Фриц сказал, что его мама тоже умерла, и предложил показать ее могилу. Он взял меня за руку и повел. Я ощущала на себе взгляд Франца, думала об этом печальном месте и сожалела, что фамилия, как они себя называют, не хоронит своих близких на обычных кладбищах, как это везде принято.
Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.
– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.
– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.
В его глазах вдруг отразилась боль.
– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.
– Поверь мне, они очень любили тебя.
– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.
Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.
Мы вернулись обратно.
Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.
По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.
Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.
Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.
Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.
На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.
Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.
Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.
Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.
– Кто там? – спросила я.
Ответа не было. Я прислушалась и услышала удаляющиеся шаги. Кто-то теперь поднимался по лестнице. У меня побежали мурашки на коже; если я права и кто-то поднимался по лестнице, он шел только туда – в комнату в башне – в комнату с привидениями.
Обе служанки в крепости и дети боялись заходить в нее.
Кто же тогда, так крадучись, поднимается туда?
Любопытство победило страх. С момента моего приезда во мне крепло убеждение, что я стою на пороге большого открытия. Я была непонятна сама себе, ибо не знала, действительно ли я прожила то огромнейшее приключение в моей жизни или оно мне приснилось. Я знала, что до тех пор, пока я не узнаю точно что со мной случилось в Ночь Седьмой луны, я не смогу понять себя и не найду душевного равновесия.
Этот лес был свидетелем шести потерянных дней моей жизни, и где-то здесь хранится тайна этих дней. Поэтому мне следует исследовать все неизвестное, пусть это даже не имеет ко мне прямого отношения. Завернувшись в халат, я взяла свечу и отперла дверь. Теперь я ясно слышала шаги по винтовой лестнице.
Я побежала туда, крепко сжимая свечу в трясущейся руке. Кто-то был там. Был ли это быть призрак женщины, обманутой возлюбленным и выбросившейся из окна башни? Отблеск свечи дрожал на каменных ступенях винтовой лестницы. Я была почти у башни. Там была дверь. Мое сердце прыгало от страха, свеча наклонилась в сторону и едва не погасла. У двери в комнату с привидениями стояла фигурка. Она подняла руку к дверной ручке. И тут я поняла, кто это.
– Фрицци, – прошептала я, назвав его ласкательным именем.
Он не обернулся.
Я подошла к нему, забыв все страхи.
– Мама, – прошептал он и повернулся ко мне, но, казалось, меня не видел. Тогда я поняла, что он ходит во сне.
Крепко взяв его за руку, я повела его вниз по лестнице в его комнату. Положила в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб.
– Все в порядке, Фрицци, – прошептала я. – Я здесь, с тобой.
Он прошептал:
– Мама? Моя мама...
Я села у постели. Он затих и мирно спал. Я вернула к себе совсем озябшей и легла в постель, пытаясь согреться.
Я не спала остаток этой ночи, прислушиваясь к звука шагов. К утру я решила переговорить о Фрице с фрау Грабен.
– Он всегда был нервным ребенком, – сказала она мне, приветливо улыбаясь. В ее гостиной почти всегда горел огонь, и непременно кипел чайник. Она всегда держала под рукой кастрюльку и варила суп с очень аппетитным запахом.
Фрау Грабен заварила мне чай. Она всегда делала это чуть показным радушием – вот, мол, как я забочусь о вас. Попивая чай, я рассказывала ей о ночном происшествии!
– Он ходит во сне уже не первый раз, – сказала она.
– Я думаю, это опасно.
– Говорят, что лунатики редко ушибаются. У нас служанка, так рассказывают, которая вылезла в окно, гуляла по парапету башни без всякого вреда.
Я содрогнулась.
– Нет, Фрицци не ушибется во сне. Говорят, что они переступают через любое препятствие.
Он, должно быть, ходит во сне от нервного возбуждения, вы не находите?
– Бедняжка Фрицци, он такой чувствительный. Чувствует больше, чем другие.
– Вчера они привезли меня на Могильный остров.
– О, это расстроило его, как всегда. Мне не нравятся его походы туда, но я ничего не могу поделать. А потом, что в том дурного, если они чтут память своих умерших Матерей?
– Мне кажется, слишком много разговоров об этой комнате с привидениями. То, что она закрыта, уже дает пишу их умам воображать всякие ужасы за закрытыми дверями. Были ли дети в этой комнате?
– Нет.
– Тогда понятно, почему они так боятся. То, что Фриц пошел туда, говорит о том, что он думает об этой комнате и соединяет со своей покойной матерью, особенно после вчерашнего посещения Могильного острова.
– Мне кажется, ему стало лучше после вашего приезда. Ему легко дается английский. А может быть, дело в вас. Вы ему очень нравитесь, а он вам.
Она лукаво улыбнулась мне.
– Мне кажется, он ваш любимец, и я рада за него.
– Мне он интересен, он умный мальчик.
– Согласна с вами.
– Я думаю, ему лучше было бы жить в большой простой семье.
– Говорят, что это полезно всем детям.
– Интересно, что это за комната. Как она выглядит?
– Комната как комната. Она в башне, и поэтому круглая. В ней несколько окон, открывающихся наружу. Поэтому ей было нетрудно открыть окно и выброситься.
– И эта комната была закрыта все эти годы?
– Не думаю. Крепостью мало пользовались до того, как граф Фредерик привез сюда детей. Затем вспомнили эту историю с привидением и сочли за лучшее держать ее закрытой. Мне совсем не хотелось спорить с ней, но фрау Грабен не отставала.
– По-вашему, нельзя держать ее закрытой? – сказала она.
– Если считать ее обычной комнатой, люди скоро забудут ее историю.
Она пожала плечами.
– Так вы бы хотели, чтобы я ее открыла?
– Я просто думаю, что так будет лучше. Потом я осмотрю ее и, возможно, буду подниматься туда время от времени с детьми.
– Пойдемте туда сейчас, и я ее открою.
Она любила носить ключи на поясе, как владелица замка. Ей это очень нравилось. Думаю, она считала их признаком власти.
Я поставила чашку, и мы отправились в башню. Поднявшись, она отперла дверь. Признаться, я очень волновалась, входя в комнату, хотя в ней не было ничего; сверхъестественного. Она оказалась очень светлой. На деревянном полу лежало несколько ковриков чудесной ручной работы, стояли стол, несколько стульев, небольшой диван и бюро. Она не производила впечатления нежилой комнаты.
– Ей не пользовались вот уже... – начала фрау Грабен.
– Прекрасная комната.
– Можете пользоваться ею, если хотите.
Я еше не знала, что с ней делать. Днем в ней было бы очень удобно, но ночью с единственной узкой винтовой лестницей она оказывалась изолированной от всего мира, и я вспомнила свое паническое настроение, когда поднималась сюда за Фрицем минувшей ночью.
– Возможно, мы воспользуемся ею... позже, – сказала, я. Я представила здесь уроки английского, беседы природе, о чудесных видах, открывающихся отсюда, как, впрочем, изо всех окон крепости.
– Покажите мне окно, из которого выбросилась леди? – попросила я. Она пересекла комнату.
– Вот отсюда.
Фрау Грабен сняла крючки и распахнула окно, глянула вниз. Подо мной лежал отвесный горный склон так как в этих краях склон горы использовали как одну из стен замка. Вид открывался прямо на долину.
Фрау Грабен пододвинулась ко мне.
– Глупая девчонка, что ни говори! – шепнула она.
– Должно быть, она умерла, еще не долетев до земли.
– Глупая девчонка! – повторила фрау Грабен. – У нее могло быть все, а она выбрала смерть.
– Вероятно, она была очень несчастна.
– Отчего? Замок был ее домом. Ей нужно было только знать свое место, и она оставалась бы хозяйкой Клоксбурга.
– За исключением приездов графа с женой.
– Ей не хватало здравого смысла. Он был влюблен в нее, иначе не привез бы сюда. Он оберегал бы ее. Но она предпочла выброситься из окна.
– Она похоронена на Могильном острове?
– Должно быть. Там есть могила с надписью на могильном камне «Гирда». Говорят, что это она. Что за дурочка! Такое не должно повториться, прекрасный урок для девушек.
– Как доверять своим возлюбленным?
Она усмехнулась и легонько ткнула меня в бок.
– Принять все как есть и извлечь максимальную пользу. Если граф любит тебя и привез в замок, этого недостаточно?
– Ей этого было мало.
Я отвернулась от окна. Мне хотелось забыть об этой девушке, узнавшей, что возлюбленный обманул ее. Я-то понимала ее очень хорошо.
Фрау Грабен угадала мои чувства.
– Глупышка, – повторила она еще раз. – Хватит печалиться о ней. В вас было бы больше здравого смысла, будь вы на ее месте, я уверена.
Она улыбнулась так же лукаво.
– Прекрасная комната. Если вы хотите, я оставлю ее открытой, и вы сможете приходить сюда когда вам вздумается. Да, это вы правильно придумали.
Комната притягивала меня. Мне захотелось быть там одной. Признаться, в первый раз поднимаясь туда, мне пришлось подавить в себе внутреннее сопротивление, но, попав в нее, я испытала приятное чувство возбуждения. Даже вид на долину из этих окон казался более впечатляющим. Я открыла окно, из которого якобы выбросилась Гирда. Оно открылось с протестующим скрипом. Его необходимо смазать, подумала я.
Каким великолепным выглядел герцогский замок, могущественная неодолимая крепость на страже города. Из рассказов мальчиков, которые допускались в замок только в очень редких случаях, я могла составить о них некоторое впечатление. Часть ее построек относилась к XI веку, она стояла на страже города, всегда готовая защищать себя от грабителей. Нелегкую жизнь, должно быть, вели здешние люди в те времена, их главной заботой было защищать себя от врагов. Мальчики описывали мне мрачное великолепие Рыцарского замка, гобелены, украшающие стены. Там были сады с фонтанами и статуями, которые, по словам их отца, походили на версальские, ибо каждый германский князек мечтал иметь двор – подобие двора короля Солнца – и в своем маленьком поместье чувствовать себя могущественным монархом, не хуже французского короля.
Я напомнила мальчикам, что стало с монархией всей Франции. Дагоберт ответил:
– Да, конечно, старый Край нам об этом рассказывал.
Оглядывая взглядом долину к городу и затем возврашаясь обратно к герцогскому замку, я определила постройки Рандхаусбурга, где, очевидно, размещалась дворцовая обслуга и гвардейские казармы. По утрам по долинам раскатывался звук трубы, поднимавший солдат, этот звук повторялся по вечерам, после захода солнца, а временами, когда ветер дул в нашу сторону, я могла различить звуки музыки, игравшей в герцогских садах.
Сидя в этой комнате, я размышляла о девушке считавшей себя такой несчастной, что она решила покончить с собой. В моем воображении она представлялась прекрасной блондинкой с длинными льняными волосами удивительно похожей на девочку из сказки с картинками которую моя мама привезла из дому. Я представила сидящей в кресле у окна в ожидании своего возлюбленного и вдруг увидевшей другую женщину, его жену. Каково было ей, уверенной, что она супруга графа? Отчаяние, ужас, безнадежность, должно быть, были непереносимы. Возможно, она была из хорошей высоконравственной семьи, и чувствовала себя опозоренной и не видела другого выхода, как покончить с собой.
Бедная Гирда. Может быть, когда кому-то очень плохо, как было ей, он ощущает ауру прошлого. И именно это люди считают призрачными кошмарами.
Что за чепуха! Все это могло быть просто легендой. Возможно, девушка выпала из окна случайно. Люди любят строить драматические конструкции из совершенно банальных событий.
Я решила изгнать привидение, превратив комнату в нормальное помещение, чтобы через некоторое время все забыли о призраках. Лучше пусть считают ее самой красивой комнатой в Клоксбурге.
На следующий день я привела детей наверх и провела с ними обычный урок. Вначале они перепугались, потом, увидев обычную комнату, Дагоберт и Лизель забыли о привидении. Фриц, я заметила, поглядывал время от времени через плечо и старался держаться около меня. Он оказался самым впечатлительным.
Я позвала их к окнам и показывала самые интересные места, называя их по-английски. Этот метод всегда давал прекрасные результаты, и я была очень довольна их успехами. Фриц все так же опережал остальных, что радовало меня, потому что я считала, что это дает ему уверенность в своих способностях. Лизель прекрасно подражала и, хотя не всегда помнила значения слов, произносила она их превосходно. Дагоберт чуть-чуть отставал, но я и здесь считала, что это ему не повредит хвастовство его от этого не убавлялось.
Оставшись наедине с Фрицем в классной комнате, я сказала ему, чтобы он ничего здесь не боялся. Он удивленно наморщился:
– Но ведь оттуда выпрыгнула женщина!
– Это всего лишь россказни.
– Вы считаете, что ничего не было?
– Возможно, было, возможно, нет.
Он покачал головой.
– Женщина действительно выпрыгнула. – Он смотрел на меня в нерешительности, верить мне или нет.
– Да, Фриц, – сказала я нежно.
– Я думаю, это была моя мама.
– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.
– Она умерла.
– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.
Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.
– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.
ГЛАВА 11
Глаза Дагоберта светились от восторга.
– Скоро состоится охота на оленей, – сказал он мне. Мы поедем. Это так здорово. Паф, паф.
– Ты собираешься охотиться на оленей?
– Это особая охота. Там будет мой отец.
Я повернулась к Фрицу.
– А ты поедешь?
Фриц не ответил, и Дагоберт закричал:
– Конечно, он поедет. А Лизель нет. Она еще маленькая.
Лизель зарыдала.
– Она может поехать вместо меня, – сказал Фриц.
– Нет, не может, – закричал Дагоберт. – Ты просто испугался, а она от того не станет старше.
– Я не испугался, – сказал Фриц.
– Нет, испугался!
– Нет, не испугался.
– Испугался, испугался, испугался! – Дагоберт кружился вокруг Фрица, как маленький раздраженный дервиш, Фриц ударил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.
– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.
– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.
В его глазах вдруг отразилась боль.
– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.
– Поверь мне, они очень любили тебя.
– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.
Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.
Мы вернулись обратно.
Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.
По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.
Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.
Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.
Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.
На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.
Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.
Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.
Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.
– Кто там? – спросила я.
Ответа не было. Я прислушалась и услышала удаляющиеся шаги. Кто-то теперь поднимался по лестнице. У меня побежали мурашки на коже; если я права и кто-то поднимался по лестнице, он шел только туда – в комнату в башне – в комнату с привидениями.
Обе служанки в крепости и дети боялись заходить в нее.
Кто же тогда, так крадучись, поднимается туда?
Любопытство победило страх. С момента моего приезда во мне крепло убеждение, что я стою на пороге большого открытия. Я была непонятна сама себе, ибо не знала, действительно ли я прожила то огромнейшее приключение в моей жизни или оно мне приснилось. Я знала, что до тех пор, пока я не узнаю точно что со мной случилось в Ночь Седьмой луны, я не смогу понять себя и не найду душевного равновесия.
Этот лес был свидетелем шести потерянных дней моей жизни, и где-то здесь хранится тайна этих дней. Поэтому мне следует исследовать все неизвестное, пусть это даже не имеет ко мне прямого отношения. Завернувшись в халат, я взяла свечу и отперла дверь. Теперь я ясно слышала шаги по винтовой лестнице.
Я побежала туда, крепко сжимая свечу в трясущейся руке. Кто-то был там. Был ли это быть призрак женщины, обманутой возлюбленным и выбросившейся из окна башни? Отблеск свечи дрожал на каменных ступенях винтовой лестницы. Я была почти у башни. Там была дверь. Мое сердце прыгало от страха, свеча наклонилась в сторону и едва не погасла. У двери в комнату с привидениями стояла фигурка. Она подняла руку к дверной ручке. И тут я поняла, кто это.
– Фрицци, – прошептала я, назвав его ласкательным именем.
Он не обернулся.
Я подошла к нему, забыв все страхи.
– Мама, – прошептал он и повернулся ко мне, но, казалось, меня не видел. Тогда я поняла, что он ходит во сне.
Крепко взяв его за руку, я повела его вниз по лестнице в его комнату. Положила в постель, укутала одеялом и поцеловала в лоб.
– Все в порядке, Фрицци, – прошептала я. – Я здесь, с тобой.
Он прошептал:
– Мама? Моя мама...
Я села у постели. Он затих и мирно спал. Я вернула к себе совсем озябшей и легла в постель, пытаясь согреться.
Я не спала остаток этой ночи, прислушиваясь к звука шагов. К утру я решила переговорить о Фрице с фрау Грабен.
– Он всегда был нервным ребенком, – сказала она мне, приветливо улыбаясь. В ее гостиной почти всегда горел огонь, и непременно кипел чайник. Она всегда держала под рукой кастрюльку и варила суп с очень аппетитным запахом.
Фрау Грабен заварила мне чай. Она всегда делала это чуть показным радушием – вот, мол, как я забочусь о вас. Попивая чай, я рассказывала ей о ночном происшествии!
– Он ходит во сне уже не первый раз, – сказала она.
– Я думаю, это опасно.
– Говорят, что лунатики редко ушибаются. У нас служанка, так рассказывают, которая вылезла в окно, гуляла по парапету башни без всякого вреда.
Я содрогнулась.
– Нет, Фрицци не ушибется во сне. Говорят, что они переступают через любое препятствие.
Он, должно быть, ходит во сне от нервного возбуждения, вы не находите?
– Бедняжка Фрицци, он такой чувствительный. Чувствует больше, чем другие.
– Вчера они привезли меня на Могильный остров.
– О, это расстроило его, как всегда. Мне не нравятся его походы туда, но я ничего не могу поделать. А потом, что в том дурного, если они чтут память своих умерших Матерей?
– Мне кажется, слишком много разговоров об этой комнате с привидениями. То, что она закрыта, уже дает пишу их умам воображать всякие ужасы за закрытыми дверями. Были ли дети в этой комнате?
– Нет.
– Тогда понятно, почему они так боятся. То, что Фриц пошел туда, говорит о том, что он думает об этой комнате и соединяет со своей покойной матерью, особенно после вчерашнего посещения Могильного острова.
– Мне кажется, ему стало лучше после вашего приезда. Ему легко дается английский. А может быть, дело в вас. Вы ему очень нравитесь, а он вам.
Она лукаво улыбнулась мне.
– Мне кажется, он ваш любимец, и я рада за него.
– Мне он интересен, он умный мальчик.
– Согласна с вами.
– Я думаю, ему лучше было бы жить в большой простой семье.
– Говорят, что это полезно всем детям.
– Интересно, что это за комната. Как она выглядит?
– Комната как комната. Она в башне, и поэтому круглая. В ней несколько окон, открывающихся наружу. Поэтому ей было нетрудно открыть окно и выброситься.
– И эта комната была закрыта все эти годы?
– Не думаю. Крепостью мало пользовались до того, как граф Фредерик привез сюда детей. Затем вспомнили эту историю с привидением и сочли за лучшее держать ее закрытой. Мне совсем не хотелось спорить с ней, но фрау Грабен не отставала.
– По-вашему, нельзя держать ее закрытой? – сказала она.
– Если считать ее обычной комнатой, люди скоро забудут ее историю.
Она пожала плечами.
– Так вы бы хотели, чтобы я ее открыла?
– Я просто думаю, что так будет лучше. Потом я осмотрю ее и, возможно, буду подниматься туда время от времени с детьми.
– Пойдемте туда сейчас, и я ее открою.
Она любила носить ключи на поясе, как владелица замка. Ей это очень нравилось. Думаю, она считала их признаком власти.
Я поставила чашку, и мы отправились в башню. Поднявшись, она отперла дверь. Признаться, я очень волновалась, входя в комнату, хотя в ней не было ничего; сверхъестественного. Она оказалась очень светлой. На деревянном полу лежало несколько ковриков чудесной ручной работы, стояли стол, несколько стульев, небольшой диван и бюро. Она не производила впечатления нежилой комнаты.
– Ей не пользовались вот уже... – начала фрау Грабен.
– Прекрасная комната.
– Можете пользоваться ею, если хотите.
Я еше не знала, что с ней делать. Днем в ней было бы очень удобно, но ночью с единственной узкой винтовой лестницей она оказывалась изолированной от всего мира, и я вспомнила свое паническое настроение, когда поднималась сюда за Фрицем минувшей ночью.
– Возможно, мы воспользуемся ею... позже, – сказала, я. Я представила здесь уроки английского, беседы природе, о чудесных видах, открывающихся отсюда, как, впрочем, изо всех окон крепости.
– Покажите мне окно, из которого выбросилась леди? – попросила я. Она пересекла комнату.
– Вот отсюда.
Фрау Грабен сняла крючки и распахнула окно, глянула вниз. Подо мной лежал отвесный горный склон так как в этих краях склон горы использовали как одну из стен замка. Вид открывался прямо на долину.
Фрау Грабен пододвинулась ко мне.
– Глупая девчонка, что ни говори! – шепнула она.
– Должно быть, она умерла, еще не долетев до земли.
– Глупая девчонка! – повторила фрау Грабен. – У нее могло быть все, а она выбрала смерть.
– Вероятно, она была очень несчастна.
– Отчего? Замок был ее домом. Ей нужно было только знать свое место, и она оставалась бы хозяйкой Клоксбурга.
– За исключением приездов графа с женой.
– Ей не хватало здравого смысла. Он был влюблен в нее, иначе не привез бы сюда. Он оберегал бы ее. Но она предпочла выброситься из окна.
– Она похоронена на Могильном острове?
– Должно быть. Там есть могила с надписью на могильном камне «Гирда». Говорят, что это она. Что за дурочка! Такое не должно повториться, прекрасный урок для девушек.
– Как доверять своим возлюбленным?
Она усмехнулась и легонько ткнула меня в бок.
– Принять все как есть и извлечь максимальную пользу. Если граф любит тебя и привез в замок, этого недостаточно?
– Ей этого было мало.
Я отвернулась от окна. Мне хотелось забыть об этой девушке, узнавшей, что возлюбленный обманул ее. Я-то понимала ее очень хорошо.
Фрау Грабен угадала мои чувства.
– Глупышка, – повторила она еще раз. – Хватит печалиться о ней. В вас было бы больше здравого смысла, будь вы на ее месте, я уверена.
Она улыбнулась так же лукаво.
– Прекрасная комната. Если вы хотите, я оставлю ее открытой, и вы сможете приходить сюда когда вам вздумается. Да, это вы правильно придумали.
Комната притягивала меня. Мне захотелось быть там одной. Признаться, в первый раз поднимаясь туда, мне пришлось подавить в себе внутреннее сопротивление, но, попав в нее, я испытала приятное чувство возбуждения. Даже вид на долину из этих окон казался более впечатляющим. Я открыла окно, из которого якобы выбросилась Гирда. Оно открылось с протестующим скрипом. Его необходимо смазать, подумала я.
Каким великолепным выглядел герцогский замок, могущественная неодолимая крепость на страже города. Из рассказов мальчиков, которые допускались в замок только в очень редких случаях, я могла составить о них некоторое впечатление. Часть ее построек относилась к XI веку, она стояла на страже города, всегда готовая защищать себя от грабителей. Нелегкую жизнь, должно быть, вели здешние люди в те времена, их главной заботой было защищать себя от врагов. Мальчики описывали мне мрачное великолепие Рыцарского замка, гобелены, украшающие стены. Там были сады с фонтанами и статуями, которые, по словам их отца, походили на версальские, ибо каждый германский князек мечтал иметь двор – подобие двора короля Солнца – и в своем маленьком поместье чувствовать себя могущественным монархом, не хуже французского короля.
Я напомнила мальчикам, что стало с монархией всей Франции. Дагоберт ответил:
– Да, конечно, старый Край нам об этом рассказывал.
Оглядывая взглядом долину к городу и затем возврашаясь обратно к герцогскому замку, я определила постройки Рандхаусбурга, где, очевидно, размещалась дворцовая обслуга и гвардейские казармы. По утрам по долинам раскатывался звук трубы, поднимавший солдат, этот звук повторялся по вечерам, после захода солнца, а временами, когда ветер дул в нашу сторону, я могла различить звуки музыки, игравшей в герцогских садах.
Сидя в этой комнате, я размышляла о девушке считавшей себя такой несчастной, что она решила покончить с собой. В моем воображении она представлялась прекрасной блондинкой с длинными льняными волосами удивительно похожей на девочку из сказки с картинками которую моя мама привезла из дому. Я представила сидящей в кресле у окна в ожидании своего возлюбленного и вдруг увидевшей другую женщину, его жену. Каково было ей, уверенной, что она супруга графа? Отчаяние, ужас, безнадежность, должно быть, были непереносимы. Возможно, она была из хорошей высоконравственной семьи, и чувствовала себя опозоренной и не видела другого выхода, как покончить с собой.
Бедная Гирда. Может быть, когда кому-то очень плохо, как было ей, он ощущает ауру прошлого. И именно это люди считают призрачными кошмарами.
Что за чепуха! Все это могло быть просто легендой. Возможно, девушка выпала из окна случайно. Люди любят строить драматические конструкции из совершенно банальных событий.
Я решила изгнать привидение, превратив комнату в нормальное помещение, чтобы через некоторое время все забыли о призраках. Лучше пусть считают ее самой красивой комнатой в Клоксбурге.
На следующий день я привела детей наверх и провела с ними обычный урок. Вначале они перепугались, потом, увидев обычную комнату, Дагоберт и Лизель забыли о привидении. Фриц, я заметила, поглядывал время от времени через плечо и старался держаться около меня. Он оказался самым впечатлительным.
Я позвала их к окнам и показывала самые интересные места, называя их по-английски. Этот метод всегда давал прекрасные результаты, и я была очень довольна их успехами. Фриц все так же опережал остальных, что радовало меня, потому что я считала, что это дает ему уверенность в своих способностях. Лизель прекрасно подражала и, хотя не всегда помнила значения слов, произносила она их превосходно. Дагоберт чуть-чуть отставал, но я и здесь считала, что это ему не повредит хвастовство его от этого не убавлялось.
Оставшись наедине с Фрицем в классной комнате, я сказала ему, чтобы он ничего здесь не боялся. Он удивленно наморщился:
– Но ведь оттуда выпрыгнула женщина!
– Это всего лишь россказни.
– Вы считаете, что ничего не было?
– Возможно, было, возможно, нет.
Он покачал головой.
– Женщина действительно выпрыгнула. – Он смотрел на меня в нерешительности, верить мне или нет.
– Да, Фриц, – сказала я нежно.
– Я думаю, это была моя мама.
– Нет, Фриц! Если это действительно так, то произошло это давным-давно. И та женщина не могла быть твоей матерью.
– Она умерла.
– К сожалению, некоторые действительно умирают молодыми, но не печалься. У тебя есть фрау Грабен, у тебя есть отец, а теперь у тебя есть я.
Меня очень тронула его реакция. Он крепко сжал мою руку и кивнул. Меня взволновала мысль, что я уже кое-что значу для него.
– Бояться нечего, – сказала я. – Это всего лишь легенда, поверь. В ней может и не быть правды, но если она правдива, то все это было так давно.
ГЛАВА 11
Глаза Дагоберта светились от восторга.
– Скоро состоится охота на оленей, – сказал он мне. Мы поедем. Это так здорово. Паф, паф.
– Ты собираешься охотиться на оленей?
– Это особая охота. Там будет мой отец.
Я повернулась к Фрицу.
– А ты поедешь?
Фриц не ответил, и Дагоберт закричал:
– Конечно, он поедет. А Лизель нет. Она еще маленькая.
Лизель зарыдала.
– Она может поехать вместо меня, – сказал Фриц.
– Нет, не может, – закричал Дагоберт. – Ты просто испугался, а она от того не станет старше.
– Я не испугался, – сказал Фриц.
– Нет, испугался!
– Нет, не испугался.
– Испугался, испугался, испугался! – Дагоберт кружился вокруг Фрица, как маленький раздраженный дервиш, Фриц ударил его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33