И первым делом заметила перевязку на пальце.
Ц Боже мой, Ц сказала она. Ц Что случилось?
Ц Сколько у тебя денег? Ц ответил я.
Ц Но твой палец! Что произошло?
Ц Сколько у тебя денег?
Руки ее затрепетали в обдерганной сумочке, пока она посматривала на мою
перевязку. Она слишком волновалась, слишком боялась открыть кошелек. Он
упал на пол. Она подняла его, колени потрескивали, руки шарили, нащупывая з
амочек. Наконец Мона поднялась и взяла у нее кошелек. Совершенно без сил, в
олнуясь за мой палец, мать рухнула в кресло. Я знал, что сердце у нее бешено
колотится. Переведя дух, она снова спросила о перевязке. Но я читал. Я не от
ветил.
Она спросила опять.
Ц Поранил. Ц Как?
Ц Сколько у тебя денег? Мона сосчитала.
Ц Три доллара и немного мелочи, Ц пробормотала она.
Ц Сколько мелочи? Ц настаивал я. Ц Поточнее, пожалуйста. Мне нравятся т
очные ответы.
Ц Артуро! Ц воскликнула мать. Ц Что произошло? Как ты его поранил?
Ц Пятнадцать центов, Ц ответила Мона.
Ц Что с пальцем? Ц крикнула мать.
Ц Дай мне пятнадцать центов, Ц сказал я.
Ц Подойди и возьми, Ц сказала Мона.
Ц Но Артуро! Ц сказала мать.
Ц Дай их сюда! Ц рявкнул я.
Ц Ты не инвалид, Ц сказала Мона.
Ц Еще какой инвалид! Ц встряла мать. Ц Посмотри только на его палец!
Ц Это мой палец! И дай мне эти пятнадцать центов Ц ты!
Ц Если так хочется, подойди и возьми.
Мать вскочила с кресла и уселась со мной рядом. Начала гладить меня по вол
осам, убирая их со лба. Пальцы у нее были горячими, а тальком она так напудр
илась, что от нее воняло, словно от младенца Ц от пожилого младенца. Я нем
едленно встал. Она протянула ко мне руки.
Ц Твой бедненький пальчик! Дай посмотрю. Я подошел к Моне.
Ц Дай сюда пятнадцать центов.
Она не давала. Деньги лежали на столе, но она отказывалась дать их мне.
Ц Вот они. Бери, если хочешь.
Ц Я хочу, чтобы ты мне их дала. Она фыркнула от отвращения.
Ц Дурак! Ц сказала она.
Я засунул монеты в карман.
Ц Ты об этом еще пожалеешь, Ц сказал я. Ц Как бог мне судья, ты еще раскае
шься в такой наглости.
Ц Хорошо, Ц ответила она.
Ц Я уже устал ишачить на двух паразитов женского пола. Точно вам говорю
Ц я уже почти достиг апогея собственной стойкости. В любую минуту сейча
с я готов бежать из этого рабства.
Ц Фу-ты ну-ты, Ц осклабилась Мона. Ц Так чего ж ты не сбежишь прямо сейча
с Ц сегодня же? Все только счастливы будут.
Мать моя совершенно ничего не понимала. Она озабоченно раскачивалась вз
ад-вперед, так ничего и не выяснив про мой палец. Весь вечер голос ее звуча
л у меня в ушах очень смутно.
Ц Семь недель на консервной фабрике. Я уже сыт по самое горло.
Ц Как ты его поранил? Ц повторяла мать. Ц Может, у тебя заражение крови.

Может, и заражение! На какой-то миг я подумал, что это возможно. Повкалывае
шь на фабрике в антисанитарных условиях Ц еще и не то будет. А может, там у
же и есть заражение. Я, пацан из бедной семьи, впахиваю на этой к
аторге, и вот что в награду Ц заражение крови! Бедный паренек, горбачусь т
ут на пару теток, потому что должен. Бедный паренек, никогда и не пикну; и во
т теперь умереть от заражения крови из-за тех условий, в которых зарабаты
вал на хлеб, чтобы прокормить эти два рта. Мне хотелось разрыдаться. Я пове
рнулся к ней и заорал:
Ц Как я его поранил? Я скажу тебе, как я его поранил! Теперь ты всю правду у
знаешь. Теперь ее можно открыть. Ты узнаешь всю демоническую правду. Я пор
анил его в машине! Я поранил его, тратя свои молодые годы в рабстве на этих
консервных галерах! Я поранил его, потому что рты-присоски двух паразито
к зависят от меня. Я поранил его из-за идиосинкразии природной сообразит
ельности. Я поранил его из-за ползучего мученичества. Я поранил его, потом
у что судьба мне в догматизме не откажет! Я поранил его, потому что метабол
изм моих дней не откажет мне ни в каком рецидиве! Я поранил его из-за бробд
иньягского благородства цели!
Мать сидела пристыженная, ничего из моих слов не понимая, однако чувству
я, что я пытался сказать, Ц сидела, опустив глаза, плотно сжав губы, невинн
о уставясь на собственные руки. Мона вернулась к своей книжке, хрумкала я
блоком и не обращала на меня никакого внимания. Я повернулся к ней.
Ц Благородство цели! Ц завопил я. Ц Благородство цели! Ты слышишь меня
Ц ты, монашка?! Благородство цели! Но теперь я утомлен всем и всяческим бл
агородством. Я взбунтовался. Я вижу новый день для Америки, для меня и моих
сотоварищей по этим галерам. Я вижу медовую землю с молочными реками. Я пр
озреваю ее и говорю: да здравствует новая Америка! Да здравствует. Хайль! Т
ы меня слышишь, монахиня? Я говорю хайль! Хайль! Хайль!
Ц Фу-ты ну-ты, Ц ответила Мона.
Ц Не усмехайся, омерзительное чудовище!
В горле у нее что-то презрительно вякнуло, она цапнула свою книжку и повер
нулась ко мне спиной. И тут я впервые обратил внимание на то, что она читал
а. Новехонькая библиотечная книга в ярко-красной обложке.
Ц Что ты там читаешь? Нет ответа.
Ц Я кормлю твое тело. Наверное, у меня есть право поинтересоваться, кто п
итает твои мозги.
Нет ответа.
Ц Так ты разговаривать не хочешь!
Я подскочил и вырвал книгу у нее из рук. Роман Катлин Норрис. Рот у меня сам
собой распахнулся, и я ахнул, шокированный всей явившейся мне ситуацией.
Так вот как обстоят дела в моем собственном доме! Пока я кровавым потом ис
хожу, руки до костей срабатываю на консервной фабрике, питая ее тело, вот,
вот чем она питает свои мозги! Катлин Норрис. И это в современной Америке!
Неудивительно, что Европа закатывается! Неудивительно, что современный
мир в отчаянье. Так вот оно, значит, как! Я, бедный паренек, пальцы стираю до
кости, лишь бы только подарить им достойную семейную жизнь, Ц и вот, вот м
оя награда! Я покачнулся, измеряя расстояние до стены, шатаясь, добрел до н
ее и наклонился, опираясь и рывками втягивая в себя воздух.
Ц Боже мой! Ц простонал я. Ц Боже мой!
Ц В чем дело? Ц спросила мать.
Ц Дело! Дело! Я скажу тебе, в чем дело. Посмотри, что она читает! Господи все
могущий! Ох, Господи, спаси и помилуй ее душу! Подумать только: я всю жизнь в
калываю, пальцы сдираю до кости, а она сидит тут и читает эту свинячью блев
отину. О Боже, дай мне силы! Укрепи мою стойкость! Удержи меня, чтобы я ее не
задушил!
И я разодрал книгу в клочья. Листы падали на ковер. Я топтал их ногами. Я пле
вал на них, сморкался, кашлял и рычал. Затем собрал их все, вынес на кухню и ш
вырнул в мусорное ведро.
Ц А теперь, Ц сказал я, Ц только попробуй еще раз.
Ц Это библиотечная книга, Ц улыбнулась Мона. Ц Тебе придется за нее пл
атить.
Ц Я сперва в тюрьме сгнию.
Ц Ну, ну! Ц попыталась вмешаться мать. Ц В чем дело?
Ц Где эти пятнадцать центов?
Ц Дай мне посмотреть на твой палец.
Ц Я сказал, где пятнадцать центов?
Ц У тебя в кармане, Ц ответила Мона. Ц Придурок.
И я вышел из комнаты.

Восемнадцать

Я пересек школьный двор и направился к Джиму. В кармане у меня побрякивал
и пятнадцать центов. Двор был засыпан гравием, и башмаки мои хрустели, отд
аваясь эхом. А что, неплохая мысль, подумал я, во всех тюрьмах дворы засыпа
ны гравием, отличная мысль; это стоит запомнить; будь я пленником матери с
сестрой Ц как тщетно бежать с таким шумом; хорошая мысль, надо подумать.

Джим сидел в глубине лавки и читал беговой формуляр. Он только что устано
вил новую винную полку. Я остановился перед ней получше рассмотреть буты
лки. Некоторые весьма симпатичные, отчего их содержимое казалось более с
носным для нёба.
Джим отложил формуляр и подошел. Вечно безучастный, он ждал, когда загово
рит собеседник. Женил шоколадный батончик. Весьма необычно. Впервые вижу
что-либо у него во рту. Вид его мне тоже не нравился. Я легонько постучал по
витрине.
Ц Я хочу бутылку пойла.
Ц Привет! Ц ответил он. Ц А как у тебя на фабрике?
Ц Нормально, наверное. Но сегодня я, видимо, напьюсь. Я не хочу разговарив
ать о консервной фабрике.
Я увидел маленькую бутылочку виски, пять унций жидкого золота. За этот ме
рзавчик Джим хотел с меня десять центов. Разумная цена. Я спросил его, хоро
ш ли этот виски. Джим ответил, что да.
Ц Самый лучший, Ц сказал он.
Ц Заметано. Верю тебе на слово и беру без дальнейших комментариев.
Я протянул ему пятнадцать центов.
Ц Нет, Ц сказал он. Ц Только десять.
Ц Лишний никель оставь себе. Это чаевые, жест моей персональной доброй в
оли и братства.
Улыбаясь, он отказывался. Я все равно протягивал монетку, но он лишь оттал
кивал мою руку и качал головой. Я не понимал, почему он постоянно отказыва
ется от моих чаевых. И дело вовсе не в том, что я их редко предлагал: напроти
в, я старался давать ему на чай всякий раз; фактически он был единственным
человеком, кому я вообще давал на чай.
Ц Давай не будем, Ц сказал я. Ц Я ж тебе говорил: я всегда чаевые даю. Для
меня это вопрос принципа. Я Ц как Хемингуэй. Это моя вторая натура.
Хрюкнув, он взял мелочь и засунул в карман джинсов.
Ц Джим, ты странный человек: донкихотствующий тип, пропитанный отличны
ми качествами. Ты превосходишь лучшие образцы того, что может предложить
толпа. Ты мне нравишься, поскольку разум твой обладает широтой охвата.
От таких слов он засуетился. По нему, так лучше о чем-нибудь другом погово
рить. Он откинул со лба волосы, провел ладонью по затылку, пощипал загриво
к, пытаясь придумать, что бы на это ответить. Я отвинтил колпачок и поднял
бутылку.
Ц Салют! Ц И отхлебнул. Сам не знаю, зачем я купил этот вискач. Деньги за т
акое барахло я выложил впервые в жизни. Вкус у виски был отвратительный. У
дивительно обнаружить его у себя во рту, но пойло гуда действительно поп
ало и, прежде чем я успел сообразить, заработало на полную мощность, скреж
еща по зубам, заползая в глотку, брыкаясь и царапаясь, словно тонущий коша
к. Вкус ужасен Ц точно горелые волосы. Я чувствовал, как виски уже бухнулс
я вниз, творя у меня в желудке какие-то странные вещи. Я облизал губы.
Ц Великолепно! Ты был прав. Это великолепно! Вискач перекатывался в брюх
е волнами, снова и
снова, пытаясь найти себе место, чтобы прилечь, и я сильно потер себя по жи
воту, чтобы боль снаружи уравновесила жжение внутри.
Ц Чудесно! Превосходно! Невероятно!
В лавку вошла женщина. Краем глаза я углядел, как она подходит к сигаретно
й стойке. Затем развернулся и посмотрел на покупательницу. Лет тридцати,
может, больше. Возраст не имел значения: она Ц тут, вот что важно. Ничего в н
ей не было поразительного. На вид очень простенькая, однако я чувствовал
эту женщину. Присутствие ее перепрыгнуло через всю комнату и вырвало дых
ание из моей гортани. Меня затопило электричеством. Плоть моя затрепетал
а от возбуждения. В горле перехватило, в голову кинулась кровь. На женщине
было полинявшее фиолетовое пальто с пристегнутой меховой горжеткой. Ме
ня она, кажется, не замечала. Взглянула разок в мою сторону и отвернулась к
прилавку. На миг я увидел ее бледное лицо. Затем оно спряталось в старый м
ех, и больше я лица не видел.
Но одного взгляда мне хватило. Я никогда не забуду этого лица. Болезненно
белое, будто полицейские фотографии преступниц. Глаза Ц изголодавшиес
я, серые, большие и затравленные. У волос цвета не выло вообще: коричневые
и черные, светлые, но все же темные Ц я не запомнил. Она показала на пачку с
игарет, постукав монеткой о прилавок. Не сказала ни слова. Джим протянул е
й пачку. Он совершенно не чувствовал эту женщину. Просто еще одна покупат
ельница.
Я же таращился на нее по-прежнему. Я знал, что не должен так пристально смо
треть. Но мне было наплевать. Я чувствовал, что стоит ей только увидеть мое
лицо, и она не станет возражать. Горжетка у нее под белку, пальто Ц старое
и разлохмаченное в подоле, доходившем только до колен. Оно плотно ее обле
гало, преподнося мне всю фигуру. Чулки Ц металлического цвета, со светлы
ми полосками там, где побежали стрелки. Синие туфли со сношенными каблук
ами и расклеившимися подошвами. Я улыбался и уверенно смотрел на нее, пос
кольку совсем ее не боялся. Такая женщина, как мисс Хопкинс, меня расстраи
вала, с такой женщиной я чувствовал себя абсурдно Ц но не с женщинами на к
артинках, к примеру, и уж точно не с такой, как эта. Улыбаться ей было так лег
ко, так нахально просто; так весело было чувствовать себя непристойным. М
не хотелось сказать что-нибудь грязное, бросить какой-нибудь намек врод
е «фью-у! я могу принять все, что ты сможешь мне предложить, сучка этакая». Н
о она меня не видела. Не оборачиваясь, расплатилась за сигареты, вышла из м
агазина и зашагала вниз по бульвару Авалон к морю.
Джим выбил чек и вернулся ко мне. Начал было что-то говорить. Ни слова не от
ветив, я вышел. Просто вышел и двинулся по улице вслед за женщиной. Она был
а уже в дюжине шагов от меня, спешила к набережной. На самом деле я не сообр
ажал, что преследую ее. Поняв же это, я остановился как вкопанный и щелкнул
пальцами. О! так ты, значит, извращенец! Сексуальный извращенец! Так-так-та
к, Бандини, вот уж не думал, что до подобного дойдет; я очень удив
лен! Я чуть помедлил, вырывая зубами и выплевывая здоровенные куски заус
енцев. Но думать об этом не хотелось. Лучше думать о ней.
Она не была изящна. Походка упрямая, грубоватая, шла она с вызовом, как бы г
оворя: спорим, не остановите! К тому же ее шкивало из стороны в сторону, ино
гда она оступалась на обочину, а иногда чуть не сталкивалась со стеклянн
ыми витринами по левую руку. Но как бы она там ни шла, фигура под старым фио
летовым пальто волновалась и перекатывалась. Шаг длинный и тяжелый. Я со
хранял то же расстояние, что и вначале.
Меня лихорадило: бред и невозможное счастье. Да еще этот запах моря, чиста
я соленая сладость воздуха, циничное холодное безразличие звезд, внезап
ная хохочущая интимность улиц, наглая туманность света во тьме, чахоточн
ое сияние вспоротого месяца. Я любил это всё. Мне хотелось визжать, издава
ть странные звуки, новые звуки горлом. Будто голым идешь по долине, а со вс
ех сторон Ц красивые девушки.
Пройдя так по улице с полквартала, я вдруг вспомнил о Джиме. Я обернулся: н
е вышел ли он посмотреть, почему я так внезапно удрал. Тошнотное чувство в
ины. Однако в дверях Джима не было. Пусто перед его яркой лавчонкой. Бульва
р Авалон вообще не подавал признаков жизни. Я поднял глаза к звездам. Они к
азались такими голубыми, такими холодными, такими надменными, такими дал
екими и полными предельного презрения, такими чванными. От ярких уличных
фонарей казалось, что бульвар окутывают легкие ранние сумерки.
Я миновал первый перекресток, когда она дошла до подъезда кинотеатра в с
ледующем квартале. Она отрывалась, но я не возражал. Ты не уйдешь, о прекра
сная леди, я иду за тобой по пятам, и тебе не удастся меня избежать. Но куда ж
е ты идешь, Артуро? Ты соображаешь, что преследуешь совершенно незнакому
ю женщину? Такого ты никогда раньше не делал. Каковы твои мотив
ы? Мне стало страшно. Я вспомнил о полицейских патрулях. Женщина притягив
ала, меня к себе. Ах, так вот в чем дело Ц я ее пленник. Мне было стыдно, но я ч
увствовал, что ничего плохого не делаю. В конце концов, я вышел немножечко
пройтись по ночному воздуху; прогуливаюсь перед сном, знаете ли, офицер. А
живу я вон там, офицер. Уже больше года, офицер. Мой дядя Фрэнк. Вы его знаете
, офицер? Фрэнка Скарпи? Ну разумеется, офицер! Все знают моего дядю Фрэнка.
Прекрасный человек. Он вам и подтвердит, что я его племянник. Нет нужды мен
я задерживать в данных обстоятельствах.
Я шел, а перевязанный палец шлепал меня по ляжке. Я бросил взгляд вниз: вот
он, этот ужасный белый бинт, хлопает по мне с каждым шагом, движется вместе
с рукой, большой белый уродливый комок, такой белый и сияющий, будто каждо
му фонарю на улице про него все известно: зачем он здесь и почему. Мне он оп
ротивел. Подумать только! Прокусил себе большой палец до крови! Можете се
бе представить, чтобы так поступил человек в здравом уме? Говорю вам, он по
терял рассудок, сэр. Он уже делал раньше странные вещи, сэр. Я вам рассказы
вал, как он крабов убивал? Я думаю, этот парень спятил, сэр. Я бы предложил ег
о задержать и проверить ему голову. Тут я сорвал бинт, швырнул в канаву и в
ообще отказался о нем думать.
Женщина уходила в отрыв. Теперь она удалилась на целых полквартала. Я же б
ыстрее идти не мог. Плелся медленно, убеждал себя немного поспешить, но пр
итормаживала мысль о полицейском патруле. В порту полиция Ц из централь
ного участка Лос-Анджелеса; очень крутые они фараоны, на очень крутом мар
шруте Ц сначала арестуют человека, а потом скажут за что, к тому же возник
ают из ниоткуда, но пешком Ц никогда, только на бесшумных быстрых «Бьюик
ах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18