– В легальных условиях?
– Совет Безопасности пока нам не мешает.
– А если я все-таки рискну?
– Если эксперимент удастся, вас не осудят. Если нет – не поддержат.
Клинг! Трубка щелкнула и умолкла. Трэси запер сейф и задумался. Не поддержат? Значит, в случае неудачи – скандал. Прижмут на бирже. Слопают, может быть, африканские рудники. Потери будут исчисляться в семизначных цифрах. И все-таки это еще не разорение. Селеста угрожает стать опасным, и Трэси лучше будет жить без него. Джошуа Игер-Райт уже потерял тысячи долларов и Джино, стоившего десятки тысяч. Но даже миллионы можно будет воспроизвести. Нельзя было воспроизвести только потерянного времени, а в его годы оно с каждым днем становилось дороже.
И Трэси нажал кнопку.

30. КНОПКА ТРЭСИ

Руди Мэрдок, личный пилот Игер-Райта, был не только спортсменом в жизни, он был спортсменом в душе. Задача, предложенная шефом, искренне его обрадовала, как радует уверенного в своих силах атлета возможность побить олимпийский рекорд. К Селесте он был совершенно равнодушен, никаких угрызений совести не испытывал, но и славы Герострата в случае успеха не жаждал. Его радовала сама попытка перехитрить космический разум, нанести удар прежде, чем тот успеет включить свою невидимую, но непроницаемую защиту.
Одно его смущало: он не хотел человеческих жертв.
– Их и не будет, – уверил его Тэрри. – Все работы на острове прекращены. Сняты даже дежурства.
– Но институт уже построен.
– Где? В столице, а не на коралловой «мыльнице». И потом, судьба его еще не решена. По распоряжению Совета Безопасности запрещены пока все неконтролируемые контакты с Селестой.
– Откуда ты знаешь?
– Я еще утром говорил по телефону с Корнхиллом. Это начальник местной полиции, блокировавшей, кстати говоря, все морские подходы к рифу. Но вашему «Кондору» они не страшны. Меня больше пугает посадка в Норфолке и блокада таможенников…
Но взлетно-посадочная полоса норфолкского аэропорта приняла «Кондор», как лед пущенную без адреса шайбу, – коснулась, заскользила. Руди посадил самолет играючи, даже не покачнув грузового отсека. Встретивший Руди неопределенного возраста человек в форме гражданской воздушной администрации был пилоту хорошо знаком. Это и был Уинтер, от которого зависело выполнение всех необходимых формальностей, связанных с дальнейшим полетом. Да кто и зачем мог ему воспрепятствовать? Самолет Руди был известен на всех крупнейших рейсовых аэродромах Америки, имя его хозяина тоже. Багаж Игер-Райта никогда не досматривался, выездные визы ему не требовались. Возможные же осложнения мультимиллионер предусмотрел сам, лично сообщив таможенным чиновникам аэропорта, что самолет его следует на Бермуды с грузом хрупких приборов из тончайшего стекла для института «Селеста-7000» в Гамильтоне. Вскрывать ящик совершенно не требуется; слово Игер-Райта является достаточной гарантией законности перевозки.
Но Трэси не учел существования подозрительного и несговорчивого инспектора Интерпола О'Лири. Вспыльчивый и упрямый, как все ирландцы, О'Лири возмутился халатной доверчивостью таможенников. Какое ему, О'Лири, дело до того, кто хозяин самолета – Рокфеллер или Игер-Райт. Он служит не хозяевам Чейз-нейшнл банка или американских урановых рудников. Кто и чем может доказать ему, что в ящике не ампулы с наркотиками? И когда реактивный «локхид» Трэси, под именем «Кондор», уже готовился к старту, на «место преступления» прибыл на мотоцикле инспектор О'Лири.
– Отставить полет, – объявил он без предупреждений. – Я требую вскрытия ящика.
– Все таможенные формальности уже выполнены, – сказал Уинтер.
– Я настаиваю на вскрытии ящика, – повторил инспектор. – У меня свои права. Кто пилот самолета?
Руди Мэрдок, находившийся у самолета, не спеша подошел к говорившим:
– Я пилот самолета.
– Без моего разрешения самолет не поднимется в воздух.
Руди молча оглянулся – поблизости, кроме них, никого не было – и так же молча обвязал носовым платком ладонь левой руки.
– Почему? – удивился инспектор.
– Потому что я левша, – миролюбиво пояснил Руди и перевязанной рукой снизу, профессионально, как на ринге, толкнул инспектора в челюсть.
Что-то хрустнуло, инспектор икнул и плюхнулся на землю. Руди снял платок с пальцев.
– Чистый нокаут, – сказал Уинтер. – Счета не открываю. Взлетай.
О'Лири открыл глаза, услышав шум авиационных моторов. Но остановить самолет инспектор уже не мог. Он мог только сесть, опираясь на руки, и мутно взглянуть на Уинтера.
– Нокаут продолжался полторы минуты, – сказал тот. – Не вставайте. Глубже дышите.
– Вы… вы за это ответите, – прохрипел инспектор.
Он все-таки поднялся и, не оглядываясь, с трудом поспешил к аэровокзалу. Он торопился послать радиограмму начальнику полиции Гамильтона. Она должна была по крайней мере на час опередить самолет…
Корнхиллу подали ее в тот момент, когда к нему заехал поговорить Смайли. Было около девяти утра, но жара приучила обоих вставать спозаранку.
– Занятно, – сказал Корнхилл, прочитав телеграмму, и передал ее Смайли.
– Кажется, наш общий друг опять что-то замыслил.
Смайли прочел:
«Восемь тридцать утра по местному времени из Норфолка вылетел реактивный „локхид“. Направление – Бермуды. Владелец – Игер-Райт, пилот – Мэрдок. На борту самолета тысячефунтовый ящик с надписью: „Осторожно, не вскрывать, стекло“. По документам – приборы для института „Селеста-7000“. Груз не досматривался. При попытке досмотра пилот оказал сопротивление, применив силу. Подозреваю контрабанду и настаиваю на немедленном досмотре груза после посадки в Гамильтоне. О'Лири».
– Кто это О'Лири? – спросил Смайли.
– Инспектор Интерпола. Очевидно, Уинтер обошел его на финише, обеспечив самолету «зеленую улицу».
– А кто Уинтер?
– Человек Игер-Райта в Норфолке. Ты что-нибудь знаешь об этих приборах?
– Мы не заказывали лабораторного оборудования в Америке. В Европе оно дешевле. Да и какие приборы можно купить у Трэси, кроме игральных карт или фишек?
– Неужели старик занялся контрабандой? Мелко и не умно. Тут что-то другое.
– В телеграмме сказано: направление – Бермуды, – задумался Смайли. – Это по документам. Инспектор подразумевает Гамильтон. А если не Гамильтон? Здесь триста шестьдесят островов, и среди них один, очень интересующий Трэси.
– Думаешь, снова угроза? – насторожился Корнхилл.
– А почему бы нет? Трэси упрямый человек. Но если угроза, то чем? На борту самолета кроме пилота только этот тысячефунтовый ящик. А что в ящике?
– Явно не десант. Приземление на острове исключается – не позволит защита, да и островок маловат. Посадка на воду – тоже: реактивный «локхид» не гидроплан. Значит, ящик предполагается сбросить. Зачем? Отравить воду? Бессмысленно. Воздух? Может быть, есть какой-нибудь газ, опасный для Невидимки? Селеста ведь тоже газ.
– Где Шпагин?
– На острове.
– Каким образом? Ведь контакты запрещены.
– Разве можно запретить их автору знаменитого меморандума? Шпагин уехал туда с разрешения уполномоченного Совета Безопасности.
– Тогда радируй в «переговорную».
Минуту спустя Шпагин ответил:
– Что случилось?
Смайли объяснил. Шпагин потребовал прочесть телеграмму, выслушал соображения Корнхилла и попросил несколько минут на раздумье: «Штука серьезная, сразу не разгадаешь». Думал он три с половиной минуты, но сгоравшим от нетерпения Корнхиллу и Смайли показалось, что прошла добрая четверть часа.
– Никакой газ Селесте не страшен, – ответил Шпагин, – да и ящик тоже, что бы в нем ни было. Угол падения его изменит защитное поле.
– А если самолет спикирует прямо на риф? – предположил Смайли. – Достаточно ли мощно защитное поле, чтобы погасить скорость реактивного самолета в пике?
Шпагин опять замолчал: дайте подумать.
– Не знаю, – наконец откликнулся он. – Допустим, что мощность поля окажется недостаточной, а в ящике бомба или взрывчатка, способные вдребезги разнести эту коралловую лепешку, то последствия мне не ясны. Селесте нужна тяготеющая масса, она стабилизирует его местожительство в земной биосфере, и что произойдет, когда этой массы не будет, предугадать трудно. Лучше всего спросить у Селесты.
– Но для этого потребуется время. Селеста может не сразу откликнуться, а самолет приближается с угрожающей быстротой.
– Пока его не видно, а небо без облачка.
– Но он может появиться с минуты на минуту. Что бы ни случилось, рисковать глупо. Садитесь в лодку и отъезжайте на приличное расстояние, – предложил Корнхилл. – Когда покажется самолет, вы не успеете даже выскочить из кабины.
Шпагин помолчал и снова откликнулся:
– Я не покину острова, не переговорив с Селестой. Может быть, у него нет информации о самолете и его грузе. Может быть, Игер-Райт так провел операцию, что она не оставила стабильных информативных следов. Кроме того, нечестно оставлять друга в опасности.
– Не глупи, Сэм! – горячился Смайли. – Селеста не человек.
– Какая разница? Он друг.
– Чем ты поможешь, если не сработает защита?
– Смогу предупредить.
– Защита запрограммирована и действует автоматически. Ваше предупреждение – излишнее рыцарство, – вмешался Корнхилл. – Даже Селеста его не оценит.
– А вдруг оценит? Вдруг программа допускает увеличение защитных мощностей, если соответствующая информация получена вовремя? Нет, друзья, я остаюсь здесь до конца, во всяком случае до исхода переговоров с Селестой. Я не герой и не играю в героев, но подлецом и трусом никогда не был.
Аппарат замолчал.
– Псих! – в сердцах сказал Смайли.
– Нет, – вздохнул Корнхилл, – просто мы с вами, Боб, еще плохо знаем русских. И наши политики тоже.
Не сговариваясь, они подошли к окну, открытому сквозь решетку пальм в синеву океана и неба. Оба отлично знали, что никакого самолета они не увидят отсюда, но заниматься чем-либо уже не могли.
– Храбрый человек, – проговорил с уважением Корнхилл.
Смайли молчал. Он думал о том, как поступил бы он сам на месте Шпагина. Вероятно, так же: Селеста – свой парень, хотя и не человек. Но ведь он, Смайли, бывалый бродяга, не раз смотревший в лицо настоящей опасности. А встречал ли ее Семен Шпагин, вежливый книгочей и лабораторный трудяга? И он дает сейчас урок им обоим, и какой урок!
А сам трудяга в эту минуту, оставив «переговорную», вышел на пенистый скат сахарно-белого рифа и мысленно воззвал:
«Ты слышишь меня, Селеста?»
«Слышу», – привычно откликнулось в сознании.
«Все знаешь о самолете?»
«Многое. Записи диспетчерских в Сан-Диего и Норфолке. Таможенные протоколы. Рапорт и телеграмму инспектора Интерпола. Документы на оформление контейнера с тринитротолуолом. Оформлен как сжиженный газ „Эй-даблью“ на химических заводах Хорнстайна. В настоящую минуту самолет приближается к острову. Информацию пилота не принимаю – не стабильна».
«Насколько велика отражательная мощность твоего защитного поля?»
«Не знаю».
«Если самолет спикирует прямо на риф, сможешь ли ты погасить его скорость или изменить направление полета?»
«Не знаю. Не было опыта».
«Но ты можешь увеличить параметры поля?»
«Конечно».
«Самолет может пикировать на максимальной скорости. Учти».
«Учел».
«Еще вопрос. Если бы не выдержала защита и взрыв уничтожил остров, что случилось бы с твоей биосистемой?»
«Не знаю».
«Предположи».
«Нашел бы новую тяготеющую массу».
«Или улетел в космическое пространство?»
«Возможно. Но, вероятнее всего, прочность локальных связей не обусловливает жизнедеятельности системы, а лишь стабилизирует ее нормативы».
«Я так и думал. Но мне хотелось предупредить тебя. На всякий случай».
«В таких случаях у вас говорят „спасибо“».
Шпагин не ответил, потому что ощутил, что Селеста отключился. Ушел в свое пространство или субпространство – проще говоря, замолчал. Теперь Шпагин мог сойти вниз, к прозрачной бухточке, где уже поджидал готовый к отплытию катерок. Он тихо покачивался, словно дрожа от нетерпения: ну скорей, скорей же! Несколько шагов вниз, несколько оборотов мотора, и катерок, как почуявший опасность зверь, будет уходить все дальше и дальше. Но Шпагин не двигался: что-то удерживало его. Мальчишеское любопытство, которое заставляет ребят на деревенском пожаре пробираться поближе к огню, или сентиментальная привязанность к Невидимке, в котором хотелось приобрести друга: как же уйти, если друг в опасности. А чем может помочь он, Шпагин, если пятьсот килограммов тротила все же прорвут защиту? Только исчезнуть вместе с коралловым крошевом в океанской воронке взрыва. Шпагин даже усмехнулся в ответ на тщетные призывы разума: он уже знал, что останется. Вероятно, уже недолго ждать – может быть, минуту, не больше. Самолет реактивный, летит на большой скорости. Вот-вот покажется в синьке неба этакой черной букашкой.
С таким же нетерпением следили за небом и с борта военного катера, с другой стороны подходившего к острову. Катер еще не достиг границы островных вод, где действовало защитное поле Селесты, но белый горбик рифа был уже виден в сильный бинокль. Разумеется, катер не смог взять всех наводнивших город ученых и журналистов, но многие из них, предупрежденные Смайли, все же успели устроиться на палубе. Янина не находила себе места. Хотя воздух был чист и прозрачен, ей казалось, что нечем дышать.
– Порядок, Яна, – сказал ей Смайли. – Сэмми не Дон-Кихот, зря рисковать не будет. Значит, все выяснил: не страшно.
Конечно, не страшно, если уверен в защите. А если не уверен? Если вообще не удалось связаться с Селестой? Ведь пятьсот килограммов взрывчатки! Янина торопливо металась от борта к борту, невпопад отвечая на вопросы знакомых, не вмешиваясь в разговоры, не огрызаясь на выпады.
Смайли стоял один у борта, не отрывая глаз от бинокля.
– Ничего не видно, Боб?
– Пока нет, Яна.
Кто-то крикнул рядом:
– Вижу!
– Где, где?
– Справа по горизонту. Вон, видите?
На голубой кальке неба появилась черная точка. Она медленно двигалась, оставляя позади не черный, а белый след – две тоненькие строчки, которые не таяли, а расширялись сначала в полоски, потом в струйки белого дыма и расползались в бледном клубящемся облачке. След идущего на большой высоте реактивного самолета был виден уже без бинокля. Он медленно раскручивался, вычерчивая замысловатую геометрическую фигуру, словно пилот примеривался, пристраивался, выбирая место, откуда удобнее и точнее ударить по цели. Шпагин со своего наблюдательного пункта на кромке рифа видел этот маневр. Он даже удивлялся ему: спортсмен-трюкач, храбрец, камикадзе. Ведь он жестоко рисковал, этот заранее продавший свою жизнь кандидат в самоубийцы. На что он рассчитывал? На своевременность броска, на безотказность катапульты, на испытанность парашюта? А если поле вышвырнет самолет, не погасив скорости? Какая чудовищная сила рванет тело, сплющит с доской приборов, с кусками разорванного, скрученного металла, похожего на скомканный лист бумаги, или разбросает по небу, как металлолом.
Руди Мэрдок об этом и не думал. Его примитивно организованный мозг не знал импульсов, определяющих склонность к философичности. Он мыслил просто и ясно: десятикратный гонорар стоит риска, в случае удачи можно бросить вообще пилотаж и купить бензозаправочную станцию или оборудовать бар вблизи какого-нибудь аэропорта. Связи у Руди есть, взятки будут невелики, и по организации дела кое-что еще останется про запас. Бизнесмен в душе дополнял спортсмена. Руди шел на риск расчетливо, как игрок, подглядевший карты партнера.
Конечно, он волновался, не мог не волноваться; и когда, наконец, после нескольких завихрений нашел или, вернее, угадал место пристрелки, глубоко вздохнул и, не раздумывая больше, не сомневаясь, бросил машину с шестимильной высоты вниз. Белый горбик рифа приближался, вернее, вырастал с каждой секундой. Пять секунд, шесть… восемь… Пора катапультироваться, пока не включилось защитное поле. Сейчас он пулей вылетит вверх и повиснет на парашютных стропах над фонтаном огня и коралловой пыли.
Но что это? Нажать рычаг выброски – и никакого эффекта. Еще нажать. Еще… Должно быть, механизм катапульты испорчен. Значит, конец. Руди закрыл глаза и снова открыл их. Самолет как бы повис в воздухе, и уши не слышат привычного рева двигателей. Странная голубая тишина и неподвижность. Без толчка, без сотрясения невидимые клещи подхватили машину и зажали ее где-то между морем и небом.
Все это видели и с борта приближавшегося катера. Разговоры сменились глубоким молчанием. Все было ясно и так: Селеста предотвратил угрозу. Техническая оснащенность Невидимки оказалась достаточной, чтобы отбить, казалось, неотразимый удар. Без локаторов и ракет. Каких усилий это стоило информарию, никто не знал. Но ни на воде, ни в воздухе ничего не произошло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32