанный солидол, запах которого стремительно разносился по крохотной однокомнатке.
Что поделать, в городе стало слишком мало мест, в которых можно было как следует вымыться, да и надо признать, что новая натура Павла Константиновича Мартикова не слишком-то тяготела к воде.
Ночью он снова стал охотиться – естественно, он был почти уверен, что это былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк возвращался, но теперь знал – он уже внутри, и скоро, скоро снова возьмет в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла Константиновича.
Ночные охоты – зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они теперь в некоем странном и вместе с тем узнаваемом месте.
Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными ночами, когда мозги связно соображали, он мучительно пытался вспомнить, когда же бывал в этих краях. Не мог – память отказывалась выдавать более или менее ясную картину. Может быть, в одно из его редких посещений Кавказа лет пятнадцать назад?
Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.
Выход был один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию и предвидел, как они себя поведут, когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.
Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре квартиры.
– Я же видел вас тогда той ночью, – горячо сказал он Владу, – вы что-то знаете, вы все что-то знаете!
– О чем?
– Да обо всем! – рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул. – О том, чем пахнет воздух, и что за сны мне снятся, и куда все подевались, о черном «саабе», наконец!
– Стоп! – сказал Влад. – Опять «сааб». Тут ты не ошибся... заходи, устраивайся там, на табурете. Извини, что не предложил тебе диван, но больно ты грязен.
– Простите, в городе туго с водой.
– Ничего, – утешил Дивер. – У нас все равно забита канализация, так что наше обоняние урона не понесет.
Позади на лестничной клетке затопали шаги, потом входная дверь распахнулась и явила Степана Приходских, который, увидев оборотня, замер на пороге.
– Эка... – сказал он и замолк. Дивер махнул рукой, заходи, мол. Степан зашел и сел на диван, косясь на Мартикова.
– Все интереснее и интереснее.
– Меня зовут Мартиков Павел Константинович, – представительно произнес волосатый уродливый получеловек, от которого разило тяжелой смесью псины, бензина и подгнившего мяса. – В общем-то, во всем происшедшем со мной виноват я сам, и моя вина в том, что я не сообразил убраться из этого паршивого городка. А теперь вот поздно, я попался, увяз по уши, и ей-богу, это заставило меня пересмотреть жизненные идеалы. Не каждому это дается.
– Мы тут все как следует увязли, – сказал Дивер. И под тихий шелест начавшегося дождя за окном Павел Константинович Мартиков поведал свою историю, перемежая ее лающими восклицаниями, от которых слушатели вздрагивали.
Про «Паритет» они помнили, пожар был крупный, и такое событие не прошло незамеченным. Черный же «сааб» вызвал бурную дискуссию, причем основные вопросы сыпались опять же на Александра, как на единственного вступавшего в контакт с этим адским авто.
– Мир тесен, да? – сказал Владислав.
При упоминании ночных бдений на крышах Белоспицын оживился и припомнил несколько случаев звериного воя, слышанного им лунными ночами. Убийство Медведя вызвало шок пополам с омерзением, после чего слушатели Мартикова вновь стали относиться к нему с подозрением.
– Так ведь это тебя Голубев видел! – произнес Сергеев. – Ты ж его пугнул до смерти!
– Я не помню, – сказал Мартиков, – и вполне возможно, что уже не вспомню. Дайте мне дорассказать.
И он поведал про волю владельцев черного «сааба», после чего в комнате повисла тишина. Ранние сумерки быстро наплывали на город, укутывали в мокрое свинцово-серое покрывало.
– Все же я, да? – спросил Сергеев. – Тебе дали понять, что убить надо меня?
– Не сомневайся, – произнес Белоспицын, – мне они тоже указали без обиняков.
– И что ты? – спросил Дивер, обращаясь к Мартикову.
Павел Константинович качнул лобастой массивной головой в сторону Сергеева:
– Ну, он же жив.
– Значит... ты нарушил данное им обязательство, и теперь волк вернется, так?
– Да, – через силу сказал Мартиков. – Правду сказать, он уже близко.
– И ты пришел к нам, – продолжил Дивер, – зная, что вот-вот потеряешь остатки соображения и начнешь кидаться на все, что движется. Так ведь?
Мартиков сник, на его уродливой морде проступила тоска, молчаливая мольба о помощи. Он скривился и заплакал бы, если бы мог.
– Я думал... – сказал он, – думал, вы сможете помочь...
– Но как, Мартиков? – воскликнул Дивер. – Ты хоть понимаешь, кто мы? Мы совсем не понимаем, что творится вокруг. Мы не контролируем ситуацию, мы плывем по течению. И не наша вина в том, что вместо того, чтобы ухнуть в бездну, мы зацепились за выступающий из воды камень, и потому сохранили себя! Может быть, поэтому нас и хотят убить те отморозки из «сааба»!
– Ты знаешь! Я видел! – отрывисто сказал Павел Константинович Владу, отказываясь верить услышанному. – Тогда, в расстрельную ночь, я видел!
– Тогда я понимал еще меньше, чем сейчас, – произнес Владислав тихо.
– Вы не понимаете! – крикнул Мартиков. – Вот я сейчас сижу перед вами! Да, я страшный, да, урод, хотя было время, когда на меня засматривались женщины! Но я человек! Я думаю, анализирую, чувствую!
– Тише, тише, мы, конечно, понимаем, но... – начал Дивер.
– Вы не понимаете!!! – рявкнул Мартиков, поднимаясь во весь свой немалый рост. Собеседники его тоже поднялись, Дивер протянул руку к оружию. – ВЫ НИЧЕГО НЕ ПОНИМАЕТЕ! Вы не знаете, ЧТО значит терять себя! Вот я пока с вами, но скоро – слышите, скоро тут, – он прикоснулся к своей голове, – тут ничего не останется. Не будет Мартикова, ни будет никого – будет тупой лесной зверь, который знает, как задирать добычу, как пить из нее кровь. Это хищник... это... – он оглядел людей, которые сдвинулись друг к другу у самого окна и смотрели с откровенным страхом, – впрочем, вам все равно...
Они ведь боялись его. Боялись и не верили, что у такой жуткой твари может быть душа и сознание человека. Он напугал их, стоило повысить голос. Как справедливо выразился бывший вояка, они зацепились за камень на пути к смерти – просто рыбы, чудом минувшие хитроумной сети.
«Ошибка, снова ошибка!» – подумал про себя Мартиков.
Шанс еще был, можно попытаться прыгнуть сейчас вперед, в надежде, что они не успеют схватить оружие и клыки и когти помогут расправиться с этими хилыми выжившими. А потом пойти найти черную иномарку, рассказать...
Нет! Напасть сейчас – это значит снова предать самого себя. Больше он этого не допустит! Будет держаться до последнего, пусть зверь много сильнее его самого. А эти люди и так приговорены к смерти.
Павел Константинович повернулся и пошел прочь. Выход должен быть, как говорит популярное присловье: из каждой ситуации есть по крайней мере два выхода...
Но ведь он есть, так ведь? И лежит на поверхности. Мыло, пеньковая веревка или прыжок с пятнадцатиэтажки в центре, если пенька не сможет передавить мощные шейные мышцы. Есть еще Мелочевка с ее омутами и коварным течением подле моста.
И – никакого зверя, никакого Мартикова. Все. Смерть, Исход – называйте, как хотите.
– Постой! – окликнул его Сергеев.
Мартиков обернулся, стоя в дверях. Они больше не стояли в дальнем углу, как испуганные грозой овцы. Напротив – подошли ближе и смотрели на него, никто не тянулся к оружию.
– Мы действительно не знаем, как снять с тебя проклятье, – продолжил Владислав Сергеев. – Но, черт побери, ты же сам сказал, что в этом городе возможно все! А мы... мы не можем сейчас терять нужных людей.
Мартиков обернулся, ощущая, как деформированная его звериная пасть силится широко улыбнуться, обнажая блестящие пятисантиметровые клыки. Но никто из стоящих перед Павлом Константиновичем больше не вздрогнул. Даже Белоспицын.

10

В единый миг долгий и изматывающий бег Василия Мельникова подошел к концу.
Пять пар глаз уставились на него в немом изумлении.
– О! – произнес хилый юнец. – Еще один. У нас тут прямо гостиница.
– Люди к нам тянутся, – в тон ему сказал массивный детина с военной выправкой.
А жуткий волосатый недочеловек, что сидел чуть в отдалении, ничего не сказал и лишь осклабился понимающе, отчего вид его потерял последнюю цивилизованность и стал чисто звериным. Василий содрогнулся, но отступать было некуда, последние мосты сожжены, за неимением Рубикона полсотни раз была перейдена Мелочевка.
– Я так понял, ты из знающих? – произнес еще один из обитателей этой квартиры, человек со смутно знакомым лицом. Где-то Васек его уже видел, причем, судя по всему, в очереди за водой.
– Знающих? – удивился Василий. – Это смотря, что знать. А знаю я, что у вас тут типа клуба, что ли. Тех, кто несет своего монстра, – при этом он неосознанно кивнул в сторону волосатого, подразумевая, что это и есть один из монстров.
Смутно знакомый повернулся к военному, спросил:
– Монстра? Несут?
– Первый раз слышу, – сказал волосатый, чем несказанно удивил Мельникова.
– Ну, монстры! Беглецы! Дичь! – добавил Василий, сомневаясь уже, что пришел по адресу. – Да меня Хоноров послал! Евлампий Хоноров.
– Опять этот шизофреник! – резко сказал военный. Он обратил взор на Мельникова, спросил: – Ну, а сам-то ты кто такой? В армии не служил?
Васек покачал головой.
– Странно. Глядя на тебя, я бы сказал, что ты служил в спецназе.
– Да что вы! – воскликнул Мельников. – Какой спецназ, бомж я, Васьком кличут!
И заморгал растерянно, потому что все уставились на него, дружно разинув рты. Первым опомнился юнец, который, видимо от удивления, выдал грубовато:
– Бомж? Да ты на себя посмотри, бомж. Я думал, с таким лицом только киллеры ходят.
– Ну, Саня, – наклонившись к нему, сказал военный, – тут ты загнул!
– А что... с моим лицом?
– Саня, – сказал смутно знакомый, – принеси человеку зеркало. Пусть посмотрит. Я, впрочем, ему верю, в этом тронутом городе и не такое бывает. Все ведь с ног на голову.
Сказанное слегка успокоило Василия, все-таки они понимают. Все понимают. Бледный юнец вернулся с небольшим зеркалом, все в брызгах мыльной пены – явно из ванной. Подсунул под нос Ваську, довольно невежливо, но тот совсем этого не заметил, был поглощен собственным отражением.
Когда он последний раз смотрелся в зеркало? Давно, очень давно, в те золотые времена, когда масса вещей, мелких бытовых радостей была доступна ему, как и всем нормальным людям. Чистая постель, теплая квартира, телевизор и радио, деньги не только на водку, и зеркало. Он постепенно утратил все это, жизнь стремительно сужала горизонты, в момент окончания школы казавшиеся неохватными, и, в конце концов, зациклилась на одной-двух интересующих его вещах. Сначала алкоголь, потом бег. Один его почти сгубил, а другой...
Кто был этот человек, что смотрел на него из зеркала – из безопасного портативного зеркальца, что не будет нападать на человека, а после поглощать его?
Василий себя не узнавал. Худое, скуластое лицо принадлежало явно не ему. Ну откуда, откуда у обрюзгшего пропойцы эти резкие, ястребиные черты? Куда подевались массивные уродливые мешки под глазами? Да и сами глаза... Бледно-голубые, они смотрели цепко и остро, словно беря на прицел каждого, кто попадал в поле их зрения. Где нездоровая желтизна и муть, сетка кровеносных сосудов на роговице? Ничего этого нет – и пристальный жестокий взгляд. К человеку с такими глазами Васек ни за что бы не рискнул подойти на улице, и эти глаза принадлежали ему! Прав был хилый – это глаза снайпера, наемного убийцы, воина со стажем.
Рот был плотно сжат, и подле него залегли глубокие тяжелые складки. В бороде было полно седины. Кто он теперь, бомж Василий? С этой бородой он похож на странствующего пророка, что пришел в веру прямиком из солдат удачи.
Васек отодвинул от себя зеркало. Он не верил, никак не мог поверить, хотя подлая мыслишка о том, что произошло, уже болталась где-то на краю сознания, настойчиво давала о себе знать.
Это что, бег? Это он сделал его таким? Когда Мельников последний раз смотрелся в зеркало много лет назад, в стекле отражался одутловатый стареющий мужик, с мутным взглядом и безвольно приоткрытым ртом. А ведь тогда Васек еще не достиг дна! Может ли дичь закалиться в бегу? Может ли она перестать быть дичью? Вечное преследование из слабых сделает сильных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48