Поэтому, когда он освободил одно из запястий, она протянула руку, чтобы погладить его плечо.Однако он не дал ей сделать это, а обернул цепь вокруг столбика кровати и защелкнул замок.– Какого черта вы делаете? Я не собиралась сопротивляться, – возмутилась она.– Я знаю, – его взгляд, скользивший по ее телу, горел ярче, чем угли ада.– Тогда что за причина?– Причины никакой нет. Просто я так хочу, – прошептал он и провел языком по мочке ее уха.– О! – Она сглотнула, не понимая, что это за новая игра. Он еще ни разу не приковывал ее к кровати, когда они оставались наедине. То было священное время, когда они забывали о своих разногласиях.– Назови меня по имени еще раз.– Джеймс.– Нет, не так. Скажи это тем низким хрипловатым голосом, который позволяет мне делать все, что я захочу.Он провел большим пальцем по ключицам. От этого прикосновения у нее по спине пробежали мурашки. Ей не следовало бы радоваться тому, что он полностью завладел не только ее телом, но и волей, но она ничего не могла с собой поделать.Закрыв глаза, она пробормотала:– Джеймс.– Очень хорошо. Подними вверх ноги. Зардевшись, она выполнила и эту его просьбу.– А теперь раздвинь их.Она и это сделала, но глаз не открыла, чтобы не видеть, как он навис над ней. Но он неожиданно схватил ее за лодыжку, и цепь, открывшись, звякнула. Она открыла глаза и хотела пошевелить ногой, но он обмотал ее цепью и приковал к столбику кровати. Она оказалась прикованной к кровати с поднятыми вверх и раздвинутыми ногами.Краска стыда залила не только лицо, но и все тело. А этому бесстыжему месту между бедрами, по-видимому, было все равно.Желание не пропало. Более того, она хотела его. Сейчас. Здесь. Таким способом. Любым.Он медленно провел пальцем по ее животу вниз и просунул его между нежными складками ее интимного места.Застонав, она выгнула спину. Из-за того, что она не могла двигаться, каждое прикосновение казалось более сильным, даже преувеличенным. Она словно горела в огне. Она извивалась, желая, чтобы его пальцы коснулись того места, где наслаждение достигало своей кульминации.Но его пальцы внутри ее скользили из стороны в сторону, а не вглубь, как она того хотела.– Прошу вас, милорд.– Ш-ш-ш. Еще не время.– Но я готова, – проворчала она дрожащими губами.Он усмехнулся:– Это мне решать.– Прошу вас. Пожалуйста.В ответ на ее мольбу он начал ласкать ее соски так же, как складки между ног. Она отдалась своим ощущениям, позволив ему делать, что он хочет. Волны экстаза накатывали на нее одна за другой. Ей казалось, что больше она не сможет выдержать.Он держал ее в таком состоянии, как ей казалось, целую вечность. Она уже ни о чем не могла думать, только о том, чтобы он, наконец, вошел в нее.Будто услышав ее тайную мольбу, он лег на нее, и она почувствовала, как его огромная пульсирующая плоть вошла в нее. Но не медленно и осторожно, как он делал все прошедшие ночи, а сильным и быстрым толчком, и он сразу же стал энергично двигаться. Она вскрикнула от наслаждения – именно этого она ждала.Наслаждение было похоже на прорвавшуюся плотину. Ей казалось, что она витает под облаками. Тело было невесомым, отделенным от разума.Спустя несколько минут он нежно поцеловал ее в щеку, а потом отстегнул кандалы и бросил их на пол.Громкий лязг цепей не сразу отозвался в ее сознании. Она все еще была во власти пережитых ощущений. А когда до нее дошло значение этого звука, она пришла в ужас.Она вдруг очнулась и похолодела. Как она могла так бездумно наслаждаться физической близостью с ним? Она только что была прикована к кровати ненавистными цепями, а получается, что она вовсе их не ненавидела. Ее охватило отчаяние, глаза наполнились слезами. Как она могла?Ее начала бить дрожь, и она натянула простыню до самого подбородка.Слава Богу, он молчал и не пытался ее уверить, что все было правильно.Но это было неправильно. Как такое может быть правильным?Неужели она всегда будет игрушкой в его руках?Минуты шли, и ею все больше овладевало отвращение к самой себе за то, что она так легкомысленно отдалась ему, что умоляла его…Он поцеловал ее в макушку, и она сразу же расслабилась. Ничего в жизни ей больше не нужно – лишь бы он был рядом, а окружающий мир вообще может не существовать.Он лег на спину, и она прильнула к нему, положив голову в уютную впадинку между плечом и грудью. Как он прекрасен, думала она. Просто великолепен. Женщины всегда будут мечтать лежать в его объятиях.Он закрыл глаза, и его дыхание стало тихим и ровным, время от времени прерываемым легким всхрапыванием. Ее пальцы непроизвольно коснулись кожаного ремешка, на котором висел медальон. Посмеет ли она открыть его? Интересно, чей это подарок? Бывшей возлюбленной? Может быть, в нем хранится прядь волос или портрет?Она приподнялась на локте. Медальон манил ее своей тайной. Обычно он снимал его перед тем, как заняться с ней любовью.Ее ладонь скользнула к медальону.Монтгомери повернулся на бок.Бренна в испуге отдернула руку, но Монтгомери тихо всхрапнул, и она успокоилась. Немного помедлив, она протянула руку к медальону и открыла его. Все, что она успела заметить, был портрет спящей маленькой девочки с темными волосами.В то же мгновение пальцы Монтгомери сомкнулась вокруг ее запястья. Глава 19 – Я уже объяснял тебе, что ты не должна прикасаться к медальону.Его раздражало, что была раскрыта его тайна и нарушен установившийся между ними мир.– Простите меня, милорд.Они провели вместе незабываемые минуты страсти – каждый отдавал другому столько, сколько мог, и ему не хотелось нарушать перемирие. Он отпустил ее.Какое-то время они лежали молча.– Кто она, милорд?– Не твое дело, – раздраженно ответил он.Бренна села в постели и провела пальцем по его плечу. Это прикосновение напомнило ему весенний дождь – легкий и пьянящий. Она поцеловала его в плечо.– Пожалуйста, милорд. Не заставляйте меня допытываться.Она потерлась щекой о его бицепс. Жест был таким нежным, таким любящим и таким… незнакомым.– Это было очень давно, – сказал он.Воспоминания все еще жгли ему сердце. Его ребенок. Его дочь, которую он потерял. Он держал ее на руках, когда последний вздох покинул крошечное тельце. И тело его доченьки стало таким же мертвым и безжизненным, как тело его жены, умершей во время родов.Чувство вины захлестнуло его с такой же силой, как тогда.Если бы только он приехал на несколько минут раньше! Если бы только тогда – несколько месяцев назад – он не помиловал бы человека, повинного в ее смерти! Он не мог позволить себе такую слабость, как чувство сострадания.– Как ее звали? – прошептала Бренна, осыпая его лицо короткими поцелуями.Он не хотел говорить ей этого. Он вообще ничего не хотел говорить, тем более делиться этими болезненными воспоминаниями. Он не хотел…– Эйслин.Собственный голос поразил его– это был скорее хрип.– Она была вашей дочерью?– Она умерла.– О!Она не стала дальше настаивать, будто понимая, что ему надо остаться наедине со своими воспоминаниями.Вместо этого она крепко прижала его к себе. Он сделал то же самое, когда освободил ее от цепей после того, как они занимались любовью. Она стала осыпать его легкими, как прикосновение бабочки, поцелуями, желая утешить его.Он никогда никому не говорил о дочери. О ней не знали даже его брат и невестка. Боль была все еще слишком жгучей, слишком святой, чтобы делиться ею с кем-нибудь. Всякий раз, когда он чувствовал сострадание к преступнику, которого наказывал, он вспоминал, какую боль ему принесло его милосердие.– Меня предали, – наконец сказал он. – Я смилостивился над человеком и не убил его, как он того заслуживал. Он отплатил мне тем, что выследил мою жену и убил ее. Она была беременна.Она не стала допытываться, но он знал, что она выслушает его, если ему захочется все рассказать. У него вдруг появилось ощущение, будто он качается на теплых волнах сострадания, и почувствовал себя готовым поделиться с ней страшными воспоминаниями прошлого.– Девочка прожила всего несколько мгновений.Он все еще ощущал запах крови, чувствовал судорожные конвульсии крохотного тельца, слышал, как она вздохнула в последний раз. Его девочка была сильной, но слишком маленькой – ведь она родилась преждевременно.– Я обмыл тельце и завернул его в полотно. На следующий день мы прибыли в порт большого города. Я нашел художника и заставил его нарисовать ее. – В горле у него застрял комок, так что он чуть было не задохнулся. Он еще никому не говорил о таких интимных деталях. – Я не хотел забывать о том, что зло должно быть наказано.Бренна перестала целовать его и посмотрела ему прямо в лицо:– Почему вы сохранили мне жизнь, милорд?Они ни разу не говорили о несостоявшейся казни. Он и сам был неуверен, почему у него в тот день не поднялась рука.– Ты слишком красива, чтобы убивать тебя, моя пленница-жена. И слишком интересна в постели.Румянец залил ей щеки, и от этого у него сразу поднялось настроение. Говорить комплименты жене было гораздо приятнее, чем вспоминать события прошлого.Ее рука скользнула по его груди и замерла у серебряного сердечка.Он втянул носом воздух, но не остановил ее.Она открыла медальон.– Ну, ты и наглая девчонка. Стоило мне сказать, что я не убью тебя, как ты сразу же решила проверить, как далеко можешь зайти, – проворчал он, но не очень грозно.– Какая она прелестная, – сказала Бренна, глядя на портрет Эйслин. – У нее такие же темные и густые волосы, как у вас.Приподняв Бренну, Джеймс поцеловал ее в губы. Она, как обычно, растаяла, но на этот раз их чувства были пронизаны чем-то более глубоким, чем просто страсть.– Значит, слухи неверны. Ты не убивал свою жену, – сказала Бренна.Это не был вопрос. От того, что она поняла, какой груз невысказанного горя он носит в своем сердце, у него опять подкатил к горлу ком.Он погладил ее щеку, посрамленный состраданием, которое прочел в ее глазах.– Я любил ее, но я был безрассуден, и самонадеян. Она была крестьянкой, и наш брак был обречен с самого начала. Мы не собирались пожениться, но она забеременела, и я не мог позволить, чтобы ребенка заклеймили как бастарда. Она была молода. Ее красота была необычной. Как твоя. Я заставил ее выйти за меня замуж. Заставил поехать со мной на континент. Она ненавидела корабли. Ненавидела холод. Ненавидела путешествовать. Я решил оставить ее у друзей в одном порту, а сам продолжить плавание. Там она должна была быть в безопасности, но она не согласилась остаться и уехала домой, – его голос дрогнул. – Человек, которого я отпустил много лет назад, нашел ее. Он силой отвез ее на север и держал заложницей, все время истязая, пока я не приехал.Воспоминания о том, как этот негодяй держал его беременную жену в холодной темнице голой, насилуя ее, когда ему это было угодно, вызвали в нем такую ярость, что ему стало трудно дышать.Он убил этого человека голыми руками и нашел в этом удовольствие. Потом он протащил его тело по всем улицам города и скормил собакам.– Я должен был позаботиться о ее безопасности, запереть ее где-нибудь до тех пор, пока не закончу свое дело и не заберу ее с собой домой.Бренне показалось, что она вдруг кое-что поняла.– Вы поэтому заковали меня в кандалы? Чтобы я не сбежала и не пустилась бы в путь одна?– Сейчас опасные времена, и женщина не должна никуда ездить без сопровождения, девочка. Какими бы ни были наши отношения, я теперь за тебя в ответе.– Я думала, что вы просто хотели меня унизить, что вы меня ненавидите.– Я не ненавижу тебя, Бренна. Я… – у него не было слов, чтобы закончить предложение. «Я люблю тебя»? «Ты мне нравишься»?Нет, он ее, не любит. Он не готов к любви. Воспоминание о жене и ребенке все еще жжет ему грудь, а в том месте, где должно быть сердце, – пустота. Но Бренна его завораживала. Она была ему интересна.– Я знавал много аристократок, моя пленница-жена. Почти все они одержимы сплетнями и нарядами, и ничем больше. Я богатый человек, часто выполняю поручения короля, поэтому я полагал, что мне будет нетрудно заключить вполне дружеский союз с той, на которой женюсь.При слове «дружеский» он улыбнулся. Их отношения были далеки от дружеских. Он просунул под нее руку и перевернул так, что она оказалась под ним, а медальон – между их телами.Она посмотрела на него с такой нежностью, будто хотела растопить все заледеневшие уголки его истерзанной души. Чтобы он почувствовал, что им дорожат.Леди Бренна была не похожа на других женщин-аристократок. Она была страстной. Она видела то, что не видели другие.Там, где другие обвиняли его в убийстве, она, увидев медальон, сумела понять, что дало пищу для сплетен. Сплетни ее не интересовали. Ее интересовало искусство. Ей понравились дорогие платья, которые он ей купил, но она обрадовалась гораздо больше, когда он открыл сундук с красками.Сестры и отец обошлись с ней жестоко, а она была озабочена тем, чтобы спасти их жизни. Он заставил ее ходить по замку, закованной в кандалы, словно преступницу, а она отдалась ему со страстью, которой он не ожидал.– Мою жену и моего ребенка погубило мое безрассудство. После их смерти я какое-то время был не в себе и предался разврату и пьянству. От меня самого меня спасли мой брат и невестка, и с тех пор моя жизнь была полностью посвящена долгу.Теперь она смотрела на него с таким доверием, что он почувствовал себя подлецом за все то, что с ней сделал.Если он не будет осторожен, он может начать жалеть ее.Чувства – это для дурачков, услышал он голос своего отца, но голос Бренны отсек их, словно кинжалом.– Вы сожалеете о том, что сохранили мне жизнь? – поддразнила она его.Он взглянул на нее. Ее глаза были полуприкрыты, а губы – влажными, будто готовыми к поцелую.– Возможно. Но не в данный момент.Ее губы дрогнули в улыбке. Она запустила пальцы ему в волосы и притянула к себе его голову. Их губы встретились, и он почувствовал, что она полностью ему доверилась.Чувство вины терзало его сердце. Другая женщина тоже ему доверилась, а он покинул ее в беде. У Бренны было достаточно причин, чтобы не доверять ему, даже ненавидеть, но в ее взгляде нельзя было ошибиться.– Любите меня, милорд, – пробормотала она у самых его губ.Он был почти в шоке. Но не потому, с какой страстью она это сказала. Его потрясло слово «любить».– Ты меня тоже не ненавидишь, – сказал он, потрясенный этой мыслью. Он чуть было ее не обезглавил. Высек кнутом. Унизил. Неужели в одной женщине может быть столько страсти, что даже такое зло не может ее уменьшить? Это его озадачивало. Когда им овладевала страсть, он становился отчаянным, безрассудным, эгоистичным, и ему требовались огромные усилия, чтобы сдерживать себя. А ее страсть не была ни безрассудной, ни эгоистичной. Она отдавалась ему полностью.Он молча поклялся себе, что никогда не предаст эту женщину.Качнув бедрами, он одним толчком вошел в нее, а потом поцеловал в веки.– Прости меня, Бренна. Я не могу любить тебя. У меня не осталось сердца.Она не стала оспаривать это признание, а обхватила его ногами. Прежде она была закована и не могла остановить его, даже если бы хотела, но сейчас она себя контролировала – как высоко поднимает ноги, насколько глубоко допускает его в себя.А он был потрясен этим обычным проявлением страсти. Он его не заслуживал.Акт был медленным, словно рассчитанным, и совсем не похож на то безумие, которое обычно овладевало ими ночью.Джеймс чувствовал, как бьется его сердце. Сердце, которое, как он думал, больше не способно чувствовать. Глава 20 Бренна проснулась такой умиротворенной и счастливой, какой не была уже много лет, а может быть, и всю свою жизнь.Она потянулась и вдруг поняла, что она впервые за много недель не прикована к кровати, а потому может встать, а не лежать до тех пор, пока ее супруг и повелитель не придет и не наденет снова кандалы, после того как она оденется.«Супруг и повелитель» – эти слова приобрели другой смысл в свете того, что произошло между ними ночью и какие признания были сделаны.Джеймс овладел ее телом настолько, что она всякий раз краснела, вспоминая, с какой страстью она ему отдавалась. А ее сердце сжималось, когда она думала о его погибшем ребенке.Может быть, она сможет родить ему другого.Бренна потерла виски. Откуда взялась эта шальная мысль? Она покачала головой и, подойдя к умывальнику, плеснула в лицо холодной водой. Кажется, она здорово поглупела.Это всего лишь вопрос времени. Все закончится, когда он обнаружит, что она является автором миниатюр «Любовницы короля», или вдруг объявится ее отец, или произойдет еще что-нибудь, и тогда окажется, что перемирие между ними было всего-навсего иллюзией.Впрочем, прошлой ночью оно не казалось иллюзией.Он все еще любит свою жену. Он сказал, что не может снова полюбить, потому что у него не осталось сердца.Неожиданно она почувствовала укол ревности. Испытывал ли он со своей женой такую же страсть, как с ней?Она быстро оделась, удивляясь, что Монтгомери до сих пор не пришел и не защелкнул наручники на ее руках, как он это делал каждое утро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27