– Ты гонишь, – сказал он. – Их сейчас по кругу уже полторы тыщи катают. А знаешь почему? Потому что ты –Разрушитель и люди за тобой идут. Даже когда ты сам на месте стоишь.
– Полторы тысячи? – переспросил я. – А вы ничего не путаете?
– Ничего я не путаю, мальчик, – сказал он. – Тебя просто отвлекли, вот ты давно свою затею и не проверял. Гаишники уже на ушах стоят, ничего понять не могут. Откуда, думают, такая процессия каждую ночь? Знаешь, как твои последователи себя называют? «Братство Кольца».
– Но это же бред, – сказал я. – Один-два, это я еще могу понять, двадцать было уже хорошим результатом, но чтобы полторы тысячи?
– Может, уже и больше, – сказал он. – Идиотизм смертных расширяется в геометрической прогрессии, дай только повод.
– Не верю, – сказал я.
Он демонстративно зевнул и почесал под мышкой. Переборщил он с камуфляжем, на мой взгляд. Скагс как-то более органично в картину окружающего мира вписывался.
Хотя и таких вот отморозков на улице сотни.
– Верить или не верить, это дело твое. Мы тут не в игрушки играем.
– Постойте, – сказал я. Его слова о «Братстве Кольца» мне что-то напомнили, и совсем не книгу Толкина, а что-то именно в том контексте, о котором он говорил. Да у Марины на ее «корейце» была такая табличка! Я потянулся за своим сотовым и набрал номер. – Это Гоша.
– Как все прошло? – спросила она. – Ты с нами или уже нет?
– Еще. ничего не прошло, – сказал я. – Слушай, у меня тут к тебе один вопросец, который может внести ясность кое во что. Ты машину из сервиса забрала?
– Да, вчера еще, – недоуменно сказала она. – А это здесь при чем?
– Может, и ни при чем, – сказал я. – А что у тебя за табличка на заднем стекле висела, а?
– Ну, – она смутилась, я это даже по телефону почувствовал, – так просто.
– А все же?
– Ну, это типа клуба по интересам, – сказала она.
– И чем вы в этом клубе занимаетесь?
– Да ничем. По МКАД на своих машинах ездим.
– Но это же бессмысленно.
– Бессмысленные занятия высвобождают подсознание и настраивают человека на философские размышления. Что такое наша жизнь, как не одно большое кольцо?
– С этим я бы поспорил, – сказал я.
– Постой-ка, дружок, – сказала она. – У меня все время было такое впечатление, что я о тебе где-то слышала.«Восьмерка» с каким-то супердвигателем, зовут Гоша, программист. Это же ты все начал, да?
– Что начал?
– Наше движение. Ты – его отец-основатель, и не отнекивайся. О тебе уже легенды ходят и о твоем исчезновении тоже.
– Послушай, но это же…
– Ой, – сказала она, и связь прервалась.
Азраель развел руками.
– Что и требовалось доказать. Ты бегал по кругу, а они все равно шли за тобой.
– И что из этого следует?
– Только то, что ты – Разрушитель.
– Но я еще ничего не разрушил!
– Это ты так думаешь, – сказал он. – На самом деле ты разрушил жизненный уклад полутора тысяч человек. Из-за тебя они нашли смысл там, где его не было и быть не могло. Ты открыл им дорогу в никуда. Их семейная жизнь, их карьера, их души находятся под ударом, и виноват в этом ты. И только ты. Ты внес смущение в их души, ты внес сомнения в их жизнь. Ты всегда так делаешь.
– Значит, вы не будете скрывать, что за Сталиным и Гитлером стояло ваше ведомство?
– Это была тактическая ошибка, – сказал он. – Но общая стратегия была правильной. Человека нельзя убедить быть праведником, но его можно заставить. Вася Пупкин будет хлестать водку и бить свою жену, и никакие ласковые увещевания не заставят его бросить и то, и другое. Но если отнять у него водку…
– И жену, – подсказал я.
– …и дать ему знать, что за его поступком последует неминуемое наказание, причем не где-то далеко, в загробной жизни, а здесь, на Земле, он дважды задумается перед тем, как сделает свой следующий ход. Да, я готов признать, что у нас были ошибки. Но это были маленькие ошибки, а вы, смертные, принялись раздувать из мухи слона. И этих ошибок могло не быть вовсе, если бы на самой ранней стадии процесса в него не вмешивались такие, как ты. Царская Россия была нашим самым перспективным проектом за все время существования генерального плана. Народ верил в возможность появления доброго царя, и мы готовы были ему такого царя дать. Царя, который был бы суров, но справедлив, наказывал и поощрял по заслугам и воздавал каждому свое. Который бы не отвергал веры в Бога и сам подавал бы своим подданным пример. И когда мы уже были готовы вывести такого царя на сцену, появился ты, с пламенным взором и лысиной, которую скрывал под кепкой, толкнул пару речей с броневика, и в стране вместо мира и порядка воцарился хаос. Мы убрали тебя до того, как ты успел натворить что-то большее, но время было уже потеряно, в умах воцарился разброд. И нам в спешном порядке пришлось выдумывать коммунизм, эту жалкую пародию на наш первоначальный замысел. Но те, кто пришел после тебя, развалили и его.
– Так я – Ленин?
– Нет, – сказал он, – ты не Ленин, но ты был Лениным в прошлом своем воплощении. Скагс не сказал тебе? Ничего удивительного, что он испугался. Потому что ни один здравомыслящий человек не хочет быть Лениным сейчас. Ты бы запаниковал и не пошел бы на сделку, которая продолжила бы цепь твоих воплощений.
– Кем я был еще? Вы можете назвать мне все мои воплощения?
– Пожалуйста, – сказал он. – Ты был Аттилой, вождем варваров, разрушивших Священную Римскую империю, самый первый наш проект. Ты был Робеспьером, утопившим монархическую Францию в крови. Ты был монахом, чье имя сейчас предано забвению, и твои проповеди, направленные против святой инквизиции, должны были собрать целые площади. Тебя сожгли на костре в тот раз, но и это тебя не остановило, и инквизиция пала.
– Они казнили невиновных.
– Они карали еретиков! Благодаря тебе и таким, как ты, никто сейчас не знает об истинных целях и методах инквизиции! Вы сделали кровожадных монстров из святых людей, настоящих праведников! Ты хочешь знать больше?
– Пожалуй, хватит и этого, – сказал я.
– А когда твоя душа возопила, не в силах больше продолжать эту бесконечную войну, сам Сатана явился к тебе и принялся увещевать. Я дам тебе отдохнуть, говорил он, я не буду использовать тебя в следующий раз, и ты спокойно сможешь принять решение. Но он солгал! Он всегда лжет! Он не оставит тебя в покое, и раз за разом ты будешь находиться внутри порочного круга, противостоя намерениям Неба, бросая оскорбление в лицо нашего Творца! Ты хочешь этого, смертный?
– Не надо только орать, – сказал я. – Как я понимаю, из ваших слов следует, что есть какая-то альтернатива. Я готов выслушать ваше предложение.
– Ты готов выслушать? Да после всего того, что ты сделал, ты должен молить меня о пощаде!
– Молить о пощаде не в моих принципах, – сказал я. – Или у вас есть что мне сказать, или нет. Говорите или уходите.
– Хорошо, – сказал он. – Я милосерден, в конце концов, ведь я – ангел, а ты – всего лишь заблудшая душа. Я готов сделать тебе предложение, удостоить тебя великой чести, которой удостаивались не многие смертные, а лишь самые достойные единицы. Но я готов сделать это для тебя.
– Нельзя ли без предисловия?
Он вонзил в меня столь яростный взгляд, что мне стало немного не по себе, и я задал себе вопрос, не слишком ли я рискую, дразня ангела. Но ангелы и демоны, вмешивающиеся в мою жизнь, мне уже, простите, до чертиков надоели, и терпеть их издевательства я более не был намерен.
– Я хочу склонить твою душу на сторону Добра и Света, – сказал он.
– Каким образом?
– Ты подпишешь договор, – сказал он. – Договор с нами, гораздо более редкий и ценный, нежели сделки, заключаемые с нашим врагом. И после своей смерти ты гарантированно попадешь на небеса, и тебе больше не придется прислуживать Врагу Рода Человеческого.
– Никогда о подобном не слышал, – сказал я.
– Лишь избранные удостаиваются такого предложения, – сказал он. – Тебе повезло.
– Все так говорят в последнее время, – сказал я. – Только вот сам я почему-то этого не чувствую.
– Ты станешь праведником и после смерти вкусишь райского блаженства, и жизнь твоя будет примером для остальных.
– Любопытное предложение, – сказал я. – А что будет в том случае, если я согрешу после подписания этого договора? Скажем, убью кого-нибудь, совершу прелюбодеяние или возжелаю вола ближнего своего?
– После подписания договора у тебя не будет физической возможности согрешить.
– Значит, – осторожно сказал я, – после подписания вашего договора я стану пацифистом, импотентом и дебилом?
– Ты станешь праведником!
– Простите, но в том, как вы это описываете, большой разницы я не вижу.
– Ты богохульствуешь, рассуждая подобным образом! – прогремел он. – И ты совершаешь еще большее богохульство, раздумывая над моим предложением больше одной минуты! Подписывай и спаси свою душу!
В тот же момент что-то хлопнуло и в воздухе перед моими глазами завис лист бумаги. Белоснежной такой бумаги с пылающими письменами. Текст был очень короткий, и к копии контракта предлагалась булавка. Очевидно, чернила оба ведомства использовали одни и те же.
– Простите, – сказал я. – Я не уверен, что готов к такому повороту.
Вот этого, наверное, говорить не следовало. Ангел и так находился на пределе своего терпения, и мой отказ немедленно подписать бланк соглашения стал последним перышком, сломавшим спину верблюду.
Азраель вскочил с дивана, словно подброшенный пружиной, и вырос в полтора раза. Одежда жалобно треснула и слетела с его мускулистого и поджарого… покрытого белоснежными, как из рекламы «Тайда», перьями. Ангел развернул крыла, и в моей квартире ему явно стало тесно. Он повел рукой, и вдруг в ней оказался огромный меч, пылающий огнем. От этого меча веяло таким жаром, что меня сразу же бросило в пот.
– Подписывай, – сказал ангел. – Подписывай – или распрощайся со своей жалкой жизнью.
– Вы не имеете права, – сказал я, понимая, насколько жалобно и жалко это звучит. Что такое права какого-то смертного для настоящего ангела с белоснежными крылами и огненным мечом?
Окно было вынесено вместе с рамой, и ангела окатило стеклянными брызгами. А в комнате стало еще теснее, ибо теперь в ней возник еще и Скагс. И тоже в своем настоящем обличье. Очевидно, время маскировки прошло.
– Нет, – сказал он, – Азраель, мы так не работаем. Суть искушения состоит в том, чтобы сделать предложение, предложение, от которого можно отказаться.
В воздухе хлопнуло еще раз, и рядом с Азраелевым контрактом появился договор Скагса. На темной бумаге с черными письменами, и булавка была более темной, очевидно, от долгого использования.
– Азраель, – сказал Скагс, – ты сейчас покушаешься на самое святое, на самый драгоценный дар, который твой шеф даровал смертным. На свободу выбора.
– Как это? – удивился Азраель. – Ни на что я не покушаюсь. У него бездна свободы выбора. Он может подписать мой контракт, он может подписать твой контракт, и он может немедленно умереть. Так что у него есть целых три варианта, и он может выбрать любой из них. Пусть выбирает.
– Смерть не должна быть альтернативой такого предложения, – сказал Скагс, и в его руке появился огромный топор. Черный, от лезвия которого исходило зловещее зеленоватое свечение.
– И это говоришь мне ты?
– Да, – сказал Скагс. – Я – демон, и я всегда соблюдаю правила игры. А вот ты ведешь себя не так, как должен вести себя ангел.
– Не дело демона – учить манерам самого Азраеля!
– Мы делаем предложение, – сказал Скагс. – Мы настойчивы, мы увещеваем и уговариваем, мы приводим в свою пользу различные доводы, мы соблазняем и развращаем. Но мы не заставляем клиента подписывать договор силой.
– Значит, пришло время изменить правила игры.
– Не в твоих силах сделать это.
– Хочешь посмотреть? – зловеще спросил ангел. – Тогда отойди в сторонку и не мешай мне разделаться с этим смертным.
– Я не могу тебе этого позволить, – сказал Скагс.
– Ты собираешься защищать этого смертного? – спросил Азраель.
– Нет, – сказал Скагс. – Я не собираюсь защищать этого смертного. Но я буду защищать его право на выбор и вместе с тем право на выбор всех смертных этого мира.
– Дадим же ему последнее слово, – сказал Азраель. – Итак, мальчик, перед тобой две бумаги, и ты знаешь последствия любого твоего хода. Какую ты подпишешь?
– Никакую, – сказал я.
– Почему? – Этот изумленный вопрос они задали дуэтом.
– Потому что это неправильно, – сказал я. – Вы говорите, что жизнь – это игра, и я склонен с вами согласиться. Но какой смысл продолжать игру, зная, что результат предопределен? К чему жить, если заранее знаешь, что будет потом?
– В этой игре нет смысла, – сказал Азраель. – Есть только правила.
– К черту ваши правила и вас обоих, – сказал я с решительностью, которой от себя не ожидал.
И приготовился принять неминуемую смерть. Думаю, что своим отказом я разозлил и демона, доселе довольно миролюбивого, а ангел и так не пылал ко мне братскими чувствами с самого начала.

Архив Подземной Канцелярии
Мемуары демона Скагса
Запись три тысячи пятьсот пятая

Когда Гоша отказался от подписания обоих договоров, я понял, что стычки с Азраелем не избежать.
Вот здесь я хочу, чтобы вы поняли меня правильно.
Мне не нравился этот Гоша. Он был Разрушителем и знал об этом, однако отказывался делать следующий по логике вещей ход. Он знал, что своим отказом он подписывает смертный приговор себе, возможно, мне, а возможно, и всему миру, однако он это сделал. У него было право выбора, и он выбрал.
Но иногда я думаю, что он поступил правильно. Право выбора, на которое покушался Азраель, было даровано смертным с самого начала, и, если отнять его у смертных, апокалипсис мог свершиться в ту же секунду. Потому что никому не позволено покушаться на подарки Сами Знаете Кого.
Право выбора и душа – это то, что отличает смертных от прочих обитателей обоих миров. Азраель покушался и на то, и на другое, а подобные действия безнаказанными для мироздания пройти просто не могли.
Не думаю, чтобы Гоша понимал это в тот момент, когда отверг оба сделанных ему предложения.
Если бы он подписал договор со мной, он предал бы себя. Он не подписал ничего – и поставил под угрозу весь мир. Но в этом случае у нас еще был шанс – мизерный, но шанс – уладить ситуацию без Армагеддона.
А вот если бы он подписал договор с Азраелем, воспротивившимся воле своего начальства и бросившим ему вызов, апокалипсис был бы неминуем в ту же минуту.
Или если бы Азраель его убил. Потому что ангел не может убить смертного, не признанного грешником, а Гошу грешником при жизни никто не признавал. Нарушение любого закона мироздания ведет к апокалипсису. Это я сейчас так думаю.
Тогда подумать я просто не успел. Передо мной был разъяренный ангел мщения с огненным мечом в руке. Не самое подходящее время для теологических изысканий.
Но Гошу надо было спасать, спасать любой ценой. Иначе всему миру хана. А для продолжения нормальной жизнедеятельности Гошиного организма в этом помещении был один явно лишний ангел с мечом.
Поэтому я бросил топор, точнее, не бросил, а выпустил из рук и позволил ему упасть, а сам прыгнул на заносящего меч Азраеля, нырнул под удар, схватил ангела поперек туловища и выкинул в окно.
Там он и остался. Три взмаха крыльями вернули его на высоту нашего этажа.
С каждым взмахом Азраель увеличивался в размерах, словно не крыльями махал, а невидимым насосом себя накачивал. И остановился он, только достигнув размеров пятиэтажного дома.
И это все на улице, в разгар рабочего дня.
Естественно, смертные не могли сего факта не заметить, а заметив, не могли не отреагировать. И отреагировали они совершенно правильным образом, лучшим, какой можно было придумать в тот момент. Примерно так же люди в Нью-Йорке реагировали на приплывшую в их город Годзиллу.
То есть они побросали все свои дела, машины и жилища и бросились врассыпную. Кто молча, кто с визгом. А умнее тут и придумать ничего нельзя.
Я высунулся в окно.
– Слышь, – сказал я, – я так понимаю, что ты настроен подраться?
– Да! – прогремел он.
– Никогда ничего не имел против хорошей драки, – сказал я. – Но ведь для дуэли есть свои правила. Прими свой нормальный размер, выйдем в другое измерение и изметелим друг друга до потери пульса.
– Здесь и сейчас.
– Ты отдаешь себе отчет, что, если мы с тобой схлестнемся в мире, да еще и в боевых воплощениях, погибнет куча смертных?
– Они умрут, а Суд определит, кто был праведен, а кто грешен, – сказал он. – Мне нет до них никакого дела!
Вот так вот. Если у нас теперь ангелы так рассуждают, то я уж совсем в этой жизни ничего не понимаю. Но выбора не было, поэтому я поднял с пола свой топор и вылетел Азраелю навстречу, по ходу принимая свой боевой облик, который когда-то обращал в бегство целые армии.
Давненько я этим не занимался, но такие навыки никогда полностью не исчезают. И когда мы сравнялись в размерах с разбушевавшимся ангелом, я уже точно помнил, как, что и когда следует делать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59