— У меня никогда... понимаешь... — Он взглянул на Эрика. — Спасибо за дружбу.
— Позволь мне позвать врача. Давай... — озабоченно произнес Эрик.
Сэл включил сцепление, и «джип» рванул с места.
— Рок-н-ролл! — крикнул он Эрику, оглянувшись, а потом долго смотрел в зеркало заднего обзора, как, удаляясь, его друг становился все меньше и меньше, пока не исчез совсем, тогда Сэл свернул на Сансет-бульвар.
Накануне Сэлу сказали, что до Тихуаны, граничившего с Мексикой города, около четырех часов езды, но из-за непрекращающегося дождя на дорогу ушло более шести. Дважды он засыпал за рулем и просыпался лишь, когда «джип» натыкался на поросший травой земляной вал, ограждающий автомагистраль, которая связывала между собой штаты. Тогда он матерился и снова съезжал на асфальт. Лишь у самой границы дождь наконец сменил гнев на милость, позволив серому скудному свету выглянуть из-за верхушек холмов на востоке. «Джип» оказался единственной машиной, пересекавшей границу. Уже подъезжая к пограничному посту, Сэл от слабости едва не лишился сознания.
«Черт возьми! Ведь это могло случиться в любую минуту». И в таком состоянии полузабытья Сэлу вдруг померещилось, будто «джип», разнес в щепки караульную будку, часовой погиб, а сам он умирает в тюрьме Тихуаны от. ножевого ранения. Кое-как ему все-таки удалось привести себя в норму, к моменту, когда следовало пройти через все формальности при пересечении государственной границы, в данном случае предстать перед мексиканским пограничником, заспанным, лениво позевывавшим типом в замызганном плаще. По ту сторону границы заправочные станции и бензоколонки встречались через каждые пятнадцать минут пути. На мексиканской же стороне не было ни нормальной караульной будки с застекленным окошком, ни таблички с надписью: «Пожалуйста, не забудьте уплатить въездную пошлину». А только ветхая развалюха, неописуемо грязная, как внутри, так и снаружи, да несколько ржавых насосов. Дождь поутих, но когда Сэл попытался вылезти из машины, чтобы заправиться, то обнаружил, что ноги его не держат, и принялся сигналить. Сигналил до тех пор, пока не появился подросток с заячьей губой и бельмом на глазу.
Сэл достал из портфеля стодолларовую купюру и протянул пареньку, произнеся одно только слово — «газ». И не узнал собственного голоса, таким он был тихим и слабым. «Лепет умирающего», — мрачно подумал Сэл в то время, как сознание его то и дело отключалось, словно электрическая лампочка, если ее хорошенько тряхнуть.
Паренек с заячьей губой молча глядел своим единственным глазом на странного человека за рулем, не смея взять столь крупную купюру. Тогда, застонав от боли, Сэл высунулся из окна машины и сунул деньги в карман его рваной рубахи.
— Газ, — строго потребовал Сэл.
— Есть только бензин.
На это препирательство ушли последние силы, и Сэл нырнул в ирреальность, словно искатель жемчуга на дно моря.
Сэл не знал, как долго находился в отключке, но смутно помнил характерный металлический звук при заправке газом контейнеров, расположенных под крылом машины. Как только он включил мотор, стрелка газового индикатора скакнула на отметку «предел». Сэл выезжал из грязного, залитого бензином захламленного двора заправочной станции как раз в тот момент, когда по ветровому стеклу с пронзительным визгом задвигались «дворники». Дождь наконец прекратился.
Момент наступил для Сэла критический. Ехать дальше в таком состоянии опасно для жизни. Необходимо укрыться в берлоге и зализать раны, прежде чем продолжить путь к Тихоокеанскому побережью. Но чисто интуитивно он чувствовал, что должен бежать без остановки. Как можно дальше от того места, где натворил столько дел вчера ночью. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось преодолеть мучительные приступы головокружения, и, мобилизовав все резервы своего организма, Сэл взялся за рулевое колесо. Километр-другой ему удалось проехать, потом он снова отключился.
За это время он миновал Тихуану — эти ворота в Третий мир, потом — Розариту-Бич со знаменитым отелем и наконец выехал на платное шоссе, чистое, гладкое и совершенно пустое. Деревня, выросшая вдоль цементной дороги, да и не деревня вовсе, а горстка теснящихся хижин. Их обитатели уже начали пробуждаться и вылезали навстречу солнцу. Пронесшаяся буря причинила ущерб ветхим постройкам, кое-где снесло крыши, а сами хибары залило дождем. И сейчас низкорослые мужчины с коричневой кожей были заняты ликвидацией последствий стихийного бедствия.
Подъехав к контрольной будке, Сэл опустил в руку сонного кассира стодолларовую купюру и поехал дальше, что было весьма неразумно в его положении. Пораженный такой щедростью кассир не мог не запомнить своего благодетеля. Сэл это понимал, но других денег у него просто не было, к тому же все силы были направлены на то, чтобы не уснуть за рулем. В общем, плевать он хотел на сдачу.
В Пуэрто-Нуэво он ни разу не отключился, более того, пообедал в ресторане с блюдами из лангуста, уплатил за это удовольствие аж целых 6 долларов 95 центов (!), а потом посетил Ла-Фонда, откуда открывалась самая красивая панорама взморья. Но после этого его снова стала бить дрожь, и от боли помутилось сознание. Приходил он в себя теперь лишь время от времени и то ненадолго.
Шоссе на этом участке, извилистое и довольно опасное, проходило по высеченным уступам коварных скал, нависших над Тихим океаном. Временной дороги поблизости не было, как и поселений или хотя бы какого-то человеческого жилья, где он мог бы остановиться. Дрожа от лихорадки, весь в поту, он тем не менее не выпускал руль из рук и держался белой полосы, отчаянно плясавшей у него перед глазами. На появившемся впереди указателе Сэл прочел, что до ближайшего пункта 27 километров. А может быть, он ошибся? И там вовсе не 27, а 2 или 270? Дрожащие руки на зачехленном кожей рулевом колесе онемели. Он не чувствовал их, даже не видел. Вся левая сторона тела нестерпимо ныла. К бедру от груди стекала влажная струйка — снова открылась рана. Наступил момент, когда Сэл больше не мог бороться с этим кошмаром и все пережитое за последние двадцать четыре часа: невероятное напряжение, парализующий разум страх, острая боль навалились на него разом, и Сэл отдался неизвестности, как юная девушка страстному любовнику, и погрузился в океан мира и покоя.
«Это конец? Я умираю?» — было последней мыслью Сэла, перед тем как он отключился. Как долго он был без сознания? Минуту? Час? Вечность? Очнулся он от легкого прикосновения к лицу. Приподнял веки и увидел глаза ангела. Маленького, коричневого, сопливого ангела.
— Que pasa, senor? — осведомился ангел, шмыгая носом. — Вы в порядке?
Сэл с минуту смотрел на ангела, ничего не понимая, потом медленно повернул голову и сквозь грязное ветровое стекло «джипа» увидел еще троих мальчуганов лет десяти, а рядом неоседланную гнедую лошадь, которую они вели по все еще мокрой, покрытой красной грязью улице. Вдоль нее в беспорядке располагались небольшие аккуратные домики, точнее, коттеджи: белые, бледно-розовые и голубые. Тротуаров не было. У домов, по обеим сторонам ступенек, ведущих к двери, стояли похожие на кузнечное зубило кактусы в ржавых банках из-под кофе. Трое смеющихся мальчуганов и осанистый, кастрированный мерин, с высоко поднятым пышным хвостом, важно шествовавший перед «джипом», усилили у Сэла ирреальность происходящего.
— Вы в порядке? — повторил маленький ангел, и Сэл снова повернул голову туда, откуда шел голос. — Сеньор?!
Лицо ангела заволокло туманом. Сэл закрыл глаза и снова отключился. А когда открыл их, то обнаружил, что лежит в комнате, залитой ярким светом, с растрескавшимся, облупившимся потолком. Сэл заслонил глаза рукой от слепящего света, но уже через минуту смог оглядеть комнату, в которой находился, совсем маленькую, с белыми стенами. Помимо кровати, на которой он лежал, здесь был металлический шкаф, выкрашенный белой краской, со стеклянными дверцами, такой же стол, накрытый белоснежной простыней, с какими-то инструментами и еще стол, на нем в стеклянной банке ватные тампоны, в Другой — шпадели. На стене — намалеванный яркими красками Иисус Христос, а рядом в рамке — обгорелый кусок ткани с какой-то надписью на иврите. Сэл заслонил лицо рукой и снова уснул. А когда проснулся, то, еще не открыв глаз, понял, что в соседней комнате включено радио. Транслировалась передача из Лос-Анджелеса.
— ...тринадцать дней назад пропала девочка. Во вторник вечером возле Голливудского водохранилища были обнаружены три трупа, два — в среду утром после разразившейся накануне грозовой бури и еще один в тот же день, но несколько позже в извлеченном из водохранилища угнанном лимузине. После двух дней водолазам пришлось прекратить поиски возможных жертв, поскольку глубина водохранилища в некоторых местах достигает ста тридцати футов. Мы беседовали с представителями Лос-Анджелесского отделения полиции сегодня утром.
Вкрадчивый голос корреспондента:
— Как вы считаете, выявит ли расследование дополнительные печальные обстоятельства этого дела?
И готовый на все случаи жизни ответ полицейского:
— Подождём окончания следствия. Тогда ответим на все вопросы.
— А правда ли, лейтенант, что установить личности пострадавших невозможно из-за отсутствия каких-либо документов и что на одежде у них нет даже этикеток с указанием производителя или торговой фирмы?
— Мы... на данный момент личность пострадавших не установлена. Мы можем сообщить некоторые подробности лишь после заключения судебно-медицинского эксперта.
Кто-то коснулся плеча Сэла, и мужской голос спросил:
— Вы проснулись?
— А можете вы, лейтенант, подтвердить, что угнанный лимузин был взят напрокат в аренду рок-звездой Изабель?
Сэл медленно разомкнул веки. И не увидел ни яркого света, ни маленького коричневого ангела. Кто-то огромный, с орлиным носом на бледном лице склонился над ним. В его ноздрях Сэл отчетливо разглядел пучки жестких волос.
— В данный момент ничего не могу вам сказать, — заявил полицейский.
Теперь, когда Сэл открыл глаза, радио, казалось, звучало тише.
— А как вы прокомментируете слухи о том, что друг Изабель, автор песен Марко Толедано, был последним, кого видели в лимузине?
— Мы не можем это прокомментировать.
— Итак, — сказал человек с орлиным носом, — вы наконец проснулись. Как себя чувствуете? Хреново?
— Вы можете подтвердить, что Толедано никто не видел со вторника, точнее, после состоявшейся в тот вечер церемонии вручения призов «Грэмми»?
— Мм... да. Мы очень хотели бы побеседовать с мистером Толедано, но пока нам не удалось его разыскать.
— Есть хотите? — спросил великан. На нем были выцветшие голубые джинсы, белая куртка, на ногах гуарачи. Волосы длинные, с проседью.
— Лейтенант, вы полагаете, что тело мистера Толедано покоится на дне водохранилища?
— Трудно сказать...
— Алисия, — позвал великан, — принеси чашку бульона... — и обратился к Сэлу: — Она готовит его лучше всех в Калифорнии, он вкуснее куриного, который готовит моя матушка, и через неделю вам станет лучше.
Кто-то переключил радио на местную программу. Великан между тем отошел от Сэла и стал бросать инструментарий в примитивный стерилизатор. Сэл попытался приподняться на локте, но у него закружилась голова.
— Где... где я нахожусь?
Не прерывая своего занятия, великан быстро обернулся.
— Ваш голос мне очень знаком! — сказал он. Сэл ничего не ответил, и тогда великан продолжил: — Вы находитесь в «Clinica para los Ninos de Ensenada», что означает «Детская больница в Энсенаде».
— А вы — врач? — Сэл попробовал сесть в постели.
Великан положил руку ему на плечо.
— Вам еще нельзя подниматься...
Видя, однако, упорство Сэла, великан помог ему сесть и спустить ноги с кровати.
— Послушайте, — сказал великан, — вам надо пока лежать.
Но Сэл не ложился, сидел, дожидаясь, пока пройдет головокружение.
— Ну что же, — продолжал великан, — да, я врач. Единственный здесь в своем роде. И если, глядя на меня, вы усомнитесь в том, что я мексиканец, то этому есть объяснение. — Он снял со своих огромных лапищ резиновые перчатки и бросил на стол. Взял огромную стоявшую там банку пива, сделал несколько больших глотков. — Я Шелдон Сильвермен, уроженец Бруклина, обретался и в «Беверли-Хиллз» — Он улыбнулся. — Мой дед родом с Украины, но перебрался в Москву и стал коммунистом. Когда его хотели забрать в царскую армию, он бежал из Москвы, прошел пешком огромное расстояние и умудрился сесть на пароход, отплывавший в Америку. Отец мой родился в Ист-Сайде и тоже был коммунистом. Преподавал гражданское право в высших учебных заведениях и воспитал одиннадцать детей. Я появился на свет в Бруклине, мечтал хорошо зарабатывать и потому стал врачом. И вот сижу я лет десять назад в хилкрестском загородном клубе, играю в картишки с другом, мотоциклетным гонщиком Маркусом Велбжан. Он жалуется на слишком высокие налоги на земли в пустыне, на алчных любовниц, и вдруг понимаю, — он взглянул на Сэла, — вдруг отчетливо понимаю, что сижу по уши в дерьме.
Вошла девушка с дымящейся чашкой бульона и кукурузными лепешками. Запах еды дал Сэлу почувствовать, как сильно он голоден.
— В общем, я понял, что жизнь моя — кусок дерьма. И все потому, что в детстве только и слышал речи о «братстве народов» и о том, что надо «помогать обездоленным».
Сэл слушал и ел огромной щербатой ложкой бульон, а Шелдон Сильвермен говорил без умолку:
— И вот там, в игральном зале хилкрестского загородного клуба, переполненного завсегдатаями, я сижу и вижу: Ирв Рэднер блефует, и вдруг прозреваю. Моя жизнь — дерьмо. Поэтому... — Он передернул плечами. — Поэтому... я все ликвидировал. Буквально все продал. Лодку, дом, кооперативную квартиру в Вайкики, «мерседес». Обе дочери у меня замужние, жена много лет назад ушла к своему тренеру, словом, никто не мог помешать мне. Верно? — Он еще отпил пива. — Итак, я все продал, приехал сюда и открыл вот эту больницу. — Он хитро улыбнулся. — Мне представился шанс существенно поправить свои финансовые дела, заработать миллион баксов. Нельзя было его упустить. — Он поставил банку на стол. — В «Беверли-Хиллз» я снабжал тринадцатилетних барышень из богатых семей противозачаточными пилюлями. Здесь лечу холеру, полиомиелит, эмфизему, дизентерию и даже проказу. Да, да, здесь встречаются и прокаженные. Местные жители слишком бедны, чтобы заботиться о своем здоровье. А центр Дапо всего в часе езды отсюда.
Проглотив очередную ложку бульона с лепешкой, Сэл задержал взгляд на докторе.
— Как много вы говорите.
Шелдон Сильвермен не обиделся.
— Будьте снисходительны. Не так часто мне приходится болтать по-английски. Американцев здесь почти нет.
Сэл хотел было сказать, что он канадец, но промолчал.
— Как я здесь оказался? — спросил он.
— Вы приехали на своем «джипе». Не могли же вы двигаться со скоростью три или четыре мили в час. Но вы легко отделались, машина не пострадала, если не считать вмятины на крыле. Дети обнаружили вас в среду утром.
«Маленький коричневый ангел с сопливым носом», — подумал Сэл.
— Вы были ранены, — как бы между прочим заметил Шелдон Сильвермен. — И вам чертовски повезло. Знаете, как говорили в старых фильмах: «Пройди пуля на дюйм правее — или левее — был бы конец!» — Он выразительно поднял брови вверх. — Это именно то, что могло произойти с вами. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от главной артерии. И все-таки пришлось влить вам четыре пинты крови и наложить лед на колено. Оно было величиной с крупный грейпфрут.
Сэл перестал есть и уставился на Сильвермена.
— Сколько времени?
Доктор взглянул на свои «Касио».
— Начало первого.
— Нет, я хотел бы знать: какой сегодня день? Давно ли я здесь нахожусь?
Сильвермен улыбнулся:
— Сегодня суббота. Вы проспали почти семьдесят два часа.
Сэл осторожно поставил чашку с бульоном на столик возле кровати и с сомнением огляделся.
— Господи, — сказал он наконец. — Мне нужно уходить отсюда. — Он попытался соскользнуть с кровати.
— На вашем месте я не делал бы этого. — Сильвермен подскочил к Сэлу. Тот, ступив на шершавый, в щербинах пол, едва сдержал готовый вырвать вопль и схватился за грудь.
— Там швы, дружище, — Сильвермен поддерживал Сэла, упрямо старавшегося стоять на ногах. — Нельзя вам еще вставать. — Сэл вцепился в спинку кровати, подождал, пока утихнет боль и пройдет тошнота. Потом взглянул на доктора.
— Нельзя мне здесь оставаться, — бросил он.
После продолжительной паузы Сильвермен понимающе кивнул и, отойдя в сторону, дал Сэлу возможность попробовать свои силы. Сэл сделал шаг, потом, стараясь сохранить равновесие, еще шаг, поморщился от боли и попробовал выпрямить спину. Только сейчас он заметил, что совершенно голый.
— Ваш клоунский костюм пришлось выбросить за негодностью. Мы найдем для вас что-нибудь подходящее, вы ведь небольшого роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Позволь мне позвать врача. Давай... — озабоченно произнес Эрик.
Сэл включил сцепление, и «джип» рванул с места.
— Рок-н-ролл! — крикнул он Эрику, оглянувшись, а потом долго смотрел в зеркало заднего обзора, как, удаляясь, его друг становился все меньше и меньше, пока не исчез совсем, тогда Сэл свернул на Сансет-бульвар.
Накануне Сэлу сказали, что до Тихуаны, граничившего с Мексикой города, около четырех часов езды, но из-за непрекращающегося дождя на дорогу ушло более шести. Дважды он засыпал за рулем и просыпался лишь, когда «джип» натыкался на поросший травой земляной вал, ограждающий автомагистраль, которая связывала между собой штаты. Тогда он матерился и снова съезжал на асфальт. Лишь у самой границы дождь наконец сменил гнев на милость, позволив серому скудному свету выглянуть из-за верхушек холмов на востоке. «Джип» оказался единственной машиной, пересекавшей границу. Уже подъезжая к пограничному посту, Сэл от слабости едва не лишился сознания.
«Черт возьми! Ведь это могло случиться в любую минуту». И в таком состоянии полузабытья Сэлу вдруг померещилось, будто «джип», разнес в щепки караульную будку, часовой погиб, а сам он умирает в тюрьме Тихуаны от. ножевого ранения. Кое-как ему все-таки удалось привести себя в норму, к моменту, когда следовало пройти через все формальности при пересечении государственной границы, в данном случае предстать перед мексиканским пограничником, заспанным, лениво позевывавшим типом в замызганном плаще. По ту сторону границы заправочные станции и бензоколонки встречались через каждые пятнадцать минут пути. На мексиканской же стороне не было ни нормальной караульной будки с застекленным окошком, ни таблички с надписью: «Пожалуйста, не забудьте уплатить въездную пошлину». А только ветхая развалюха, неописуемо грязная, как внутри, так и снаружи, да несколько ржавых насосов. Дождь поутих, но когда Сэл попытался вылезти из машины, чтобы заправиться, то обнаружил, что ноги его не держат, и принялся сигналить. Сигналил до тех пор, пока не появился подросток с заячьей губой и бельмом на глазу.
Сэл достал из портфеля стодолларовую купюру и протянул пареньку, произнеся одно только слово — «газ». И не узнал собственного голоса, таким он был тихим и слабым. «Лепет умирающего», — мрачно подумал Сэл в то время, как сознание его то и дело отключалось, словно электрическая лампочка, если ее хорошенько тряхнуть.
Паренек с заячьей губой молча глядел своим единственным глазом на странного человека за рулем, не смея взять столь крупную купюру. Тогда, застонав от боли, Сэл высунулся из окна машины и сунул деньги в карман его рваной рубахи.
— Газ, — строго потребовал Сэл.
— Есть только бензин.
На это препирательство ушли последние силы, и Сэл нырнул в ирреальность, словно искатель жемчуга на дно моря.
Сэл не знал, как долго находился в отключке, но смутно помнил характерный металлический звук при заправке газом контейнеров, расположенных под крылом машины. Как только он включил мотор, стрелка газового индикатора скакнула на отметку «предел». Сэл выезжал из грязного, залитого бензином захламленного двора заправочной станции как раз в тот момент, когда по ветровому стеклу с пронзительным визгом задвигались «дворники». Дождь наконец прекратился.
Момент наступил для Сэла критический. Ехать дальше в таком состоянии опасно для жизни. Необходимо укрыться в берлоге и зализать раны, прежде чем продолжить путь к Тихоокеанскому побережью. Но чисто интуитивно он чувствовал, что должен бежать без остановки. Как можно дальше от того места, где натворил столько дел вчера ночью. Каким-то невероятным усилием воли ему удалось преодолеть мучительные приступы головокружения, и, мобилизовав все резервы своего организма, Сэл взялся за рулевое колесо. Километр-другой ему удалось проехать, потом он снова отключился.
За это время он миновал Тихуану — эти ворота в Третий мир, потом — Розариту-Бич со знаменитым отелем и наконец выехал на платное шоссе, чистое, гладкое и совершенно пустое. Деревня, выросшая вдоль цементной дороги, да и не деревня вовсе, а горстка теснящихся хижин. Их обитатели уже начали пробуждаться и вылезали навстречу солнцу. Пронесшаяся буря причинила ущерб ветхим постройкам, кое-где снесло крыши, а сами хибары залило дождем. И сейчас низкорослые мужчины с коричневой кожей были заняты ликвидацией последствий стихийного бедствия.
Подъехав к контрольной будке, Сэл опустил в руку сонного кассира стодолларовую купюру и поехал дальше, что было весьма неразумно в его положении. Пораженный такой щедростью кассир не мог не запомнить своего благодетеля. Сэл это понимал, но других денег у него просто не было, к тому же все силы были направлены на то, чтобы не уснуть за рулем. В общем, плевать он хотел на сдачу.
В Пуэрто-Нуэво он ни разу не отключился, более того, пообедал в ресторане с блюдами из лангуста, уплатил за это удовольствие аж целых 6 долларов 95 центов (!), а потом посетил Ла-Фонда, откуда открывалась самая красивая панорама взморья. Но после этого его снова стала бить дрожь, и от боли помутилось сознание. Приходил он в себя теперь лишь время от времени и то ненадолго.
Шоссе на этом участке, извилистое и довольно опасное, проходило по высеченным уступам коварных скал, нависших над Тихим океаном. Временной дороги поблизости не было, как и поселений или хотя бы какого-то человеческого жилья, где он мог бы остановиться. Дрожа от лихорадки, весь в поту, он тем не менее не выпускал руль из рук и держался белой полосы, отчаянно плясавшей у него перед глазами. На появившемся впереди указателе Сэл прочел, что до ближайшего пункта 27 километров. А может быть, он ошибся? И там вовсе не 27, а 2 или 270? Дрожащие руки на зачехленном кожей рулевом колесе онемели. Он не чувствовал их, даже не видел. Вся левая сторона тела нестерпимо ныла. К бедру от груди стекала влажная струйка — снова открылась рана. Наступил момент, когда Сэл больше не мог бороться с этим кошмаром и все пережитое за последние двадцать четыре часа: невероятное напряжение, парализующий разум страх, острая боль навалились на него разом, и Сэл отдался неизвестности, как юная девушка страстному любовнику, и погрузился в океан мира и покоя.
«Это конец? Я умираю?» — было последней мыслью Сэла, перед тем как он отключился. Как долго он был без сознания? Минуту? Час? Вечность? Очнулся он от легкого прикосновения к лицу. Приподнял веки и увидел глаза ангела. Маленького, коричневого, сопливого ангела.
— Que pasa, senor? — осведомился ангел, шмыгая носом. — Вы в порядке?
Сэл с минуту смотрел на ангела, ничего не понимая, потом медленно повернул голову и сквозь грязное ветровое стекло «джипа» увидел еще троих мальчуганов лет десяти, а рядом неоседланную гнедую лошадь, которую они вели по все еще мокрой, покрытой красной грязью улице. Вдоль нее в беспорядке располагались небольшие аккуратные домики, точнее, коттеджи: белые, бледно-розовые и голубые. Тротуаров не было. У домов, по обеим сторонам ступенек, ведущих к двери, стояли похожие на кузнечное зубило кактусы в ржавых банках из-под кофе. Трое смеющихся мальчуганов и осанистый, кастрированный мерин, с высоко поднятым пышным хвостом, важно шествовавший перед «джипом», усилили у Сэла ирреальность происходящего.
— Вы в порядке? — повторил маленький ангел, и Сэл снова повернул голову туда, откуда шел голос. — Сеньор?!
Лицо ангела заволокло туманом. Сэл закрыл глаза и снова отключился. А когда открыл их, то обнаружил, что лежит в комнате, залитой ярким светом, с растрескавшимся, облупившимся потолком. Сэл заслонил глаза рукой от слепящего света, но уже через минуту смог оглядеть комнату, в которой находился, совсем маленькую, с белыми стенами. Помимо кровати, на которой он лежал, здесь был металлический шкаф, выкрашенный белой краской, со стеклянными дверцами, такой же стол, накрытый белоснежной простыней, с какими-то инструментами и еще стол, на нем в стеклянной банке ватные тампоны, в Другой — шпадели. На стене — намалеванный яркими красками Иисус Христос, а рядом в рамке — обгорелый кусок ткани с какой-то надписью на иврите. Сэл заслонил лицо рукой и снова уснул. А когда проснулся, то, еще не открыв глаз, понял, что в соседней комнате включено радио. Транслировалась передача из Лос-Анджелеса.
— ...тринадцать дней назад пропала девочка. Во вторник вечером возле Голливудского водохранилища были обнаружены три трупа, два — в среду утром после разразившейся накануне грозовой бури и еще один в тот же день, но несколько позже в извлеченном из водохранилища угнанном лимузине. После двух дней водолазам пришлось прекратить поиски возможных жертв, поскольку глубина водохранилища в некоторых местах достигает ста тридцати футов. Мы беседовали с представителями Лос-Анджелесского отделения полиции сегодня утром.
Вкрадчивый голос корреспондента:
— Как вы считаете, выявит ли расследование дополнительные печальные обстоятельства этого дела?
И готовый на все случаи жизни ответ полицейского:
— Подождём окончания следствия. Тогда ответим на все вопросы.
— А правда ли, лейтенант, что установить личности пострадавших невозможно из-за отсутствия каких-либо документов и что на одежде у них нет даже этикеток с указанием производителя или торговой фирмы?
— Мы... на данный момент личность пострадавших не установлена. Мы можем сообщить некоторые подробности лишь после заключения судебно-медицинского эксперта.
Кто-то коснулся плеча Сэла, и мужской голос спросил:
— Вы проснулись?
— А можете вы, лейтенант, подтвердить, что угнанный лимузин был взят напрокат в аренду рок-звездой Изабель?
Сэл медленно разомкнул веки. И не увидел ни яркого света, ни маленького коричневого ангела. Кто-то огромный, с орлиным носом на бледном лице склонился над ним. В его ноздрях Сэл отчетливо разглядел пучки жестких волос.
— В данный момент ничего не могу вам сказать, — заявил полицейский.
Теперь, когда Сэл открыл глаза, радио, казалось, звучало тише.
— А как вы прокомментируете слухи о том, что друг Изабель, автор песен Марко Толедано, был последним, кого видели в лимузине?
— Мы не можем это прокомментировать.
— Итак, — сказал человек с орлиным носом, — вы наконец проснулись. Как себя чувствуете? Хреново?
— Вы можете подтвердить, что Толедано никто не видел со вторника, точнее, после состоявшейся в тот вечер церемонии вручения призов «Грэмми»?
— Мм... да. Мы очень хотели бы побеседовать с мистером Толедано, но пока нам не удалось его разыскать.
— Есть хотите? — спросил великан. На нем были выцветшие голубые джинсы, белая куртка, на ногах гуарачи. Волосы длинные, с проседью.
— Лейтенант, вы полагаете, что тело мистера Толедано покоится на дне водохранилища?
— Трудно сказать...
— Алисия, — позвал великан, — принеси чашку бульона... — и обратился к Сэлу: — Она готовит его лучше всех в Калифорнии, он вкуснее куриного, который готовит моя матушка, и через неделю вам станет лучше.
Кто-то переключил радио на местную программу. Великан между тем отошел от Сэла и стал бросать инструментарий в примитивный стерилизатор. Сэл попытался приподняться на локте, но у него закружилась голова.
— Где... где я нахожусь?
Не прерывая своего занятия, великан быстро обернулся.
— Ваш голос мне очень знаком! — сказал он. Сэл ничего не ответил, и тогда великан продолжил: — Вы находитесь в «Clinica para los Ninos de Ensenada», что означает «Детская больница в Энсенаде».
— А вы — врач? — Сэл попробовал сесть в постели.
Великан положил руку ему на плечо.
— Вам еще нельзя подниматься...
Видя, однако, упорство Сэла, великан помог ему сесть и спустить ноги с кровати.
— Послушайте, — сказал великан, — вам надо пока лежать.
Но Сэл не ложился, сидел, дожидаясь, пока пройдет головокружение.
— Ну что же, — продолжал великан, — да, я врач. Единственный здесь в своем роде. И если, глядя на меня, вы усомнитесь в том, что я мексиканец, то этому есть объяснение. — Он снял со своих огромных лапищ резиновые перчатки и бросил на стол. Взял огромную стоявшую там банку пива, сделал несколько больших глотков. — Я Шелдон Сильвермен, уроженец Бруклина, обретался и в «Беверли-Хиллз» — Он улыбнулся. — Мой дед родом с Украины, но перебрался в Москву и стал коммунистом. Когда его хотели забрать в царскую армию, он бежал из Москвы, прошел пешком огромное расстояние и умудрился сесть на пароход, отплывавший в Америку. Отец мой родился в Ист-Сайде и тоже был коммунистом. Преподавал гражданское право в высших учебных заведениях и воспитал одиннадцать детей. Я появился на свет в Бруклине, мечтал хорошо зарабатывать и потому стал врачом. И вот сижу я лет десять назад в хилкрестском загородном клубе, играю в картишки с другом, мотоциклетным гонщиком Маркусом Велбжан. Он жалуется на слишком высокие налоги на земли в пустыне, на алчных любовниц, и вдруг понимаю, — он взглянул на Сэла, — вдруг отчетливо понимаю, что сижу по уши в дерьме.
Вошла девушка с дымящейся чашкой бульона и кукурузными лепешками. Запах еды дал Сэлу почувствовать, как сильно он голоден.
— В общем, я понял, что жизнь моя — кусок дерьма. И все потому, что в детстве только и слышал речи о «братстве народов» и о том, что надо «помогать обездоленным».
Сэл слушал и ел огромной щербатой ложкой бульон, а Шелдон Сильвермен говорил без умолку:
— И вот там, в игральном зале хилкрестского загородного клуба, переполненного завсегдатаями, я сижу и вижу: Ирв Рэднер блефует, и вдруг прозреваю. Моя жизнь — дерьмо. Поэтому... — Он передернул плечами. — Поэтому... я все ликвидировал. Буквально все продал. Лодку, дом, кооперативную квартиру в Вайкики, «мерседес». Обе дочери у меня замужние, жена много лет назад ушла к своему тренеру, словом, никто не мог помешать мне. Верно? — Он еще отпил пива. — Итак, я все продал, приехал сюда и открыл вот эту больницу. — Он хитро улыбнулся. — Мне представился шанс существенно поправить свои финансовые дела, заработать миллион баксов. Нельзя было его упустить. — Он поставил банку на стол. — В «Беверли-Хиллз» я снабжал тринадцатилетних барышень из богатых семей противозачаточными пилюлями. Здесь лечу холеру, полиомиелит, эмфизему, дизентерию и даже проказу. Да, да, здесь встречаются и прокаженные. Местные жители слишком бедны, чтобы заботиться о своем здоровье. А центр Дапо всего в часе езды отсюда.
Проглотив очередную ложку бульона с лепешкой, Сэл задержал взгляд на докторе.
— Как много вы говорите.
Шелдон Сильвермен не обиделся.
— Будьте снисходительны. Не так часто мне приходится болтать по-английски. Американцев здесь почти нет.
Сэл хотел было сказать, что он канадец, но промолчал.
— Как я здесь оказался? — спросил он.
— Вы приехали на своем «джипе». Не могли же вы двигаться со скоростью три или четыре мили в час. Но вы легко отделались, машина не пострадала, если не считать вмятины на крыле. Дети обнаружили вас в среду утром.
«Маленький коричневый ангел с сопливым носом», — подумал Сэл.
— Вы были ранены, — как бы между прочим заметил Шелдон Сильвермен. — И вам чертовски повезло. Знаете, как говорили в старых фильмах: «Пройди пуля на дюйм правее — или левее — был бы конец!» — Он выразительно поднял брови вверх. — Это именно то, что могло произойти с вами. Пуля прошла в нескольких миллиметрах от главной артерии. И все-таки пришлось влить вам четыре пинты крови и наложить лед на колено. Оно было величиной с крупный грейпфрут.
Сэл перестал есть и уставился на Сильвермена.
— Сколько времени?
Доктор взглянул на свои «Касио».
— Начало первого.
— Нет, я хотел бы знать: какой сегодня день? Давно ли я здесь нахожусь?
Сильвермен улыбнулся:
— Сегодня суббота. Вы проспали почти семьдесят два часа.
Сэл осторожно поставил чашку с бульоном на столик возле кровати и с сомнением огляделся.
— Господи, — сказал он наконец. — Мне нужно уходить отсюда. — Он попытался соскользнуть с кровати.
— На вашем месте я не делал бы этого. — Сильвермен подскочил к Сэлу. Тот, ступив на шершавый, в щербинах пол, едва сдержал готовый вырвать вопль и схватился за грудь.
— Там швы, дружище, — Сильвермен поддерживал Сэла, упрямо старавшегося стоять на ногах. — Нельзя вам еще вставать. — Сэл вцепился в спинку кровати, подождал, пока утихнет боль и пройдет тошнота. Потом взглянул на доктора.
— Нельзя мне здесь оставаться, — бросил он.
После продолжительной паузы Сильвермен понимающе кивнул и, отойдя в сторону, дал Сэлу возможность попробовать свои силы. Сэл сделал шаг, потом, стараясь сохранить равновесие, еще шаг, поморщился от боли и попробовал выпрямить спину. Только сейчас он заметил, что совершенно голый.
— Ваш клоунский костюм пришлось выбросить за негодностью. Мы найдем для вас что-нибудь подходящее, вы ведь небольшого роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52