Из молодого горячего богача он превратился в большого и рассудительного купца, который стремился вырасти в первого торгового гостя государства, а пока сумел в самом деле стать полным хозяином торгового Пскова…
Федор умел чутьем узнавать, с какой стороны можно ждать поживы. Раскинув семьдесят лавок по городу, он по разу в неделю успевал их объехать сам и расспросить сидельцев, какого товара спрашивает народ, чего не хватало в лавке, много ли приезжих из деревень и сел, сколь они бережливы и что говорят о приметах на урожай хлебов и огородов и на корма для скота… По разу в неделю он заезжал на Немецкий двор в Завеличье, чтобы расспросить торговых немцев.
Куда не мог поспеть сам, он засылал верного своего посла Филипку. Красноглазый подьячий сновал по городским торгам и вынюхивал для хозяина новью прибытки.
В удобном широком кресле Федор сидел, склонясь над списком товаров, купленных иноземцами за пять последних лет. Выходило, что покупают одно и то же на каждый год: что с каждым годом растет закуп юфти, льна и хлебов. Федор пробовал рассчитать, сколько надо скупать самому, чтоб все в тот же год было продано за рубеж, а не оставалось лежать по клетям и лавкам.
С улицы слышалась колотушка сторожа, лай собак и лязг железных цепей, скользящих по длинным проволокам, протянутым вдоль двора. Федор не беспокоился: вору было не влезть в его дом. «Весна – вот и беснуются!» – подумал он о собаках.
Но в это время послышалось пять редких ударов в дверь. Это было условным знаком. Взяв свечу, удивленный Федор сам пошел отпереть.
За порогом стоял Филипп Шемшаков.
– Что не в час? – спросил Федор, впустив его в свою комнату и пройдя сам на цыпочках, чтобы никого не будить.
– Молитву на ночь сотворил и лег было спать, да вдруг в глазах неладное стало твориться – проснулся и мыслю: к чему бы?.. И угадал: вести с Москвы есть тайны, – шепнул Шемшаков.
– Что за вести? – внимательно спросил Емельянов.
– Не ведаю сам. А рассуди: время весеннее – кто огурцы солит в такую пору? Кто свиней колет, говяда бьет? Пошто соли в дома кулями тащить?
– Ты что, «рафлей» «Рафли» – гадательная книга.

, что ль, начитался, замысловатые речи плетешь! С похмелья – так квасу испей, а то тебя в толк не взять… – раздраженно заметил богач.
– Я и сам-то в толк не возьму, – согласился подьячий. – Лег я в постелю, крестом осенясь, как отцы велят, да только веки смежу – а соль в глазах-то кулями: то поп Яков с Болота тащит соль, то приказный подьячий Афонька, согнулся клистой, посинел от натуги, а куль тащит, то ты, Федор Иваныч, тащишь… И все-то по улке идут, соль тащат, и я куль ухватил… А у меня, сам ведаешь, грыжа… Так заболела, проклятая, я и очнулся… Тьфу, думаю, пакость!.. Пошто бы соль?!
– Плетешь! – оборвал Емельянов. – Фараон египетский, право!.. – Федор засмеялся. – Коли ты меня за Прекрасного Иосифа Иосиф Прекрасный – библейский герой, прославившийся уменьем разгадывать значение снов.

почитаешь…
– Постой, Федор Иваныч, ты слушай без глума, – остановил подьячий. – Лежу я в постели и мыслю: «Отколе соль?!» – и сдогадался: нынче я видел днем – из твоей троицкой лавки на воеводский двор пять кулей соли взяли.
– Что за беда! Может, князь Алексей воеводшу свою посолить собрался, так ему и пяти будет мало, – пошутил Емельянов.
– Ты постой, Федор Иваныч, – нетерпеливо и озабоченно продолжал Шемшаков. – Далее, кого я сегодня стречал? Дьяк Пупынин соль покупал в твоей лавке у Рыбницкой башни – пять кулей навалил на воз.
– Ну? – с любопытством насторожился Федор.
– Потом попа Якова стретил, ну, тот бычка купил на торгу, бог с ним… а потом подьячего приказного Егора Бесхвостова – соль емлет из лавки два кули, опосле подьячий Еремка Матвеев – соль емлет четыре кули, потом подьячиха Горносталева Марь Тимофеевна… и та соли два кули покупает, и двое ярыжных Земские ярыжки при кабаках исполняли роль полицейских.

за ней с торга тащат, на чем свет бранятся, что не хочет подьячиха у кабака постоять… Ну, сам посуди: куды соль всем приказным в один день занадобилась?
Федор качнул головой.
– Фараон ты египетский, право! Ну, слышь, фараон, надо сейчас же, ночью, поднять молодцев. Соль, укрытчи рогожами, из соляных подвалов свезти в хлебные клети да сверху хлебом позавалить… да мало в подвалах оставить…
– Подмокнет от соли хлеб, – предостерег подьячий.
– После просушим. Я мыслю, что ныне соль дорога будет… – возразил Емельянов. – Надежного малого погони к Новгороду встречу обозу – тридцать возов везут соли в обозе из Вычегодска. Вели свернуть да постоять в Дубровне, покуда гонца не пришлю… А сидельцам вели назавтра по лавкам соль придержать: «Нет, мол, в лавке, ужотко будет…»
Федор, еще не зная, в чем дело, уже закипел деятельностью. Запах большой поживы тревожил его чутье.
– Постой, Филипка, – остановил он подьячего. – Чуть свет вели к воеводе во двор воз соли свезти, лучшей.
– Целый воз? – удивился Шемшаков.
– А то и два! – заключил Емельянов. – Ступай!
Но Филипп не уходил. Он остановился, полуобернувшись, у порога, что-то соображая.
– Ну, чего? – нетерпеливо спросил Емельянов.
– Тогда и владыке надо не менее двух возов. Я мыслю: по одному владыке и князю хватит.
– Голова! – одобрительно сказал Федор. – А я было владыку забыл… Так и делай по-своему. Ладно.
Странный подарок Федора воевода принял без спеси, но архиепископ Макарий в чем-то усомнился: ему показалась странной присылка соли. Поняв подарок как притчу, он целое утро старался вспомнить, где, кто, когда и кому посылал соль и по какому поводу, и размышлял, что хотел сказать своим странным даром псковский богач. К полудню сомнения его рассеял сам воевода, приехавший рассказать про новый царский указ об отмене всех мыт, налогов и пошлин со всей земли и со всех людей и о замене их всех единым налогом только на соль, по две гривны с пуда…
– Хитрое дело Борис Иваныч Морозов надумал! – воскликнул воевода. – Коли хочешь пошлины не давать государю – пей-ешь без соли!
Архиепископ согласно кивнул головой.
– Как мыслишь, владыко, кого из псковских гостей к соляному торгу приставить? Велико дело пошлину собирать.
– Мыслю, что Федора Емельянова ладно, князь Алексей, – подсказал «владыка». – А я в мирских делах что разумею! – поскромничал он.
На другое утро приказный подьячий Спиридон Осипов по указу воеводы обходил купеческие соляные подвалы псковских купцов, взвешивал и описывал соль, а после обеда бирючи в красных кафтанах кричали по площадям новый царский указ.
Народ не верил ушам. Иные крестились, молились о здравии молодого государя, «коему даровал господь мудрости, как царю Соломону Соломон – царь Израильско-Иудейского царства в 956–928 гг. до н.э. Согласно библейской легенде, славился необычайной мудростью.

».
– Беда богатым от той налоги, а бедному благодать: пуд соли на сколь человеку надобен!..
– У бедного столько поту да слез на хлеба краюху каплет, что без соли солона! – говорили в толпе.
А в это время уже перевозили всю соль по описи из подвалов других купцов в просторные подвалы Емельянова.
Емельянов и верный его слуга Филипп Шемшаков были полны забот…


Бабка Ариша вздыхала над Иванкой: ее баловень, ее выкормок и любимец, за лето он стал не похож сам на себя. Он сильно вырос, похудел и перестал быть миловидным. Углы большого рта его опустились книзу, глаза потемнели и горели, как в лихорадке. Он перестал балагурить, болтать чепуху, голос его вдруг сломался, и песни не пелись. Бабке казалось даже, что кудри его вдруг развились… Она хотела его приласкать, приголубить, как прежде, но Иванка дичился ее и торопился скорее удрать.
Бабка заговорила о нем с Аленкой, встретив девочку как-то раз на торгу:
– Пригрей ты его, приголубь. У самой ведь матери нету, и он сирота… Батька-то, чай, у тебя суровый, доброго слова не скажет ребенку…
Аленка смутилась тем, что старуха ей говорит, как взрослой. Но бабка Ариша по-своему поняла ее и пригрозила скрюченным пальцем:
– Ох, озорница, черный твой глаз!.. Вижу, вижу – по нраву тебе молодец! И то ладно… Вот подрастет, глядишь – и поженитесь…
Эта беседа переменила Аленку. Она была достаточно взрослой, привычной к заботам об отце и Якуне. Когда появился у них в доме Иванка, она такую же заботу взяла на себя и о нем, но теперь, после слов бабки, Иванка невольно отделился в ее представлении от отца и брата. Сама того не желая, Аленка стала его сторониться, а если случалось заговорить с ним, то, подражая Якуне, она старалась задеть его какой-нибудь насмешкой. В ответ Иванка тоже не лез за словом в карман и затевал с ней перебранку.
Когда слишком бывали растрепаны его кудри, она замечала:
– Баранов и то стригут, постригись – завшивешь!
– У самой в голове, как звезд в небе! – огрызался Иванка.
Если Иванка пел, Аленка дразнилась:
– Поди ты, чудо: днем белым волком воет!
– А тебе что бояться: шелудивой овцы и волк не возьмет! – тотчас находился Иванка.
Аленка делала вид, что ей все равно, но в душе обижалась, хотя и знала, что сама была зачинщицей стычек.
Кузнец тоже обижался за дочь. Кто задевал его дочь, тот становился его врагом.
Раза два-три Михайла смолчал, когда присутствовал при такой перепалке, но наконец не выдержал и заорал на Иванку:
– Сверчок, знай шесток! Еще раз услышу – и быть тебе драну.
– Руки коротки! – оборвал и его Иванка.
Вышла бы ссора навек, если б сама Аленка в тот же миг не призналась, что начала дразниться она. Однако кузнец и это ее признанье объяснил себе одним только ее добрым нравом. Мало-помалу он стал злее с Иванкой, покрикивал на него и в кузне и дома. Иванка же от этого делался упрямей и непокорней. Когда кузнец на него кричал, он громче и веселее пел. Если хозяин грубо требовал быстроты, он нарочно медлил в работе и еще всегда оставлял за собой последнее слово…

2

Михайла Мошницын был старшиной кузнецов, ютившихся на окраине Завеличья, где их опасное огневое ремесло не могло принести больших бедствий городу.
В кузню Михайлы нередко сходились кузнецы, чтобы разрешить какой-нибудь ремесленный спор. К нему приходили хозяева кузниц со своими наемными подручными. Как-то раз пришли двое братьев, получивших кузню в наследство от умершего отца и не поладивших меж собою в работе. Пришли два кузнеца-соседа, взявшие заказ от владыки Макария на починку церковных решеток, но не сумевшие между собой разделить работы.
В понятиях кузнецов было стыдно идти со своим же кузнечным делом на суд к воеводе или ко всегородним земским старостам. Не вынося из избы сора, они все полагались на беспристрастие и степенство решения своего кузнечного старшины.
«Как царь Соломон!» – думал о нем Иванка, проникаясь все большим уважением к своему хозяину и глядя с восхищением на то, как, опершись на длинную рукоять кувалды, Михайла терпеливо выслушивал пришедших к нему спорщиков.
Среди своих он прославился тем, что не брал никаких «даров» и судил обо всем на совесть, потому выбирали его старшиной восемь лет без смены.
Справедливость, степенство и рассудительность были в каждом движении Михаилы, и дома, в своей семье, в своей кузне он был тоже словно и не хозяин вовсе, а старшина, и все уважали и подчинялись его единому взгляду.
Все четверо кузнецов жили общей дружной семьей, дружно пели во время работы, шутили, смеялись, а после работы все вместе ходили купаться.

3

С наступлением теплых дней воздух кузни стал душен. Уходя домой, кузнецы жадно втягивали влажную прохладу и свежесть весны.
Иванка ждал с нетерпением этого дня: он собирался в субботу выбраться на ночь ловить рыбу, сговаривая с собой и Якуню.
День клонился к концу, последние угли меркли в обоих горнах. Уже закончив работу, быстро ушел Уланка. Якуня еще возился, помогая отцу, Иванка ждал друга, когда на пороге кузни явился новый заказчик – это был площадной подьячий, красноглазый моргач Филипка.
– Здоров, старшина! – приветствовал он. – Бог работки дает!..
– Работы довольно, – ответил Мошницын. – Всей работы по гроб не покончишь!..
– Скорое дело, – сказал подьячий, – ныне работа нужна, Федор велел и воевода.
– Люди добрые по домам пошли, а ты все с работой. Нынче шабаш. В понедельник, что надо, сроблю.
– Для царского дела без мешкоты. Скуй контарь Контарь – весы, род безмена. Отличается тем, что у безмена передвигается точка опоры по коромыслу, а гиря неподвижна; у контаря же точка опоры неподвижна, а гиря перемещается вдоль коромысла.

на пять пуд. С понедельника утра он надобен. С контарем промешкаешь, и воеводу прогневишь, – решительно возразил подьячий, – а ко всенощной не ходи – на то владыка благословил…
Кузнец не стал больше спорить. Заказ Емельянова, подкрепленный воеводой, терять было невыгодно…
– Иван, постой уходить: скорое дело от воеводы, – позвал Михайла Иванку, уже снимавшего запон.
– Якунь, погодишь? – окликнул Иванка друга.
– Нече ему годить, пусть идет. Работы до ночи хватит! – резко сказал кузнец.
Закончив рядиться с подьячим, кузнец отпустил Якуню и принялся за дело. Он сам досадовал на невольную задержку в кузне.
Два раза кузнец в нетерпенье прежде времени выхватывал из огня тяжелое коромысло контаря и с досадой совал его обратно в горящие угли горна.
Разозленный медлительностью накала, кузнец все взвалил на Иванку.
– Чурбан, поспевай-ка с мехом! – раздраженно крикнул кузнец.
– А ты не кричи – суббота! – ответил Иванка со своей обычной упрямой и непокорной повадкой.
– Хоть воскресенье, а ты с мехом за мной поспевай – не даром кормлю!
Иванка смолчал и сдержал усмешку, готовую сорваться от предвкушения вмиг придуманного озорства…
Работу закончили только к ночи.
Кузнец велел запрячь лошадь и, несмотря на позднее время, отвезти заказ во двор к Емельянову.
За год жизни у кузнеца Иванке приходилось не раз отвозить большие заказы.
– Наказал Филипп захватить молоток и зубило. Там они гирями вес испытают – метки поставишь на коромысле. За работу алтын дадут, – на дорогу сказал кузнец. – Гляди, уж сам кузнецом станешь! – улыбнулся он.
Иванка поехал…
Лязгнули тяжелые ворота. Предупрежденный дворник встретил Иванку во дворе. Грохоча железной чашей и цепью контаря, телега подъехала к самой клети. Двое людей вышли навстречу из клети и помогли Иванке внести контарь. Иванка встречал Емельянова в церкви или на улице и сейчас едва узнал его в простом синем сукмане, в простой тафейке на голове и в пахнущих дегтем сапогах…
«Вот, чай, Михайла озлится, что сам не повез весила, – не ждал, что Федор станет стречать!..» – подумал Иванка, который знал, за какую честь считали посадские говорить с «самим Федором».
Филипка и Федор, подвесив контарь на крюк, наложив гирь, передвигали противовес. Филипп отмечал мелом. Сняв с крюка контарь, они шептались. Иванка стоял переминаясь, не зная, что делать.
Когда они стали шептаться, он кашлянул, чтобы напомнить о себе.
– Кузнец, взял зубило? – спросил его Емельянов.
– Взял, сударь, – робко ответил Иванка, смущенный неожиданной близостью такого большого и знатного человека.
– Иди-ка, вдарь! – приказал Емельянов.
– Тут вдарь, – указал Шемшаков.
– Нет, тут, – указал чуть в сторону Федор.
Иванка приставил зубило и ударил молотом. Глубокий рубец лег на железное коромысло.
– Рост не велик, а сила грозна! – шутя произнес богач. – Ты что ж, сынок, что ли, Мишке? – спросил он Иванку, пока Шемшаков клал в чашу другую гирю и метил мелом новое место рубца.
– Подручный я в кузне, – ответил Иванка.
– Ну, вдарь, вдарь вот тут, – указал Емельянов.
Иванка ударил молотком по зубилу.
– Вдарь-ка еще вот тут, – указал Емельянов.
Иванка сделал еще несколько насечек.
– Держи за работу, – сказал Емельянов и дал ему целую полтину. – А хозяин твой у Филиппа деньги получит, – добавил Федор.
Растерявшись от его щедрости, Иванка даже забыл поблагодарить за нее. Он живо вскочил на телегу и натянул вожжи…
Наутро Иванка отдал на сохранение бабке свою нежданную полтину. В кармане кафтанишка звякнул о деньги ключ от кузни, оставшийся с вечера у него… Кончалась обедня – вот-вот откроют кабак…
Иванка заторопился…
– Иванка, куда? – крикнул приятель-подросток.
Иванка только махнул рукой и пустился бегом…
В кузне он, сняв с горна мех и взвалив его на спину, поспешил к кабаку.
Далеко не доходя кабака, впереди он увидел широкую спину Михаилы.
Иванка убавил шагу, стараясь не перегнать кузнеца и идти незаметно вблизи…
Михайла не замечал его до самого кабака. Но кабацкие ярыжки радостно заревели, увидя Мошницына в сопровождении Иванки:
– Ай да кузнец! Гулять так гулять! Нету казны – пропьем кузню!
Михайла оглянулся и увидел Иванку со странной ношей.
– Пошто притащил? – строго спросил он.
– Сам велел за тобой поспевать с мехом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81