– Точнее не бывает. Группа крови – АБ. Резус-фактор – плюс. Мутация известного нам гена – плюс-минус. Полное совпадение с данными Курта Воленхейма. У Арнарди – группа Б и мутация плюс-плюс.
– Помните на память? – удивился Колб.
– Помню, – заверил Харднетт. – Я много чего помню. Даже свое имя.
Пропустив колкость мимо ушей, начальник штаба спросил:
– Выходит, это Арнарди замочил Воленхейма и спер раймондий?
– Все же напираете на то, что было убийство. Где тогда тело?
Колб опять проверил наличие кадыка, после чего выдал:
– А допустим, Арнарди его с собой забрал или закопал где-то.
– Ну, давайте допустим, – согласился Харднетт и стал рассуждать: – Допустим, убил. Допустим, забрал или там закопал. Допустим, табличку написал. Но вопрос все тот же: кто тогда пульт мортиры лапал?
– Черт, забыл! – Колб несколько раз стукнул себя по голове кулаком. – Мозги кипят. Не, ну а как иначе?
– Пока не знаю. Плохо, что связи нет. Пробили бы «пальчики» и определились бы: кто, за что и после кого хватался. Картина бы хоть немного прояснилась.
– Что поделать, – вздохнул Колб, – Долина Молчания мать ее за ногу!
Произнес он это так, будто лично был повинен в том, что Долина Молчания является Долиной Молчания.
– Вот то-то и оно, что Долина Молчания, – сказал Харднетт. – Поэтому с уверенностью могу сказать только одно: кровь, что обнаружена внутри вездехода, принадлежит Курту Воленхейму.
– Это что же у нас получается? Арнарди его не убивал, но кровь… Кровь – вот она. Значит, он его ранил?
– Все может быть. Может, Арнарди его ранил, а может, Воленхейм в носу ковырялся и сам себе там все расцарапал до крови.
– Столько кровищи из носа?
– Я для примера.
Начальник штаба какое-то время молчал, потом вдруг оживился, сполз вниз и начал изображать, как оно все, на его взгляд, могло случиться.
– Вот представьте, господин полковник. Идет между ними ругань. Воленхейм там, наверху, с винтовкой, Арнарди здесь, внизу, с «Вороном». Есть у него такой. Наградной. Ну и вот. Тот там, а этот тут. Расплевались и ну засаживать друг по другу.
– Мы ни одной гильзы формата СН не нашли, – напомнил Харднетт. – Тут кругом только семь шестьдесят два на пятьдесят один. Двести процентов – Арнарди из своего «Ворона» не стрелял.
– А может, он гильзы подобрал?
– Так тщательно прибрался? Это ночью-то и впопыхах?
– Ну и что, что впопыхах? Запросто.
Харднетт покачал головой:
– Смеетесь?
– Ладно, пусть не стрелял, – нехотя согласился Колб. И тут же выдвинул новую версию: – Значит, нож метнул. У него десантный был. Я лично видел. Во-о-от такой вот здоровенный тесак.
Начальник штаба показал руками длину ножа.
– Ну и что дальше? – спросил Харднетт.
– А дальше вот так. – Колб встал в боевую стойку и изобразил, будто выхватывает и кидает нож. – Метнул и ранил Воленхейма.
– А тот?
– А тот, истекая кровью, продолжил по нему палить из восемьдесят шестой.
– И что – промазал?
– Почему промазал? Как можно промазать самонаводящимися?
– Вот и я о том же. Нельзя промазать. Но там, внизу, крови-то нет. А судя по количеству выпущенных пуль, должно быть море крови. Насчет моря вру, конечно, но литров шесть – точно.
– Вот черт! – Колб растерянно развел руками. – Ну давайте поищем ее, что ли. Может, в грунт впиталась? Не по пустому же месту он стрелял.
– Не стоит искать. Бесполезно.
– Почему?
– Если бы Воленхейм убил своего напарника и умотал с грузом, то опять же: кто и зачем лапал пульт мортиры?
– Вот черт! – повторил Колб и сплюнул себе под ноги. – Чертовщина какая-то! Ничего не понимаю!
– Да, мозаика пока не складывается, – хладнокровно произнес Харднетт. – Чего-то не хватает, чтобы ее сложить.
Колб не сдавался:
– Значит, они оба остались живы. Один, скорее всего – Арнарди, умотал на тягаче, а другой, скорее всего – Воленхейм, остался на Колее. И он какое-то время находился без сознания. Потом – бац, очухался. Кинулся к пульту мортиры. Обнаружил, что поздно, и остыл. Точнее не совсем остыл, а выбрался наружу и засадил от досады из винтаря по пустоте.
– Версия впечатляет, – заметил Харднетт. – И куда потом делся?
– Пустился в погоню за сукой.
– А смысл? Какой смысл кидаться в погоню, истекая кровью? Не проще было на месте подмоги дождаться?
– Проще, конечно, но мало ли что у него там, – Колб постучал себя по голове, – переклинило.
– Это сильно, – с немалой иронией в голосе заметил Харднетт. – Один – безумный ворюга, второй – просто сумасшедший. Сильно – слов нет! Под это дело все можно подогнать. Что угодно. Все нестыковки.
Начштаба обиженно развел руками:
– Тогда увольте.
Демонстративно плюхнулся на валун и закурил. Дескать, раз так, я умываю руки. Полковник снисходительно усмехнулся, спустился вниз и принялся обследовать поверхность вездехода.
– Чего вы там ищете? – не выдержав и двух минут демарша, поинтересовался Колб.
– Похоже, раненый из вездехода не вылезал, – продолжая нарезать круги, ответил Харднетт. – Крови на броне нет. Ни капли.
– Значит, перевязал себя, – сказал Колб таким тоном, будто это само собой разумелось.
Харднетт не стал спорить, кивнул:
– Возможно.
– Точно говорю. – Колб щелчком отправил окурок в полет. – Что дальше-то делать будем, господин полковник?
Харднетт не ответил, он как раз в эту секунду заметил лежащий между камнями окурок сигары. Наклонился, вытащил из кармана целлофановый пакет и осторожно засунул в него находку.
Колб поднялся и пошел навстречу:
– Что-то нашли?
– Ваш? – показал Харднетт.
Начштаба глянул и замотал головой:
– Обижаете! У меня фирменная «верблюжатина».
– А кто-нибудь из тех двоих курил?
– Воленхейм – да. Арнарди – не помню. Кажется, нет.
– А ну-ка напрягитесь: такие вот сигары Воленхейм курил?
Колб снова замотал головой:
– Да что вы, господин полковник, это же местная самокрутка! Дураков нет такую дрянь курить.
– Точно местная?
– Точно. Это муллваты вот таким раструбом лист крутят.
– Муллваты? – удивился Харднетт. – Не аррагейцы?
– Что вы! – замахал руками начштаба. – Арраги не курят. У них это грех. И раньше-то себя блюли, а теперь, когда крестились, так и совсем святошами заделались. Не приведи господь! Муллватская это самокрутка. Однозначно – муллватская.
– Ну, муллватская так муллватская. Ну и как этот окурок здесь оказался?
– А черт его знает? Ветром надуло. А что, думаете…
– Я ничего не думаю. Я пока факты собираю.
– Нет, не могли муллваты Сетку прорвать, – поразмыслив, заявил Колб. – Нет, нет и нет. Они, конечно, не тупые арраги, себе на уме… Но – нет. Не может такого быть!
– А что, если дырку кто-то другой сделал? – спросил Харднетт.
– Кто – другой?
– Мало ли.
– Загадками говорите, господин полковник. Какой такой… Ну хорошо, допустим, кто-то там, неизвестно кто, порвал Сетку, в нее проникли муллваты и палками-копалками разбомбили наш вооруженный до зубов конвой. А потом что? Взломали контроллер тягача? Дикие аборигены – контроллер?..
– Возможно, имел место сговор между ними и конвойными, – отмахнувшись от двух сцепившихся бабочек, заметил Харднетт. На самом деле он так не думал. Просто хотел задеть начальника штаба корпоративного конвоя за живое. Тук-тук, чтобы дверка открылась. У него это вышло.
– Сговор?! – сразу закипел Колб. – Да вы что! Какой еще к чертям собачьим сговор?! Не может этого быть. Арнарди, тот вообще в этот рейд случайно попал. По той причине, что напарник Воленхейма внезапно занемог.
– Вот как? – хмыкнул Харднетт. – Случайно?
– Да. Под ногами путался, поймали за хобот и сунули в рейс.
– Это меняет дело. Ну а Воленхейм? Этот не случайно?
Колб покрутил головой так, будто ему стал тесен воротник.
– Нет, этот по графику. Но… Да нет, не может быть никакого сговора! Знаете, какой у нас режим в Дивизионе жесткий? Никаких контактов с местными. Весь гражданский персонал – земляне. Охрана – в три эшелона. Контроль, контроль и еще раз контроль!
– И самоволок не бывает?
– Не бывает.
– И все парни у вас законопослушные, белые и пушистые? – усмехнулся Харднетт.
– Все! – уперся рогами Колб.
Полковник наклонился к его уху и шепотом спросил:
– А где тогда тягач с раймондием, если у вас тут все так круто?
Начальник штаба сдулся и поник.
Харднетт, резко сменив гнев на милость, ободряюще хлопнул его по плечу и пообещал:
– Ничего, коллега, разберемся. Причем разберемся, как учили древние – без гнева и пристрастия. – Затем повернулся к вертолету и крикнул: – Подъем!
– Уходим? – вскочил на ноги штурман.
– Уходим, – подтвердил Харднетт. И вновь обратился к Колбу: – Пойдемте. Тут ловить больше нечего.
– А главное – некого, – сплюнул тот от досады.
Они ошиблись.
Когда вертолет, подняв пыль, завис над Колеей, Харднетт увидел в иллюминатор, что над оставшимися внизу охранниками зависли две черные птицы. Напрягая крылья, они сопротивлялись порывам всклокоченного винтами воздуха. «Надо же, твари непуганые! – удивился Харднетт. – Ни хрена не боятся. Даже такого гула». Он оторвался от иллюминатора и не увидел, как в следующий миг птиц стало четыре. Ну а того, как две из них упали замертво, а две другие пошли в атаку на ничего не подозревающих и обреченных охранников, и не мог увидеть – машина уже развернулась и легла на курс.

Через сорок семь минут вертолет на несколько секунд опустился возле заброшенного песчаного карьера в трех километрах от юго-западной окраины Киарройока.
Харднетт выпрыгнул на подвижную смесь песка и щебня, с трудом, но удержался на ногах, махнул рукой и, не оглядываясь на взлетающую махину, двинул размашистым шагом в направлении небольшой каменной гряды.
На мутно-розовом небе не было ни облачка. Рригель застыл в зените, и его лучи палили нестерпимо. Жгучий ветер вяло трепал сухую полумертвую траву. Стояло такое пекло, что хотелось одного: чудесным образом оказаться на берегу лесной реки, разбежаться и прыгнуть рыбкой в холодную воду. А потом вынырнуть и плыть, плыть, плыть. И еще хотелось осеннего тумана. Чтоб глаза не видели всего этого грязно-оранжевого марева.
Выбрав место между двумя огромными камнями, Харднетт уселся на песок, развязал баул и вытащил все необходимое для маскировки. «Жизнь похожа на затянувшийся костюмированный бал, где все уже привыкли к своим костюмам и забыли, что все понарошку, а поэтому блаженны те, кому позволено менять личину», – подбодрил себя Харднетт и приступил.
Для начала переоделся.
Просторный балахон из грубой серой ткани, штопаные-перештопаные штаны, истоптанные сандалии и видавшая виды шляпа – вот что составило костюм для его новой роли. Роли бродяги-костоправа.
Затем полковник вытащил из футляра и вставил линзы. Проморгался. Дождавшись, когда глаза привыкнут, нанес из баллона на лицо пену и аккуратно натянул сработанную в лаборатории маску. Взъерошил бороду, разгладил складки, подвернул липкие края под губы и, дав обсохнуть смазке, тщательно затонировал жидкой пудрой шею и открытые части ног и рук.
Осмотрев себя в зеркале из гримерного комплекта, остался доволен. И не столько дурачась, сколько пробуя возможности мимики, подмигнул сначала одним, потом другим глазом. После чего показал язык. А затем, вознаграждая себя за труды тяжкие, наклонился к бледно-голубому цветку. Торчал такой справа из трещины на камне. Дразнил все это время первозданной красотой.
Первая мысль – сорвать. Даже не мысль, скорее инстинктивный порыв. Рука сама собой потянулась к бледному рахитичному стеблю. Но замерла в сантиметрах: успел включить мозги и – стоп, машина! Пожалел. Чудо ведь! Случайная красота, рожденная среди пустых и выжженных пространств, – разве не чудо? Оно. Потому и пожалел. Увидел, как просил поэт, небеса в диком цветке и воздержался. Только тем и поживился, что, испытывая тактильное наслаждение, провел пальцем по тонкой нежной кожице лепестка, а затем осторожно втянул в себя тонкий аромат бутона – слабую лавандовую струю, смешанную с горьковато-лимонной. Оторваться не было сил, так бы вдыхал да вдыхал. Но пришлось – почувствовал на затылке чей-то пристальный взгляд.
Без суеты и спешки вынул из кобуры пистолет и, осторожно приподняв зеркало над плечом, глянул за спину: кто это у нас там такой любопытный?
Метрах в десяти торчал из песка белый, похожий на слоновую черепаху, валун. Из-за него-то и выглядывал ребенок мальчишка лет восьми от роду. Странный. Лицо маловыразительное, бесцветное, глуповатое даже. Глаза навыкате, круглый рот полуоткрыт, язык не помещается во рту. Дурачок дурачком.
Дурачок, который оказался не в том месте и не в то время.
Харднетт ослепил его солнечным зайчиком. Маленький шпион мгновенно нырнул за камень. Но через несколько секунд его стриженая белобрысая головенка вновь показалось. Любопытство – порок непреодолимый.
Вытащив из баула пестро раскрашенную банку замзам-колы, Харднетт поднял ее над головой и крикнул:
– Хочешь?!
Мальчишка, сообразив, что его обнаружили, вновь скрылся.
И опять показался. Как поплавок при клеве.
– Хочешь сладкой воды?! – еще раз предложил Харднетт, зазывно потрясая банкой.
И не выдержал пацан. Дрогнуло сердечко. Подошел.
Полковник не стал лишать мальца удовольствия, дал допить до конца. Только потом свернул ему шею. Молниеносным, отточенным и потому милосердным движением. Ребенок рухнул к его ногам, не успев ни испугаться, ни вскрикнуть, ни почувствовать боли.
Заваливая тело ребенка камнями, Харднетт тихо проговорил:
– Ты, пацан, извини, что так вышло. Ничего личного. Так нужно для дела. Твоя смерть многим-многим другим пацанам жизнь сохранит. Поверь. Так что – гордись собой. И упокойся с миром.
Закончив с погребением, полковник отряхнул руки, еще раз огляделся по сторонам и в поисках моральной поддержки посмотрел наверх.
Чужое небо его поддержало.
Эта выцветшая стихия над бескрайней оранжевой пустыней была такой бездонной, что в ней тонуло все человеческое. Все. Даже разница между жестокостью и милосердием.
Без остатка.


2

Стражники у городских ворот порывались проверить содержимое баула. Пришлось отозвать в сторону одного из этих жирных котов и сунуть в лапу пригоршню монет. Пропустили без обыска.
«Люди как люди, – подумал Харднетт, когда ворота остались за спиной. – Знают свою цену. С такими можно работать». С Южного Холма, где располагалась застава, Киарройок предстал таким, каким и должен был предстать – не блистательной столицей, а заштатным городишком, который, вынырнув в результате Контакта из тьмы смутного времени на светлый путь присоединения к Большой Земле, изо всех сил стремится пройти аккультурацию ускоренными темпами. Торопится с помощью чужих советов и внешних инвестиций перепрыгнуть из позапрошлого века в нынешний, минуя прошлый.
С высоты холма было видно, что во всех районах города нависают над нулевыми циклами стрелы многочисленных башенных кранов. Что там и тут тянутся вверх густые леса монтажно-строительных систем. Что с десяток свежеиспеченных небоскребов уже сверкают хромом и стеклом, в их числе и обязательные Башни Близнецы.
На фоне невзрачных жилых массивов новенькие высотки выглядели дико. Столь же дико, как и горящие огнями рекламные щиты крупнейших корпораций Большой Земли на облупленных фасадах и обветшалых крышах старых зданий. Глядя на полуразрушенную пожарную башню, над которой трещал на ветру огромный баннер с логотипом «Замзам Корпорации», Харднетт только головой покачал: «Ну надо же – эти уже тут». И невольно промурлыкал под нос:
– Замзам-кола – всегда и всюду…
Здешние градостроительные решения в целом поражали своей необдуманностью. Чувствовалось, что отцы города активно выносят в перестроечном угаре из дома всех святых. В результате – ничего хорошего. Тотальная война стилей. Новое наползало на старое, отвоевывая пространство под завораживающие, но малофункциональные изыски. А старое в отместку атаковало своей адово-прямолинейной геометрией чуждое ему новое. И получалось, что куда ни посмотри, на первый взгляд вроде бы и ничего, смотрится душевно, а чуть сменил ракурс – и вот она, мерзкая эклектика, убогое дитя спешки и натиска. Короче говоря, облик столицы Схомии не вдохновлял. Впрочем, осмотр местных достопримечательностей и дизайнерских шедевров в планы Харднетта не входил. Он прибыл в город не праздным туристом. К тому же знал Киарройок до последнего закоулка. Лучше него столицу знал, возможно, только здешний ветер. И то не факт.
Благодаря знаниям, обеспеченным высокими технологиями, полковник выбрал путь, быть может, и не самый приятный, зато кратчайший. Сначала бодро прошагал вдоль покрытого ржавой ряской водного канала, потом по мосту, каждая третья доска которого прогнила, перебрался на другой берег и, зажимая нос рукой (уж больно густо смердело там жженой резиной и костяным клеем), миновал фабричный квартал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49