Казак уже вошел под сень деревьев, когда позади звонко хрустнула ветка, ее сломали будто нарочно, чтобы насторожившийся человек обратил на это внимание.
Урядник замер, затем медленно повернулся на звук. Из кустов за спиной выглядывал кучерявый верх папахи, все остальное было скрыто листьями. Незаметно завернув руку за спину, казак взялся за рукоятку пистолета и собрался камнем броситься на землю, чтобы противнику труднее было в него попасть. Но тот никаких действий не предпринимал, он истуканом, скорее всего, на коленях, продолжал торчать в зарослях, словно его поразил столбняк.
– Я видел, как ты у водопада держался за руки с Айсет, – послышался ровный мальчишеский голос с характерным чеченским поцокиванием. – Она сейчас бежит сюда, чтобы встретиться с тобой.
Панкрат не знал, как вести себя дальше, он ведал лишь одно, что ночхойские дети, как и стерегущие отары овец лохматые овчарки, беспредельно преданы своим родителям и хозяевам, верой и правдой отрабатывая перед ними свой кусок хлеба, но мысль о том, что у мальца вряд ли будет оружие, заставила его успокоиться и повернуться к нему лицом.
– Кто ты? – как можно мягче спросил он на татарском языке.
– Я сосед сестры джигита Мусы, наши сакли стоят рядом, – паренек вышел в просвет между кустами, расставив ноги в чувяках, сложил руки на ремне, на котором висел маленький кинжал. На вид ему было лет десять-одиннадцать. – А ты казак с русского берега Терека?
– Угадал, – не стал отпираться Панкрат и поинтересовался: – А почему о наших встречах ты не рассказал старшим?
– Айсет мне нравится. Если бы я проболтался, то вас бы убили обоих, а это мне не выгодно.
Серьезность, с которой пацан проследил последствия пока не совершенного им предательства, заставила казака посмотреть на него как на взрослого человека, но времени на то, чтобы получше узнать по-умному рассуждающего мальца, было в обрез. Панкрат переступил с ноги на ногу.
– Девушка скоро будет здесь, – сказал он. – Что ты станешь делать, если она уйдет со мной?
– Айсет уже взрослая. Хотя она женщина, ей самой нужно выбирать свою судьбу, – глубокомысленно изрек отрок. – Я жил среди русских, женщинам у них проще.
– Тебе понравилось поведение наших девок и баб?
– Не очень. В семье женщину надо держать в руках, иначе наступит бесправие, что приведет к беспорядку в доме, но выбирать свой путь и то, чем ей заниматься в жизни, она должна сама.
– Кто твой отец? – поинтересовался казак.
– Он мулла, закончил медресе, совершил хадж в Мекку, святыню всех правоверных.
– Сын муллы должен жить по законам Корана.
– Я соблюдаю законы, но имею право на собственные мысли.
– Вы из какого тейпа?
– Из тейпа Даргановых. С Айсет мы дальние родственники, если бы не это, я бы вырос и взял ее в жены, – мальчик вздохнул, пошевелил пальцами на рукоятке кинжала. – Она умная, умнее всех наших женщин в ауле.
Совсем близко раздался шум листьев потревоженной ветки, кто-то торопился к скале. В стороне испуганно вскрикнул какой-то зверек, на дереве через тропу захлопала крыльями птица. Пацан подобрался, но Панкрат оставался спокойным.
– Я тоже твой родственник, – признался он.
– Ты казак, – не согласился мальчик.
– Я из казачьего рода Даргановых. – Урядник понимал, что такому разумному ребенку можно довериться во всем. Если он сочтет нужным, то предаст, если посчитает, что взрослые поступают правильно, то признания из него не вытянешь. – Слыхал о таком?
– Даргановых?! Тогда ты тоже не имеешь права брать мою соседку в жены.
– Имею, потому что я казак, – по-доброму улыбнулся урядник.
Из зарослей выбежала Айсет, щеки у нее пылали, грудь вздымалась от запального дыхания. Увидев посреди тропы Панкрата, девушка прижала руки к щекам, отступила на полшага назад, затем испуганно оглянулась, словно только сейчас осознав, что совершает непоправимую ошибку.
– Любимая, я так долго ждал тебя, – подался вперед Панкрат.
Он моментально забыл обо всем на свете, замечая перед собой лишь точеную фигурку возлюбленной да ее широко распахнутые черные глаза.
– Разве ты не ушел еще вчера? – как во сне прошептала девушка.
– Что бы ни случилось, я все равно дождался бы твоего прихода. Каждый день я стоял бы у водопада, пока не узнал бы причину, заставившую тебя изменить свои планы, – с чувством отозвался он, все яснее осознавая, что девушка бежала к водопаду всего лишь затем, чтобы удостовериться в его отсутствии, и как бы убрать камень со своей души.
Панкрат похолодел от мысли о том, что прекрасная горянка сейчас повернется и уйдет, чтобы больше никогда не встретиться на его пути, он заторопился с признаниями:
– Для меня в целом мире нет никого дороже тебя, я люблю тебя, Айсет.
– Я… я думала, что ты ушел навсегда. – Она опустила руки, встряхнула светло-русыми волосами и, будто уступая судьбе, сделала несколько покорных шагов вперед. – Я тоже люблю тебя… Я постоянно думала о тебе. Пусть нас рассудит Аллах!
Горянка приблизилась к Панкрату, положила голову ему на грудь и замерла согласным на все живым существом. Она тоже не слышала ни шелеста листьев, ни мерно пульсирующей жизни вокруг, впитывала новые незнакомые запахи, исходящие от этого мужчины, от которых у нее кружилась голова.
Так продолжалось до тех пор, пока здоровенный кабан не решил, что влюбленные уже достаточно простояли здесь. Он пробежал так близко, что вонь от тела самца забралась в ноздри, перебив остальные запахи. Панкрат встрепенулся и пристально огляделся вокруг.
– Айсет, нам пора уходить, – с твердостью в голосе негромко сказал он.
Она молча кивнула, не поднимая глаз, вложила пальцы в его ладонь и первой пошла по тропе, ведущей к скале с водопадом. Девушка словно решила попрощаться с самым дорогим для нее местом. Казак не противился, он лишь зорко следил за тем, чтобы ветви раскачивались только от теплого весеннего ветра.
Уже на выходе из зарослей кустарника он вдруг вспомнил о чеченском мальчике, с которым говорил недавно. Но его нигде не было, скорее всего, маленький философ догадался, что и в этот раз, как и в те прошлые, когда он подглядывал за влюбленными, он оказался лишним. Но его исчезновение опасений не вызывало, на этого мальца можно было положиться полностью.
Они долго бежали по лесу, острые шипы от колючего кустарника вырывали из одежды куски ткани, превращая ее в рубище, на телах кровоточили царапины, казалось, еще немного, и сил не хватит даже на то, чтобы выкарабкаться из очередного рва с прошлогодней листвой на дне. Панкрат специально выбрал длинный путь, чтобы уменьшить вероятность встречи с сородичами Айсет, он подумал о том, что Муса и дагестанец обязательно растянут линию секрета вдоль реки.
Родственники девушки, наверное, давно хватились беглянки, и теперь погоня могла не заставить себя ждать. Сидевшие в засаде соплеменники, скорее всего, тоже были оповещены об исчезновении сестры самого Мусы. Несмотря на неторопливый на первый взгляд уклад жизни, горцы были быстры на принятие важных решений, на разбои в чужих селениях и на расправы хоть над чужаками, хоть над своими вероотступниками. И когда между ветвями заблестели струи горной реки, Панкрат украдкой смахнул со лба пот, словно одной ногой он уже успел встать на родной берег, где каждая собака протягивала ему лапу для приветствия.
– Еще немного, любимая, и нас уже никто не догонит, – поддерживая девушку под локоть, старался подбодрить он ее. – Нам осталось лишь переплыть реку.
– Я пытаюсь, мой возлюбленный, но силы мои на исходе, – и тут Айсет воскликнула с отчаянием в голосе: – Боюсь, нам с тобой не добыть свободы.
– Почему? – замедлил движение Панкрат.
– Ты не спросил, а я постеснялась признаться, – девушка подняла на казака встревоженные глаза. – Я совсем не умею плавать.
– Я перетащу тебя на себе, там не так уж глубоко, – заторопился с объяснениями Панкрат. – Что бы ни случилось, я не оставлю тебя никогда.
Она тихо засмеялась, довольная его признанием, забросила за спину копну растрепавшихся волос.
– Даже если меня схватят, я приму смерть спокойно, потому что полюбила джигита, которого выбрала сама. – Айсет гордо вскинула голову. – За это и с жизнью расстаться не страшно.
– Ты у меня единственная на всем белом свете, – только и смог произнести Панкрат.
У кромки леса казак с девушкой остановились, пристально осмотрелись вокруг, но природную тишину ничего не нарушало. Видимо, самые крайние чеченцы из засады остались за изгибом русла реки. Беглецы тенями выскочили из-за деревьев, сразу заторопились в заросли камыша и, не раздеваясь, бросились в бурные волны вечно мутного Терека. Мощными ударами тугих струй стремнина швырнула их в водоворот, попыталась оторвать друг от друга, чтобы затянуть на дно, но влюбленные сцепили пальцы намертво.
Дарган изо всех сил работал ногами, стремясь подрезать струи, блестящие на солнце, как бы вскользь. В глаза, в рот, в уши заливалась вода, рев стихии заглушал все остальные звуки, ощущение было таким, словно казак с девушкой попали под жесткие мельничные жернова, которые готовились перемолоть их в муку. Панкрат дотащил возлюбленную почти до середины реки, до того места, на котором и дна уже было не достать, и потоки воды превратились в безжалостные валы. Дорога назад была отрезана.
Урядник рванулся наверх, чтобы захватить ртом побольше воздуха и собрался воткнуться плечом в очередную волну, когда вдруг заметил нескольких чеченцев на только что оставленном ими берегу. Абреки направили ружья на беглецов и готовились произвести выстрелы, со всех сторон к ним спешила подмога. Панкрат посмотрел на захлебывающуюся девушку, он понимал, что сейчас они оба как на ладони. Прижав любимую к себе, он нырнул под волны, стараясь опуститься поглубже и пытаясь удержаться под водой как можно дольше.
В одиночку он сумел бы доплыть в таком положении до противоположного берега без особых проблем, но Айсет забилась в его руках, стремясь вырваться наверх. Девушка потеряла достаточно сил, когда бежала по лесу, кроме того, ей мешало длинное платье.
Панкрат вытолкнул ее на поверхность, пробкой вылетел вслед за ней, и тут же раздался залп из нескольких ружей. Пули засвистели со всех сторон, они ударялись о гребни волн спереди и сзади, прошивая их насквозь и оставляя после себя белые хвосты, уходящие на дно. Свинцовый ливень наступал все ближе, грозя накрыть беглецов смертельными строчками.
Айсет выплюнула воду изо рта, хотела глотнуть воздуха и как-то странно замерла, закатывая зрачки под верхние веки. Панкрат заметил, что от ее правого плеча потянулась извилистая струйка крови, он зашарил глазами по спутнице, но ее лицо и шея оставались чистыми. Значит, оставалась надежда дотащить ее до берега живой.
Он оседлал один из стремительных потоков, стиснув зубы, прокатился на нем несколько сажен, перескочил на другой, такой же непокорный, проехал на гребне с девушкой еще какое-то расстояние. Нужно было спешить, пока противник перезаряжал оружие, к тому же до более-менее спокойной воды было не так уж далеко. И хотя фонтанчики от пуль продолжали вскипать вокруг, они уже не казались такими опасными. Панкрат понимал, что преследователи стреляют из пистолетов, а из этого вида оружия попасть в цель на таком расстоянии мог лишь самый искусный стрелок.
Неожиданно над водой снова пронесся гром выстрелов, и в голове у казака мелькнула мысль, что слишком уж быстро чеченцы смогли перезарядить ружья. Он невольно обернулся назад и увидел, что собравшиеся на берегу горцы прыснули в кусты, как потревоженные волком зайцы. Сердце у него учащенно забилось, он осознал, что таким дружным залпом могли встретить врага только его братья-казаки.
– Панкратка-а, правь на отмель, мы тебя прикро-оем, – донесся до него голос, приглушенный ревом воды.
Наверное, это беспокоился друг Николка.
Снова вокруг беглецов вскинулись фонтаны от пуль, каждая из которых могла угодить в них. Чеченцы, прятавшиеся в камышах, пришли в себя, они не в силах были смириться с тем, что с их территории живым и невредимым уходит враг, прихвативший с собой, словно в насмешку над ними, первую в округе невесту. Ярость сжигала их сердца, заставляя беспорядочно лупить из ружей наугад. Преследователи понимали, что добыча ускользает из их рук, они давно бы бросились в реку, чтобы поймать влюбленных и растерзать их, но на другом берегу продолжали собираться неизвестно откуда возникшие казаки. Они ни в чем не уступали горцам, мало того, за ними стояла огромная и неприветливая Россия.
Панкрат упорно тащил девушку на отмель, наконец ему показалось, что он коснулся ногой дна. Подгребая одной рукой, урядник продвинулся вперед еще на несколько вершков и зацепился чувяками за скользкие камни на дне. Бешеные струи пытались снова столкнуть обоих в круговерть воды, но казак упорно продвигался вперед, не выпуская из рук потерявшей сознание возлюбленной.
Снова из камышей послышался волевой голос:
– Станичники, а ну, прикрой, Отцу и Сыну…
Из зарослей навстречу Панкрату рванулся сухопарый Ермилка, вдвоем они подхватили девушку под плечи, укрылись с нею за плотной стеной высоких стеблей с коричневыми метелками. У берега их уже поджидали казаки с кордона, остальные станичники не переставали посылать пулю за пулей в сторону врага. Иногда оттуда прилетал испуганный гортанный вскрик, говоривший о том, что заряд нашел свою жертву.
Под защитой казаков Панкрат с Ермилкой пробежали до близкого леса и положили девушку на заранее расстеленную бурку. Лицо ее по-прежнему оставалось бледным, губы прошивались судорогой, но на шее под тонкой кожей упрямо пульсировала жилка, она будто заявляла, что умирать девушке еще рано.
Панкрат упал на колени перед возлюбленной, разорвал платье до предплечья. Пуля вошла чуть выше правой лопатки и застряла под плечом, но ключица оказалась целой. Казак поманил к себе Николку, забрав у него кружку, велел нацедить в нее чихиря из баклажки, затем вытащил кинжал, смочил его острие и расширил края раны. Он плеснул вина и туда, отчего девушка передернулась, и только после этого, как заправский лекарь, вогнал острие под кожу и моментально выковырнул пулю из-под ключицы. Девушка вскрикнула, вытаращила огромные черные глазищи. Вряд ли она понимала, куда ее занесло, но когда зрачки сошлись на лице Панкрата, губы ее дрогнули.
– Любимый, – негромко произнесла она по-татарски. – Разве Аллах пощадил нас, и мы еще не вознеслись на небо?
– Пока мы на земле, моя возлюбленная Айсет, – казак прижал ее голову к своей груди. – Самое страшное осталось позади, мы с тобой дома, нам предстоит начать новую жизнь.
Девушка улыбнулась и вновь закрыла глаза, но теперь для того, чтобы окончательно прийти в себя. Собравшиеся вокруг казаки переглянулись и молча разошлись в разные стороны. Бой с абреками продолжался, и надо было постараться заставить противника навсегда забыть о первой красавице на правом берегу Терека, уведенной прямо из-под носа джигитов.

В хате сотника Дарганова готовились к большому событию, глава семьи объявил о свадьбе, предстоящей на днях. Второй день на подворье находилась девушка-чеченка, украденная старшим сыном Панкратом из аула за рекой. И столько же времени чеченцы не давали покоя станичникам, они переправлялись небольшими группами на левый берег, затевали кровавые стычки, днем и ночью стреляли из ружей со своего берега.
Цель у них была одна – отбить соплеменницу, во что бы то ни стало вернуть ее в аул и выбрать правоверного жениха. Как раз эти женихи и собирали отряды, нападали на кордоны, грозясь уряднику стать его кровниками, они надеялись, что казак побоится прикоснуться к девушке, оставив ее честь не тронутой.
Но они не учли его характер. Уже на второй день, ближе к вечеру, Панкрат вывел возлюбленную на крыльцо хаты и громогласно объявил собравшимся во дворе станичникам, что чеченская девушка Айсет стала его женой.
В подтверждение этого заявления его тетка Маланья развернула окровавленную простыню и показала ее всем, и когда урядник с новоиспеченной женой спустились по лестнице на землю, окружающие увидели у нее на голове платок, повязанный по-бабьи, а под глазами темные круги. Несмотря на то, что рука у Айсет висела на перевязи, лицо ее источало умиротворение, оно как бы выражало полное согласие со всем сказанным.
Дело было сделано, оставалось окрестить молодуху, осветить союз в церковке и закрепить его свадьбой, о которой и объявил глава рода Даргановых сотник Дарган.
– Все-таки увел Панкратка от чеченцев ихнюю девку! Лихой казак! – накручивали усы собравшиеся на базу станичники, а бабы со скурехами, лукаво щурясь, еще быстрее начинали щелкать семечки. – Да и то сказать, у Даргановых, кого ни возьми, все на иноземных кровях перемешанные, нашей доли наберется едва с четвертинку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40