– О чем у нас спор? «Не бей по башке, колоти по маковке»! – засмеялся Павел.
Гулкий голос, могучие плечи, дородный рост, отвага, повелительная сила всего существа Павла покорили Иванку. Со своей стороны подкупил и Иванка Павла прямым выражением дружбы, веселым нравом и дивным искусством грамоты.
– Иов Терентьич, оставь казака Ивана со мной, – сам обратился к Копыткову Павел, когда стрельцы собрались покинуть ватагу.
– Не мой человек – Земска изба казака послала, она и спросит, куды я его девал! – отшутился Копытков.
– В наказной грамоте писано у Гаврилы, чтобы нам грамот глядеть подорожных? – спросил Павел.
– Писано, – согласился Копытков.
– Ан я не книжен. Как стану я глядеть? Оставь мне Ивана для грамот.
– А сам он схочет?
Но Иванку ни к чему было и спрашивать. Он привязался не только к Павлу – ко всей ватаге, в которой было несколько парней из ближних к городу деревенек, знакомых Иванке еще с тех пор, когда они рядом, бывало, рыбачили на Великой. Жить с ними на лесном приволье, казаковать по дорогам, страшить дворян и быть надеждой и радостью слабых – что мог Иванка представить себе лучше этого!


Глава двадцать пятая

1

Было послеобеденное время – час покоя и сна. Лавки закрылись, базар разъехался. Во многих домах от яркого майского солнца позанавесили окна.
По пустынной Рыбницкой площади из открытых окон Земской избы разносились голоса Гаврилы, Томилы, Козы, Леванисова и немногих других, за городскими делами забывших время обеда.
У коновязи лениво обмахивались хвостами привязанные лошади.
Вдруг, подымая пыль, промчался по улице всадник и осадил коня у приказа Всегородней земской избы. Задремавший было на ступеньках караульный стрелец от громкого кудахтанья вспугнутых с дороги кур встрепенулся, вскочил.
– Ты к кому?
– К земским старостам, – спрянув с коня, обронил гонец и мимо стрельца, отирая с круглого красного лица смешанный с пылью пот, вбежал в помещение…
Из окон послышались громкие возбужденные восклицания, все зашумели, заспорили, и через несколько мгновений, тревожно и коротко переговариваясь, на площадь высыпали Гаврила и Томила с товарищами. Торопливо отвязывали они от коновязи своих лошадей, повскакали в седла и нестройной гурьбой пустились к Петровским воротам…
Только Гаврила задержался у Рыбницкой башни и, крикнув сторожу несколько слов, пустился вдогонку прочим… Старик сторож выбежал вон из башни, кинулся к колоколу, и короткие воющие удары набата разбили и взбудоражили тишину…
Улицы наполнялись народом, бегущим по своим сотням на сборные места. Люди расспрашивали о причине сполоха сотских и уличанских старост, но никто еще ничего не мог объяснить. Вдруг весь город вздрогнул от грома осадных пушек.
– Литовское войско на нас! – закричали повсюду. – Братцы, война! Вестовые пушки палят! Осада!
И тотчас церковные звонари начали откликаться земскому колоколу один за другим по всем церквам города и Завеличья.
В руках бегущих людей засверкало под солнцем оружие. На расписанных сборных местах развернулись под майским ветром знамена, ударили барабаны.
Стрельцы и пушкари торопились к своим местам, к засекам, рогаткам, на стены и на башни. Напуганные женщины цеплялись на улицах у ворот за уходивших воинов, обнимали их, увлажняя слезами их бороды и одежду, ребятишки хватались за полы отцовских кафтанов с расширенными глазенками и наивно искривленными ртами. Уличные собаки, мечась под ноги скачущих лошадей, подняли сумасшедший лай…
Снова ударил зов вестовых пушек, раскатистый и грозный, как грохот грома.
Женщины, с криками бегая по улицам, кинулись загонять во дворы ребятишек. Во многих домах от растерянности начали запирать ставни.
В Завеличье встревоженные жители, помня предания, связывали в узлы свою рухлядь и торопливо запрягали лошадей в телеги, спеша уйти в городские стены.
– Отколе войско?! – расспрашивали друг друга.
– С Литвы аль от свейского рубежа?
– По сю сторону от Литвы ничего не слыхать. Дозоры с заставы не прибегали. Чай, с Гдовской дороги от свейских немцев, – догадывались воротники Власьевских ворот.
Городской народ собрался под стенами, перекликался со стрельцами и с горожанами, прорвавшимися на стены, но в массе криков голоса сливались в сплошной галдеж, и не было слышно отдельных возгласов…
Со стены у Петровских ворот, куда прискакали земские выборные, не видно было еще никаких войск. Но, услышав залпы осадных пушек, стрельцы из слободы и ближайшие крестьяне гнали телеги со скарбом к городу, чтобы укрыться от неприятеля. Над дорогой всюду вздымалась пыль.
– Отколе войско, с какой стороны? – крикнул с переднего воза мужик, обогнавший других по дороге. На возу у него сидели женщина и трое детей.
– С Москвы идет рать! – отозвались с Петровской воротной башни.
– Тьфу, типун тебе, старый брехун! Что жартуешь Жартуешь – шутишь.

, коль делом спрошаю! – выбранился мужик с телеги.
Ворота растворились, впуская беженцев.
С пушечного раската Томила Слепой обратился к толпе, сняв колпак и тряхнув каштановыми волосами.
– Горожане псковские! Бояре на нас шлют войско воеводы Хованского, кой Новгород взял изменой. Постоим за свой город, братцы, мужи псковитяне! Не дадимся измене!
– Станем в осаде сидеть, запирай, воротные! – крикнули из толпы.
– А ну вас, анафемы! Испужали. Ажно скотину покинул, в город пустился! – воскликнул передний мужик и повернул телегу назад в ворота.
– Куда ж ты? – спросил удивленный воротник.
– Пусти! С вами тут в бобки Бобки – игрушки.

играться! Я чаял, литва поналезла аль немцы!.. – досадливо проворчал мужик, чуть не сцепившись осью со встречной телегой, сердито хлестнул он свою лошадь и, выехав вон из ворот, помчался назад в деревню.
Навстречу ему стремился поток беженцев. Верхами и на телегах, въезжали они в городские ворота непрерывной вереницей, запруживая улицу.
– Проезжай! Проезжай дале в город, не стой тут помехой! – кричали на них воротники и стража.
Гаврила, глядя на дорогу, обернулся к Козе.
– Прохор, чего-то творится, гляди-ко: стрельцы-то наши назад прискакали!..
– Какие стрельцы?
Коза взглянул в направлении взгляда хлебника.
– Вот дети собачьи!.. Обительски стены покинули, да и сюды! – подтвердил он.
– Сенька Вдовкин! – крикнул Коза, приставив ладони трубою ко рту.
Молодой стрелец, въехавший в ворота на крестьянской телеге, услышал зов и направился на стену.
– Ты что же убег? Ты ведь в Любятинской обители был?
– Там сидели. А как осадные пушки стали палить, и мы побегли… Глянь – все бегут. Сказывают мужики, валит сила боярская с тысяч пятнадцать, куды ж нам полсотней сидеть?! Со всеми и смерть красна – сюды прибегли…
– А где ваши начальные люди?
– Тоже сюды поскакали с другими. Куды ж им деваться! Как монахи стали стращать…
– Продали, бешены псы! – вскрикнул хлебник.
– Беги, веди сюда живо обоих – Сумороцкого и Соснина, – приказал Коза.
Из города к воротам прискакал стрелец, который привез из дома Собакина заморскую зрительную трубу. Отдав ее в башню, он громко рассказывал, как мать воеводы не хотела ее давать. Кругом смеялись, когда стрелец, выпятив брюхо, представил тучную воеводшу…
В трубу тоже не обнаружили никого на подступах к городу. Впрочем, и не могли обнаружить, потому что дорогу скрывал лес.
Народ уже начал томиться нетерпением в ожидании под стенами. Посадские и стрельцы, чтобы скрыть тревогу и облегчить томление, молодецки зубоскалили о том, что войско завязло где-нибудь в болоте или зацепилось в лесах за пень…
Как вдруг со стены закричал Прохор Коза, глядевший в трубу.
– Вершник скачет! Гонец на коне!
– Прытко скачет!.. Со Гдовской дороги! – подхватили другие, стоявшие на стене, успевшие разглядеть конника.
– Шапку снял, машет…
– Грамоту вынял, грамотой машет… – сообщали наперебой со стены.
Под стеною, как и на стенах, вдруг все ожило говором, все загомонили, заспорили, обсуждая загодя, что это там за всадник: одни догадывались, что это, должно быть, еще посланец Хованского или вестник от самого государя, который узнал о воеводских неправдах и шлет свою милость; иные гадали, что, может быть, это гонец из Новгорода, который опять восстал, как только ушел Хованский с войсками; и, наконец, даже говорили, что это нарочный с вестями о том, что Хованский идет не на Псков, а на шведов, потому что царь решил не давать им ни хлеба, ни перебежчиков… Галдя, все что-то объясняли друг другу. Пятидесятник крикнул отворить ворота. Заскрипели засовы, и всадник влетел в город. Толпа окружила его.
Запыленный, покрытый потом гонец снял шапку и красной ширинкой отер пот со лба и шеи. Он дружелюбно и радостно улыбнулся окружавшим его горожанам.
– Чаял, что не поспею да попаду во полон к боярам, – сказал он. – Где тут земски старосты?
– Тут староста, я, – отозвался Гаврила.
– Гдовской земской избы выборные, и все посадские, и стрельцы, и пушкари, и весь народ велели сказать, что всем городом Гдовом с вами стоим заодно, – гаркнул гонец и подал грамоту.
Пока Гаврила читал, толпа, громко крича, передавала слова гонца тем, кто стоял дальше и не слыхал.
– Читай громко! Читай, чтобы всем ведомо! – закричали Гавриле из толпы.
– Чего читать, братцы, сам вестник молвил. Город Гдов, младший брат наш, повстал с нами. Один город бояре смирят, а десять снова подымутся! Ныне нам ведомы три города с нами. А сколь неведомы, братцы! – крикнул Томила.
Народ загудел с одушевлением и радостью.
– Братцы, вся Русь повстанет в земское ополчение против боярской неволи!
В воздух летели шапки.
Оглядывая в трубу окрестности города, хлебник меж тем увидал со стены, что от Снетогорского монастыря по Гдовской дороге движется немалый отряд стрельцов.
– Прохор, братец, гляди-ка, гляди! – с дрожью в голосе сказал он, сунув Козе трубу. – Гляди вон туды, на Гдовску дорогу. Гляди! Продают! Ведь Тюльнев с Сорокаалтыновым на тележке едут, а дальше за ними все стрельцы бегут в город. Покинули монастырь… Едем туды, да скорей поворотим назад их, изменщиков, в Снетогорье…
Прохор взглянул в трубу, растерянно отдал ее обратно хлебнику. Хлебник сунул ее в руки Томиле и начал вместе с Козой спускаться, как вдруг закричали со стен и с башни:
– Войско! Войско идет!
Народ бросился с неистовой стремительностью карабкаться на стены. Через несколько мгновений новые призывы сполоха с городских колоколен, откуда тоже глядели во все глаза на дорогу, слились с грозным грохотом вестовых пушек.
Гаврила и Коза возвратились на стену.
Из лесу в кустарников выходили войска, сверкая шлемами, поблескивая под солнцем кольчугами, копьями и стволами пищалей… Рядами выезжали одномастные – то вороные, то серые, то буланые – дворянские кони, на пиках колыхались по ветру пестрые флажки и знамена, и тучей вздымалась дальше по дороге желто-красная пыль из-под стройных тяжелых рядов пеших стрельцов, из-под грузных пушек, везомых лохматыми сильными лошадьми, запряженными цугом в каждую пушку.
Выходящим из лесу воинам не было, казалось, числа… Неумолимость движения их увеличивалась гулом литавр, барабанов и тулумбасов, слышавшимся в перерывах осадной пальбы.
Вот оно, началось!..
На городской стене обнажились головы. Народ крестился. Посадские и стрельцы молились в торжественном и грозном молчании, не шепча привычных молитв, каждый думая о своем, каждый по-своему переживая грядущее.
– Да что ж это, братцы?! Русские-то бояре литовским, что ли, богам поклонились?! Лупи их из пушки! – раздался внезапный выкрик в толпе стрельцов…
Все вдруг ожило и встрепенулось. Шапки и шлемы взлетели на головы. Стрельцы крикливо начали отгонять народ вниз со стены и занимать места у бойниц. Забряцали огнива пушкарей, и в жарком воздухе, распространяя запах паленой пакли, закурчавились синие дымки фитилей на раскатах у пушек.
Под стенами уличанские старосты крикнули свои улицы, сотские закричали своим сотням, и народ, нестройно толпясь и толкаясь, бросился таскать камни к стенам и на кострах топить смолу в котлах для отбития приступа.
Гаврила с Томилой Слепым и Прохором вскочили на лошадей и пустились в объезд всех стен, башен и городских ворот…
Доскакав до Гремячей башни, Гаврила вместе с товарищами снова поднялись на стену.
– Ну что ж, честно величать, так на пороге встречать, – сказал хлебник пушкарям. – Как подойдут на выстрел – опамятоваться бы не успели – бей разом из большого снаряда.
– Может, Левонтьич, того… от них почину дождаться? – несмело сказал Томила.
– Бой отвагу любит, Иваныч! – ответил хлебник. – Влез по горло – лезь по уши! Али они не с ружьем идут?!
Гаврила казался спокойным. Только блеск в его серых глазах да более жаркий румянец щек, выступавший из-под курчавой русой бороды, говорили о возбуждении и о досаде на то, что оба монастыря при дорогах остались без обороны.
Томила, напротив, всем существом выражал волнение. Он поминутно снимал и надевал шапку, ероша свои и без того пышные кудреватые волосы, подергивал бородку и со лба и с лица вытирал набегавший пот.
Со стены были видны щеголеватые дворянские сотни на бодрых конях, стрелецкие отряды в кафтанах голубого, коричневого и зеленого цветов, медные блестящие пушки, окруженные кучками пушкарей…
– Ой, сколь же их, сколь, Левонтьич! Целу орду собрали на нас. Как на ляхов. Слышь, барабаны да тулумбасы гудят, словно гром с неба! – сказал Яга.
Войско остановилось, расположась в виду города, только скакали перед строем отдельные всадники от отряда к отряду, что-то крича и размахивая руками. Барабаны умолкли…

2

– Неволя, – позвал хлебник пятидесятника.
– Чего изволишь, Гаврила Левонтьич? – отозвался Неволя Сидоров, поспешно и угодливо подскочив к старосте.
– Сдается мне, что посадят они засаду в Любятинском да пойдут к Снетогорскому монастырю, хотят дороги у нас отнять. Скачи к Варламским воротам да пошли по городу десяток стрельцов, чтобы собирать дворян и детей боярских к Варламским.
Земские выборные снова вскочили в седла и помчались дальше вдоль городской стены. На стенах у бойниц повсюду затаились стрельцы. Посадские подносили на стены камни. Несколько конных стрельцов обогнали выборных, промчавшись к Варламским воротам. Гаврила узнал одного из них и окликнул:
– Якуня!
Стрелец придержал коня и обернулся веселым румяным и безусым лицом. Это был сын Мошницына. Они поехали рядом.
– Для почина, может, вылазить придется, – сказал Гаврила.
– Ну что ж, и полезем! – лихо ответил Якуня.
Они подъехали к Варламским воротам. Здесь почти никого не было под стенами. Все силы были сосредоточены у Петровских, на подходе с Новгорода.
Хлебник с товарищами забрались на стену.
– Глядите, братцы, ведь он помаленьку сюда идет, не иначе как на Снетную гору, – сказал Гаврила.
Пришедшие с Новгорода Великого войска теперь занимали Новгородскую дорогу и понемногу развертывались вправо от нее по опушке леса, обходя город, продвигаясь к северу, – явно для того, чтобы занять Снетогорский монастырь, покинутый Тюльневым и Сорокаалтыновым. Хованский рассчитывал этим маневром отрезать Псков от восточных и северных пригородов и погостов.
– Пушкари! – крикнул Гаврила. – Досягнет ли снаряд до опушки?
– Попытаем, Гаврила Левонтьич. Попытка не пытка! Вот еще подойдут – и пустим, – сказал пушкарь, не хотевший даром тратить снаряда, и приказал помощнику заряжать пушку.
В это время подъехало несколько дворян. Они соскочили с коней и поднялись на стену.
– Где пропадали, господа дворяне? – строго спросил Гаврила. – Ты пошто, Сумороцкий, обитель покинул?
Сумороцкий покраснел. Отвечать на такой вопрос простому посадскому мужику он считал для себя бесчестьем, но хлебник глядел сурово, и хлебник был сейчас главой и хозяином города. Кроме того, кругом слушала недружелюбная толпа меньших людей.
– Чаяли – у Петровских надобней, – ответил за всех Сумороцкий.
– Эх вы, воеводы! – сказал хлебник. – Сбились в кучу, словно бараны, а город открыли! Гляди, он куды идет, – указал он.
Между тем Хованский перестроил войска и теперь уж открыто послал отряд в обход города.
– Обходит, – сказал дворянин Всеславин. – А мы и не чаяли!
– «Не чаяли»? – передразнил Гаврила Демидов. – «Не чаяли»! Христопродавцы! Мир продаете! – выкрикнул он. – Я не ведал, не чаял, Михайла не ведал, не чаял, Микула, Яков… Так я же хлебник, мужик, Михайла – кузнец, Микула – мясник, Яков – поп, а вы, господа, сукины дети, вы – ратные начальники, вам надо ведать, где ставить защиту! Надо было до конца в Любятинском да в Снетном свое войско держать… Вам надо ведать, где чего оборона стоит!..
– Помилуй, Гаврила Левонтьич, какая уж там оборона от эдакой рати?! Ведь силища лезет! – воскликнул Тюльнев. – Неужто нам было сидеть в осаде в Любятинском – и во Пскове-то не усидишь!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81