Помните?
Его слова тронули меня, хотя, по правде сказать, перспективы возобновления раскопок были более чем сомнительны. Ничего существенного я от Ахмеда так и не услышал: в экспедициях Дэвиса мой бывший десятник не участвовал и даже не знал о том, что в гробницах по-прежнему появляются амулеты.
Ждать заманчивых предложений от Дэвиса, а тем более питать надежду на появление возможности начать собственные раскопки не приходилось. Парадоксально, но, добыв для него концессию на проведение работ в Долине царей, я мог рассчитывать заняться там собственными исследованиями лишь после того, как он решит забросить археологию. А такого намерения у него, разумеется, не было. И, учитывая его везение, не могло быть.
– Это ж надо, Картер, – говорил он, – я каждый чертов сезон откапываю по гробнице, а то и по две. Если дело и дальше пойдет такими темпами, то очень скоро в Долине не останется ни одного затерянного захоронения. – Надо полагать, моя физиономия выдала при этих словах одолевавшие меня чувства, ибо он, снисходительно похлопав меня по плечу, добавил: – Не переживайте, Картер. Как только я найду захоронения Тии, Сменхкара и, конечно, Тутанхамона, вы узнаете об этом первым. А что? – Улыбка его сделалась прямо-таки сияющей. – Кто, спрашивается, сможет запечатлеть мои открытия на бумаге лучше Говарда Картера?
Мне оставалось лишь выслушивать все это, стараясь, чтобы мои досада и раздражение по крайней мере не бросались в глаза. Стоило порадоваться хотя бы тому, что переполненный энтузиазмом американец еще не успел выпотрошить всю Долину. Между делом я, не привлекая к себе внимания, тщательно изучил результаты его работы и пришел к выводу, что некоторые участки были обследованы им весьма поверхностно, и можно было надеяться найти там что-то еще. Такие места, разумеется, я брал на заметку. Кроме того, до некоторых секторов Долины он еще просто не добрался, и самым перспективным из них являлся тот, где мною был найден портрет царицы Тии. Как раз судьба этого места и вызывала у меня наибольшее беспокойство. Памятуя об обнаруженном теле и последовавшем за моей попыткой копнуть поглубже нападении, я с большой долей уверенности заключил, что там находится гробница. Причем не простая, ибо, коль скоро она была каким-то образом связана с местными легендами, имелись основания ожидать ее касательства к чему-то большему – к тайнам, которые, видимо, скрывала мечеть аль-Хакима, и к заговорам, похоже уходящим корнями в головокружительную древность. Но если Дэвис все же докопается и до этой гробницы, что он найдет внутри?
Впрочем, никакой возможности повлиять на ход событий у меня не было, как, надо признаться, не было и денег. Я не мог даже позволить себе содержать слугу, так что о самостоятельных научных трудах приходилось только мечтать. Правда, при всей досаде и раздражении, сопутствовавших моему пребыванию в Фивах и вынудивших меня в конечном счете вернуться в Каир, я упорно продолжал размышлять о тайне, соединявшей Долину царей и мечеть аль-Хакима.
Я начертил довольно подробный план этой мечети. Ничего нового мне узнать не удалось – во всяком случае ничего такого, что имело хоть сколько-нибудь важное значение. Кроме, пожалуй, еще одной надписи – над дверью, ведущей во второй минарет. Я ее тщательно скопировал. Как и в первой, в ней упоминалось загадочное имя: аль-Вакиль. Однако с расшифровкой мне на этот раз повезло больше, и я смог с достаточной степенью достоверности восстановить следующий первоначальный текст:
«Аль-Вакиль получил сие начертание, возглашающее: сокрытием мрака да будет сохранен свет».
По правде говоря, смысл надписи оставался для меня загадкой. О каком «мраке» идет речь? И если этот «мрак» «сокрыт», то не за той ли дверью, над которой изображен символ Эхнатона?
Относительно аль-Вакиля мне тоже не удалось выяснить что-либо определенное. Изучив материалы, имевшие отношение к халифу аль-Хакиму, шестому властителю Египта из династии Фатимидов, правившему на рубеже десятого века, я установил, что его пребывание у власти было отмечено непомерными жестокостями, распутством и кощунством. Даже по прошествии столетий имя этого халифа служило для правоверных символом безумства и самых страшных злодеяний и произносилось не иначе как с благоговейным ужасом. Стоило ли удивляться, что его мечеть считалась проклятой? Безрассудное сумасбродство халифа дошло до того, что он объявил себя богом. Однако у аль-Хакима имелись и почитатели, объявлявшие его святым и безоговорочно верившие, что он открыл секрет эликсира бессмертия и не погиб (труп халифа так и не был найден), но удалился, дабы вновь явиться в грядущем. Согласно историческим источникам, халиф, скорее всего, был убит, но обстоятельства его смерти остались загадкой. Я очень надеялся обнаружить имя аль-Вакиля в документах, связанных с этой таинственной историей, но, изучив за долгие месяцы горы материалов, так ничего и не нашел. Трудно даже предположить, сколько еще времени провел бы я среди пыльных фолиантов, если бы не полученное мною однажды письмо.
Вернувшись как-то вечером домой, я обнаружил послание, написанное на арабском языке:
"Мистер Картер,
Возвращайтесь скорее. Гробница демона найдена. Дело не терпит отлагательства.
Ахмед Гиригар".
* * *
Я незамедлительно отправился в Фивы. Всю дорогу меня не переставали мучить сомнения и страхи, связанные не только с содержанием письма, но и самим фактом его получения, ибо свой адрес я Ахмеду не оставлял. Каким образом он его узнал? Я терялся в догадках. Я решил не заглядывать, как в прошлый раз, домой к бывшему десятнику, дабы услышать от него последние новости, и сразу по прибытии в Фивы отправиться прямо в Долину царей. Пройдя узким ущельем, образовывавшим ее горловину, я встретился с нанятым Дэвисом археологом, руководившим ведением раскопок, – не слишком сведущим и опытным исследователем, но человеком глубоко порядочным и, кстати, моим соотечественником. На вопрос, действительно ли найдена новая гробница, англичанин ответил утвердительно. Мне показалось, однако, что он сильно нервничает, и я, естественно, поинтересовался, в чем причина.
– Дэвис, – ответил он, глубоко вздохнув. – Все дело в Дэвисе.
Он предложил мне проследовать с ним к раскопу, а по пути начал рассказывать о находке. С его слов получалось, что с самого начала в этой истории было много путаницы и невнятицы. Начать с того, что гробница была разграблена, но многие предметы воры почему-то не унесли, а лишь разбросали по полу. Захоронение определенно датировалось эпохой Эхнатона, но все имена в надписях оказались стертыми, равно как и лицо на крышке саркофага. В гробу было найдено тело, точнее скелет, но чей именно, тоже оставалось загадкой.
– Правда, – добавил мой коллега, – Дэвис убежден, что нашел останки царицы Тии.
– А на чем основывается эта убежденность?
– В погребальной камере мы нашли позолоченный ковчег для гроба Правда, он не покрывал саркофаг, а стоял отдельно, преграждая вход, но на нем явно просматривается картуш с именем Тии.
Я задумался.
– Но если так, то почему принадлежность тела вызывает сомнения у вас?
– Потому что сегодня утром приглашенный нами доктор, осмотрев останки, со всей определенностью заявил, что это мумия мужчины – скорее всего, очень молодого, не старше лет двадцати с небольшим.
– Вот оно что? И как отреагировал на это Дэвис?
– Вы же его знаете. Пытаться переубедить его все равно что пытаться остановить лавину.
Я понимающе кивнул.
К тому времени мы как раз вышли из ущелья на широкое пространство Долины царей. Мой спутник указал на место новой находки, и сердце мое упало: именно там я нашел портрет царицы Тии. Вход был расчищен лишь частично, но внутри копошились люди. На моих глазах двое рабочих выбрались из темноты с какими-то предметами в руках.
– Что тут, черт возьми, творится? – требовательно спросил я своего собеседника. – Вы что, не понимаете: извлекать артефакты из раскопа допустимо лишь после завершения исследования. В противном случае можно уничтожить важные свидетельства.
– Я-то все понимаю, – фыркнул археолог, – но Дэвис распорядился выносить все наружу. А он всегда поступает по-своему.
Выругавшись, я поспешил к гробнице. Уже при первичном торопливом осмотре входа стало ясно, что изначальная кирпичная кладка была разобрана, после чего проем заложили снова, но ничто даже приблизительно не указывало на время проникновения. Внутри дела обстояли не лучше: часть содержимого гробницы уже вынесли, остальное было разбросано как попало. Я, конечно, попытался обнаружить какие-либо подтверждения правдивости рассказанной Ахмедом легенды или признаки того, что в гробницу проникали в исламский период истории Египта, но в глубине души понимал, что явился слишком поздно. В конце концов мне не осталось ничего другого, кроме как, крепко выругавшись (так крепко, что удивились даже рабочие), выбраться из сумрака захоронения на слепящий солнечный свет.
Который, впрочем, ослепил меня не настолько, чтобы лишить возможности заметить на высившемся напротив утесе две фигуры в арабских одеждах. При моем появлении оба араба отвернулись, но одного я все же успел узнать. То был мой давний противник из Саккары, человек, которого я подозревал в убийстве ни в чем не повинных птичек. Само собой, я бросился к поднимавшейся на утес тропе. Арабы оглянулись, и тут меня постигло настоящее потрясение, ибо спутником моего недруга оказался не кто иной, как Ахмед Гиригар. Пока я взбегал по тропе, оба наблюдателя исчезли за гребнем утеса, а достигнув того места, где они стояли, я не обнаружил не только их, но и каких-либо следов, способных подсказать, в каком направлении они пошли.
Преследовать беглецов не имело смысла Правда, я предпринял попытку найти Ахмеда Гиригара, направившись к нему домой, однако там его не оказалось. Дом был пуст, но словно пронизан угрозой, и меня не покидало тревожное ощущение, будто за мной наблюдают. На Востоке такое случается частенько: на фоне неподвижно застывшей окружающей природы пропитанная жарой тишина кажется напряженной и кажется, что за тобой, словно из-под чадры, следят невидимые глаза.
Смущенный и до крайней степени обеспокоенный, я вернулся в Долину, плохо представляя себе, что делать дальше, но, уже приближаясь к гробнице, услышал голос Дэвиса и замер на месте. Меня словно запорошило белой пылью усталости и апатии: не в силах заставить себя встретиться лицом к лицу со своим бывшим патроном, я повернулся и решительно зашагал прочь. Солнце уже раскалило каменистую тропу, колени мои подгибались, голова кружилась от духоты. Окружающий пейзаж был виден сквозь марево дрожавшего от жары воздуха, но стократ хуже зноя было отчаяние.
«Теперь мне уже ничего не найти, – думал я. – Так зачем же тогда продолжать поиски? Ради чего?»
Отшагав несколько миль до своего временного прибежища – запущенной комнатушки в самой задрипанной гостинице этою городка, – я, усталый, вспотевший, покрытый с ног до головы пылью, не утруждая себя умыванием и раздеванием, подошел к кровати, отдернул простыню и...
Ожидал ли я увидеть это? Наверное, да – иначе как объяснить мою реакцию, напрочь лишенную малейших признаков удивления? Я поднял амулет – знакомый амулет с изображением солнца, – некоторое время рассматривал его, а потом уронил на пол.
Не успела вещица упасть, как меня охватило странное дремотное состояние. Мне уже трудно было отличать реальность от сновидения. Правда, самому мне казалось, что я бодрствую. Откровенно говоря, в такую жару практически невозможно заснуть как следует. Тем не менее, учитывая мою крайнюю усталость и усугубленное жарой лихорадочное возбуждение, утверждать что-либо наверняка я бы не решился.
Другое дело, что рельефы, вдруг проступившие на стенах убогой каморки, были восприняты мною как нечто вполне реальное. Выполненные в гротескной манере эпохи правления Эхнатона образы усопших на моих глазах обрели объем и выступили из штукатурки. Их непропорционально большие головы качались на длинных тонких шеях, пухлые губы кривились в идиотских ухмылках. Вскоре их руки, удлинившиеся до сверхъестественных размеров, потянулись к моей постели...
В какой-то момент до меня все же дошло, что все это не более чем сон или, хуже того, бред. Усилием воли я заставил себя открыть глаза. Чудовищные видения рассеялись. В первое мгновение мне показалось, что комната пуста, однако почти сразу я увидел какую-то фигуру, неподвижно стоявшую в изножье моей кровати. Мы встретились взглядами. Странный гость во многом походил на только что приснившихся мне людей: та же непомерно большая голова, те же слишком тонкие руки и ноги. От прочих его отличала лишь венчавшая чело двойная корона фараона Египта, а еще улыбка – не злобная и алчущая, а открытая и, я бы даже сказал, несколько смущенная. Потом фараон исчез. Я снова зажмурился, а когда разомкнул веки, то на месте царственного призрака увидел совсем другого человека.
Которого, несмотря на сумрак, узнал сразу.
– Ты пришел убить меня, как убил моих птиц? – спросил я.
Незваный гость ответил не сразу. Лишь когда я зашевелился, а потом сел, он заговорил, словно опасаясь, что, не получив ответа, я вскочу на ноги.
– По собственной воле я не причинил зла ни одному живому существу, – тихо промолвил загадочный незнакомец.
В его усталом голосе прозвучало такое отчаяние, что я растерянно замер на месте. Мне было трудно поверить, что эти слова, да еще с идущей из глубины души искренностью, произнесены человеком, напавшим на меня, разрушившим мою карьеру и малевавшим кровью угрозы на стенах моего дома.
Я прищурился, силясь уловить выражение лица моего незваного гостя, но оно скрывалось в тени.
– В таком случае какое тебе до меня дело? – промолвил я и, подняв с пола оброненный амулет, задал еще один вопрос: – Что это значит?
– Я не вправе ответить, – прошептал визитер.
– А кто вправе?
– Отправляйся в мечеть аль-Хакима – там ты найдешь желанные ответы.
– Что я могу узнать там такого, чего еще не знаю?
Незнакомец вздохнул.
– Ступай, – молвил он, пожав плечами, – и выясни все сам.
Он повернулся, намереваясь уйти, и это движение заставило меня наконец вскочить с кровати.
– Постой! – крикнул я, но таинственный посетитель уже направился к выходу.
Не в силах допустить, чтобы столько жгучих вопросов так и остались без ответов, я схватил его за рукав и... Когда незнакомец обернулся, я буквально лишился дара речи. Никогда в жизни не доводилось мне видеть на человеческом лице подобное выражение – причудливую смесь отчаяния, какое могло быть вызвано сокрушительным поражением, бессильной ярости и затаившегося в глубине глаз предостережения.
– Иди и сам задай свои вопросы! – прошипел он. – Сделай как сказано.
Мимолетно встретившись со мной взглядом, он вырвал из моих пальцев рукав и вышел из комнаты.
Измученный лихорадкой, я не мог ни задержать его, ни броситься в погоню. Мне оставалось только гадать, что же могло произойти. Какое непредвиденное событие в тот самый час, когда все казалось потерянным, открыло мне путь к постижению тайны? Что послужило ключом к запертой двери минарета?
* * *
Этот вопрос не давал мне покоя и несколько дней спустя, когда я, поднявшись по знакомым ступеням, постучал в дверь и на сей раз услышал отклик. На пороге возник старый арабский ученый, уже встречавшийся мне прежде. Он жестом предложил мне войти. Проходя мимо старца, я обратил внимание на выражение его лица – столь же сокрушенное, как и у его сподвижника. В глазах уже не было былого блеска, морщины сделались глубже, кожа на щеках обвисла. Теперь араб производил впечатление не грозного, могущественного и таинственного мага из восточной легенды, а усталого, подавленного печалями старика. Все так же безмолвно, жестами, он предложил мне подняться по еще одной винтовой лестнице, которая вела к крохотной квадратной каморке. Я с любопытством огляделся по сторонам, но ничего заслуживающего внимания не увидел. Мне не удалось скрыть охватившие меня разочарование и недоумение, и старец, усмехнувшись с нескрываемой горечью, указал в дальний конец каморки, на неприметную в сумраке дверь.
– Туда, – прошептал он, и при звуках его голоса я ощутил легкий холодок – почти такой же, как и во время нашей первой беседы.
– Там ты найдешь то, что ищешь.
– У меня самого нет четкого представления о том, что я, собственно говоря, ищу, – промолвил я, силясь изобразить улыбку.
– Тайну фараона. – Старческие веки медленно опустились, и глаза его превратились в узкие щелочки. – Тайну аль-Вакиля.
– И что это за тайна?
Веки старика опустились еще ниже. Казалось, он погружается в сон.
– Это тяжкое бремя, – спустя несколько мгновений проговорил он глухим шепотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Его слова тронули меня, хотя, по правде сказать, перспективы возобновления раскопок были более чем сомнительны. Ничего существенного я от Ахмеда так и не услышал: в экспедициях Дэвиса мой бывший десятник не участвовал и даже не знал о том, что в гробницах по-прежнему появляются амулеты.
Ждать заманчивых предложений от Дэвиса, а тем более питать надежду на появление возможности начать собственные раскопки не приходилось. Парадоксально, но, добыв для него концессию на проведение работ в Долине царей, я мог рассчитывать заняться там собственными исследованиями лишь после того, как он решит забросить археологию. А такого намерения у него, разумеется, не было. И, учитывая его везение, не могло быть.
– Это ж надо, Картер, – говорил он, – я каждый чертов сезон откапываю по гробнице, а то и по две. Если дело и дальше пойдет такими темпами, то очень скоро в Долине не останется ни одного затерянного захоронения. – Надо полагать, моя физиономия выдала при этих словах одолевавшие меня чувства, ибо он, снисходительно похлопав меня по плечу, добавил: – Не переживайте, Картер. Как только я найду захоронения Тии, Сменхкара и, конечно, Тутанхамона, вы узнаете об этом первым. А что? – Улыбка его сделалась прямо-таки сияющей. – Кто, спрашивается, сможет запечатлеть мои открытия на бумаге лучше Говарда Картера?
Мне оставалось лишь выслушивать все это, стараясь, чтобы мои досада и раздражение по крайней мере не бросались в глаза. Стоило порадоваться хотя бы тому, что переполненный энтузиазмом американец еще не успел выпотрошить всю Долину. Между делом я, не привлекая к себе внимания, тщательно изучил результаты его работы и пришел к выводу, что некоторые участки были обследованы им весьма поверхностно, и можно было надеяться найти там что-то еще. Такие места, разумеется, я брал на заметку. Кроме того, до некоторых секторов Долины он еще просто не добрался, и самым перспективным из них являлся тот, где мною был найден портрет царицы Тии. Как раз судьба этого места и вызывала у меня наибольшее беспокойство. Памятуя об обнаруженном теле и последовавшем за моей попыткой копнуть поглубже нападении, я с большой долей уверенности заключил, что там находится гробница. Причем не простая, ибо, коль скоро она была каким-то образом связана с местными легендами, имелись основания ожидать ее касательства к чему-то большему – к тайнам, которые, видимо, скрывала мечеть аль-Хакима, и к заговорам, похоже уходящим корнями в головокружительную древность. Но если Дэвис все же докопается и до этой гробницы, что он найдет внутри?
Впрочем, никакой возможности повлиять на ход событий у меня не было, как, надо признаться, не было и денег. Я не мог даже позволить себе содержать слугу, так что о самостоятельных научных трудах приходилось только мечтать. Правда, при всей досаде и раздражении, сопутствовавших моему пребыванию в Фивах и вынудивших меня в конечном счете вернуться в Каир, я упорно продолжал размышлять о тайне, соединявшей Долину царей и мечеть аль-Хакима.
Я начертил довольно подробный план этой мечети. Ничего нового мне узнать не удалось – во всяком случае ничего такого, что имело хоть сколько-нибудь важное значение. Кроме, пожалуй, еще одной надписи – над дверью, ведущей во второй минарет. Я ее тщательно скопировал. Как и в первой, в ней упоминалось загадочное имя: аль-Вакиль. Однако с расшифровкой мне на этот раз повезло больше, и я смог с достаточной степенью достоверности восстановить следующий первоначальный текст:
«Аль-Вакиль получил сие начертание, возглашающее: сокрытием мрака да будет сохранен свет».
По правде говоря, смысл надписи оставался для меня загадкой. О каком «мраке» идет речь? И если этот «мрак» «сокрыт», то не за той ли дверью, над которой изображен символ Эхнатона?
Относительно аль-Вакиля мне тоже не удалось выяснить что-либо определенное. Изучив материалы, имевшие отношение к халифу аль-Хакиму, шестому властителю Египта из династии Фатимидов, правившему на рубеже десятого века, я установил, что его пребывание у власти было отмечено непомерными жестокостями, распутством и кощунством. Даже по прошествии столетий имя этого халифа служило для правоверных символом безумства и самых страшных злодеяний и произносилось не иначе как с благоговейным ужасом. Стоило ли удивляться, что его мечеть считалась проклятой? Безрассудное сумасбродство халифа дошло до того, что он объявил себя богом. Однако у аль-Хакима имелись и почитатели, объявлявшие его святым и безоговорочно верившие, что он открыл секрет эликсира бессмертия и не погиб (труп халифа так и не был найден), но удалился, дабы вновь явиться в грядущем. Согласно историческим источникам, халиф, скорее всего, был убит, но обстоятельства его смерти остались загадкой. Я очень надеялся обнаружить имя аль-Вакиля в документах, связанных с этой таинственной историей, но, изучив за долгие месяцы горы материалов, так ничего и не нашел. Трудно даже предположить, сколько еще времени провел бы я среди пыльных фолиантов, если бы не полученное мною однажды письмо.
Вернувшись как-то вечером домой, я обнаружил послание, написанное на арабском языке:
"Мистер Картер,
Возвращайтесь скорее. Гробница демона найдена. Дело не терпит отлагательства.
Ахмед Гиригар".
* * *
Я незамедлительно отправился в Фивы. Всю дорогу меня не переставали мучить сомнения и страхи, связанные не только с содержанием письма, но и самим фактом его получения, ибо свой адрес я Ахмеду не оставлял. Каким образом он его узнал? Я терялся в догадках. Я решил не заглядывать, как в прошлый раз, домой к бывшему десятнику, дабы услышать от него последние новости, и сразу по прибытии в Фивы отправиться прямо в Долину царей. Пройдя узким ущельем, образовывавшим ее горловину, я встретился с нанятым Дэвисом археологом, руководившим ведением раскопок, – не слишком сведущим и опытным исследователем, но человеком глубоко порядочным и, кстати, моим соотечественником. На вопрос, действительно ли найдена новая гробница, англичанин ответил утвердительно. Мне показалось, однако, что он сильно нервничает, и я, естественно, поинтересовался, в чем причина.
– Дэвис, – ответил он, глубоко вздохнув. – Все дело в Дэвисе.
Он предложил мне проследовать с ним к раскопу, а по пути начал рассказывать о находке. С его слов получалось, что с самого начала в этой истории было много путаницы и невнятицы. Начать с того, что гробница была разграблена, но многие предметы воры почему-то не унесли, а лишь разбросали по полу. Захоронение определенно датировалось эпохой Эхнатона, но все имена в надписях оказались стертыми, равно как и лицо на крышке саркофага. В гробу было найдено тело, точнее скелет, но чей именно, тоже оставалось загадкой.
– Правда, – добавил мой коллега, – Дэвис убежден, что нашел останки царицы Тии.
– А на чем основывается эта убежденность?
– В погребальной камере мы нашли позолоченный ковчег для гроба Правда, он не покрывал саркофаг, а стоял отдельно, преграждая вход, но на нем явно просматривается картуш с именем Тии.
Я задумался.
– Но если так, то почему принадлежность тела вызывает сомнения у вас?
– Потому что сегодня утром приглашенный нами доктор, осмотрев останки, со всей определенностью заявил, что это мумия мужчины – скорее всего, очень молодого, не старше лет двадцати с небольшим.
– Вот оно что? И как отреагировал на это Дэвис?
– Вы же его знаете. Пытаться переубедить его все равно что пытаться остановить лавину.
Я понимающе кивнул.
К тому времени мы как раз вышли из ущелья на широкое пространство Долины царей. Мой спутник указал на место новой находки, и сердце мое упало: именно там я нашел портрет царицы Тии. Вход был расчищен лишь частично, но внутри копошились люди. На моих глазах двое рабочих выбрались из темноты с какими-то предметами в руках.
– Что тут, черт возьми, творится? – требовательно спросил я своего собеседника. – Вы что, не понимаете: извлекать артефакты из раскопа допустимо лишь после завершения исследования. В противном случае можно уничтожить важные свидетельства.
– Я-то все понимаю, – фыркнул археолог, – но Дэвис распорядился выносить все наружу. А он всегда поступает по-своему.
Выругавшись, я поспешил к гробнице. Уже при первичном торопливом осмотре входа стало ясно, что изначальная кирпичная кладка была разобрана, после чего проем заложили снова, но ничто даже приблизительно не указывало на время проникновения. Внутри дела обстояли не лучше: часть содержимого гробницы уже вынесли, остальное было разбросано как попало. Я, конечно, попытался обнаружить какие-либо подтверждения правдивости рассказанной Ахмедом легенды или признаки того, что в гробницу проникали в исламский период истории Египта, но в глубине души понимал, что явился слишком поздно. В конце концов мне не осталось ничего другого, кроме как, крепко выругавшись (так крепко, что удивились даже рабочие), выбраться из сумрака захоронения на слепящий солнечный свет.
Который, впрочем, ослепил меня не настолько, чтобы лишить возможности заметить на высившемся напротив утесе две фигуры в арабских одеждах. При моем появлении оба араба отвернулись, но одного я все же успел узнать. То был мой давний противник из Саккары, человек, которого я подозревал в убийстве ни в чем не повинных птичек. Само собой, я бросился к поднимавшейся на утес тропе. Арабы оглянулись, и тут меня постигло настоящее потрясение, ибо спутником моего недруга оказался не кто иной, как Ахмед Гиригар. Пока я взбегал по тропе, оба наблюдателя исчезли за гребнем утеса, а достигнув того места, где они стояли, я не обнаружил не только их, но и каких-либо следов, способных подсказать, в каком направлении они пошли.
Преследовать беглецов не имело смысла Правда, я предпринял попытку найти Ахмеда Гиригара, направившись к нему домой, однако там его не оказалось. Дом был пуст, но словно пронизан угрозой, и меня не покидало тревожное ощущение, будто за мной наблюдают. На Востоке такое случается частенько: на фоне неподвижно застывшей окружающей природы пропитанная жарой тишина кажется напряженной и кажется, что за тобой, словно из-под чадры, следят невидимые глаза.
Смущенный и до крайней степени обеспокоенный, я вернулся в Долину, плохо представляя себе, что делать дальше, но, уже приближаясь к гробнице, услышал голос Дэвиса и замер на месте. Меня словно запорошило белой пылью усталости и апатии: не в силах заставить себя встретиться лицом к лицу со своим бывшим патроном, я повернулся и решительно зашагал прочь. Солнце уже раскалило каменистую тропу, колени мои подгибались, голова кружилась от духоты. Окружающий пейзаж был виден сквозь марево дрожавшего от жары воздуха, но стократ хуже зноя было отчаяние.
«Теперь мне уже ничего не найти, – думал я. – Так зачем же тогда продолжать поиски? Ради чего?»
Отшагав несколько миль до своего временного прибежища – запущенной комнатушки в самой задрипанной гостинице этою городка, – я, усталый, вспотевший, покрытый с ног до головы пылью, не утруждая себя умыванием и раздеванием, подошел к кровати, отдернул простыню и...
Ожидал ли я увидеть это? Наверное, да – иначе как объяснить мою реакцию, напрочь лишенную малейших признаков удивления? Я поднял амулет – знакомый амулет с изображением солнца, – некоторое время рассматривал его, а потом уронил на пол.
Не успела вещица упасть, как меня охватило странное дремотное состояние. Мне уже трудно было отличать реальность от сновидения. Правда, самому мне казалось, что я бодрствую. Откровенно говоря, в такую жару практически невозможно заснуть как следует. Тем не менее, учитывая мою крайнюю усталость и усугубленное жарой лихорадочное возбуждение, утверждать что-либо наверняка я бы не решился.
Другое дело, что рельефы, вдруг проступившие на стенах убогой каморки, были восприняты мною как нечто вполне реальное. Выполненные в гротескной манере эпохи правления Эхнатона образы усопших на моих глазах обрели объем и выступили из штукатурки. Их непропорционально большие головы качались на длинных тонких шеях, пухлые губы кривились в идиотских ухмылках. Вскоре их руки, удлинившиеся до сверхъестественных размеров, потянулись к моей постели...
В какой-то момент до меня все же дошло, что все это не более чем сон или, хуже того, бред. Усилием воли я заставил себя открыть глаза. Чудовищные видения рассеялись. В первое мгновение мне показалось, что комната пуста, однако почти сразу я увидел какую-то фигуру, неподвижно стоявшую в изножье моей кровати. Мы встретились взглядами. Странный гость во многом походил на только что приснившихся мне людей: та же непомерно большая голова, те же слишком тонкие руки и ноги. От прочих его отличала лишь венчавшая чело двойная корона фараона Египта, а еще улыбка – не злобная и алчущая, а открытая и, я бы даже сказал, несколько смущенная. Потом фараон исчез. Я снова зажмурился, а когда разомкнул веки, то на месте царственного призрака увидел совсем другого человека.
Которого, несмотря на сумрак, узнал сразу.
– Ты пришел убить меня, как убил моих птиц? – спросил я.
Незваный гость ответил не сразу. Лишь когда я зашевелился, а потом сел, он заговорил, словно опасаясь, что, не получив ответа, я вскочу на ноги.
– По собственной воле я не причинил зла ни одному живому существу, – тихо промолвил загадочный незнакомец.
В его усталом голосе прозвучало такое отчаяние, что я растерянно замер на месте. Мне было трудно поверить, что эти слова, да еще с идущей из глубины души искренностью, произнесены человеком, напавшим на меня, разрушившим мою карьеру и малевавшим кровью угрозы на стенах моего дома.
Я прищурился, силясь уловить выражение лица моего незваного гостя, но оно скрывалось в тени.
– В таком случае какое тебе до меня дело? – промолвил я и, подняв с пола оброненный амулет, задал еще один вопрос: – Что это значит?
– Я не вправе ответить, – прошептал визитер.
– А кто вправе?
– Отправляйся в мечеть аль-Хакима – там ты найдешь желанные ответы.
– Что я могу узнать там такого, чего еще не знаю?
Незнакомец вздохнул.
– Ступай, – молвил он, пожав плечами, – и выясни все сам.
Он повернулся, намереваясь уйти, и это движение заставило меня наконец вскочить с кровати.
– Постой! – крикнул я, но таинственный посетитель уже направился к выходу.
Не в силах допустить, чтобы столько жгучих вопросов так и остались без ответов, я схватил его за рукав и... Когда незнакомец обернулся, я буквально лишился дара речи. Никогда в жизни не доводилось мне видеть на человеческом лице подобное выражение – причудливую смесь отчаяния, какое могло быть вызвано сокрушительным поражением, бессильной ярости и затаившегося в глубине глаз предостережения.
– Иди и сам задай свои вопросы! – прошипел он. – Сделай как сказано.
Мимолетно встретившись со мной взглядом, он вырвал из моих пальцев рукав и вышел из комнаты.
Измученный лихорадкой, я не мог ни задержать его, ни броситься в погоню. Мне оставалось только гадать, что же могло произойти. Какое непредвиденное событие в тот самый час, когда все казалось потерянным, открыло мне путь к постижению тайны? Что послужило ключом к запертой двери минарета?
* * *
Этот вопрос не давал мне покоя и несколько дней спустя, когда я, поднявшись по знакомым ступеням, постучал в дверь и на сей раз услышал отклик. На пороге возник старый арабский ученый, уже встречавшийся мне прежде. Он жестом предложил мне войти. Проходя мимо старца, я обратил внимание на выражение его лица – столь же сокрушенное, как и у его сподвижника. В глазах уже не было былого блеска, морщины сделались глубже, кожа на щеках обвисла. Теперь араб производил впечатление не грозного, могущественного и таинственного мага из восточной легенды, а усталого, подавленного печалями старика. Все так же безмолвно, жестами, он предложил мне подняться по еще одной винтовой лестнице, которая вела к крохотной квадратной каморке. Я с любопытством огляделся по сторонам, но ничего заслуживающего внимания не увидел. Мне не удалось скрыть охватившие меня разочарование и недоумение, и старец, усмехнувшись с нескрываемой горечью, указал в дальний конец каморки, на неприметную в сумраке дверь.
– Туда, – прошептал он, и при звуках его голоса я ощутил легкий холодок – почти такой же, как и во время нашей первой беседы.
– Там ты найдешь то, что ищешь.
– У меня самого нет четкого представления о том, что я, собственно говоря, ищу, – промолвил я, силясь изобразить улыбку.
– Тайну фараона. – Старческие веки медленно опустились, и глаза его превратились в узкие щелочки. – Тайну аль-Вакиля.
– И что это за тайна?
Веки старика опустились еще ниже. Казалось, он погружается в сон.
– Это тяжкое бремя, – спустя несколько мгновений проговорил он глухим шепотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46