звонок из ЦК в обком, а из обкома Ц в областну
ю прокуратуру и далее (бедного Михаила Павловича нашли где-то в санатори
и, где он поправлял свое слабеющее здоровье). Как вообще все завертелось, с
ловно по волшебству: поездка ответственной сотрудницы райисполкома в м
аленький городок Березовский под Свердловском и ее возвращение с похищ
енной девочкой (ребенка она из квартиры Пухтевича, кстати говоря, тоже вы
крала Ц увела через окно в отсутствии папаши); наконец, арест самого этог
о папаши и суд над ним в нашем районе, причем поддерживал обвинение, конеч
но же сам Михаил Павлович, очень, очень хорошо выступал, с большим чувство
м и мерзавцу влепили даже за то, чего он не совершал, например, за хулиганс
тво…
Всего этого, повторяю, я не буду описывать подробно, да и не наблюдал сам, п
отому что опять вынужден был ненадолго уехать. Со слов моей квартирной х
озяйки, все то время, пока меня не было, обе женщины, молодая и старая, прово
дили возле консультации. Приходили с утра, садились на крыльце, на ступен
ьках и плакали. У хозяйки они ни о чем не спрашивали, только внимательно см
отрели ей в глаза, когда им доводилось встречаться, и плакали еще и еще. По
том обе они внезапно исчезли Ц это когда, наконец, девочку им вернули и во
звратили почти все деньги: удалось, к счастью, и это, Ц на несколько дней и
счезли и появились в консультации уже с девочкой, с шестилетней Нюрой Пу
хтевич, и… с бутылкой самогона…
Ц Дараженький, залатенький!… Ну, хоч ложачку… хоч ложачку перед обедом!…
О, это приятное бремя славы! Я, можно сказать, присутствовал уже при ее зак
ате, потому что во время выхода газеты со статьей моей находился в другом
районе и все главные ее громы отгремели. На улице, чтобы пожать мне руку ко
мне подошел парикмахер Генрих Сенкевич и то, мне кажется, потому, что я у н
его стригся, а стриг он отвратительно. В нашем районе с интереснейшей ист
орией и многонациональным, как ее следствие, составом населения было, кс
тати сказать, немало людей с самыми замечательными фамилиями. Тот же Сен
кевич, вальяжный и представительный, похожий на графа из последнего акта
оперетты, и некто Шиллер, первый городской хулиган, мой постоянный клиен
т. И еще… и еще кто-то Ц всех, конечно, я не запомнил… И сапожник Мопассан, з
амухрыжка и горький пьяница…
Когда прошла денежная реформа и цены на продукты (на базаре) и на услуги ср
азу же поползли вверх, они. как уважительно отмечалось жителями района, н
е поднялись только у меня, у благородного Сенкевича, да еще у Мопассана, но
у последнего, впрочем, не в силу его благородства, а потому, что Мопассан д
лительное время находился в запое и с реформе, скорее всего, просто ничег
о не знал…
Так вот на улице подходили все эти милые люди, знакомые и совсем мало знак
омые, подходили и пожимали руку, доверительно улыбались. Но иные из них за
говаривали о статье и при этом начинали мне подмыгивать, похихикивали по
поводу того, что сейчас должен чувствовать Михаил Павлович, и это уже был
о немного противно. Я был убежден, что точно так же они подхихикивают при с
лучае и надо мной, и спешил такой разговор прекратить.
А потом, как мне показалось, о статье в районе забыли вообще, все снова вош
ло в свою нормальную колею, и меня это радовало. Парикмахер Сенкевич в оче
редной раз постриг меня так, что я стал похож на разбойника Кудияра, а бося
к Шиллер Ц он в последнее время работал отстрельщиком бродячих собак пр
и райкоммунхозе, но попытался отстрелить и тещу, и я должен был опять его з
ащищать, Ц Шиллер, как и во всех предыдущих случаях, за защиту не расплат
ился. Все, словом, вошло в свое обычное русло, все шло нормально.
И тогда вдруг Ц появление этих двух женщин: «Хоч ложачку! Хоч ложачку пер
ед обедом!», как новый всплеск моей, оказывается, еще не до конца угасшей с
лавы…
Но об этом их приходе и о событиях, которые за ним последовали, Ц все-таки
чуть подробнее.
Итак, они и на этот раз врываются ко мне в консультацию совершенно для мен
я неожиданно (не ждал я их, во всяком случае, в этот именно день), врываются с
криками и слезами, хоть теперь это уже слезы радости, и с упомянутой бутыл
кой, тычут мне эту бутылку («Ну, хоч одну только ложачку!»)., и, конечно, все эт
о происходит в присутствии других клиенток и моей хозяйки Ц она на этом
торжестве вообще первое лицо («Сергей Владимирович, выпейте! Выпейте рюм
очку, вы же обидите этих людей! Выпейте и я сама тоже выпью…»), все, словом, о
пять очень напоминает хаос их первого появления. И посреди всеобщего это
го хаоса я опять-таки не совсем знаю, как мне поступить, стою, наверное, с до
вольно глупым выражением лица. И в довершение ко всему на пороге появляе
тся человек, которого я уж никак не мог в этот день ждать, а в его присутств
ии принимать в подарок бутылку самогона никак не хотел бы. Появляется Ан
елька.
Она приехала к родителям, узнала от них о событиях в нашем районе (не из га
зеты, конечно: как и большинство женщин, Анелька газет не читает) и тут же п
рибежала ко мне. И вот я, можно сказать, триумфатор и герой дня, герой не тол
ько нашего убогого района, но и всей республики, стою в окружении целой то
лпы почитателей, подобно какому-нибудь подвижнику или праведнику на ее
католических иконах, греюсь в лучах славы… и в руках у меня Ц бутылка…
* * *
О молодой. польке-«варьятке» с искрящимися глазами я не забывал все это в
ремя, но события, связанные с украденной девочкой, и все то, что началось с
разу же вслед за этим, я имею ввиду почти сразу же начавшиеся трения с Миха
илом Павловичем, как бы куда-то отодвинули воспоминания о ней.
Каждый день приходили мои бывшие клиенты, мужчины и женщины, которым я ко
гда-либо писал жалобы и заявления или защищал в суде их сыновей, и сообщал
и, что Михаил Павлович проявляет усиленный интерес к моим денежным расче
там с ними. Об этом же мне рассказывали и мои коллеги.
Это было противно. Мне было неловко за него Ц что он прибегает к таким вот
недостойным способам борьбы, хотя всерьез я этого еще не воспринимал. Сп
устя неделю или две после опубликования моей статьи в район приехал заме
ститель областного прокурора. Он сказал мне, что прокуратура считает мой
поступок правильным и что Михаил Павлович им лично якобы строго предупр
ежден относительно корректности его дальнейшего по отношению ко мне по
ведения.
Но заместитель областного прокурора уехал, а Михаил Павлович остался, и
все началось сызнова. Мне даже показалось, что теперь он стал действоват
ь с еще большей старательностью и упорством: думаю, что любви ко мне ему не
прибавил и полученный им строгий партийный выговор. Чуть ли не каждый де
нь он стал вызывать к себе мою глухонемую клиентку, мать девочки, и старух
у Гринченко и часами у них выяснял, как они рассчитались с адвокатом или к
ак обещали рассчитаться. Он не допускал, не мог допустить, что не было ника
кого расчета, не было об этом и разговора. «Не может быть!» Ц упрямо повто
рял он и уже прямо им угрожал, что в случае, если они будут запираться…
Они клялись, плакали Ц он настаивал: «Не может быть!… Не может быть, чтобы
человек бесплатно писал такие статьи, бесплатно ездил за полторы сотни к
илометров в Минск их пробивать и прочее. «Но хоть за дорогу, за дорогу хотя
бы что-то вроде командировочных расходов он должен был от Вас получить? Н
ичего не получил и за дорогу?». И, конечно же, предупреждал, что если об этих
его с ним беседах они передадут мне… а они клялись, что и слова не скажут, и
тут же бежали ко мне, чтобы передать происшедший разговор во всех подроб
ностях…
Не знаю, но от всего этого становилось все более и более противно…
Но более всего меня возмущала ложь, которую он стал обо мне распространя
ть, изображая меня этаким явным негодяем и интриганом. Он ведь для чего, ок
азывается, послал ко мне мать девочки и старуху? Чтобы я мог заработать Ц
ни для чего другого! Он знает, какие у меня прямо-таки нищенские заработки
, а тут возможность написать сразу несколько платных заявлений, жалоб, да
еще и выступить потом в суде. И все это Ц деньги. Бери! Так нет же, я, этакий н
егодяй, проявляю к нему черную неблагодарность, отказываюсь и от собстве
нной пользы, и все это якобы из-за глухонемой сельской дурочки? Не может б
ыть!
Рассказывали мне иногда о кознях Михаила Павловича, и мои друзья, собира
вшиеся у меня по-прежнему по вечерам. Эти козни ими, как и мной, воспринима
лись, впрочем; не слишком серьезно: ну, обиделся человек, ясное дело, подур
ит и бросит. Шутили, спрашивая, какое новое художественное произведение
я собираюсь писать о прокуратуре: может быть, поэтому, а, может даже, канта
ту или ораторию? Павлик Гарагуля, заместитель Михаила Павловича и большо
й специалист по делам любовным, интересовался, не влюбился ли я еще и не ну
ждаюсь ли в ключике от какого-нибудь временного, необходимого в таких сл
учаях пристанища? Такой ключик у него есть Ц от кабинета Михаила Павлов
ича, или, вернее, он знает, где лежит этот ключик, где его всегда, уходя, оста
вляет по вечерам уборщица. Вот, буде я влюблюсь, да воспользуюсь этим ключ
иком, а Михаил Павлович еще и узнает об этом, то мне в пору уже и не поэмы пис
ать, а сразу же приступать к мемуарам…
Но потом выяснилось, что Михаил Павлович все же времени зря не терял и кое
-что ему удалось-таки добыть. Некий Шатиленя подал на меня жалобу, что я ос
тавил его без защиты Ц обвинение достаточно серьезное, Ц а деньги, гоно
рар за защиту, что уже и вовсе недопустимо, принял от него будто бы без офо
рмления. Было, правда, непонятно, за что же он мне уплатил эти деньги Ц за у
лыбку? По-видимому, жалоба была инспирирована самим Михаилом Павловичем
, но недостаточно им продумана.
Этот Шатиленя, местный заготовитель, был самый большой в районе богатей
и самый большой в нем жулик. Я защищал его в народном суде, где он получил т
ри года, а потом, написав по его просьбе кассационную жалобу в Минск, в обл
астной суд, должен был защищать и там. Но договора на защиту в суде кассаци
онной инстанции Шатиленя не заключил: у него не было при себе денег, их он
принес уже в самый день суда, минут за двадцать до отхода в Минск рейсовог
о автобуса, и я не успел выписать ему квитанцию, решив это сделать уже по в
озвращении из Минска, оформил только регистрационную карточку, да оторв
ал бланк ордера, А поскольку к началу процесса мы с ним еще и опоздали, дел
о было рассмотрено без адвоката.
Шатиленя был в восторге. Моя кассационная жалоба была полностью удовлет
ворена, суд заменил ему три года тюремного заключения на принудработы и
к тому же ему еще и ничего не пришлось платить адвокату: деньги, полученны
е от него утром, я ему тут же, в помещении суда, возвратил, а он, ничтоже сумн
яшеся, у меня их взял.
И вот теперь, по прошествии почти полугода, Шатиленя приносит на меня жал
обу прокурору. Нет, он не лжет, не отрицает, что деньги я ему возвратил Ц эт
ого он якобы просто уже не помнит. Помнит только, что я принял их без квита
нции (иначе говоря, мог их получить, минуя кассу) и что дело рассматривалос
ь без адвоката: он был этим последним настолько расстроен, что у него даже
«поднялся сахар…».
Коллеги острили: тебе бы в самый раз воспользоваться теперь ключиком Мих
аила Павловича (этим ключиком, как Я понимал, кое-кто из них уже пользовал
ся) и можешь уже не за мемуары приниматься, а за роман. Большой, толстый ром
ан и прологом и эпилогом…
* * *
И вот в это действительно непростое для меня время из своего Мяделя прие
зжает Анелька. Говорит, что со смертью тетки вопрос о ее доме отпадает, при
чем ее, Анельку, это последнее вроде бы даже радует: ее со мной теперь не св
язывают никакие деловые отношения и никакой интерес между нами не стоит
Ц так я это понимаю. Попутно сообщает, что окончательно порвала со своим
бывшим женихом, который просто красивый осел (а это я должен понимать, как
то, что, меня она, по крайней мере, ослом не считает). Все это она выпаливает
вроде бы легко и весело, но ощущение какой-то глухой тревоги, которую все
время испытывает девушка, меня не покидает.
Ц Анеля, как ваши дела? Ц А какие могут быть особенные дела у сельского ф
ельдшера? Ц отмахивается она. Ц Это у вас дела… в суде и без суда, наверно
е… Вот три месяца прошло, ни разу даже не написали…
Мы снова сидим с ней на скамье в парке и она рассказывает о своей нелегкой
жизни участкового фельдшера (заведующей фельдшерским пунктом, так, каже
тся, это называется) в самом глухом селе района. В этом селе она Ц единств
енный медицинский работник. Ее обворовывает квартирная хозяйка и пытал
ся изнасиловать участковый милиционер, но вернуться домой к родителям, к
ак она уже говорила, она тоже не может. Не может из-за обстановки в доме, да
и работу у нас в райцентре попробуй найти? Вот и живет она у этой своей про
клятой хозяйки, ревностной, между прочим, как и она католички, через лес за
двадцать километров в холод и пургу ходит принимать роды или с упомянут
ым уже участковым едет на место происшествия, если какой-нибудь сельски
й олух, напившись до беспамятства, вздумает разворотить череп другому се
льскому олуху, вырвав для этого кол из забора.
В таких случаях милиционер составляет протокол, а она перевязывает олух
у голову, накладывает гипсовые повязки и такое прочее, но кол из забора, ве
щественное доказательство по делу, в обратный путь берет с собой все-так
и она: на тот случай, если коллеге-милиционеру в лесу вздумается повторит
ь свои любовные домогательства.
Анелька смеется:
Ц Самое любопытное, что он, кажется, действительно что-то ко мне испытыв
ает: вот уже месяц не пьет, чтобы продемонстрировать мне силу своих чувст
в. Представляете? Для него это очень затруднительно!…
Ц Анелька, Ц говорю, Ц вам надо поскорее выйти замуж.
Ц За кого? Ц спрашивает она, резко повернув ко мне голову.
Ц За меня, Ц отвечаю. Ц Я не напиваюсь до беспамятства не насилую в лесу
медсестер, вообще веду себя с людьми очень корректно. Так считают все, кро
ме прокурора Михаила Павловича.
Она снова смеется.
Ц А вы, и правда, такой смелый, чтобы жениться на польской женщине? Береги
тесь, польские женщины Ц бесовки! Ц Потом добавляет уже серьезно: Ц На
женщине, у которой нет ни кола, ни двора и отец Ц полный инвалид, а брат Ц с
умасшедший?
Я, впрочем, тоже отшучиваюсь (пытаюсь, во всяком случае, отшучиваться), гов
орю, что бесовки Ц все женщины, а не только польские, и что рядом с нашими, о
десскими женщинами, если мы с ней когда-нибудь переедем в Одессу, она буде
т казаться ягненком, невиннейшим ангелом, у нее вообще вырастут крылья и
она воспарит к небесам…
Вот так мы с ней болтаем, курим (Анелька покуривает, хотя и потихоньку, у се
бя в районе, во всяком случае) и, ничего в сущности друг другу не сказав и на
этот раз, собираемся расходиться. Неожиданно она резко поворачивает ко м
не голову:
Ц Вы по-польски уже хоть что-нибудь понимаете?
Ц Вы хотите выматерить меня по-польски?
Ц Нет, познакомить с мамой.
Ц Тогда скажите ей, что я из семьи графов Потоцких и внук папского нунция
.
Ц А пан еще и брехун, да? Трус, брехун, немножечко негодяй и… Кто еще?
* * *
Наши беседы с Анелькой в городском парке не прошли в городишке незамечен
ными. Вскоре уже весь район знал, что «аблыкат» встречается с самой краси
вой здесь девушкой и собирается на ней жениться. Об этом мне теперь сообщ
али все мои знакомые с такой же обязательностью, как о кознях Михаила Пав
ловича.
Но, конечно, больше всех здесь усердствовала моя хозяйка.
Так я узнал, что у Анельки уже был жених и тоже адвокат (поразительный успе
х у адвокатов!), но из Варшавы. Очень-очень представительный человек лет с
орока пяти, как его описывала моя старуха, очень «гжечный». Старый холост
як («стары ковалеж»), он познакомился с ней два года назад в Гродно, где она
в то время заканчивала свое училище, и буквально потерял голову. Приезжа
л потом и сюда и чуть ли не на коленях умолял ее и ее родителей чтобы она вы
шла за него замуж. У него в Варшаве и собственный двухэтажный дом, и Бог зн
ает что еще. А Анелька покрутила-покрутила ему голову, похохотала, но выхо
дить за него замуж отказалась категорически. После этого глубоко обижен
ный «ковалеж», с улыбкой сообщила старуха, уехал обратно к себе в Варшаву,
а она в маленькую деревушку Мядельского района Ц по назначению.
Она приехала в эту деревушку и сразу же окунулась во все прелести тамошн
ей сельской жизни, потому что в первый же день у нее украли ее модное темно
-вишневое зимнее пальто с хорьковой оторочкой на воротнике и рукавах Ц
подарок матери к окончанию училища Ц и утешили тем, что здесь такое паль
то все равно не пришлось бы надевать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
ю прокуратуру и далее (бедного Михаила Павловича нашли где-то в санатори
и, где он поправлял свое слабеющее здоровье). Как вообще все завертелось, с
ловно по волшебству: поездка ответственной сотрудницы райисполкома в м
аленький городок Березовский под Свердловском и ее возвращение с похищ
енной девочкой (ребенка она из квартиры Пухтевича, кстати говоря, тоже вы
крала Ц увела через окно в отсутствии папаши); наконец, арест самого этог
о папаши и суд над ним в нашем районе, причем поддерживал обвинение, конеч
но же сам Михаил Павлович, очень, очень хорошо выступал, с большим чувство
м и мерзавцу влепили даже за то, чего он не совершал, например, за хулиганс
тво…
Всего этого, повторяю, я не буду описывать подробно, да и не наблюдал сам, п
отому что опять вынужден был ненадолго уехать. Со слов моей квартирной х
озяйки, все то время, пока меня не было, обе женщины, молодая и старая, прово
дили возле консультации. Приходили с утра, садились на крыльце, на ступен
ьках и плакали. У хозяйки они ни о чем не спрашивали, только внимательно см
отрели ей в глаза, когда им доводилось встречаться, и плакали еще и еще. По
том обе они внезапно исчезли Ц это когда, наконец, девочку им вернули и во
звратили почти все деньги: удалось, к счастью, и это, Ц на несколько дней и
счезли и появились в консультации уже с девочкой, с шестилетней Нюрой Пу
хтевич, и… с бутылкой самогона…
Ц Дараженький, залатенький!… Ну, хоч ложачку… хоч ложачку перед обедом!…
О, это приятное бремя славы! Я, можно сказать, присутствовал уже при ее зак
ате, потому что во время выхода газеты со статьей моей находился в другом
районе и все главные ее громы отгремели. На улице, чтобы пожать мне руку ко
мне подошел парикмахер Генрих Сенкевич и то, мне кажется, потому, что я у н
его стригся, а стриг он отвратительно. В нашем районе с интереснейшей ист
орией и многонациональным, как ее следствие, составом населения было, кс
тати сказать, немало людей с самыми замечательными фамилиями. Тот же Сен
кевич, вальяжный и представительный, похожий на графа из последнего акта
оперетты, и некто Шиллер, первый городской хулиган, мой постоянный клиен
т. И еще… и еще кто-то Ц всех, конечно, я не запомнил… И сапожник Мопассан, з
амухрыжка и горький пьяница…
Когда прошла денежная реформа и цены на продукты (на базаре) и на услуги ср
азу же поползли вверх, они. как уважительно отмечалось жителями района, н
е поднялись только у меня, у благородного Сенкевича, да еще у Мопассана, но
у последнего, впрочем, не в силу его благородства, а потому, что Мопассан д
лительное время находился в запое и с реформе, скорее всего, просто ничег
о не знал…
Так вот на улице подходили все эти милые люди, знакомые и совсем мало знак
омые, подходили и пожимали руку, доверительно улыбались. Но иные из них за
говаривали о статье и при этом начинали мне подмыгивать, похихикивали по
поводу того, что сейчас должен чувствовать Михаил Павлович, и это уже был
о немного противно. Я был убежден, что точно так же они подхихикивают при с
лучае и надо мной, и спешил такой разговор прекратить.
А потом, как мне показалось, о статье в районе забыли вообще, все снова вош
ло в свою нормальную колею, и меня это радовало. Парикмахер Сенкевич в оче
редной раз постриг меня так, что я стал похож на разбойника Кудияра, а бося
к Шиллер Ц он в последнее время работал отстрельщиком бродячих собак пр
и райкоммунхозе, но попытался отстрелить и тещу, и я должен был опять его з
ащищать, Ц Шиллер, как и во всех предыдущих случаях, за защиту не расплат
ился. Все, словом, вошло в свое обычное русло, все шло нормально.
И тогда вдруг Ц появление этих двух женщин: «Хоч ложачку! Хоч ложачку пер
ед обедом!», как новый всплеск моей, оказывается, еще не до конца угасшей с
лавы…
Но об этом их приходе и о событиях, которые за ним последовали, Ц все-таки
чуть подробнее.
Итак, они и на этот раз врываются ко мне в консультацию совершенно для мен
я неожиданно (не ждал я их, во всяком случае, в этот именно день), врываются с
криками и слезами, хоть теперь это уже слезы радости, и с упомянутой бутыл
кой, тычут мне эту бутылку («Ну, хоч одну только ложачку!»)., и, конечно, все эт
о происходит в присутствии других клиенток и моей хозяйки Ц она на этом
торжестве вообще первое лицо («Сергей Владимирович, выпейте! Выпейте рюм
очку, вы же обидите этих людей! Выпейте и я сама тоже выпью…»), все, словом, о
пять очень напоминает хаос их первого появления. И посреди всеобщего это
го хаоса я опять-таки не совсем знаю, как мне поступить, стою, наверное, с до
вольно глупым выражением лица. И в довершение ко всему на пороге появляе
тся человек, которого я уж никак не мог в этот день ждать, а в его присутств
ии принимать в подарок бутылку самогона никак не хотел бы. Появляется Ан
елька.
Она приехала к родителям, узнала от них о событиях в нашем районе (не из га
зеты, конечно: как и большинство женщин, Анелька газет не читает) и тут же п
рибежала ко мне. И вот я, можно сказать, триумфатор и герой дня, герой не тол
ько нашего убогого района, но и всей республики, стою в окружении целой то
лпы почитателей, подобно какому-нибудь подвижнику или праведнику на ее
католических иконах, греюсь в лучах славы… и в руках у меня Ц бутылка…
* * *
О молодой. польке-«варьятке» с искрящимися глазами я не забывал все это в
ремя, но события, связанные с украденной девочкой, и все то, что началось с
разу же вслед за этим, я имею ввиду почти сразу же начавшиеся трения с Миха
илом Павловичем, как бы куда-то отодвинули воспоминания о ней.
Каждый день приходили мои бывшие клиенты, мужчины и женщины, которым я ко
гда-либо писал жалобы и заявления или защищал в суде их сыновей, и сообщал
и, что Михаил Павлович проявляет усиленный интерес к моим денежным расче
там с ними. Об этом же мне рассказывали и мои коллеги.
Это было противно. Мне было неловко за него Ц что он прибегает к таким вот
недостойным способам борьбы, хотя всерьез я этого еще не воспринимал. Сп
устя неделю или две после опубликования моей статьи в район приехал заме
ститель областного прокурора. Он сказал мне, что прокуратура считает мой
поступок правильным и что Михаил Павлович им лично якобы строго предупр
ежден относительно корректности его дальнейшего по отношению ко мне по
ведения.
Но заместитель областного прокурора уехал, а Михаил Павлович остался, и
все началось сызнова. Мне даже показалось, что теперь он стал действоват
ь с еще большей старательностью и упорством: думаю, что любви ко мне ему не
прибавил и полученный им строгий партийный выговор. Чуть ли не каждый де
нь он стал вызывать к себе мою глухонемую клиентку, мать девочки, и старух
у Гринченко и часами у них выяснял, как они рассчитались с адвокатом или к
ак обещали рассчитаться. Он не допускал, не мог допустить, что не было ника
кого расчета, не было об этом и разговора. «Не может быть!» Ц упрямо повто
рял он и уже прямо им угрожал, что в случае, если они будут запираться…
Они клялись, плакали Ц он настаивал: «Не может быть!… Не может быть, чтобы
человек бесплатно писал такие статьи, бесплатно ездил за полторы сотни к
илометров в Минск их пробивать и прочее. «Но хоть за дорогу, за дорогу хотя
бы что-то вроде командировочных расходов он должен был от Вас получить? Н
ичего не получил и за дорогу?». И, конечно же, предупреждал, что если об этих
его с ним беседах они передадут мне… а они клялись, что и слова не скажут, и
тут же бежали ко мне, чтобы передать происшедший разговор во всех подроб
ностях…
Не знаю, но от всего этого становилось все более и более противно…
Но более всего меня возмущала ложь, которую он стал обо мне распространя
ть, изображая меня этаким явным негодяем и интриганом. Он ведь для чего, ок
азывается, послал ко мне мать девочки и старуху? Чтобы я мог заработать Ц
ни для чего другого! Он знает, какие у меня прямо-таки нищенские заработки
, а тут возможность написать сразу несколько платных заявлений, жалоб, да
еще и выступить потом в суде. И все это Ц деньги. Бери! Так нет же, я, этакий н
егодяй, проявляю к нему черную неблагодарность, отказываюсь и от собстве
нной пользы, и все это якобы из-за глухонемой сельской дурочки? Не может б
ыть!
Рассказывали мне иногда о кознях Михаила Павловича, и мои друзья, собира
вшиеся у меня по-прежнему по вечерам. Эти козни ими, как и мной, воспринима
лись, впрочем; не слишком серьезно: ну, обиделся человек, ясное дело, подур
ит и бросит. Шутили, спрашивая, какое новое художественное произведение
я собираюсь писать о прокуратуре: может быть, поэтому, а, может даже, канта
ту или ораторию? Павлик Гарагуля, заместитель Михаила Павловича и большо
й специалист по делам любовным, интересовался, не влюбился ли я еще и не ну
ждаюсь ли в ключике от какого-нибудь временного, необходимого в таких сл
учаях пристанища? Такой ключик у него есть Ц от кабинета Михаила Павлов
ича, или, вернее, он знает, где лежит этот ключик, где его всегда, уходя, оста
вляет по вечерам уборщица. Вот, буде я влюблюсь, да воспользуюсь этим ключ
иком, а Михаил Павлович еще и узнает об этом, то мне в пору уже и не поэмы пис
ать, а сразу же приступать к мемуарам…
Но потом выяснилось, что Михаил Павлович все же времени зря не терял и кое
-что ему удалось-таки добыть. Некий Шатиленя подал на меня жалобу, что я ос
тавил его без защиты Ц обвинение достаточно серьезное, Ц а деньги, гоно
рар за защиту, что уже и вовсе недопустимо, принял от него будто бы без офо
рмления. Было, правда, непонятно, за что же он мне уплатил эти деньги Ц за у
лыбку? По-видимому, жалоба была инспирирована самим Михаилом Павловичем
, но недостаточно им продумана.
Этот Шатиленя, местный заготовитель, был самый большой в районе богатей
и самый большой в нем жулик. Я защищал его в народном суде, где он получил т
ри года, а потом, написав по его просьбе кассационную жалобу в Минск, в обл
астной суд, должен был защищать и там. Но договора на защиту в суде кассаци
онной инстанции Шатиленя не заключил: у него не было при себе денег, их он
принес уже в самый день суда, минут за двадцать до отхода в Минск рейсовог
о автобуса, и я не успел выписать ему квитанцию, решив это сделать уже по в
озвращении из Минска, оформил только регистрационную карточку, да оторв
ал бланк ордера, А поскольку к началу процесса мы с ним еще и опоздали, дел
о было рассмотрено без адвоката.
Шатиленя был в восторге. Моя кассационная жалоба была полностью удовлет
ворена, суд заменил ему три года тюремного заключения на принудработы и
к тому же ему еще и ничего не пришлось платить адвокату: деньги, полученны
е от него утром, я ему тут же, в помещении суда, возвратил, а он, ничтоже сумн
яшеся, у меня их взял.
И вот теперь, по прошествии почти полугода, Шатиленя приносит на меня жал
обу прокурору. Нет, он не лжет, не отрицает, что деньги я ему возвратил Ц эт
ого он якобы просто уже не помнит. Помнит только, что я принял их без квита
нции (иначе говоря, мог их получить, минуя кассу) и что дело рассматривалос
ь без адвоката: он был этим последним настолько расстроен, что у него даже
«поднялся сахар…».
Коллеги острили: тебе бы в самый раз воспользоваться теперь ключиком Мих
аила Павловича (этим ключиком, как Я понимал, кое-кто из них уже пользовал
ся) и можешь уже не за мемуары приниматься, а за роман. Большой, толстый ром
ан и прологом и эпилогом…
* * *
И вот в это действительно непростое для меня время из своего Мяделя прие
зжает Анелька. Говорит, что со смертью тетки вопрос о ее доме отпадает, при
чем ее, Анельку, это последнее вроде бы даже радует: ее со мной теперь не св
язывают никакие деловые отношения и никакой интерес между нами не стоит
Ц так я это понимаю. Попутно сообщает, что окончательно порвала со своим
бывшим женихом, который просто красивый осел (а это я должен понимать, как
то, что, меня она, по крайней мере, ослом не считает). Все это она выпаливает
вроде бы легко и весело, но ощущение какой-то глухой тревоги, которую все
время испытывает девушка, меня не покидает.
Ц Анеля, как ваши дела? Ц А какие могут быть особенные дела у сельского ф
ельдшера? Ц отмахивается она. Ц Это у вас дела… в суде и без суда, наверно
е… Вот три месяца прошло, ни разу даже не написали…
Мы снова сидим с ней на скамье в парке и она рассказывает о своей нелегкой
жизни участкового фельдшера (заведующей фельдшерским пунктом, так, каже
тся, это называется) в самом глухом селе района. В этом селе она Ц единств
енный медицинский работник. Ее обворовывает квартирная хозяйка и пытал
ся изнасиловать участковый милиционер, но вернуться домой к родителям, к
ак она уже говорила, она тоже не может. Не может из-за обстановки в доме, да
и работу у нас в райцентре попробуй найти? Вот и живет она у этой своей про
клятой хозяйки, ревностной, между прочим, как и она католички, через лес за
двадцать километров в холод и пургу ходит принимать роды или с упомянут
ым уже участковым едет на место происшествия, если какой-нибудь сельски
й олух, напившись до беспамятства, вздумает разворотить череп другому се
льскому олуху, вырвав для этого кол из забора.
В таких случаях милиционер составляет протокол, а она перевязывает олух
у голову, накладывает гипсовые повязки и такое прочее, но кол из забора, ве
щественное доказательство по делу, в обратный путь берет с собой все-так
и она: на тот случай, если коллеге-милиционеру в лесу вздумается повторит
ь свои любовные домогательства.
Анелька смеется:
Ц Самое любопытное, что он, кажется, действительно что-то ко мне испытыв
ает: вот уже месяц не пьет, чтобы продемонстрировать мне силу своих чувст
в. Представляете? Для него это очень затруднительно!…
Ц Анелька, Ц говорю, Ц вам надо поскорее выйти замуж.
Ц За кого? Ц спрашивает она, резко повернув ко мне голову.
Ц За меня, Ц отвечаю. Ц Я не напиваюсь до беспамятства не насилую в лесу
медсестер, вообще веду себя с людьми очень корректно. Так считают все, кро
ме прокурора Михаила Павловича.
Она снова смеется.
Ц А вы, и правда, такой смелый, чтобы жениться на польской женщине? Береги
тесь, польские женщины Ц бесовки! Ц Потом добавляет уже серьезно: Ц На
женщине, у которой нет ни кола, ни двора и отец Ц полный инвалид, а брат Ц с
умасшедший?
Я, впрочем, тоже отшучиваюсь (пытаюсь, во всяком случае, отшучиваться), гов
орю, что бесовки Ц все женщины, а не только польские, и что рядом с нашими, о
десскими женщинами, если мы с ней когда-нибудь переедем в Одессу, она буде
т казаться ягненком, невиннейшим ангелом, у нее вообще вырастут крылья и
она воспарит к небесам…
Вот так мы с ней болтаем, курим (Анелька покуривает, хотя и потихоньку, у се
бя в районе, во всяком случае) и, ничего в сущности друг другу не сказав и на
этот раз, собираемся расходиться. Неожиданно она резко поворачивает ко м
не голову:
Ц Вы по-польски уже хоть что-нибудь понимаете?
Ц Вы хотите выматерить меня по-польски?
Ц Нет, познакомить с мамой.
Ц Тогда скажите ей, что я из семьи графов Потоцких и внук папского нунция
.
Ц А пан еще и брехун, да? Трус, брехун, немножечко негодяй и… Кто еще?
* * *
Наши беседы с Анелькой в городском парке не прошли в городишке незамечен
ными. Вскоре уже весь район знал, что «аблыкат» встречается с самой краси
вой здесь девушкой и собирается на ней жениться. Об этом мне теперь сообщ
али все мои знакомые с такой же обязательностью, как о кознях Михаила Пав
ловича.
Но, конечно, больше всех здесь усердствовала моя хозяйка.
Так я узнал, что у Анельки уже был жених и тоже адвокат (поразительный успе
х у адвокатов!), но из Варшавы. Очень-очень представительный человек лет с
орока пяти, как его описывала моя старуха, очень «гжечный». Старый холост
як («стары ковалеж»), он познакомился с ней два года назад в Гродно, где она
в то время заканчивала свое училище, и буквально потерял голову. Приезжа
л потом и сюда и чуть ли не на коленях умолял ее и ее родителей чтобы она вы
шла за него замуж. У него в Варшаве и собственный двухэтажный дом, и Бог зн
ает что еще. А Анелька покрутила-покрутила ему голову, похохотала, но выхо
дить за него замуж отказалась категорически. После этого глубоко обижен
ный «ковалеж», с улыбкой сообщила старуха, уехал обратно к себе в Варшаву,
а она в маленькую деревушку Мядельского района Ц по назначению.
Она приехала в эту деревушку и сразу же окунулась во все прелести тамошн
ей сельской жизни, потому что в первый же день у нее украли ее модное темно
-вишневое зимнее пальто с хорьковой оторочкой на воротнике и рукавах Ц
подарок матери к окончанию училища Ц и утешили тем, что здесь такое паль
то все равно не пришлось бы надевать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12