– Они для нас, а мы для них. Правда, занятно. Я с такой стороны никогда на это дело не смотрел. Только…
Полковник замер: пламя, которое он наблюдал сквозь гранатовый фильтр, завораживало.
– Что вас, уважаемый, в этом смущает? – не выдержал его молчания Седой.
Харднетт вздрогнул, поставил бокал на скатерть и, не без усилия вспомнив, в чем состоит суть их философской беседы, включился:
– Если мы для них, а они для нас, то тогда напрашивается и встает в полный рост новый вопрос.
– Какой же?
– Очевидный. Зачем существует этот симбиоз – мы и они? Ведь зачем-то он существует.
Седой пожал плечами и вдобавок развел руками: мол, тут надо подумать и подумать основательно.
– Быть может, просто для экспансии? – предположил Харднетт. – Чем не цель?
– Возможно, что и для экспансии, – поддержал было версию Седой, но тут же ее и опроверг: – Только экспансия – это все же, согласитесь, инструмент достижения цели, а никакая не цель. И уж тем более не Цель с большой буквы.
– Ну да, наверное, – лениво признал полковник очевидное. – Тогда где ответ?
– Я так скажу. – Седой зачем-то переложил книгу с места на место. – Вопрос этот – болото. И лучше туда не лезть. Попадете в омут темы Спасения и сгинете.
Харднетт, повертев бокал по часовой стрелке, согласился:
– Это точно. Та еще топь.
Потом крутанул против часовой и добавил:
– Но все же этот наш симбиоз не случаен. Хоть убейте – не случаен. В нем есть какой-то высший смысл. Я уверен. Ничего случайного в мире не бывает, и в любом явлении больше смысла, чем нам кажется. Мир просто-напросто наполнен смыслами. Он ими наполнен, как бочка сельдью. Плотно. Беда наша в том, что мы не умеем их распознать… Пока.
– Пока? – иронически прищурился Седой.
– Ну да, – подтвердил Харднетт. – Пока.
– Нет, вы, уважаемый, все же большой оптимист!
– Тем и живу. Когда бы не эти, милые моему сердцу заблуждения, сам бы себя сгрыз давно.
В эту минуту официант, наконец, принес заказ и отточенными, почти акробатическими движениями выставил блюда с подноса на стол. Полковник поблагодарил кивком и взялся за приборы. Сосед же вновь раскрыл книгу.
И каждый занялся своим делом.
Но через некоторое время обнаружилось, что Седому после случившегося разговора отчего-то не читается, а Харднетту под вычурные импровизации юного пианиста кусок в горло не лезет.
Видя, как лениво он елозит вилкой по расписанному лилиями фарфору, сосед спросил:
– Простите, уважаемый, а вы, если не секрет, куда следуете?
– Я-то? – Полковник задумался, чего бы такого непринужденно соврать навскидку, и, нарисовав вилкой в воздухе кривой знак бесконечности, решил так: – На Прохту.
– Неужели, собрались провести отпуск в такой дыре?! – ахнул сосед.
Полковник пожал плечами и ничего не ответил.
– Нет, не спорю, – продолжил удивляться Седой, – климат на тамошних курортах что надо. Что да, то да. Особенно на побережье моря… моря… Тьфу ты! Как его там?
Харднетт, мгновенно вспомнив вереницы изумрудных дюн, подсказал:
– Моря Предчувствий.
– Да-да, Предчувствий, – кивком поблагодарил Седой. – Бывал я как-то раз там по молодости и без надобности. Маяк Последней Надежды, бухта Огненных Медуз, гора Единорог – чудесные места! Вернее, были таковыми. Когда-то. Но сейчас?! Повстанцы эти, взрывы-нападения, перестрелки и все такое… Не боитесь?
– Боюсь, – признался Харднетт в рамках роли. Взглянул на соседа исподлобья, выждал несколько секунд и вдруг пустился в совсем необязательные рассуждения: – Конечно, боюсь. Но… Как сказать-то? Преодолеваю я свой страх. Во всяком случае, стараюсь. Ведь им, ублюдкам, только того и подавай, чтоб мы все тряслись. Они питаются нашим страхом. Они просто жрут его!
– Ублюдки, говорите?
Судя по всему, Седой не являлся большим сторонником столь резких и однозначных определений. Скорее – наоборот.
– А вы считаете, что не ублюдки? – спросил Харднетт голосом опытного провокатора, выделив слово «ублюдки».
Над тем, отвечать или нет, сосед размышлял долго, чуть ли не минуту. И все же решился.
– Знаете, – сказал он, – а я, пожалуй, скажу вам, уважаемый, что на этот счет думаю. Все же скажу. Вы, кажется, порядочный человек. Думаю, не донесете.
– Не донесу, – уверил его полковник. – Не бойтесь, говорите.
Ему действительно было интересно. Не по службе – так, для общего представления о том, чем «дышит» репрезентативный представитель объединенного народа Большой Земли. Вот этот вот конкретный умник, не расстающийся с книжкой даже за обеденным столом.
– Мне кажется, что с этим вопросом не все так просто, – начал Седой издалека. – Я думаю, что зачастую мы сами плодим террористов. Ведь очевидно, террористами не рождаются, ими становятся. Под воздействием конкретных событий, личного опыта, представлений, фобий, национальных мифов, исторической памяти, религиозного фанатизма…
– А также сознательного промывания мозгов и зомбирования, – сумел вставить Харднетт.
– И это тоже имеет место быть, – не стал спорить Седой. – Но, согласитесь, основной фактор срабатывания спускового механизма ненависти – это негодование, охватывающее аборигенов, когда они видят, что вооруженные до зубов чужеземцы грубо попирают достоинство соплеменников. Им кажется, что это несправедливо.
– Все сказали?
– Ну… В принципе – да.
– А теперь я скажу. – Полковник откинулся на спинку стула. – И скажу вот что. Мне очень понравилось это ваше «им кажется». Это ключевые слова вашего бодрого спича. В том-то все и дело, что – «им кажется». Но нам-то с вами так не кажется. Ведь так?
Седой хотел было что-то на это сказать, возможно, даже собирался возразить, но передумал и благоразумно промолчал. Харднетт этим воспользовался.
– Никакими целями нельзя оправдать терроризм, – сказал он, не повышая голоса, но четко, с убеждением проговаривая каждое слово. – Никакими. Тем более надуманными. Скажете, банально звучит? Соглашусь – банально. Но оттого не менее верно. И вот что я еще скажу. На мой взгляд, вопрос с экстремистами необходимо решать жестче.
– Куда уж жестче?! – ахнул Седой.
– Есть куда. Вырывать нужно крамолу с корнем, ибо до нас сказано: «Сорная трава растет быстро». С корнем – и только так! А что касаемо Прохты, правильнее было очистить ее от ублюдков еще до принятия в Федерацию.
– Кардинально и масштабно? – спросил Седой мертвым голосом.
– Только так, – ответил Харднетт.
– В соответствии с тактикой выжженной земли? И, надо полагать, с применением Особой Бригады Возмездия?
Харднетт кивнул дважды – да и да. Потом пожал плечами, дескать, а как же еще?
Тут ему показалось, что с губ Седого вот-вот сорвется какой-нибудь дурацкий рецепт установления социального мира. Вроде того, что нужно срочно переходить от политики принуждения к убеждению, от подавления – к сотрудничеству, от жесткой иерархии – к системе гибких горизонтальных связей. И уже приготовился объяснить, почему реализация такого и ему подобных сволочных рецептов ни к какому миру не приведет, а только вызовет еще большее кровопролитие.
Но только Седой так глубоко копать не стал.
– Боюсь, что после рейда Особой Бригады Возмездия там бы и курортов никаких не осталось, – хмурясь, сказал он. – Да и самой Прохты, возможно, тоже. И не летели бы вы, уважаемый, туда греться на песочке, вдыхать йод и слушать крики чаек.
– А я туда вовсе не на отдых, – ляпнул вдруг полковник. Не от большого ума ляпнул, скорее по инерции – противоречить, так во всем.
– Да? – удивился Седой. – А что еще там, на Прохте, делать?
– Что делать? – Харднетт задумался, мысленно ругая себя за несдержанность, но через секунду нашелся: – Я туда работать лечу. В миссии «Красного Кристалла».
– Вот как?! – еще больше поразился Седой. – Так вы, оказывается, врач?
– Ну да… Друг и слуга больных. Хирург я. Психохирург. Специализация – прямые вмешательства в мозг с целью регулирования психических отклонений. В курсе, насколько это сейчас актуально на Прохте?
– Ну как же! Представляю себе масштаб проблемы. – Седой сокрушенно покивал. – Увы, увы, увы… Печальные последствия длительной войны.
– Вот и направляюсь туда несчастных пользовать, – сказал Харднетт и, чуть помолчав, добавил: – Знаете, есть нечто воодушевляющее в том, чтобы постучать в дом больного и на вопрос «Кто там?», ответить: «Откройте, доктор пришел».
– Благородная у вас профессия.
– «В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всего намеренного, неправедного и пагубного», – процитировал Харднетт клятву Гиппократа, приложив руку к сердцу. – Впрочем, профессия как профессия. Ничем не лучше иных. Но и не хуже. Н-да… А вы, если не секрет, куда?
– Никаких секретов! С Саулкгаста прямиком на Вахаду. Я, уважаемый, тоже не на отдых. Я, видите ли, физик.
– А что забыл ученый-физик в тамошних песках? – поинтересовался полковник.
Седой оживился, глаза его заблестели. Он по-петушиному встрепенулся и воскликнул, удивляясь неумному вопросу:
– Как это – «что нужно»?! Вообще-то, собираюсь на практике проверить кое-какие собственные теоретические наработки. Дело, видите ли, в том, что моя специализация – механика сыпучих тел, а там, на Вахаде, как вы понимаете, этого добра навалом. Вся планета – сплошной стенд для экспериментов.
– Что есть, то есть, – согласился Харднетт.
– Вы не поверите, три года добивался включения в состав постоянной научной экспедиции, – пожаловался Седой. – Ноги по колена стер, обходя по кругу кабинеты. Но вот, видите, своего добился.
– Поздравляю. Искренне.
– Спасибо.
– Теперь, видимо, развернетесь?
– О да! Возьму в оборот «поющие ловушки». Слышали о таких?
– Еще бы.
– Замечательные объекты!
– Вы находите?
– Уверяю вас.
– Но эти, как вы выражаетесь, замечательные объекты людей кушают почем зря, – напомнил Харднетт. – Читал, человек по сорок в месяц пропадает. А иной раз и все шестьдесят.
Седой смешался и дал задний ход.
– Виноват, виноват, виноват, – забормотал он и показал открытые ладони. – Подобрал неудачный эпитет. Проскользнуло, понимаете ли, сугубо профессиональное восприятие предмета. Видимо, прозвучало цинично? Да?
– Немного.
– На самом деле я, конечно же, согласен, «поющая ловушка» – весьма опасная штуковина. Весьма! Шутки с ней шутить нельзя. Чревато.
– Трудно не согласиться…
– Да, да, да и еще раз – да! – воскликнул физик. – Но, замечу, как раз потому-то и важно досконально изучить механизм ее действия. А механизм этот, доложу я вам, фантастичен.
В его голосе вновь послышались ноты неподдельного энтузиазма. Он уже видел себя на Вахаде.
– Вот прилечу и сразу выдвинусь на Точку! Приближусь на «матрасе» к границе зыбучих песков и зависну. Осмотрюсь… Потом достану шарик. Вот этот вот. – Седой вынул из кармана и продемонстрировал Харднетту оранжевый шарик для пинг-понга. – Достану, значит, и брошу. И как только упадет он на песок, так в ту же секунду… Знаете, что произойдет?
По интонации собеседника, да и по приглашающему жесту полковник понял, что ему предлагается ответить, поэтому из учтивости сказал:
– В общих чертах – да, знаю.
Зря старался. Физик не услышал его реплики. И не собирался слышать. Он уже сам отвечал на собственный вопрос:
– А произойдет следующее. В тот же миг нарушится существовавшее до того равновесие. То самое, которое мы называем хрупким. Едва шарик коснется песка, миллиарды песчинок вдруг сорвутся с места и одновременно устремятся куда-то вниз. При этом вокруг шарика создастся огромная тяга. И эта тяга будет в миллионы раз превышать силу, которая ее породила. Можете себе такое представить?
Харднетт мог. Но не хотел. Вместо того чтобы по призыву ученого включить фантазию, налил бокал до краев и осушил его по-плебейски – залпом.
А физик остановиться уже был не в состоянии.
– Равновесие песчинок нарушается всего на один процент, – рассказывал он. – А мощь, которая порождается этим слабым возмущением, огромна. Она просто чудовищна! Я когда долго смотрю на запись работы такой воронки, мне начинает казаться, что она готова всосать в себя всю Вселенную. Я не знаю, с чем это еще можно сравнить. – Он на секунду задумался, после чего допустил: – Разве только с термоядерной реакцией. Или лавинообразным испарением массы черной дыры.
– Или с распространением ложных слухов, – вяло вставил Харднетт.
– Или с У-лучом, – продолжил физик смысловой ряд. Услышав знакомый термин, полковник оживился:
– Вы сказали – с У-лучом?
– Ну да, – кивнул физик. – Видимо, слышали?
– Кое-что и краем уха.
– Тоже удивительная вещица. Сейчас, кстати, увлекательные процессы наблюдаются с одной мембраной Гагича, в которую ткнулся недавний У-луч.
– Интересно, – заметил Харднетт, надеясь на то, что разболтавшийся сосед продолжит тему.
Но тот вдруг, бросив взгляд на часы, засобирался.
– Да-да, все это интересно, – сказал он, вставая. – Очень даже интересно. И я бы, пожалуй, рассказал вам, уважаемый, об этом увлекательнейшем феномене, но…
– Не расскажете?
– К сожалению, я вынужден покинуть вас по причинам, о которых, в виду их сугубой интимности, вынужден умолчать.
«Ну вы, господин ученый, и загнули, – усмехнулся про себя полковник. – Нет, чтобы просто и по-человечески сказать: так, мол, и так, извини, дружище, но мне нужно перед Проникновением облегчиться». А вслух, приподняв пустой бокал, пожелал:
– Всего вам доброго. И удачного Проникновения.
– Вам того же, – сказал Седой и откланялся. Причем откланялся настолько стремительно, что в спешке забыл свой фолиант. Книга так и осталась лежать на столе.
Оказавшись в одиночестве, полковник осушил еще один бокал. К еде не притронулся, аппетита по-прежнему не было. С завистью покосился на Проводника. Тот, судя по пустым розеткам, уплетал уже четвертую порцию мороженого.
Харднетт, мысли которого пока еще крутились вокруг разговора с физиком, вдруг подумал, а что, если целью существования симбиоза человек – Проводник является Воскрешение через реальное объединение человечества?
Почему бы и нет?
Когда-то давно умнейшие из живших на Земле полагали, что Творец создал расы белых, черных и желтых в соответствии с тремя свойствами человеческой психики – рациональность, интуиция и эмоции. Эти свойства вообще-то присущи всем трем расам, но в каждой расе преимущественно выражено одно. Белые особо рациональны, черные – эмоциональны, а желтые славятся интуицией. А все в совокупности благодаря развитию этих качеств обеспечивают оптимальное воплощение Божественного Замысла.
Почему бы не пойти дальше и не представить, что Творец при создании видимого Мира разделили Самое Себя на огромное множество кусков. И куски эти вложил в людей. Никого не обошел. В каждого – по куску. По бессмертной душе.
Что, если так?
Нет, не в метафизическом плане, а в самом что ни на есть практическом.
Быть может, когда человечество, разбросанное по закоулкам космоса, соберется вместе, Создатель воссоединит части своей сущности и станет Самим Собой. Только уже обновленным, познавшим страдание, а потому – мудрым. И добрым. Обязательно – добрым. Все муки людские потонут тогда в милосердии, которое наполнит собою весь мир. И жизнь станет сладкой, как… Как крем-брюле. И будет людям… Будет тогда всем счастье. И никто не уйдет обиженным.
«А кто не хочет воссоединения человечества под эгидой Большой Земли, тот Создателю есть первый враг, – сделал Харднетт политически грамотный вывод из своих соборных размышлений. – И мы их будем гасить. Без колебаний. Где поймаем, там и будем».
В этот миг Проводник, будто услышал мысли Харднетта. Вздрогнул, оторвался от лакомства и посмотрел на офицера тайной службы рассеянным взглядом.
Полковник быстро отвернулся и потянулся к забытой физиком книге.
Книга как книга. Небольшой том в черном кожаном переплете с закованными в металл углами. По всему, побывал во многих руках. Автор не указан. Название – тоже. И никаких выходных данных. Только на обложке вытиснен странный знак – голова хищной птицы в обрамлении переплетающихся колец.
Полистав книгу с придирчивостью криминального эксперта, полковник отметил, что страницы изрядно потрепанны, печать бледная, а текст набран на дореформенном английском. Бросался в глаза и небольшой дефект переплета – хотя все страницы держались крепко, но создавалось ощущение, что некоторые из них вклеены позже. Будто кто-то вынул из книги родные и вставил другие. И, что характерно, бумага, шрифт – все подобрано один в один, и текст нигде не обрывался, все сходилось до последней запятой, знаки переноса тоже совпадали, смысл предложений нигде не терялся, но только некоторые страницы у основания были приклеены к соседним и не образовывали единого целого с переплетом.
«И книги имеют свою судьбу», – припомнил Харднетт древнюю мудрость и закрыл том.
Некоторое время полковник сидел, задумчиво глядя на вялое дрожание пламени свечи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49