Пред моими очами, словно сотворенный магией призрак, предстал образ дочери, умерщвленной по твоему безжалостному приказу. Он был столь правдоподобен и ярок, что я вскрикнул и вскочил на ноги, желая прижать дочурку к своей груди.
Но в тот же миг видение истаяло, сменившись образом спящего, высвобожденного из гробницы. Того, кто был некогда фараоном и правил Египтом под именем Сменхкара, а ныне превратился в предводителя чудовищной армии демонов ночи.
Он воздел свой скипетр, и очи мои затуманились. А потом пред ними престал Каир, прекраснейший и величайший из городов, обитель радости и жемчужина мироздания. Но толпа не текла по его улицам, не шумели его базары, ибо повсюду валялись тела людей, ставшие пищей для мух и собак, и по водам Нила, покачиваясь, плыли трупы.
И тут мне открылось, что пробуждение спящего стало смертельной угрозой для всех живущих, спасение коих будет возможно, лишь если по неизъяснимой милости всемогущего Аллаха свершится какое-нибудь чудо.
Я протер глаза, и видение исчезло. Лейла же, стоявшая предо мною, взяла меня за руки. Она проникла в мои мысли, и я сознавал это, но не стал отстраняться. Наши губы соприкоснулись, и я начал погружаться в дивный, сладчайший сон, в коем меня окутала, наполнила и поглотила благословенная тьма.
Пробудившись, я не обнаружил никого, кроме спавшей у моих ног собаки Исиды, и на миг подумал, что все случившееся было не более чем видением.
Однако, стряхнув остатки сна, я понял, что сподобился изменения, Лейла же оставила окрест свидетельства своего могущества Руины храма были по-прежнему заметены песком, но теперь среди колонн на гигантских каменных плитах во множестве валялись и тела мерзостных, восставших из гробниц гулов. Все воинство ночи, штурмовавшее стену, воздвигнутую по моему велению перед храмом, полегло полностью – в живых не осталось никого.
Не переставая изумляться, я покинул развалины и близ берега Нила узрел селян, творивших молитвы и возносивших хвалу Всевышнему. Стоило мне подойти к ним, как люди принялись благодарить меня, именуя своим спасителем и величайшим из магов. Однако при всей искренности их слов в устремленных на меня взорах сквозило удивление и нечто похожее на страх. Такое их поведение заставило меня задуматься. А что, если знаки постигшего меня изменения слишком очевидны?..
Как бы то ни было, никто из селян при мне об этом не заговорил, а я, в свою очередь, тоже предпочел не затрагивать столь щекотливую тему. Тем не менее, оставшись наедине со старейшиной, я поведал ему о том, что мне удалось узнать ночью, хотя строго-настрого велел хранить тайну.
Позже мы с ним собрали в долине всех жителей селения, и я, указав на изображение Осириса – бога, не ведающего смерти, – украшавшее стены каждой вскрытой гробницы, сказал:
– Всюду, где вы обнаружите этот образ, да будет помещен и образ солнца – в память о том человеке, который пытался очистить сию долину от зла и скверны. Вам же и потомкам вашим отныне и навеки надлежит оберегать покой спящих и не тревожить захоронения, ибо в одном из них еще погребено древнее зло.
О том, что зло поселилось и в моей крови, я, разумеется, умолчал.
В течение всего времени пребывания в Фивах мне приходилось бороться с адским голодом, немыслимым вожделением, обращавшим меня в ифрита. Так и не поддавшись этому чувству, я продолжил свой путь, сопровождаемый лишь Исидой, верной моей собакой.
Затем, следуя вниз по течению Нила, я приблизился к равнине, окруженной утесами. Там не было ничего, кроме пыльных холмов. Но мне не удавалось отделаться от ощущения, будто эти холмы скрывают нечто иное.
Заметив стоянку кочевников, разбивших свои шатры на равнине, я подошел к ним и спросил, не могут ли они показать мне какую-нибудь языческую гробницу. Бедуины с готовностью согласились.
Они провели меня по тесному ущелью и показали вход в просторную, незавершенную гробницу, где на дальней стене красовалось изображение древней царицы, обликом своим неотличимой от моей жены. Поняв, что все сказанное ею есть истина от первого до последнего слова, я в смятении и трепете начертал на той же стене образ царя Эхнатона. Начертал, не переставая дивиться сходству наших судеб – ведь воистину все, что происходило со мной, много столетий назад случилось и с ним.
Мне захотелось найти карьер среди скал – то место, где он, как потом и я, встретил покинувшую его жену и получил от нее тот же смертельный дар. По моему описанию бедуины без труда нашли это место и проводили меня туда. Как и в гробнице, я начертал на утесе изображение солнца. Когда же мною было объявлено, что место сие проклято, кочевники, как будто всегда о том догадывались, молча склонили головы.
Ничего не сказав о зле, поселившемся в моей крови и обратившем меня в ифрита, я, одолевая мучительный, поистине адский голод, попрощался с ними и ушел, так и не поддавшись соблазну.
Сопровождаемый лишь Исидой, я пересек равнину и вскоре наткнулся на запущенную, бедную деревеньку. Воистину изумления заслуживало то, что рядом с местом, где некогда возносился к звездам горделивый в своем великолепии город, теперь теснилась лишь кучка убогих хижин. Призвав на их обитателей милость Аллаха, я поведал людям, взиравшим на меня с любопытством, но и со страхом, кое-что из услышанного мною от моей бывшей супруги и продолжил свой путь к Каиру и этой мечети. Всякое дело венчает конец, и моим странствиям с соизволения Аллаха дано было завершиться в этой мечети.
Но до того, как мы уединились с тобой в этой комнате на вершине башни минарета, я никому не поведал ни о поселившемся в моей крови зле, ни об адском голоде, обращающем меня в ифрита. Голоде, который мне до сих пор удается обуздывать. И ныне единственной моей спутницей остается собака, верная Исида.
Знай же, о могущественный владыка, что рассказ мой правдив от первого и до последнего слова, ибо в нем истинно повествуется о том, что мне довелось услышать и чему я был свидетелем. И о том, как я стал тем, кого ты сейчас видишь перед собой.
* * *
Когда же Гарун закончил свое повествование, халиф, воззрившись на него в изумлении и ужасе, отпрянул и вскочил на ноги.
– Во имя Аллаха, о Гарун, – воскликнул он, – история твоя чудеснее всех чудес, однако меня страшит значение твоих слов, равно как и алчный блеск твоих глаз!
Но Гарун лишь улыбнулся.
– Не бойся, могущественный владыка, – отозвался он, – ибо давным-давно я поклялся твоему отцу, что никогда не подниму на тебя руку. Однако мне хотелось бы, чтобы и ты вспомнил свою клятву сохранить жизнь моей дочери, ненаглядной Гайде.
– А ты сумел найти способ исцелить мою сестру, принцессу Ситт аль-Мульк? – спросил в ответ успевший вновь обрести самообладание халиф.
Гарун склонил голову.
– Я могу избавить ее от угрозы смерти.
– Тогда не умрет и твоя дочь.
– Ты должен будешь подарить ей не только жизнь, но и дворец, слуг и богатство, ибо я, как ты понимаешь, не смогу более заботиться о ней.
– Все будет сделано, как ты просишь, – кивнул халиф.
– Пусть все исполнится по твоему слову, и нынче же вечером твоя сестра Ситт аль-Мульк будет пробуждена от своего магического сна и станет неподвластна смерти. Тебя устраивают мои условия, о повелитель правоверных?
– Я принимаю их.
– Если так, то хвала Аллаху.
Гарун снова поклонился и поцеловал халифу руку.
– Давай встретимся с тобой на дороге, ведущей через холмы Мукаттам, ибо мы собираемся призвать тайные и темные силы, а такие дела лучше вершить подальше от очей смертных. До завтра, о владыка.
И с этими словами прямо на глазах взиравшего на него повелителя правоверных Гарун аль-Вакиль растаял в воздухе, подобно утреннему туману, оставив халифа в одиночестве.
В волнении и страхе аль-Хаким спустился по лестнице минарета и по прибытии во дворец без промедления выполнил данное аль-Вакилю обещание. Гайде облачили в роскошные одеяния, и свита из сотни слуг и служанок сопроводила ее к великолепному беломраморному, отделанному золотом дворцу, где на каждом столе стояла ваза с фруктами, а на каждом табурете блюдо с грудой драгоценностей. Когда же все было исполнено и наступил час вечерней молитвы, халиф призвал верного Масуда, и они вдвоем направились к холмам Мукаттам.
На плато Хулван халиф остановился и обернулся, бросив взгляд на вечерний Каир и его окрестности. Ярко светились городские огни, пустыня на западе, где только что село солнце, еще отсвечивала пурпуром, но ничто не могло сравниться великолепием с блеском мириадов серебристых звезд, что усеивали черный бархат небес.
Глядя на них, халиф невольно вспомнил о Звездной Обители – родине джиннов – и тут же, как будто подожженное звездным светом, в нем разгорелось нетерпение, подобного которому он ранее не испытывал.
Оглядевшись по сторонам, аль-Хаким громко выкрикнул имя Гаруна.
Но ответом ему было молчание.
– О Гарун! – снова воскликнул халиф. – Настал миг, когда ты должен показать обретенную тобой власть над жизнью и смертью.
И вновь ответа не последовало.
– О Гарун! – в третий раз возвысил голос халиф. – Явись – и выполни свое обещание! Или я прикажу убить твою дочь!
Слова эти разнеслись над песками, отдаваясь эхом от барханов.
И тут аль-Хаким заметил, что черный Масуд дрожит от страха. В ответ на недоумевающий взгляд повелителя могучий слуга, не в силах заставить язык повиноваться, молча указал трясущейся рукой на гребень песчаного холма, где – черная на черном – четко вырисовывалась в ночи фигура Гаруна аль-Вакиля. Несмотря на сумрак, черты его лица были видны очень отчетливо, словно оно светилось изнутри. В глазах же его – бездонных, как будто готовых втянуть в свои глубины само небо с сияющими на нем звездами – полыхало пламя неутолимого звериного голода.
Долгую минуту халиф пребывал в оцепенении, но потом подал Масуду знак следовать за ним и двинулся вперед. Мавр, однако, остался на месте. Аль-Хаким глубоко вздохнул, выругался и продолжил путь в одиночестве. Подъем оказался труднее, чем ему представлялось, ибо халиф то спотыкался о камни, то увязал в песке, а добравшись наконец до гребня, он с удивлением обнаружил, что там никого нет. Он внимательно огляделся по сторонам, но не увидел и следа аль-Вакиля.
Тошнотворный ужас, поднявшийся к горлу от скрутившегося узлом желудка, лишил его дара речи. Пытаясь выкрикнуть имя Гаруна, но издавая лишь натужный хрип, халиф принялся скользить вниз по склону. Когда дар речи наконец вернулся к нему, он во весь голос призвал Масуда и, завидев поднявшуюся навстречу фигуру, вздохнул с облегчением.
– Масуд, мы должны немедленно убраться отсюда, – промолвил он, но тут же содрогнулся, ибо увидел, что обращается не к мавру, а к Гаруну аль-Вакилю.
– Добро пожаловать, халиф, – произнес с низким поклоном аль-Вакиль, лицо которого более не обезображивал волчий голод, – настало время исполнения обещаний.
– Масуд? – прошептал халиф. – Где Масуд?
Улыбнувшись, Гарун указал на валявшуюся у его ног кучу какого-то тряпья, но, склонившись над ней, аль-Хаким среди рваной одежды увидел белеющие кости, начисто лишенные плоти.
Халиф медленно распрямился.
– Ты поклялся... – прошептал он. – Ты поклялся, что не убьешь меня.
– Я и не сделаю этого, – ответил Гарун. – Ибо все свершится согласно моей клятве.
– Моя сестра... – Халиф облизал губы. – Где же моя сестра? Ты обещал исцелить ее!
– Я лишь обещал, что она станет неподвластна смерти.
– Что ты с ней сделал?! – вскричал халиф.
– Неужели ты полагал, – ответил Гарун, – что у ифрита не хватит сил обратить смертного в свое подобие?
– Я... – Аль-Хаким сглотнул. – Я не понимаю...
Гарун улыбнулся и, не произнеся ни слова, указал на дорогу. Проследив за его жестом, халиф увидел, как из тьмы появилась призрачная, как и сам Гарун, светящаяся изнутри серебром фигура.
Только теперь халиф понял, что должно случиться, и, издав пронзительный крик ужаса, попытался бежать. Но голодный, пылавший вожделением взгляд сестры приковал его к месту. Аль-Хаким окаменел и, когда сестра, приблизившись, обняла его, даже не шелохнулся.
Как только принцесса заключила халифа в свои гибельные объятия, Гарун аль-Вакиль, не дожидаясь развязки, удалился и затерялся во тьме. Куда он направился и что с ним стало потом, никому из живущих не ведомо, ибо один лишь Аллах в несказанной своей мудрости видит и постигает все.
Так воздадим же хвалу Аллаху, восславим имя его, во всем покорствуя его воле, и да пребудут с нами его мудрость, сила и милосердие!
* * *
Записка, вложенная между листами рукописи, переданной лорду Карнарвону.
Клуб любителей скачек
20 ноября 1922 года
Дорогой лорд Карнарвон!
Время – это совершенно ясно – никого не ждет, и случилось так, что, как раз когда я заканчивал перечитывать эту историю, прибыл, кэб, чтобы отвезти меня на вокзал. Вот я и задумался: а что, собственно говоря, сможете вы извлечь из старинного манускрипта? Ведь мне, в сущности, лишь по глупости пришло в голову, будто под тысячелетними наслоениями фантазий, мифов и суеверий, возможно, – и вправду возможно! – кроется золотая гробница. Но самое позднее до истечения ближайшей недели мы уже будем знать все наверняка. Приезжайте скорее, дорогой лорд Карнарвон! Пусть в Долине жарко и пыльно, пусть она неприветлива и сурова, но одна мысль о ней наполняет меня удивительной энергией, уверен, что и к вам, как только вы узрите ее, вернутся бодрость и сила.
Буду ждать вас и леди Эвелин, собрав все терпение, на какое способен.
Г<овард> К<артер>
История открытой гробницы
Когда паровоз, зашипев и выпустив пар, остановился, стоявший на платформе железнодорожного вокзала Луксора Говард Картер приосанился и распрямил плечи, как будто по стойке «смирно». Он прекрасно понимал, что все взоры обращены к нему, ибо известие о сделанном им открытии произвело настоящий фурор, и даже губернатор провинции, привлеченный слухами о таинственных находках и невероятных сокровищах, присутствовал при этой встрече. Археолог, однако, демонстрировал полнейшее безразличие к любопытным взорам, ибо все его внимание было сосредоточено на открывшейся двери вагона первого класса.
Вышедшая оттуда молодая женщина повернулась и подала руку пожилому мужчине. С трудом, ибо он прихрамывал, старый джентльмен спустился на платформу и на миг остановился, щурясь на солнце. Высокий и худощавый, он был одет как для прогулки по Пэлл-Мэлл, а не для раскопок в пустыне, но выражение его лица – так, во всяком случае, показалось Картеру – свидетельствовало о немалой силе воли и любви к приключениям.
Археолог шагнул вперед. Вместе с ним навстречу прибывшим гостям двинулся и губернатор провинции.
Все еще щурившийся от яркого солнца лорд Карнарвон заметил наконец встречавших, и хмурое выражение на его лице мигом сменилось улыбкой.
– Картер!
Он энергично пожал руку археологу, а потом, после официального представления, и сияющему губернатору провинции.
– Позвольте, ваше превосходительство, представить вам мою дочь, леди Эвелин Герберт.
Губернатор, просияв еще больше, обратился с приветствием к молодой особе, а Карнарвон тем временем снова повернулся к Картеру.
– Надеюсь, вы поймете меня правильно, – промолвил он, виновато пожав плечами, – но я никак не мог приехать без нее. Сами ведь знаете, она давно с живейшим, неослабевающим интересом следит за вашей работой. А к тому же... – Лорд подался вперед и, подмигнув, шепотом закончил: – Она настояла на этой поездке, чтобы не спускать с меня глаз.
– Встреча с леди Эвелин для меня всегда огромное удовольствие, – с поклоном отозвался Картер.
Услышав эти слова, леди Эвелин протянула Картеру руку, а когда он склонился, чтобы поцеловать ее, заговорщицки улыбнулась, заставив археолога смущенно отвести взгляд. Едва дождавшись, когда губернатор покончит с торжественными речами и поздравлениями, он двинулся сквозь толпу к ожидавшему на привокзальной площади автомобилю. Лорд Карнарвон и леди Эвелин последовали за ним.
Возле машины Карнарвон взял Картера за руку.
– Мы оба прочли ваши бумаги, – негромко сказал он, – леди Эвелин и я.
Картер нахмурился, причем его озабоченность проявилась столь явственно, что Карнарвон виновато улыбнулся и поднял руки.
– Ради Бога, дорогой мой Картер, вам нечего бояться! Могу вас заверить, на мою дочь можно положиться. Она не из болтливых. Тем более что... – Он улыбнулся со свойственной ему застенчивостью. – Я понимаю, почему вы предпочитаете хранить кое о чем молчание.
Убедившись, что носильщики уже погрузили вещи в багажник, Картер открыл дверцу автомобиля и поклонился леди Эвелин.
– Прошу. Вы, должно быть, устали с дороги. Сейчас мы поедем в отель, где вы сможете отдохнуть со всеми доступными в этих краях удобствами.
Подождав, пока она сядет, археолог обошел машину кругом и занял место рядом с лордом Карнарвоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Но в тот же миг видение истаяло, сменившись образом спящего, высвобожденного из гробницы. Того, кто был некогда фараоном и правил Египтом под именем Сменхкара, а ныне превратился в предводителя чудовищной армии демонов ночи.
Он воздел свой скипетр, и очи мои затуманились. А потом пред ними престал Каир, прекраснейший и величайший из городов, обитель радости и жемчужина мироздания. Но толпа не текла по его улицам, не шумели его базары, ибо повсюду валялись тела людей, ставшие пищей для мух и собак, и по водам Нила, покачиваясь, плыли трупы.
И тут мне открылось, что пробуждение спящего стало смертельной угрозой для всех живущих, спасение коих будет возможно, лишь если по неизъяснимой милости всемогущего Аллаха свершится какое-нибудь чудо.
Я протер глаза, и видение исчезло. Лейла же, стоявшая предо мною, взяла меня за руки. Она проникла в мои мысли, и я сознавал это, но не стал отстраняться. Наши губы соприкоснулись, и я начал погружаться в дивный, сладчайший сон, в коем меня окутала, наполнила и поглотила благословенная тьма.
Пробудившись, я не обнаружил никого, кроме спавшей у моих ног собаки Исиды, и на миг подумал, что все случившееся было не более чем видением.
Однако, стряхнув остатки сна, я понял, что сподобился изменения, Лейла же оставила окрест свидетельства своего могущества Руины храма были по-прежнему заметены песком, но теперь среди колонн на гигантских каменных плитах во множестве валялись и тела мерзостных, восставших из гробниц гулов. Все воинство ночи, штурмовавшее стену, воздвигнутую по моему велению перед храмом, полегло полностью – в живых не осталось никого.
Не переставая изумляться, я покинул развалины и близ берега Нила узрел селян, творивших молитвы и возносивших хвалу Всевышнему. Стоило мне подойти к ним, как люди принялись благодарить меня, именуя своим спасителем и величайшим из магов. Однако при всей искренности их слов в устремленных на меня взорах сквозило удивление и нечто похожее на страх. Такое их поведение заставило меня задуматься. А что, если знаки постигшего меня изменения слишком очевидны?..
Как бы то ни было, никто из селян при мне об этом не заговорил, а я, в свою очередь, тоже предпочел не затрагивать столь щекотливую тему. Тем не менее, оставшись наедине со старейшиной, я поведал ему о том, что мне удалось узнать ночью, хотя строго-настрого велел хранить тайну.
Позже мы с ним собрали в долине всех жителей селения, и я, указав на изображение Осириса – бога, не ведающего смерти, – украшавшее стены каждой вскрытой гробницы, сказал:
– Всюду, где вы обнаружите этот образ, да будет помещен и образ солнца – в память о том человеке, который пытался очистить сию долину от зла и скверны. Вам же и потомкам вашим отныне и навеки надлежит оберегать покой спящих и не тревожить захоронения, ибо в одном из них еще погребено древнее зло.
О том, что зло поселилось и в моей крови, я, разумеется, умолчал.
В течение всего времени пребывания в Фивах мне приходилось бороться с адским голодом, немыслимым вожделением, обращавшим меня в ифрита. Так и не поддавшись этому чувству, я продолжил свой путь, сопровождаемый лишь Исидой, верной моей собакой.
Затем, следуя вниз по течению Нила, я приблизился к равнине, окруженной утесами. Там не было ничего, кроме пыльных холмов. Но мне не удавалось отделаться от ощущения, будто эти холмы скрывают нечто иное.
Заметив стоянку кочевников, разбивших свои шатры на равнине, я подошел к ним и спросил, не могут ли они показать мне какую-нибудь языческую гробницу. Бедуины с готовностью согласились.
Они провели меня по тесному ущелью и показали вход в просторную, незавершенную гробницу, где на дальней стене красовалось изображение древней царицы, обликом своим неотличимой от моей жены. Поняв, что все сказанное ею есть истина от первого до последнего слова, я в смятении и трепете начертал на той же стене образ царя Эхнатона. Начертал, не переставая дивиться сходству наших судеб – ведь воистину все, что происходило со мной, много столетий назад случилось и с ним.
Мне захотелось найти карьер среди скал – то место, где он, как потом и я, встретил покинувшую его жену и получил от нее тот же смертельный дар. По моему описанию бедуины без труда нашли это место и проводили меня туда. Как и в гробнице, я начертал на утесе изображение солнца. Когда же мною было объявлено, что место сие проклято, кочевники, как будто всегда о том догадывались, молча склонили головы.
Ничего не сказав о зле, поселившемся в моей крови и обратившем меня в ифрита, я, одолевая мучительный, поистине адский голод, попрощался с ними и ушел, так и не поддавшись соблазну.
Сопровождаемый лишь Исидой, я пересек равнину и вскоре наткнулся на запущенную, бедную деревеньку. Воистину изумления заслуживало то, что рядом с местом, где некогда возносился к звездам горделивый в своем великолепии город, теперь теснилась лишь кучка убогих хижин. Призвав на их обитателей милость Аллаха, я поведал людям, взиравшим на меня с любопытством, но и со страхом, кое-что из услышанного мною от моей бывшей супруги и продолжил свой путь к Каиру и этой мечети. Всякое дело венчает конец, и моим странствиям с соизволения Аллаха дано было завершиться в этой мечети.
Но до того, как мы уединились с тобой в этой комнате на вершине башни минарета, я никому не поведал ни о поселившемся в моей крови зле, ни об адском голоде, обращающем меня в ифрита. Голоде, который мне до сих пор удается обуздывать. И ныне единственной моей спутницей остается собака, верная Исида.
Знай же, о могущественный владыка, что рассказ мой правдив от первого и до последнего слова, ибо в нем истинно повествуется о том, что мне довелось услышать и чему я был свидетелем. И о том, как я стал тем, кого ты сейчас видишь перед собой.
* * *
Когда же Гарун закончил свое повествование, халиф, воззрившись на него в изумлении и ужасе, отпрянул и вскочил на ноги.
– Во имя Аллаха, о Гарун, – воскликнул он, – история твоя чудеснее всех чудес, однако меня страшит значение твоих слов, равно как и алчный блеск твоих глаз!
Но Гарун лишь улыбнулся.
– Не бойся, могущественный владыка, – отозвался он, – ибо давным-давно я поклялся твоему отцу, что никогда не подниму на тебя руку. Однако мне хотелось бы, чтобы и ты вспомнил свою клятву сохранить жизнь моей дочери, ненаглядной Гайде.
– А ты сумел найти способ исцелить мою сестру, принцессу Ситт аль-Мульк? – спросил в ответ успевший вновь обрести самообладание халиф.
Гарун склонил голову.
– Я могу избавить ее от угрозы смерти.
– Тогда не умрет и твоя дочь.
– Ты должен будешь подарить ей не только жизнь, но и дворец, слуг и богатство, ибо я, как ты понимаешь, не смогу более заботиться о ней.
– Все будет сделано, как ты просишь, – кивнул халиф.
– Пусть все исполнится по твоему слову, и нынче же вечером твоя сестра Ситт аль-Мульк будет пробуждена от своего магического сна и станет неподвластна смерти. Тебя устраивают мои условия, о повелитель правоверных?
– Я принимаю их.
– Если так, то хвала Аллаху.
Гарун снова поклонился и поцеловал халифу руку.
– Давай встретимся с тобой на дороге, ведущей через холмы Мукаттам, ибо мы собираемся призвать тайные и темные силы, а такие дела лучше вершить подальше от очей смертных. До завтра, о владыка.
И с этими словами прямо на глазах взиравшего на него повелителя правоверных Гарун аль-Вакиль растаял в воздухе, подобно утреннему туману, оставив халифа в одиночестве.
В волнении и страхе аль-Хаким спустился по лестнице минарета и по прибытии во дворец без промедления выполнил данное аль-Вакилю обещание. Гайде облачили в роскошные одеяния, и свита из сотни слуг и служанок сопроводила ее к великолепному беломраморному, отделанному золотом дворцу, где на каждом столе стояла ваза с фруктами, а на каждом табурете блюдо с грудой драгоценностей. Когда же все было исполнено и наступил час вечерней молитвы, халиф призвал верного Масуда, и они вдвоем направились к холмам Мукаттам.
На плато Хулван халиф остановился и обернулся, бросив взгляд на вечерний Каир и его окрестности. Ярко светились городские огни, пустыня на западе, где только что село солнце, еще отсвечивала пурпуром, но ничто не могло сравниться великолепием с блеском мириадов серебристых звезд, что усеивали черный бархат небес.
Глядя на них, халиф невольно вспомнил о Звездной Обители – родине джиннов – и тут же, как будто подожженное звездным светом, в нем разгорелось нетерпение, подобного которому он ранее не испытывал.
Оглядевшись по сторонам, аль-Хаким громко выкрикнул имя Гаруна.
Но ответом ему было молчание.
– О Гарун! – снова воскликнул халиф. – Настал миг, когда ты должен показать обретенную тобой власть над жизнью и смертью.
И вновь ответа не последовало.
– О Гарун! – в третий раз возвысил голос халиф. – Явись – и выполни свое обещание! Или я прикажу убить твою дочь!
Слова эти разнеслись над песками, отдаваясь эхом от барханов.
И тут аль-Хаким заметил, что черный Масуд дрожит от страха. В ответ на недоумевающий взгляд повелителя могучий слуга, не в силах заставить язык повиноваться, молча указал трясущейся рукой на гребень песчаного холма, где – черная на черном – четко вырисовывалась в ночи фигура Гаруна аль-Вакиля. Несмотря на сумрак, черты его лица были видны очень отчетливо, словно оно светилось изнутри. В глазах же его – бездонных, как будто готовых втянуть в свои глубины само небо с сияющими на нем звездами – полыхало пламя неутолимого звериного голода.
Долгую минуту халиф пребывал в оцепенении, но потом подал Масуду знак следовать за ним и двинулся вперед. Мавр, однако, остался на месте. Аль-Хаким глубоко вздохнул, выругался и продолжил путь в одиночестве. Подъем оказался труднее, чем ему представлялось, ибо халиф то спотыкался о камни, то увязал в песке, а добравшись наконец до гребня, он с удивлением обнаружил, что там никого нет. Он внимательно огляделся по сторонам, но не увидел и следа аль-Вакиля.
Тошнотворный ужас, поднявшийся к горлу от скрутившегося узлом желудка, лишил его дара речи. Пытаясь выкрикнуть имя Гаруна, но издавая лишь натужный хрип, халиф принялся скользить вниз по склону. Когда дар речи наконец вернулся к нему, он во весь голос призвал Масуда и, завидев поднявшуюся навстречу фигуру, вздохнул с облегчением.
– Масуд, мы должны немедленно убраться отсюда, – промолвил он, но тут же содрогнулся, ибо увидел, что обращается не к мавру, а к Гаруну аль-Вакилю.
– Добро пожаловать, халиф, – произнес с низким поклоном аль-Вакиль, лицо которого более не обезображивал волчий голод, – настало время исполнения обещаний.
– Масуд? – прошептал халиф. – Где Масуд?
Улыбнувшись, Гарун указал на валявшуюся у его ног кучу какого-то тряпья, но, склонившись над ней, аль-Хаким среди рваной одежды увидел белеющие кости, начисто лишенные плоти.
Халиф медленно распрямился.
– Ты поклялся... – прошептал он. – Ты поклялся, что не убьешь меня.
– Я и не сделаю этого, – ответил Гарун. – Ибо все свершится согласно моей клятве.
– Моя сестра... – Халиф облизал губы. – Где же моя сестра? Ты обещал исцелить ее!
– Я лишь обещал, что она станет неподвластна смерти.
– Что ты с ней сделал?! – вскричал халиф.
– Неужели ты полагал, – ответил Гарун, – что у ифрита не хватит сил обратить смертного в свое подобие?
– Я... – Аль-Хаким сглотнул. – Я не понимаю...
Гарун улыбнулся и, не произнеся ни слова, указал на дорогу. Проследив за его жестом, халиф увидел, как из тьмы появилась призрачная, как и сам Гарун, светящаяся изнутри серебром фигура.
Только теперь халиф понял, что должно случиться, и, издав пронзительный крик ужаса, попытался бежать. Но голодный, пылавший вожделением взгляд сестры приковал его к месту. Аль-Хаким окаменел и, когда сестра, приблизившись, обняла его, даже не шелохнулся.
Как только принцесса заключила халифа в свои гибельные объятия, Гарун аль-Вакиль, не дожидаясь развязки, удалился и затерялся во тьме. Куда он направился и что с ним стало потом, никому из живущих не ведомо, ибо один лишь Аллах в несказанной своей мудрости видит и постигает все.
Так воздадим же хвалу Аллаху, восславим имя его, во всем покорствуя его воле, и да пребудут с нами его мудрость, сила и милосердие!
* * *
Записка, вложенная между листами рукописи, переданной лорду Карнарвону.
Клуб любителей скачек
20 ноября 1922 года
Дорогой лорд Карнарвон!
Время – это совершенно ясно – никого не ждет, и случилось так, что, как раз когда я заканчивал перечитывать эту историю, прибыл, кэб, чтобы отвезти меня на вокзал. Вот я и задумался: а что, собственно говоря, сможете вы извлечь из старинного манускрипта? Ведь мне, в сущности, лишь по глупости пришло в голову, будто под тысячелетними наслоениями фантазий, мифов и суеверий, возможно, – и вправду возможно! – кроется золотая гробница. Но самое позднее до истечения ближайшей недели мы уже будем знать все наверняка. Приезжайте скорее, дорогой лорд Карнарвон! Пусть в Долине жарко и пыльно, пусть она неприветлива и сурова, но одна мысль о ней наполняет меня удивительной энергией, уверен, что и к вам, как только вы узрите ее, вернутся бодрость и сила.
Буду ждать вас и леди Эвелин, собрав все терпение, на какое способен.
Г<овард> К<артер>
История открытой гробницы
Когда паровоз, зашипев и выпустив пар, остановился, стоявший на платформе железнодорожного вокзала Луксора Говард Картер приосанился и распрямил плечи, как будто по стойке «смирно». Он прекрасно понимал, что все взоры обращены к нему, ибо известие о сделанном им открытии произвело настоящий фурор, и даже губернатор провинции, привлеченный слухами о таинственных находках и невероятных сокровищах, присутствовал при этой встрече. Археолог, однако, демонстрировал полнейшее безразличие к любопытным взорам, ибо все его внимание было сосредоточено на открывшейся двери вагона первого класса.
Вышедшая оттуда молодая женщина повернулась и подала руку пожилому мужчине. С трудом, ибо он прихрамывал, старый джентльмен спустился на платформу и на миг остановился, щурясь на солнце. Высокий и худощавый, он был одет как для прогулки по Пэлл-Мэлл, а не для раскопок в пустыне, но выражение его лица – так, во всяком случае, показалось Картеру – свидетельствовало о немалой силе воли и любви к приключениям.
Археолог шагнул вперед. Вместе с ним навстречу прибывшим гостям двинулся и губернатор провинции.
Все еще щурившийся от яркого солнца лорд Карнарвон заметил наконец встречавших, и хмурое выражение на его лице мигом сменилось улыбкой.
– Картер!
Он энергично пожал руку археологу, а потом, после официального представления, и сияющему губернатору провинции.
– Позвольте, ваше превосходительство, представить вам мою дочь, леди Эвелин Герберт.
Губернатор, просияв еще больше, обратился с приветствием к молодой особе, а Карнарвон тем временем снова повернулся к Картеру.
– Надеюсь, вы поймете меня правильно, – промолвил он, виновато пожав плечами, – но я никак не мог приехать без нее. Сами ведь знаете, она давно с живейшим, неослабевающим интересом следит за вашей работой. А к тому же... – Лорд подался вперед и, подмигнув, шепотом закончил: – Она настояла на этой поездке, чтобы не спускать с меня глаз.
– Встреча с леди Эвелин для меня всегда огромное удовольствие, – с поклоном отозвался Картер.
Услышав эти слова, леди Эвелин протянула Картеру руку, а когда он склонился, чтобы поцеловать ее, заговорщицки улыбнулась, заставив археолога смущенно отвести взгляд. Едва дождавшись, когда губернатор покончит с торжественными речами и поздравлениями, он двинулся сквозь толпу к ожидавшему на привокзальной площади автомобилю. Лорд Карнарвон и леди Эвелин последовали за ним.
Возле машины Карнарвон взял Картера за руку.
– Мы оба прочли ваши бумаги, – негромко сказал он, – леди Эвелин и я.
Картер нахмурился, причем его озабоченность проявилась столь явственно, что Карнарвон виновато улыбнулся и поднял руки.
– Ради Бога, дорогой мой Картер, вам нечего бояться! Могу вас заверить, на мою дочь можно положиться. Она не из болтливых. Тем более что... – Он улыбнулся со свойственной ему застенчивостью. – Я понимаю, почему вы предпочитаете хранить кое о чем молчание.
Убедившись, что носильщики уже погрузили вещи в багажник, Картер открыл дверцу автомобиля и поклонился леди Эвелин.
– Прошу. Вы, должно быть, устали с дороги. Сейчас мы поедем в отель, где вы сможете отдохнуть со всеми доступными в этих краях удобствами.
Подождав, пока она сядет, археолог обошел машину кругом и занял место рядом с лордом Карнарвоном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46