И никак не сказывалась на нем тогдашняя бессонница: ни усталости, ни сонливости. Даже наоборот, он был как никогда деятелен, всюду успевал и весь горел каким-то огнем. Фредерик носился по Западному округу вместе со своими воинами, наводя порядок где надо и где не надо. Той зимой ему было дело до всего. А закончив эти все дела, он гнал коня назад в Белый Город. Даже тогдашний король Аллар отметил: «Зачастил ты, кузен, ко двору. Раньше, говорил, скучно было». «Вот потолкаюсь тут немного, может, опять заскучаю», – отшучивался Фредерик. Не хотел он, чтоб кто-либо узнал о его привязанности к Коре. Это было бы чем-то вроде потери оружия в бою. Очень уж сильно отпечаталась в памяти история отца, Судьи Гарета; да к тому же перед глазами был хмурый Конрад, Северный Судья, воспитавший и вырастивший Фредерика после смерти родителей, вечно одинокий и холодный, жесткий не только с окружающими, но и с ним, Фредериком. «Чувства часто губят людей. Простые люди пусть себе сходят с ума, делая из-за своих страстей ошибку за ошибкой, глупость за глупостью. Тебе же, Судье Королевского дома, не пристало так поступать и жить. Ты – твердыня, ты – неизменность, ты всегда поступаешь, подчиняясь разуму, а не чувствам. В чем-то мы, Судьи, должны стремиться быть подобны Богу, что карает и награждает, невзирая на лица»...
«Вот и Конрад в моих воспоминаниях», – сонно подумалось молодому человеку...
Конрад сломал ему руку. Фредерику было семь лет, и Северный Судья учил его биться палками. Ударил по предплечью так сильно, что кость щелкнула. Фредерик по-детски тонко рычал, сдерживая крик, так было больно, а потом и сознание потерял. Очнулся уже в своей постели, а Конрад был рядом: склонившись над ним, улыбнулся, увидав, что мальчик открыл глаза, потом, спохватившись этой слабости-улыбки, нахмурился и строго сказал: «Запомни, это была всего лишь палка. В настоящем бою это может быть меч. И тогда...» – «Прощай, рука», – ответил, перебив его, Фредерик. Конрад опять улыбнулся, уже широко и открыто: «Я вижу, ты все понял...»
Да, синяков, ссадин и даже ран, окриков и оплеух в дни, месяцы и годы учебы ему доставалось много и каждый день. Но не было ни слезинки. Плакать Фредерик не позволял себе даже лежа в постели, да не до слез было: так выматывался за день, что, добравшись до подушки, засыпал мгновенно...
А где-то в глубине души, в самых потаенных ее уголках он завидовал чумазому кухонному мальчишке, которому ласково трепала чуб и заботливо вытирала фартуком разбитый во дворе нос мать-посудомойка...
Познавать приходилось все и сразу: езда верхом, стрельба из лука и арбалета, рукопашный бой сменялись изучением древних фолиантов в библиотеке замка, уроками письма и счета, музыки и танцев. Потом – фехтование в закрытом зале: никому не полагалось видеть, как один Судья учит другого всем премудростям обращения с мечом. Эти занятия нравились Фредерику больше всего. Именно тогда Конрад вручал ему изящный отцовский клинок, да и само фехтование являлось не просто изучением определенного набора позиций и приемов.
– Меч в твоей руке – не просто оружие. Это часть тебя самого, твоей сущности, твоей души. Твой меч – это судья, так же как и ты, – мудрено говорил Конрад. – Чувствуй его, сливайся с ним. А он ответит тебе тем же и будет отзываться на малейшую твою мысль. Но помни: никогда не беспокой его напрасно...
Фредерик был благодарным учеником и осваивал все премудрости своего дела быстро и легко. Тут сказывалась и его кровь, что принадлежала к Королевскому дому и за сотни лет впитала в себя нужные знания. Фредерику оставалось их всего лишь вспомнить. Его тело было быстрым, гибким и сильным телом хищника со всеми причитающимися инстинктами.
Гостивший некоторое время в замке Конрада Южный Судья Гитбор отметил, понаблюдав за небольшой демонстрацией возможностей десятилетнего Фредерика:
– Я скажу вам, юноша, то, что, возможно, испортит вас, но не сказать я не могу. Вы – лучшее, что когда-либо рождал Королевский дом. Ваш отец был великолепен и в бою и в речах, но ему не хватало той твердости и резкости, которые я вижу в ваших движениях, той стали и жесткости, что есть в вашем взгляде...
Теперь Фредерик понимал, что эти слова действительно его испортили. Конрад сделал из него всего лишь Судью и не вложил ничего человеческого. А то, что сказал Гитбор, разбудило в нем надменность и самоуверенность. Именно эти качества потом часто ставили ему в вину, но он считал, что имеет право так себя держать. А чувств он боялся... Просто боялся...
– Не спи – замерзнешь! – раздался довольно веселый голос у него над ухом.
Фредерик подхватился, так бесцеремонно вырванный из своих полусонных воспоминаний и раздумий.
Средь белой метели, что кружила над равниной, увидал бородатого человека, за ним – двое широких крытых саней, которые тянули мохнатые крупные лошади.
– Садись под крышу, человече, – пригласил погонщик. – Там отогреют. Лицо-то у тебя совсем белое. А за лошадку свою не волнуйся: я о ней позабочусь.
Фредерик без долгих уговоров и разбирательств откинул плотный полог, чтоб залезть в первые сани. Там его встретили две пары больших черных глаз. Женщина лет тридцати, худая, но жилистая (видно было по ее крепким рукам), улыбаясь, указала ему на тюки возле большого горшка с угольями:
– Ближе к теплу, пожалуйста. Вьюга нынче зверствует.
Вторая пара глаз принадлежала ребенку лет десяти, укутанному в большую овчинную шубу.
Молодой человек подмигнул этим детским глазам, что смотрели на него с опаской, улыбнулся хозяйке, стараясь, чтоб зубы не стучали, и послушно опустился на тюки.
– А это – нутро согреть, – женщина протянула ему фляжку.
Фредерик, снова улыбнулся: огненное питье северян, судя по всему, помогало во всех ситуациях. Все так же послушно принял фляжку, сделал пару глотков. Закашлялся и зажмурился – обожгло гортань.
– Вот и закусить. – Женщина, хохотнув, протянула ему ломоть хлеба и копченое куриное крыло.
Все это пошло за милую душу. И Фредерик, согретый и снаружи и изнутри, расслабился. Сани тем временем мерно двигались. Слышно было, как скрипел снег под полозьями и фыркали лошадки.
– Меня зовут Айда. Мой муж – Бриен. Это наш сын, малыш Густен, – заговорила женщина. – А тебя как звать?
– Фред.
– О, никак тот самый южанин? – чуть наклонив голову, спросила Айда. – Про твои подвиги птицы и ветер сказки носят.
– Уже сказки? – засмеялся Фредерик.
Айда засмеялась вместе с ним.
– Ну про то, что с тобой было, мы вроде знаем, – заметила она. – А расскажи, куда теперь направляешься? И чего чуть не замерз в поле?
– Еду в Околесье. Там, говорят, кузня знатная. Интересно бы посмотреть...
– Да. Все так говорят, что из простого интереса ты по нашему краю баламутишь, Южанин, – вновь засмеялась Айда. – А мы вот ездим от деревни к деревне. Бриен торгует и меняет, а я шить умею неплохо, особенно из овчины. Вот и обшиваю добрых людей тулупами да шубами. И твой полушубок, гляжу, уж не моими ли руками шит?
– Может быть, – улыбнулся Фредерик и опять подмигнул маленькому Густену, который уже без страха, а наоборот, с детским интересом, даже приоткрыв рот, смотрел на него.
– Эй, крепыш! – крикнула Айда.
Сани остановились, полог откинулся, и внутрь заглянул Бриен. Борода и брови его совсем запорошило снегом.
– Погрейся, крепыш. – Жена протянула ему фляжку, а Фредерик подумал, что, похоже, вовсе не от мороза лицо Бриена такое красное. – Слышь-ка, господину Южанину в Околесье надо.
– Да я и сам доберусь...
– Вот еще, – отмахнулась Айда. – Мы же недалеко проезжать будем. Можем и заехать. У меня там как раз и тетка проживает. Двоюродная.
– Южанин, говоришь? – смачно вытерев варежкой усы и бороду после питья, переспросил Бриен. – Почему б и не подвезти хорошего человека до Околесья. Не так уж часто мы там бываем. Завернем, поторгуем, то-се.
Фредерик только пожал плечами. От мороза, внезапного тепла и обжигающего питья он совсем обезволел и не хотел больше возражать. К тому же было так хорошо ехать в санях по снегу среди вьюги, на мягких тюках, рядом с завернутым в шубу ребенком, чьи любопытные темные глаза уже сонно подрагивали, а нос клевал. Фредерика, уже захмелевшего, тоже клонило в сон.
Айда это заметила, хихикая, шепнула что-то мужу, накинула на себя тулуп и выскочила наружу, плотно закрыв полог, чтоб не выходило тепло.
Уже в полудреме Фредерик услышал зычный голос Бриена, погонявшего лошадей. Сани дрогнули, начав движение, и от толчка молодой человек откинулся спиной на тюки, да и не стал подниматься. Устроившись удобнее, он окончательно закрыл глаза и мирно заснул с мыслями, что не так уж мало на свете хороших людей...
19
Околесье было большой деревней. И Фредерик подумал, что, с одной стороны, довольно умно: разместить тайную кузницу здесь, в довольно оживленном месте, ничем не отличавшемся от других подобных селений.
Бриен по совету жены поехал на двор к вышеупомянутой двоюродной тетке. Та сперва не собиралась признавать родства и грозилась даже спустить с цепи двух огромных мохнатых собак, напомнивших Фредерику медведей. Но Айда подняла такой крик, что даже в пургу соседи тетки высунулись из своих домов, чтоб услышать, какая негостеприимная хозяйка живет рядом с ними.
– А дядюшка Рум про тебя-то говорил: хорошая, добрая. Вижу я твою доброту: родного человека на порог не пускаешь! Что ж, я ему и скажу, а то еще будет в здешних местах по доброй памяти, так чтоб не просился к тебе. Уж лучше у чужих ночлег искать! – все это и еще много чего громогласно объявляла Айда, стоя рядом с мужем у саней.
Фредерик, усмехаясь, ждал окончания свары, понимая, что бойкая швея не сдастся и своего добьется.
Имя дядюшки Рума оживило память тетки, да и соседи уже хихикали, поэтому торговец со своими санями был допущен под навесы, а после все путники сидели в большой горнице в доме.
За окном все еще мело, но уже потише, и Фредерик не стал долго греться у печки. Он расспросил мужа хозяйки о том, можно ли в их селении снарядить какой-нибудь обоз, чтоб отправить в Полночный храм.
– А зачем такая спешка? – спросил высокий плотный крестьянин, поглаживая живот, обтянутый вязаной безрукавкой.
Молодой человек пожалел, что сейчас придется все подробно рассказывать: это отнимало у него время. Но рассказать пришлось, и более получаса он услаждал слух многочисленного крестьянского семейства. Все охали, ахали, зажмуривались, когда он описывал схватку с медведями, и даже проливали слезы, услыхав, что в Полночном храме голодают дети. Само-то потомство двоюродной тетки было не в пример пухлым и розовощеким.
– Это дело нужное, нужное, – заговорил хозяин, уже поглаживая не живот, а окладистую бороду. – Соберем, снарядим. Тут вы, господин, не волнуйтесь. Мы же люди, все понимаем. Эй, голубушка, – это он сказал жене. – Поди-ка в погреба да в коморы, собирай да не жалей – наживем еще добра, Бог даст. А я пойду сани гляну. Да пошли старших по соседям: пусть все обскажут. Снарядим пару молодцов с обозом...
Тут Фредерик и в самом деле успокоился. Очень уж здраво решил крестьянин, как действовать. Понравилось Королю и то, что, не долго думая, сразу откликнулся на беду этот зажиточный толстый селянин, который, казалось, и с места не сдвинется из теплого дома ради чужой пользы.
– Да, – спохватился молодой человек, ловя хозяина уже у входа. – Если деньги нужны...
– Не надобно. Мы ж не ради денег, – покачал головой крестьянин. – Это дело Божье. Какие тут деньги.
Фредерик понимающе кивнул. Это ему понравилось еще больше.
Но сидеть в доме он опять-таки не стал. Выскочил вместе с хозяином на двор. Собрался искать кузню.
Та располагалась на окраине поселка, не привлекая особого внимания. Кузня как кузня, в каждой большой деревне такая имеется. Однако у этой кузни был особый знак на левой верхней воротной петле, и про него говорил монах Арист.
Фредерик вошел в пышущее жаром большое помещение, где полуголые мускулистые мужички ладно махали над наковальнями молотами, раздували огромные меха, тревожа огонь в печах.
Сказав подошедшему человеку все необходимые слова, молодой человек последовал за ним в дальний угол кузни. Там у стены под развешенными на ржавых копьях кольчугах оказался тайный лаз, куда пришлось опускаться уже ползком. Через несколько метров такого передвижения Фредерик выпрямился в полный рост, оказавшись в хорошо освещенной пещерке. Здесь уже было что-то, напоминавшее скобяную лавку: за широкими столами трудились пару человек, разбирая какие-то механизмы и знакомые Фредерику стальные трубки. Видно, здесь мастерились ружья.
Король чуть поклонился древнему старику, который встретил его у входа, поздоровался:
– Добрый день. Привет вам от брата, – и подал старику письмецо, что прятал за пазухой.
Кузнец Пер прочитал, беззвучно шевеля губами, и глаза его блеснули слезой:
– Спасибо за весточку. Так уж давно вестей от брата не было. Даже жалею иногда, что не остался с ним. Но тут уж как Господь предопределяет.
Он дал знак Фредерику, чтоб тот присел рядом с ним на скамью.
– Покажите мне меч. Брат пишет, вы лорд Королевского дома, – тихо проговорил Пер.
Молодой человек послушно развернул сверток со сломанным клинком. У старика вновь блеснули глаза, но уже боевым огоньком.
– О, да! Южные драконы. – Он схватил меч, погладил лезвие. – Не думал, что увижу их еще когда. Лорд Эльберт вам кто?
– Двоюродный прадед вроде, – ответил Фредерик: не разбирался он во всяких там родственных связях. – Я и деда-то своего не помню.
– Лорды из вашего рода всегда мало жили, – заметил Пер. – Войны, битвы... Тяжело уцелеть. Потому и мечи вам нужны самые лучшие...
– Вы почините его?
– Конечно. – Кузнец даже улыбнулся. – Только это много времени займет. Станете ли ждать?
– Как долго?
– Может месяц, а может и год. Как кузнец, я никогда не сталкивался с такой сталью. Надо сперва разобраться, как с ней работать.
Тут Фредерика взяли сомнения, и, видимо, это на лице его отразилось – Пер заметил и сказал:
– Не волнуйтесь, сэр. Никогда не было того, чтоб я взялся за дело и не справился. То же касается и ружей, с которыми вы познакомились.
– Вы знаете про мои похождения?
– Об этом вся страна говорит. О Южанине Фреде, о его необычном мече и необычном мышастом коне. До меня много чего доходит. Я все-таки на особом счету у ландграфа... Я трудился над первым ружьем очень долго. И, согласитесь, это того стоило.
– Да, за ружьями – будущее, – пробормотал Фредерик, жалея, что свое-то он потерял.
– Мне хотелось бы, – Пер заговорил совсем тихо, – чтоб и родной стороне послужили мои руки. Я дам вам ружье, только обещайте, что, вернувшись домой, вы не себе его оставите, а передадите самому Королю, да живет он долго...
– Все будет именно так, – заверил Фредерик.
– Я бы и сам вернулся на родину, да пустил уже корни здесь. И лет мне слишком много. Какая уже разница, где помирать. Знать бы только, что все сделаете как надо. Тогда и помру спокойно. – Старик схватил молодого человека за руку, и глаза его теперь блестели волнением.
Фредерик понял, что сейчас надо сказать. Он лишь окинул взглядом пещерку, чтоб убедиться, что их не подслушивают.
– Я не солгу вам ни слова, – прошептал он. – И верьте мне, как верили своему сюзерену, лорду Эльберту. Как поверили бы своему Королю, потому что, касаясь моей руки, вы касаетесь руки Короля.
– Если это правда...
– Это правда. – И Фредерик пожал руку старика, которая стала мелко дрожать.
Пер смотрел ему прямо в глаза, и молодой человек не отвел взгляда, лишь улыбнулся и чуть заметно кивнул.
– Хорошо же. Хорошо. – Теперь и голос кузнеца дрожал. – Теперь дело за малым.
Он снял со стены пещеры одно из висевших там новеньких ружей и протянул его Фредерику.
– Езжайте с миром на юг, – проговорил Пер. – А сломанный меч пусть останется у меня. Я починю его и пришлю с надежным человеком. И постараюсь сделать это как можно быстрее...
Фредерик вышел во двор и уже с удовольствием втянул ноздрями морозный воздух, который обжег нутро после жара кузни. Метель улеглась, и на небе потихоньку разбегались тучи, чтоб пропустить нежную голубизну и солнечные лучи.
– Отлично. Можно ехать дальше, – пробормотал Король, забыв об усталости.
На подходах к дому двоюродной тетки Айды его заметили издалека.
– Идет! Идет! – закричал румяный, как наливное яблоко, мальчишка, сидевший на заборе.
Подойдя, Фредерик увидал несколько широких саней, груженных большими мешками и оплетенными кувшинами. Мохнатые толстые лошади нетерпеливо грызли удила и выпускали пар из ноздрей, фыркая и встряхивая головами. Рядом с первыми санями стоял муж тетки и разговаривал с широкоплечим высоким парнем в треухе и коротком полушубке.
– Вот мы и снарядились, – сообщил крестьянин подошедшему Фредерику. – Этот обоз отправится нынче же. Надо бы и по другим селам весть кинуть, чтоб тоже помогали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
«Вот и Конрад в моих воспоминаниях», – сонно подумалось молодому человеку...
Конрад сломал ему руку. Фредерику было семь лет, и Северный Судья учил его биться палками. Ударил по предплечью так сильно, что кость щелкнула. Фредерик по-детски тонко рычал, сдерживая крик, так было больно, а потом и сознание потерял. Очнулся уже в своей постели, а Конрад был рядом: склонившись над ним, улыбнулся, увидав, что мальчик открыл глаза, потом, спохватившись этой слабости-улыбки, нахмурился и строго сказал: «Запомни, это была всего лишь палка. В настоящем бою это может быть меч. И тогда...» – «Прощай, рука», – ответил, перебив его, Фредерик. Конрад опять улыбнулся, уже широко и открыто: «Я вижу, ты все понял...»
Да, синяков, ссадин и даже ран, окриков и оплеух в дни, месяцы и годы учебы ему доставалось много и каждый день. Но не было ни слезинки. Плакать Фредерик не позволял себе даже лежа в постели, да не до слез было: так выматывался за день, что, добравшись до подушки, засыпал мгновенно...
А где-то в глубине души, в самых потаенных ее уголках он завидовал чумазому кухонному мальчишке, которому ласково трепала чуб и заботливо вытирала фартуком разбитый во дворе нос мать-посудомойка...
Познавать приходилось все и сразу: езда верхом, стрельба из лука и арбалета, рукопашный бой сменялись изучением древних фолиантов в библиотеке замка, уроками письма и счета, музыки и танцев. Потом – фехтование в закрытом зале: никому не полагалось видеть, как один Судья учит другого всем премудростям обращения с мечом. Эти занятия нравились Фредерику больше всего. Именно тогда Конрад вручал ему изящный отцовский клинок, да и само фехтование являлось не просто изучением определенного набора позиций и приемов.
– Меч в твоей руке – не просто оружие. Это часть тебя самого, твоей сущности, твоей души. Твой меч – это судья, так же как и ты, – мудрено говорил Конрад. – Чувствуй его, сливайся с ним. А он ответит тебе тем же и будет отзываться на малейшую твою мысль. Но помни: никогда не беспокой его напрасно...
Фредерик был благодарным учеником и осваивал все премудрости своего дела быстро и легко. Тут сказывалась и его кровь, что принадлежала к Королевскому дому и за сотни лет впитала в себя нужные знания. Фредерику оставалось их всего лишь вспомнить. Его тело было быстрым, гибким и сильным телом хищника со всеми причитающимися инстинктами.
Гостивший некоторое время в замке Конрада Южный Судья Гитбор отметил, понаблюдав за небольшой демонстрацией возможностей десятилетнего Фредерика:
– Я скажу вам, юноша, то, что, возможно, испортит вас, но не сказать я не могу. Вы – лучшее, что когда-либо рождал Королевский дом. Ваш отец был великолепен и в бою и в речах, но ему не хватало той твердости и резкости, которые я вижу в ваших движениях, той стали и жесткости, что есть в вашем взгляде...
Теперь Фредерик понимал, что эти слова действительно его испортили. Конрад сделал из него всего лишь Судью и не вложил ничего человеческого. А то, что сказал Гитбор, разбудило в нем надменность и самоуверенность. Именно эти качества потом часто ставили ему в вину, но он считал, что имеет право так себя держать. А чувств он боялся... Просто боялся...
– Не спи – замерзнешь! – раздался довольно веселый голос у него над ухом.
Фредерик подхватился, так бесцеремонно вырванный из своих полусонных воспоминаний и раздумий.
Средь белой метели, что кружила над равниной, увидал бородатого человека, за ним – двое широких крытых саней, которые тянули мохнатые крупные лошади.
– Садись под крышу, человече, – пригласил погонщик. – Там отогреют. Лицо-то у тебя совсем белое. А за лошадку свою не волнуйся: я о ней позабочусь.
Фредерик без долгих уговоров и разбирательств откинул плотный полог, чтоб залезть в первые сани. Там его встретили две пары больших черных глаз. Женщина лет тридцати, худая, но жилистая (видно было по ее крепким рукам), улыбаясь, указала ему на тюки возле большого горшка с угольями:
– Ближе к теплу, пожалуйста. Вьюга нынче зверствует.
Вторая пара глаз принадлежала ребенку лет десяти, укутанному в большую овчинную шубу.
Молодой человек подмигнул этим детским глазам, что смотрели на него с опаской, улыбнулся хозяйке, стараясь, чтоб зубы не стучали, и послушно опустился на тюки.
– А это – нутро согреть, – женщина протянула ему фляжку.
Фредерик, снова улыбнулся: огненное питье северян, судя по всему, помогало во всех ситуациях. Все так же послушно принял фляжку, сделал пару глотков. Закашлялся и зажмурился – обожгло гортань.
– Вот и закусить. – Женщина, хохотнув, протянула ему ломоть хлеба и копченое куриное крыло.
Все это пошло за милую душу. И Фредерик, согретый и снаружи и изнутри, расслабился. Сани тем временем мерно двигались. Слышно было, как скрипел снег под полозьями и фыркали лошадки.
– Меня зовут Айда. Мой муж – Бриен. Это наш сын, малыш Густен, – заговорила женщина. – А тебя как звать?
– Фред.
– О, никак тот самый южанин? – чуть наклонив голову, спросила Айда. – Про твои подвиги птицы и ветер сказки носят.
– Уже сказки? – засмеялся Фредерик.
Айда засмеялась вместе с ним.
– Ну про то, что с тобой было, мы вроде знаем, – заметила она. – А расскажи, куда теперь направляешься? И чего чуть не замерз в поле?
– Еду в Околесье. Там, говорят, кузня знатная. Интересно бы посмотреть...
– Да. Все так говорят, что из простого интереса ты по нашему краю баламутишь, Южанин, – вновь засмеялась Айда. – А мы вот ездим от деревни к деревне. Бриен торгует и меняет, а я шить умею неплохо, особенно из овчины. Вот и обшиваю добрых людей тулупами да шубами. И твой полушубок, гляжу, уж не моими ли руками шит?
– Может быть, – улыбнулся Фредерик и опять подмигнул маленькому Густену, который уже без страха, а наоборот, с детским интересом, даже приоткрыв рот, смотрел на него.
– Эй, крепыш! – крикнула Айда.
Сани остановились, полог откинулся, и внутрь заглянул Бриен. Борода и брови его совсем запорошило снегом.
– Погрейся, крепыш. – Жена протянула ему фляжку, а Фредерик подумал, что, похоже, вовсе не от мороза лицо Бриена такое красное. – Слышь-ка, господину Южанину в Околесье надо.
– Да я и сам доберусь...
– Вот еще, – отмахнулась Айда. – Мы же недалеко проезжать будем. Можем и заехать. У меня там как раз и тетка проживает. Двоюродная.
– Южанин, говоришь? – смачно вытерев варежкой усы и бороду после питья, переспросил Бриен. – Почему б и не подвезти хорошего человека до Околесья. Не так уж часто мы там бываем. Завернем, поторгуем, то-се.
Фредерик только пожал плечами. От мороза, внезапного тепла и обжигающего питья он совсем обезволел и не хотел больше возражать. К тому же было так хорошо ехать в санях по снегу среди вьюги, на мягких тюках, рядом с завернутым в шубу ребенком, чьи любопытные темные глаза уже сонно подрагивали, а нос клевал. Фредерика, уже захмелевшего, тоже клонило в сон.
Айда это заметила, хихикая, шепнула что-то мужу, накинула на себя тулуп и выскочила наружу, плотно закрыв полог, чтоб не выходило тепло.
Уже в полудреме Фредерик услышал зычный голос Бриена, погонявшего лошадей. Сани дрогнули, начав движение, и от толчка молодой человек откинулся спиной на тюки, да и не стал подниматься. Устроившись удобнее, он окончательно закрыл глаза и мирно заснул с мыслями, что не так уж мало на свете хороших людей...
19
Околесье было большой деревней. И Фредерик подумал, что, с одной стороны, довольно умно: разместить тайную кузницу здесь, в довольно оживленном месте, ничем не отличавшемся от других подобных селений.
Бриен по совету жены поехал на двор к вышеупомянутой двоюродной тетке. Та сперва не собиралась признавать родства и грозилась даже спустить с цепи двух огромных мохнатых собак, напомнивших Фредерику медведей. Но Айда подняла такой крик, что даже в пургу соседи тетки высунулись из своих домов, чтоб услышать, какая негостеприимная хозяйка живет рядом с ними.
– А дядюшка Рум про тебя-то говорил: хорошая, добрая. Вижу я твою доброту: родного человека на порог не пускаешь! Что ж, я ему и скажу, а то еще будет в здешних местах по доброй памяти, так чтоб не просился к тебе. Уж лучше у чужих ночлег искать! – все это и еще много чего громогласно объявляла Айда, стоя рядом с мужем у саней.
Фредерик, усмехаясь, ждал окончания свары, понимая, что бойкая швея не сдастся и своего добьется.
Имя дядюшки Рума оживило память тетки, да и соседи уже хихикали, поэтому торговец со своими санями был допущен под навесы, а после все путники сидели в большой горнице в доме.
За окном все еще мело, но уже потише, и Фредерик не стал долго греться у печки. Он расспросил мужа хозяйки о том, можно ли в их селении снарядить какой-нибудь обоз, чтоб отправить в Полночный храм.
– А зачем такая спешка? – спросил высокий плотный крестьянин, поглаживая живот, обтянутый вязаной безрукавкой.
Молодой человек пожалел, что сейчас придется все подробно рассказывать: это отнимало у него время. Но рассказать пришлось, и более получаса он услаждал слух многочисленного крестьянского семейства. Все охали, ахали, зажмуривались, когда он описывал схватку с медведями, и даже проливали слезы, услыхав, что в Полночном храме голодают дети. Само-то потомство двоюродной тетки было не в пример пухлым и розовощеким.
– Это дело нужное, нужное, – заговорил хозяин, уже поглаживая не живот, а окладистую бороду. – Соберем, снарядим. Тут вы, господин, не волнуйтесь. Мы же люди, все понимаем. Эй, голубушка, – это он сказал жене. – Поди-ка в погреба да в коморы, собирай да не жалей – наживем еще добра, Бог даст. А я пойду сани гляну. Да пошли старших по соседям: пусть все обскажут. Снарядим пару молодцов с обозом...
Тут Фредерик и в самом деле успокоился. Очень уж здраво решил крестьянин, как действовать. Понравилось Королю и то, что, не долго думая, сразу откликнулся на беду этот зажиточный толстый селянин, который, казалось, и с места не сдвинется из теплого дома ради чужой пользы.
– Да, – спохватился молодой человек, ловя хозяина уже у входа. – Если деньги нужны...
– Не надобно. Мы ж не ради денег, – покачал головой крестьянин. – Это дело Божье. Какие тут деньги.
Фредерик понимающе кивнул. Это ему понравилось еще больше.
Но сидеть в доме он опять-таки не стал. Выскочил вместе с хозяином на двор. Собрался искать кузню.
Та располагалась на окраине поселка, не привлекая особого внимания. Кузня как кузня, в каждой большой деревне такая имеется. Однако у этой кузни был особый знак на левой верхней воротной петле, и про него говорил монах Арист.
Фредерик вошел в пышущее жаром большое помещение, где полуголые мускулистые мужички ладно махали над наковальнями молотами, раздували огромные меха, тревожа огонь в печах.
Сказав подошедшему человеку все необходимые слова, молодой человек последовал за ним в дальний угол кузни. Там у стены под развешенными на ржавых копьях кольчугах оказался тайный лаз, куда пришлось опускаться уже ползком. Через несколько метров такого передвижения Фредерик выпрямился в полный рост, оказавшись в хорошо освещенной пещерке. Здесь уже было что-то, напоминавшее скобяную лавку: за широкими столами трудились пару человек, разбирая какие-то механизмы и знакомые Фредерику стальные трубки. Видно, здесь мастерились ружья.
Король чуть поклонился древнему старику, который встретил его у входа, поздоровался:
– Добрый день. Привет вам от брата, – и подал старику письмецо, что прятал за пазухой.
Кузнец Пер прочитал, беззвучно шевеля губами, и глаза его блеснули слезой:
– Спасибо за весточку. Так уж давно вестей от брата не было. Даже жалею иногда, что не остался с ним. Но тут уж как Господь предопределяет.
Он дал знак Фредерику, чтоб тот присел рядом с ним на скамью.
– Покажите мне меч. Брат пишет, вы лорд Королевского дома, – тихо проговорил Пер.
Молодой человек послушно развернул сверток со сломанным клинком. У старика вновь блеснули глаза, но уже боевым огоньком.
– О, да! Южные драконы. – Он схватил меч, погладил лезвие. – Не думал, что увижу их еще когда. Лорд Эльберт вам кто?
– Двоюродный прадед вроде, – ответил Фредерик: не разбирался он во всяких там родственных связях. – Я и деда-то своего не помню.
– Лорды из вашего рода всегда мало жили, – заметил Пер. – Войны, битвы... Тяжело уцелеть. Потому и мечи вам нужны самые лучшие...
– Вы почините его?
– Конечно. – Кузнец даже улыбнулся. – Только это много времени займет. Станете ли ждать?
– Как долго?
– Может месяц, а может и год. Как кузнец, я никогда не сталкивался с такой сталью. Надо сперва разобраться, как с ней работать.
Тут Фредерика взяли сомнения, и, видимо, это на лице его отразилось – Пер заметил и сказал:
– Не волнуйтесь, сэр. Никогда не было того, чтоб я взялся за дело и не справился. То же касается и ружей, с которыми вы познакомились.
– Вы знаете про мои похождения?
– Об этом вся страна говорит. О Южанине Фреде, о его необычном мече и необычном мышастом коне. До меня много чего доходит. Я все-таки на особом счету у ландграфа... Я трудился над первым ружьем очень долго. И, согласитесь, это того стоило.
– Да, за ружьями – будущее, – пробормотал Фредерик, жалея, что свое-то он потерял.
– Мне хотелось бы, – Пер заговорил совсем тихо, – чтоб и родной стороне послужили мои руки. Я дам вам ружье, только обещайте, что, вернувшись домой, вы не себе его оставите, а передадите самому Королю, да живет он долго...
– Все будет именно так, – заверил Фредерик.
– Я бы и сам вернулся на родину, да пустил уже корни здесь. И лет мне слишком много. Какая уже разница, где помирать. Знать бы только, что все сделаете как надо. Тогда и помру спокойно. – Старик схватил молодого человека за руку, и глаза его теперь блестели волнением.
Фредерик понял, что сейчас надо сказать. Он лишь окинул взглядом пещерку, чтоб убедиться, что их не подслушивают.
– Я не солгу вам ни слова, – прошептал он. – И верьте мне, как верили своему сюзерену, лорду Эльберту. Как поверили бы своему Королю, потому что, касаясь моей руки, вы касаетесь руки Короля.
– Если это правда...
– Это правда. – И Фредерик пожал руку старика, которая стала мелко дрожать.
Пер смотрел ему прямо в глаза, и молодой человек не отвел взгляда, лишь улыбнулся и чуть заметно кивнул.
– Хорошо же. Хорошо. – Теперь и голос кузнеца дрожал. – Теперь дело за малым.
Он снял со стены пещеры одно из висевших там новеньких ружей и протянул его Фредерику.
– Езжайте с миром на юг, – проговорил Пер. – А сломанный меч пусть останется у меня. Я починю его и пришлю с надежным человеком. И постараюсь сделать это как можно быстрее...
Фредерик вышел во двор и уже с удовольствием втянул ноздрями морозный воздух, который обжег нутро после жара кузни. Метель улеглась, и на небе потихоньку разбегались тучи, чтоб пропустить нежную голубизну и солнечные лучи.
– Отлично. Можно ехать дальше, – пробормотал Король, забыв об усталости.
На подходах к дому двоюродной тетки Айды его заметили издалека.
– Идет! Идет! – закричал румяный, как наливное яблоко, мальчишка, сидевший на заборе.
Подойдя, Фредерик увидал несколько широких саней, груженных большими мешками и оплетенными кувшинами. Мохнатые толстые лошади нетерпеливо грызли удила и выпускали пар из ноздрей, фыркая и встряхивая головами. Рядом с первыми санями стоял муж тетки и разговаривал с широкоплечим высоким парнем в треухе и коротком полушубке.
– Вот мы и снарядились, – сообщил крестьянин подошедшему Фредерику. – Этот обоз отправится нынче же. Надо бы и по другим селам весть кинуть, чтоб тоже помогали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48