Я очень его хорошо запомнил, этого первого моего подзащитного, получивше
го высшую меру наказания. Запомнил выражение спокойного презрения на ег
о красивом смуглом лице, на котором за время процесса не дрогнул ни один м
ускул, и то достоинство, с каким он держался, не раз о нем потом вспоминал и
даже не без некоторого огорчения.
Кстати и приговор суда (его приговорили, конечно, к высшей мере) он тоже вы
слушал с ледяным спокойствием и от подачи кассационной жалобы и ходатай
ства о помиловании отказался.

* * *

Я написал статью для газеты «Советская Белоруссия» и очень удивился, ког
да недели через три, не более, увидел ее там напечатанной. Читал ее и переч
итывал, смотрел, насколько она внушительна по размеру, и все мне в ней нрав
илось, в том числе и то, как она расположена на газетной полосе, хотя с одно
й стороны ее как бы подпирало изображение свиноматки с сельскохозяйств
енной выставки (замечательная эта свиноматка родила чуть ли не двадцать
поросят), а с другой Ц портрет Леонардо да Винчи.
Вообще же возникла эта статьи при следующих обстоятельствах. В судах нач
ало практиковаться рассмотрение уголовных дел с участием общественных
обвинителей и общественных защитников. Нововведение само по себе вроде
бы и неплохое: что же плохого, так я это понимал тогда, если в суд, чтобы расс
казать о человеке, о его отношении к работе, привычках и образе жизни, прид
ет представитель коллектива где он трудился? Но только с самого начала в
се это стало превращаться в лишенную всякого смысла пустую формальност
ь. Начиная с подбора самих этих представителей, никого, кроме себя, чаще вс
его не представлявших, с натаскиванием их по доводу их предстоящих высту
плений в суде и тому подобным.
Поддерживать обвинение со стороны общественности и выразить ее негодо
вание в отношении Адама Зайца из деревни Старые Лески согласился заведу
ющий районного дома культуры, ниспровергатель богов товарищ Ратнер. Ну,
зачем понадобилось ему, или, вернее, зачем понадобился он, как выразитель
общественного мнения жителей деревни, где, наверное, сроду никогда и не б
ывал? Зачем еще одна «кукла» в процессе,.спрашивал я в этой статье (спрашив
ал об этом, впрочем, и себя самого, и своих коллег-юристов); что может расска
зать сварщик из промкомбината о работе медсестры, делавшей подпольные а
борты и к тому же, если верить Обвинительному заключению по ее делу, вылак
авшей в одиночку полтонны медицинского спирта?
Вот я и решил написать обо всем об этом статью и, конечно, отправил ее в сво
и любимые «Известия», откуда мне очень вежливо просто не ответили. Тогда
огорченный длительным «известинским» молчанием («единомышленники, дру
зья, можно сказать, и так меня не понять, просто-таки пренебречь мною!») я от
вез ее в редакцию республиканской газеты «Советская Белоруссия» в Минс
ке и там, как я уже говорил, она была вскоре опубликована, причем не было вы
черкнуто ни одного слова, не перервано ни одной фамилии. Словом, я имел все
основания быть довольным и собой и редакцией, а вскоре вместе с этим небо
льшим литературным успехом явились и горькие его плоды.
На меня, встретившись со мной на улице возле здания нашей районной проку
ратуры, буквально с кулаками налетел очень уважаемый мною человек, помощ
ник областного прокурора Розов.
Ц Зачем… зачем вы написали эту… эту статью?! Ц Чувствовалось, что он хоч
ет сказать: «эту гадость», но сдержался. Ц Как вы могли ее написать?!
Маленький толстяк Розов тряс маленькими своими кулачками едва ли не у са
мого моего носа.
Ц Как вы могли?! И как они могли такое напечатать? Когда людей и так невозм
ожно уговорить пойти в суд… и когда я уже написал об этом совсем другую, ст
атью, хорошую, и опубликовал ее в «Минской прауде»?
Я попытался его успокоить, говорил, что вот, дескать, и хорошо, что будут те
перь в двух разных газетах высказаны два разных мнения («Плевать мне на р
азные мнения! Мнение должно быть одно: политически правильное…), пытался
его уверить, что это-то как раз политически неправильно Ц губить на корн
ю в целом хорошую идею но успокоить не мог.
Но особенно его возмущало, ввергало прямо-таки в негодование, что его ста
тья, хорошая и правильная, в ней обобщался положительный пример нового н
ачинания и читатель призывался к тому, чтобы этому примеру следовать, чт
о она, эта великолепная, хотя и небольшая по размерам статья, всего две мал
енькие колонки, опубликована в «Минской прауде», газете областной, тогда
как моя нехорошая, величиной в целый «подвал» Ц в газете республиканск
ой.
Ц Как они могли ее напечатать? Почему со мной не посоветовались?… И зачем
, Ц недоумевал он, Ц зачем нужна была еще одна статья, когда была уже моя?

Обиделся на меня, как выяснилось, за эту статью и наш прокурор Михаил Павл
ович, и товарищ Ратнер. Последний, как оказалось, действительно в деревне
Большие Лески никогда не был и упоминание об этом в газете воспринял, как
партийное указание (все-таки орган ЦК!). В самый день выхода газетного ном
ера с злокозненной статьей он поспешил поэтому посетить названную дере
вню, так сообщала по крайней мере уже наша районная газета, и прочитал пре
красную лекцию о международном положении тамошним жителям, т. е. по-видим
ому, тому же, что и на наших судебных представлениях, столетнему старику и
глухонемому мальчику, сообщив им подробно о последних происках америка
нского империализма, а заодно и о том, что Христос Ц солнечный миф.
Оба они, кажется, немного на меня обиделись. Но самое большое огорчение в с
вязи с моей литературной деятельностью принесла мне опять же редакция м
оей любимой, не смотря ни на что, газеты «Известия». Большую постановочну
ю статью о положении адвоката в советском уголовном процессе, которую я
имел глупость туда отправить (имел глупость, прежде всего взяться за так
ую тему), причем не просто отправил Ц отвез ее туда самолично, воспользов
авшись какой-то командировкой в столицу, там приняли. Приняли неплохо и м
еня, несмотря на то, что тамошним газетным лордам я должен был казаться ко
шмарным провинциалом из-за одного хотя бы названия «Старые дороги». Вал
ьяжного вида пожилой заведующий отделом советского строительства крае
м глаза пробежал текст статьи, затем для чего-то стал мне рассказывать о н
егодяях, которые пишут и присылают ему не такие вот статьи, а анонимные пи
сьма в отношении его жены-актрисы («А она, представляете, в тот вечер совс
ем не там была, а у подруги и сама мне об этом сказала!»), потом снова посмотр
ел на статью и даже, как мне показалось, уважительно (не анонимное письмо в
се же!) и заверил меня, что через два-три месяца я ее увижу на газетной полос
е.
И я действительно ее там увидел, случайно на нее там наткнулся, когда уже и
не ждал ее опубликования, но, читая, ничего не мог понять. Потому что начин
ая со второго абзаца и почти до последнего это была моя статья (статью, как
и жену нельзя не узнать, даже увидев ее только со стороны левого уха), а ост
альные три или четыре Ц уже не мои… И подпись какого-то доктора юридичес
ких наук из Ставрополя…
Не знаю уж, как получился этот странный коктейль! скорее всего, огорченны
й своими семейными неурядицами пожилой зав. отделом что-то напутал (так м
не, во всяком случае, хотелось думать), а может быть… «Известий» я после эт
ого выписывать не перестал, но теперь разворачивая очередной номер этой
газеты, уже не вспоминал о солнце, которое, по словам Гейне, выскакивало из
газетных страниц времен второй французской революции…
Мечта об «Известиях», таким образом, несколько померкла, но и в «Советско
й Белоруссии», и в «Минской прауде» я стал теперь печататься довольно ча
сто, а за репортаж об одном судебном процессе з маленькой минской газете
нке (она издавалась для белорусов зарубежья и называлась «За возвращени
е на Родину») получил даже премию за лучший материал года. На эту премию Ц
семьсот рублей, деньги по тому времени немалые Ц плюс еще столько же, гон
орар за самое статью и купил, наконец, новый костюм и очень жалел, что этог
о не произошло до моей поездки в Москву. Как думалось мне, быть может, появ
ись я там в этом прекрасном костюме, я не произвел бы на тамошних снобов та
кого удручающе-провинциального впечатления и они не решились бы несчас
тную мою статью так беспардонно перекраивать.

* * *

Неделю я провел в Москве, еще около месяца был на процессе в Гресске, где с
удили группу бывших полицейских из Гресской зондеркоманды, защищал там
некоего Илясова, командира специально созданного для борьбы с партизан
ами взвода «Яхтцуг», а когда вернулся к себе в Старые Дороги, то узнал, что
за это время умерла «старая пани» Ц так моя хозяйка называла Анелькину
тетку, Ц сама же Анелька.опять уехала в свой Мядель, один из самых дальни
х районов Северо-Западной Белоруссии. Там, вспоминалось мне, дальше Ц Ли
тва и, быть может, корчма на Литовской границе, там, не исключено, все еще ви
тает дух бедного сбежавшего инока Гришки Отрепьева…
Мне было жаль Гришку и почему-то немного жаль себя, хотя никакой связи меж
ду нами я не усматривал, было немножко досадно, что эта девушка так опять о
т меня далеко. Незадолго перед моей поездкой в Москву мы с ней опять встре
тились на улице. Болтали о том и о сем, сидя на скамье в парке, и Анелька, вес
елая и какая-то особенно красивая в тот день, говорила, что тот «тягар», то
т груз (какой груз она не уточняла), который на нее все это время давил, Ц е
го больше нет. Она «вольна, як пташка Полесся и хоробра, як войско польске!
»
Рассказывала что-то о себе и своих родителях (почему-то о родителях всегд
а рассказывается что-то смешное) спросила, живы ли мои. И я тоже рассказал
ей немного смешную и сентиментальную историю о молодом военном юристе-о
дессите. Он служил б Тирасполе, небольшом в то время, в начале двадцатых го
дов, молдавском городке, недалеко от Одессы, недавно лишь закончил (еще пр
и белых, при Деникине) Одесский (Новороссийский) университет, ему было два
дцать шесть лет, как мне сейчас, и к нему, очень, конечно, важном в этом город
ишке лицу, старшему военному следователю корпуса, пришла на прием нищая
восемнадцатилетняя дворяночка, сбежавшая из голодного Петрограда. Она
пришла, чтобы попытаться устроиться у пего секретаршей, и на ней было пла
тье, сшитое из распоротого мешка, и веревочные туфли на деревянных стуко
лках…
Рассказывал и о пожилой теперь женщине, учительнице французского языка
в Одессе («Очень, наверное, по ней скучаете?») Ц спросила Анелька. Ц «Скуч
аю, конечно». Поеме смерти мужа (он погиб в гетто) она так и не вышла замуж. Ж
ивет в полупустой своей комнате в коммунальной квартире, одинокая, плохо
приспособленная к жизни и до ужаса наивная. Ни тридцать седьмой под, ни ок
купация и гибель мужа, ни послеоккупационное к таким, как она, оскорбител
ьное отношение властей Ц все это ровно ничему ее не научило. Она до сих по
р верит во всякую чушь, если только эта чушь изречена сверху, и плакала, ко
гда умер Сталин.
А еще я рассказал ей, по это уже в порядке курьеза, как несколько лет назад
в школе, где она работает, ей поручили провести политинформацию. Она добр
осовестнейшим образом к пей подготовилась, перечитала все газеты и журн
алы в школьной библиотеке чуть ли не за год и рассказывала мне потом, как э
та политинформация у нее прошла («Очень, очень хорошо прошла, деточка!») и
как все были довольны. Все прямо-таки восторгались Ц и директор школы и з
авуч и парторг Ц Ц п все благодарили ее («Очень, деточка, благодарили!», т
олько от волнения, что ли, допустила одну совсем незначительную ошибку: в
место «ВКП(б) то и дело говорил? «КВП» (касса взаимопомощи) «КВП пас призыв
ает…» «КВП мудро нами руководит…», «КВП и лично товарищ Сталин ведут нас
к светлому будущему…»
Она и сейчас, продолжал я, осталась такой же, как в те послевоенные годы. Се
йчас ее больше всего волнует здоровье лидеров стран третьего мира, но и з
а своих, отечественных, она тоже постоянно переживает. И если соседка по к
ухне мадам Церковер («Мадам Церковер Ц простая женщина, а простые люди, о
ни же все знают!»), если мадам Церковер ей сообщит, что у того или иного член
а политбюро, к пример; па заднице выскочил чирей, или того хуже: разыгрался
геморрой, она тут же об этом напишет мне, без тени пропни спрашивая: «Дето
чка, как же он теперь будет сидеть на заседаниях политбюро, это же, наверно
е, очень больно?…»
Анелька смеялась так, что из глаз ее, казалось, сыпались уже не искры Ц ра
скаленные угли.
Ц Холера! Ц говорила она. Ц Нет, вы все-таки чуточку негодяй, да? Ну, созн
айтесь… сознайтесь, что вы все это сами выдумали Ц Ц вот сейчас, здесь… П
ро членов политбюро во всяком случае… Мама вас, конечно, безумно любит? Ну
, расскажите, расскажите о ней еще!…
Вот такая эта была ни к чему не обязывающая беседа И вот сейчас Анелька сн
ова в Мяделе за тридевять земель от меня, а там где-то недалеко и знаменит
ое озеро Нарочь с его курортами, и вообще Бог знает, что еще?… И при мысли об
о всем этом мне почему-то становилось неуютно.

Глава VII.
История одной кражи

Я уже упоминал где-то, как меня всегда немного коробило, когда ко мне в кон
сультацию прибегала какая-нибудь из наших судейских женщин и еще не пер
еступив порога, кричала:
Ц Бежите скорее в суд! Там сейчас будет дело и они хочут нанять защитника
.
Ц Хотят пригласить защитника?
Ц Ага, ага, нанять…
А ведь в этом-то как раз и проявлялось их, этих женщин, доброе ко мне отноше
ние да и всех остальных работников суда тоже. И дело тут было не столько в
моем каком-нибудь особом обаянии или других каких качествах: просто в св
ое время все они здорово натерпелись от моей предшественницы, женщины ма
лограмотной и вздорной, бывшей прокурорши, которая за недолгое время сво
ей работы в районе в качестве заведующей консультацией сумела вызвать и
х единодушную ненависть.
О ее безграмотности ходили легенды. Рассказывали, будто однажды, желая п
одольститься к прокурору (Михаилу Павловичу), с которым.она вместе высту
пала в процессе и при этом оба они придерживались одной позиции, она радо
стно сообщала:
Ц А мы сегодня с товарищем прокурором выступали в унитаз!
Об этом и еще многом другом мне, конечно, было рассказано в самый первый де
нь моего пребывания в районе.
Она же, рассказывали мне, повсюду рассылала жалобы на своих коллег, с исти
нно прокурорским упорством изобличая каждого из них в нравственном пад
ении, после чего разным комиссиям, сыпавшимся на нас, как горох, приходило
сь объяснять, почему, например, судебный исполнитель Степан, выписав в ле
спромхозе для ремонта своего дома одно некондиционнее бревно, в действи
тельности получил бревно самых высоких кондиций, а следователь Евгений
Абрамович спит на столе в кабинете, а не в постели с женой. Причем несдержа
вшийся Евгений Абрамович, рассказывали, пообещали тут же на комиссии, чт
о набьет ей морду, а Степан выкрасил одну из стен отремонтированной избы
нежно-зеленой масляной краской (полагаю, этой же краской была им выкраше
на потом и моя пишущая машинка), а на вопрос проверяющего: почему именно «н
ежно-зеленой»; не растерявшись, ответил: «Для нежности!»
И, конечно же, рядом с этой малосимпатичной особой я имел определенные пр
еимущества: хоть не путал «униссон» с «унитазом» и не вынуждал никого ок
рашивать стены изб масляной краской.
Неплохо складывались мои отношения и с прокуроров
Михаилом Павловичем, хотя понять этого человека до конца я никогда не мо
г.
Я мог понять следователя Евгения Абрамовича, с которым не всегда и не во в
сем соглашался. Мог понять непритязательного Павлика Горогулю и грубов
атого Васю («Эх, вдав бы Верке по рубцу!»), а вот Михаила Павловича по-настоя
щему никогда не понимал, да как-то к этому и не стремился, такой невообраз
имой тоской всегда от него веяло. Его уважали, с ним считались, как с челов
еком «при власти» и человеком, имеющим на все свое мнение, но недолюблива
ли. Но могу сказать, чтобы и у меня он вызывал те же чувства Ц он у меня не в
ызывал попросту никаких чувств и сам гоже вроде бы ни к кому их не испытыв
ал. Делал всегда только то, что нужно делать, и так, как нужно, говорил прави
льные, разумные вещи. И был спокоен. Удивительно, неповторимо спокоен, как
может быть спокоен лишь человек, убежденный в правильности каждого свое
го поступка.
Не раз нам приходилось сидеть друг напротив друга не только в зале,суда, н
о и за одним обеденным столом, когда все мы после наших выездных сессий, ус
талые, замерзшие и полуживые, оказывались гостями председателя колхоза
или директора школы и когда на этом столе появлялась радующая душу бутыл
очка (первая Ц с наклейкой, «монополька», вторая и последующие Ц без нак
леек и заткнутые сверху газетным квачом), появлялась и миска с только что
сваренной и дымящейся еще картошкой, тарелки с солеными или маринованны
ми грибочками, а с их появлением возникал и какой-нибудь ни к чему не обяз
ывающий общий разговор, шутки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12