Долго скакать не пришлось, скоро за ветвями показался край поляны, на которой собрались в круг чеченцы, наконец-то переставшие издавать вопли и качающиеся в ритуальном танце, сопровождаемом однообразным гортанным песнопением.
Спешившись, казак знаками показал, чтобы малолетка оставался в седле, сам залез на ветвистый карагач, раздвинул листву. Посреди круга, образованного джигитами, лежали убитые абреки, в том числе и замотанные платками молодые женщины, руки у всех были вытянуты вдоль тел, накрытых покрывалами. Через равные промежутки времени мужчины поднимали ладони кверху, омывали воздухом бородатые лица и снова впадали в малоподвижное состояние с притоптываниями на месте, не переставая испускать низкие горловые звуки. За их спинами топорщились дула старинных ружей, пояса черкесок оттягивали сабли и кинжалы с широкими рукоятками, у некоторых из-за ремней выглядывали изогнутые ручки пистолетов. Если бы кто-то из мирных людей, населяющих центральную Россию или Европу, увидел эту сцену, то он подумал бы, что горцы готовятся принять участие в крупномасштабных военных действиях. На самом же деле их грозный вид представлял из себя повседневную форму одежды.
Отпевание убитых длилось долго. Даргану надоело сидеть на толстом суку, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть на землю и пуститься в обратную дорогу, и пусть бы чеченцы продолжали свой ритуал хоть до завтрашнего утра, но тягучее песнопение неожиданно оборвалось. Джигиты подхватили трупы своих соплеменников за плечи и за ноги и понесли их к реке. Возле берега на воде покачивались несколько лодок, похожих на деревянные короба. Погрузив тела, чеченцы сорвали со спин ружья, быстро зарядили их, сделали несколько выстрелов и, повернув искаженные яростью лица по направлению к казачьей станице, выкрикнули злые проклятия. Затем они умостились в лодках и отчалили на свою сторону.
Дарган облегченно вздохнул. Через несколько минут они с Назаркой опять заняли места в казачьем строе, и отряд продолжил движение.
Вскоре путь снова преградил казак из секрета, перемолвившись с Чеботарем, он подскочил к Даргану, молча похлопал его по колену и исчез, словно и не появлялся. Стена камыша скоро раздвинулась, взглядам открылся небольшой луг, на котором паслись лошади, коровы и овцы. Показались белые хаты, стоящие на столбах, с крытыми чаканом крышами, с резными наличниками и маленькими окнами, с пирамидальными тополями – раинами, высившимися по всему периметру населенного пункта.
Софи повернулась к мужу, собираясь задать вопрос, и осеклась, тут же осознав его настроение. Дарган раздернул воротник на рубашке, привстал в стременах, казалось, он готовился уподобиться птицам, срывающимся из-под лошадиных копыт. Лицо казака побледнело, по щекам побежали красноватые полосы, таким взволнованным она не видела его ни разу.
– Вот мы и дома, Софьюшка, – сдавленным голосом прохрипел он.
– Это Стодеревская? – оживилась она.
– Родная станица… Вот, кажись, и добрались.
Дарган смахнул пот со лба рукавом черкески, поморгал воспаленными веками, затем оглянулся на табун, будто проверяя, все ли лошади на месте. Казаки понимающе заулыбались. Они не раз покидали родные места, чтобы через какое-то время возвратиться под отчий кров, и чувства, овладевшие их товарищем, были им ведомы.
– Даргашка, послать кого за твоими? – донеслось от передних рядов.
– Не надо, встреча будет веселей, – откликнулся тот.
Через малое время кто-то доложил:
– Кажись, без нас обошлось, все Даргановы и без доклада в передних рядах.
От станицы отделилась большая группа всадников и наметом помчалась навстречу казакам. Впереди рвал уздечку на строевом скакуне вихрастый парень в нательной рубахе и черных шароварах, не отставала от него девушка лет пятнадцати с разметанными волосами, в красной нижней сорочке, в каких им полагалось ходить только по дому. За ними спешили станичники, каждый в том, в чем захватило его известие о возвращении с войны героя-станичника. Наверное, казачок из секрета не утерпел и слетал домой, чтобы оказаться первым вестником, ведь до Даргана с боевых позиций казаки возвращались только после тяжелых ранений.
Мертвых хоронили там, где их застала смерть. Отряд остановился, всадники почесывали затылки, переглядывались друг с другом. Дарган тронул кабардинца и выехал чуть вперед, покосившись на грудь с начищенными орденами и медалями, он подкрутил светлые усы, сбил папаху на затылок. Софи, смущенно теребившая воротник платья, невольно залюбовалась бравым молодцем, ловко сидящим на выгнувшем шею скакуне.
– Брату-ука-а, родненьки-ий, – звонко разнеслось по лугу. – Живо-ой!
Девушка в красной сорочке поняла, что ей не удастся обойти вихрастого братца, который несся к Даргану пущенной из лука татарской стрелой, тогда она отправила вперед свой голос. Угадав ее уловку, казаки захмыкали носами и отвернули лица, чтобы не видеть крепкого молодого тела, просвечивающего сквозь тонкую материю. А парень, свесившийся с лошади, уже мял и тискал старшего брата, не уставая поскуливать верной собачонкой:
– Братука, мы тебя заждались… Матушка уж все глаза проглядела.
С другой стороны повисла на шее младшая сестра, накрыв казака вместе с папахой копной волос.
– Слава тебе, Господи, старшенький наш вернулся…
Наконец Дарган освободился от этих тисков, отстранил от себя брата и сестру и принялся жадно их осматривать. Лошади спокойно стояли бок о бок, будто понимали всю ответственность момента. Казак наслаждался видом кровных родственников, и на душе у него становилось теплее, словно ледяная глыба, наросшая там за эти жуткие годы, начала подтаивать.
– Ну все, хватит, задушите, черти, за два года вон как вымахали, – поправляя снаряжение, сказал он с дрожью в голосе. – Как там матушка?
– За порог вышла, тебя дожидается.
В просторной хате из трех комнат зависла тишина, в открытое окно вливался лунный свет, пахло чихирем, виноградом и каймаком. Дарган свесился с кровати, нашарил на табурете кулечек с ландрином, одну конфетку сунул женушке, вторую заложил за щеку себе. Желтый свет отражался от оружия, развешанного по стенам, подрагивал на коврах, на столе и стульях, он просачивался в другую комнату, в которой старались не шуметь бабка и мать, все еще не спавшие. Третью занимала младшая сестра, а брата переместили во флигель.
Встречу героя, а заодно и свадьбу три дня праздновали всей станицей, кому не хватило места за столами, поставленными во дворе, тот приходил, выпивал, сколько душа требовала, и уходил по своим делам или оставался ждать, пока не уйдет кто-то другой. Пляски были такими огневыми, что земля на подворье стала как каменная, песни пели от души, особенно про разбойника Стеньку Разина и казака Мингаля.
Но сильнее всех станичников поразила избранница Даргана. Когда она пошла танцевать, у многих открылись рты и долго не захлопывались. Нет, вовсе не потому, что на ней были богатые наряды и сверкали оправленные в золото драгоценные каменья – этим казаков удивить было трудно, да в них особо и не разбирались. Терцы обратили внимание на то, как ловко пришлая бабенка подстроилась под казачьи мелодии и с каким изяществом под них выплясывала. С этого момента станичные девки не отгораживали ее от Даргана цветастыми платками и по случаю надетыми праздничными бешметами, не извивались гибкими телами, завораживая завидного жениха искрами в темных зрачках. Поначалу же они старались вовсю, потому что у терских казаков признавались не бракосочетания, совершенные на стороне, хоть с благословения императоров и королей с попами и епископами, а лихие казачьи свадьбы, после которых разрушить семью имели право только смерть и сам Господь. Невеста преподала скурехам урок, какового они до сей поры не получали, а когда она одним махом выпила чапуру с чихирем и спела казачью песню, старики как один крикнули «любо». Недоверие и скованность у гостей прошли, свадьба покатилась колесом от цыганской брички.
Дарган повернулся к жене и, почмокав языком с конфеткой на нем, откинул край одеяла. Софи, обнаженная по грудь, лежала на спине, по ее лицу гулял лунный свет, делая профиль похожим на те, что выбиты на золотых монетах.
– Софьюшка, как тебе у нас? – решился спросить он.
– Хорошо, месье д'Арган, – после недолгой паузы разлепила она губы. – Люди дружные, добрые, твои маман, брат и сестра уважают меня, бабука угостила каймаком. Вкусный.
– Она плохо видит, что нашарила, то и поднесла, – засмущался казак. – На свадебном столе этого каймака громоздились горы. Если бы скинула годков двадцать, было бы другое дело.
– Я все понимаю, но и так хороню. Свадьба была веселой, я довольна.
– Домой не захотелось? – он притих в ожидании ответа.
– Теперь мой дом здесь, в станице Стодеревской.
Казак, сдерживая радость, приподнялся на локте, в его голове затеснились тучи мыслей об устройстве жизни. Несмотря на то что родительская изба, которую ставил отец, погибший в войне с турками, была просторной по станичным меркам, жить в ней стало тесновато. Пришел черед Даргана обустраивать жилище для своей семьи, а в старой хате оставались младшие брат с сестрой. Нужно было определяться и с табуном лошадей, пока пасущимся на лугах под присмотром брата и дальних родственников. Зимы в предгорьях Кавказа наступали резко, перемежая лютый холод сопливой оттепелью. Но спросил он о другом:
– Откуда ты про казачью песню-то узнала, какую сыграла на свадьбе?
– О, это секрет, – засмеялась жена, показывая сверкнувшие во тьме жемчужные зубы, но сжалилась и пояснила: – Маланья перед праздником нашептала, сказала, это о-бе-рег, всем понравится.
– Моя сестра, что ли?
– Она.
– Ну… выросла девка, видно, разумная будет.
– Разумная, – согласилась женушка.
Некоторое время казак млел от разлившихся по телу приятных чувств за сестрицу, высокая оценка ее способностей, данная женой, женщиной очень умной, дорогого стоила. Затем он взял себя в руки, тема разговора была слишком серьезной.
– Я тебе еще в дороге сказывал, что присмотрел хату в центре станицы, – с озабоченностью в голосе заговорил он. – Она стоит рядом с лавкой армянина, там жила семья нашего старшины.
– А где хозяин? – прислушалась супруга.
– Сам старшина и двое его сыновей погибли в стычках с чеченцами, а мать недавно перебралась в хату к дочери. Я у станичников уже спрашивал, можно прикупить.
– Дом плохой?
– Лет пять как отстроились, а тут абреки банда за бандой.
– Ты ходил смотреть?
– Когда?… Свадьбу же играли.
– Надо сходить, – девушка приложила палец к губам.
– Завтра и пойдем, – Дарган проглотил истонченную конфетку, шмыгнул носом. – Заодно заглянем на подворье, конюшню добрую надо строить.
– А разве возле хаты нет конюшни?
– Есть, конечно, как без нее, но небольшая, всего-то на пяток лошадей, а у нас их вон сколько, до сих пор не сосчитанные.
– Тогда дом в центре станицы нам не подойдет. – Супруга повернулась к мужу. – Надо много места, лучше за станицей строиться… Новый амбар надо.
– Да и там простора достаточно, – потянулся казак. – Если что, прикупим еще двор для расширения.
Снаружи донесся осторожный шорох, и Софи заметила, как глаза супруга метнулись к оружию, висевшему на стене. Окно было открыто, в него вливался лунный свет, замешанный на запахах луговых цветов, грибов и речной воды, с подворья, от загонов для скота ветерок приносил слабый запах навоза.
Дарган опустил ногу на пол, перенес на нее тяжесть тела, босые ступни неслышно пронесли его к стене. На улице не было никого, по бокам ее будто на ходулях темнели куреня с невысокими плетнями вокруг да стожки сена, наметанные возле жилья. Не было слышно ни лая собак, ни запоздалых вскриков загулявшего казака. Дарган посмотрел на основания столбов под домом, ему показалось, что один из них отбрасывал две тени. Он снял с гвоздя ружье, просунул ствол под оборки занавески в углу подоконника и надолго замер в неудобной позе.
– Кто там? – шепотом спросила жена.
Казак отмахнулся, его вниманием всецело завладела эта самая тень, он знал, что без надобности она возникнуть не могла. И он дождался того момента, когда она отделилась от столба, превратившись в человеческий силуэт. Он словно по воздуху продвигался к окну. Дарган взял его на мушку, довел до следующего столба, и когда этот человек приготовился одолеть расстояние, оставшееся до оконных створок, негромко предупредил:
– Стой, стрелять буду.
Человек метнулся было прочь, но в следующее мгновение он воздел руки вверх и загундосил с сильным чеченским акцентом:
– Братка Дарган, не стреляй, это я, Ибрагим из ларька.
– Что тебе нужно? – не опуская ружья, спросил казак.
– Я пришел забрать самовар. Свадьбу отгуляли, вам он больше не нужен.
Самовар в дополнение к своему действительно брали в лавке у армянина в расчете на непьющих женщин и старух. Он возвышался на столе во дворе. Вещь была редкая и ценная, стоила столько же, как хорошая лошадь.
– Дня было мало, что по ночам решил блукать?
– А когда днем, если закрываемся с заходом солнца, да и ночь только наступила, – обрел свой голос Ибрагим. – Прости, братка Дарган, что побеспокоил, в другой раз забегу, с утра.
Казак опустил ружье, переступил с ноги на ногу. Он понимал, то оглашенный чеченом повод имел вес, но интуиция подсказывала, что отговорка насчет самовара придумана заранее. Настораживало само появление Ибрагима, вхожего в любой двор. Станичные собаки тоже знали его, ни одна не залаяла. Своим в казачьей среде он стал после того, как выкрестился в православные. Если этот прислужник в лавке до сих пор не порвал с родней, живущей на правом берегу Терека, то лучшего лазутчика разбойникам сыскать было бы трудно.
– Коли пришел, забирай самовар и отваливай, а днем приходить не надо, – принял, наконец, решение Дарган. – Если бы я тебя не разглядел, то пулю в лоб, как пить дать, вогнал бы.
– Не желай смерти другим, она сама за тобой ходит, – направляясь во двор, как-то туманно обмолвился Ибрагим и, уже возвращаясь с самоваром, добавил: – Спасибо, братка Дарган, теперь мой армянин успокоится.
– Скажи хозяину, что мы можем его купить.
– Я знаю, но зачем вам два.
Когда Ибрагим пошел по улице, собаки снова не подали голоса, словно они были приручены им и служили ему верой и правдой. Приход ночного гостя отозвался в голове казака неприятными мыслями. Он терялся в догадках, соображая, кто из чеченцев мог подключиться к кровной мести, если из семьи Ахмет-Даргана, по слухам, в живых оставалась лишь одна дочка с маленьким ребенком на руках. А в том, что охота на него продолжается, он перестал сомневаться, как только признал в ночном госте Ибрагима. Слишком уж осторожно тот вел себя. Да и зачем ему среди ночи понадобился самовар, если станица со всеми жителями давно погрузилась в глубокий сон.
– Кто это был? – спросила Софи, стараясь незаметно спрятать пистолет под кровать.
– Ибрагим за самоваром приходил, который мы на свадьбу брали.
– Ночью?!
Дарган ничего не ответил, нырнув под одеяло, обнял горячее тело супруги, сунул нос в густые волосы, которые отдавали запахом степных трав.
Присмотренная хата и правда оказалась внушительных размеров. Поднятая на столбы в три аршина, в то время как другие куреня возвышались над землей только на два, она походила на большой корабль, неизвестно каким ветром занесенный в предгорья Кавказа. Но и здесь Терек по весне показывал такой буйный характер, затопляя все вокруг полой водой, что иной год из нее выглядывали одни макушки деревьев. Дарган вместе с женой обследовали строение снаружи и теперь поднимались по высокой лестнице, ведущей внутрь, за ними семенила старшиниха.
– Изба хорошая, пять лет как отстроили, – выговаривала она. – Мой хозяин завозил лес еще из Пятигорской, тогда потише было. Бревна на стены пошли дубовые, доски на полах тоже из дуба, обналичка из ельника, воду высушивает, что твоя половая тряпка.
– А столбы? – Дарган постучал по толстым кругляшам под избой, заранее зная ответ.
– Дубовые тоже, столетние комеля, на них все держится. И плахи на столбах, и лестница из дубовья.
Они взошли по ступенькам, отворили входную дверь. Четыре просторных комнаты с несколькими широкими окнами расположились вокруг пятой, служащей и гостиной, и горницей в одном лице. В спальнях нетронутыми стояли деревянные кровати, в столовой – столы со стульями, а в детской на толстых веревках покачивалась люлька, подвешенная под потолком за крючок.
– Для внучков готовили, – с дрожью в голосе выговорила старшиниха. – Оба сына враз, за отцом следом… Они и сейчас во сне ко мне каждую ночь приходят.
Казак переглянулся с женой и заторопился к выходу, за ними зашаркала подошвами старуха. Дом был обнесен забором, внутри подворья имелись несколько строений для лошадей и домашнего скота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Спешившись, казак знаками показал, чтобы малолетка оставался в седле, сам залез на ветвистый карагач, раздвинул листву. Посреди круга, образованного джигитами, лежали убитые абреки, в том числе и замотанные платками молодые женщины, руки у всех были вытянуты вдоль тел, накрытых покрывалами. Через равные промежутки времени мужчины поднимали ладони кверху, омывали воздухом бородатые лица и снова впадали в малоподвижное состояние с притоптываниями на месте, не переставая испускать низкие горловые звуки. За их спинами топорщились дула старинных ружей, пояса черкесок оттягивали сабли и кинжалы с широкими рукоятками, у некоторых из-за ремней выглядывали изогнутые ручки пистолетов. Если бы кто-то из мирных людей, населяющих центральную Россию или Европу, увидел эту сцену, то он подумал бы, что горцы готовятся принять участие в крупномасштабных военных действиях. На самом же деле их грозный вид представлял из себя повседневную форму одежды.
Отпевание убитых длилось долго. Даргану надоело сидеть на толстом суку, он подумывал о том, чтобы спрыгнуть на землю и пуститься в обратную дорогу, и пусть бы чеченцы продолжали свой ритуал хоть до завтрашнего утра, но тягучее песнопение неожиданно оборвалось. Джигиты подхватили трупы своих соплеменников за плечи и за ноги и понесли их к реке. Возле берега на воде покачивались несколько лодок, похожих на деревянные короба. Погрузив тела, чеченцы сорвали со спин ружья, быстро зарядили их, сделали несколько выстрелов и, повернув искаженные яростью лица по направлению к казачьей станице, выкрикнули злые проклятия. Затем они умостились в лодках и отчалили на свою сторону.
Дарган облегченно вздохнул. Через несколько минут они с Назаркой опять заняли места в казачьем строе, и отряд продолжил движение.
Вскоре путь снова преградил казак из секрета, перемолвившись с Чеботарем, он подскочил к Даргану, молча похлопал его по колену и исчез, словно и не появлялся. Стена камыша скоро раздвинулась, взглядам открылся небольшой луг, на котором паслись лошади, коровы и овцы. Показались белые хаты, стоящие на столбах, с крытыми чаканом крышами, с резными наличниками и маленькими окнами, с пирамидальными тополями – раинами, высившимися по всему периметру населенного пункта.
Софи повернулась к мужу, собираясь задать вопрос, и осеклась, тут же осознав его настроение. Дарган раздернул воротник на рубашке, привстал в стременах, казалось, он готовился уподобиться птицам, срывающимся из-под лошадиных копыт. Лицо казака побледнело, по щекам побежали красноватые полосы, таким взволнованным она не видела его ни разу.
– Вот мы и дома, Софьюшка, – сдавленным голосом прохрипел он.
– Это Стодеревская? – оживилась она.
– Родная станица… Вот, кажись, и добрались.
Дарган смахнул пот со лба рукавом черкески, поморгал воспаленными веками, затем оглянулся на табун, будто проверяя, все ли лошади на месте. Казаки понимающе заулыбались. Они не раз покидали родные места, чтобы через какое-то время возвратиться под отчий кров, и чувства, овладевшие их товарищем, были им ведомы.
– Даргашка, послать кого за твоими? – донеслось от передних рядов.
– Не надо, встреча будет веселей, – откликнулся тот.
Через малое время кто-то доложил:
– Кажись, без нас обошлось, все Даргановы и без доклада в передних рядах.
От станицы отделилась большая группа всадников и наметом помчалась навстречу казакам. Впереди рвал уздечку на строевом скакуне вихрастый парень в нательной рубахе и черных шароварах, не отставала от него девушка лет пятнадцати с разметанными волосами, в красной нижней сорочке, в каких им полагалось ходить только по дому. За ними спешили станичники, каждый в том, в чем захватило его известие о возвращении с войны героя-станичника. Наверное, казачок из секрета не утерпел и слетал домой, чтобы оказаться первым вестником, ведь до Даргана с боевых позиций казаки возвращались только после тяжелых ранений.
Мертвых хоронили там, где их застала смерть. Отряд остановился, всадники почесывали затылки, переглядывались друг с другом. Дарган тронул кабардинца и выехал чуть вперед, покосившись на грудь с начищенными орденами и медалями, он подкрутил светлые усы, сбил папаху на затылок. Софи, смущенно теребившая воротник платья, невольно залюбовалась бравым молодцем, ловко сидящим на выгнувшем шею скакуне.
– Брату-ука-а, родненьки-ий, – звонко разнеслось по лугу. – Живо-ой!
Девушка в красной сорочке поняла, что ей не удастся обойти вихрастого братца, который несся к Даргану пущенной из лука татарской стрелой, тогда она отправила вперед свой голос. Угадав ее уловку, казаки захмыкали носами и отвернули лица, чтобы не видеть крепкого молодого тела, просвечивающего сквозь тонкую материю. А парень, свесившийся с лошади, уже мял и тискал старшего брата, не уставая поскуливать верной собачонкой:
– Братука, мы тебя заждались… Матушка уж все глаза проглядела.
С другой стороны повисла на шее младшая сестра, накрыв казака вместе с папахой копной волос.
– Слава тебе, Господи, старшенький наш вернулся…
Наконец Дарган освободился от этих тисков, отстранил от себя брата и сестру и принялся жадно их осматривать. Лошади спокойно стояли бок о бок, будто понимали всю ответственность момента. Казак наслаждался видом кровных родственников, и на душе у него становилось теплее, словно ледяная глыба, наросшая там за эти жуткие годы, начала подтаивать.
– Ну все, хватит, задушите, черти, за два года вон как вымахали, – поправляя снаряжение, сказал он с дрожью в голосе. – Как там матушка?
– За порог вышла, тебя дожидается.
В просторной хате из трех комнат зависла тишина, в открытое окно вливался лунный свет, пахло чихирем, виноградом и каймаком. Дарган свесился с кровати, нашарил на табурете кулечек с ландрином, одну конфетку сунул женушке, вторую заложил за щеку себе. Желтый свет отражался от оружия, развешанного по стенам, подрагивал на коврах, на столе и стульях, он просачивался в другую комнату, в которой старались не шуметь бабка и мать, все еще не спавшие. Третью занимала младшая сестра, а брата переместили во флигель.
Встречу героя, а заодно и свадьбу три дня праздновали всей станицей, кому не хватило места за столами, поставленными во дворе, тот приходил, выпивал, сколько душа требовала, и уходил по своим делам или оставался ждать, пока не уйдет кто-то другой. Пляски были такими огневыми, что земля на подворье стала как каменная, песни пели от души, особенно про разбойника Стеньку Разина и казака Мингаля.
Но сильнее всех станичников поразила избранница Даргана. Когда она пошла танцевать, у многих открылись рты и долго не захлопывались. Нет, вовсе не потому, что на ней были богатые наряды и сверкали оправленные в золото драгоценные каменья – этим казаков удивить было трудно, да в них особо и не разбирались. Терцы обратили внимание на то, как ловко пришлая бабенка подстроилась под казачьи мелодии и с каким изяществом под них выплясывала. С этого момента станичные девки не отгораживали ее от Даргана цветастыми платками и по случаю надетыми праздничными бешметами, не извивались гибкими телами, завораживая завидного жениха искрами в темных зрачках. Поначалу же они старались вовсю, потому что у терских казаков признавались не бракосочетания, совершенные на стороне, хоть с благословения императоров и королей с попами и епископами, а лихие казачьи свадьбы, после которых разрушить семью имели право только смерть и сам Господь. Невеста преподала скурехам урок, какового они до сей поры не получали, а когда она одним махом выпила чапуру с чихирем и спела казачью песню, старики как один крикнули «любо». Недоверие и скованность у гостей прошли, свадьба покатилась колесом от цыганской брички.
Дарган повернулся к жене и, почмокав языком с конфеткой на нем, откинул край одеяла. Софи, обнаженная по грудь, лежала на спине, по ее лицу гулял лунный свет, делая профиль похожим на те, что выбиты на золотых монетах.
– Софьюшка, как тебе у нас? – решился спросить он.
– Хорошо, месье д'Арган, – после недолгой паузы разлепила она губы. – Люди дружные, добрые, твои маман, брат и сестра уважают меня, бабука угостила каймаком. Вкусный.
– Она плохо видит, что нашарила, то и поднесла, – засмущался казак. – На свадебном столе этого каймака громоздились горы. Если бы скинула годков двадцать, было бы другое дело.
– Я все понимаю, но и так хороню. Свадьба была веселой, я довольна.
– Домой не захотелось? – он притих в ожидании ответа.
– Теперь мой дом здесь, в станице Стодеревской.
Казак, сдерживая радость, приподнялся на локте, в его голове затеснились тучи мыслей об устройстве жизни. Несмотря на то что родительская изба, которую ставил отец, погибший в войне с турками, была просторной по станичным меркам, жить в ней стало тесновато. Пришел черед Даргана обустраивать жилище для своей семьи, а в старой хате оставались младшие брат с сестрой. Нужно было определяться и с табуном лошадей, пока пасущимся на лугах под присмотром брата и дальних родственников. Зимы в предгорьях Кавказа наступали резко, перемежая лютый холод сопливой оттепелью. Но спросил он о другом:
– Откуда ты про казачью песню-то узнала, какую сыграла на свадьбе?
– О, это секрет, – засмеялась жена, показывая сверкнувшие во тьме жемчужные зубы, но сжалилась и пояснила: – Маланья перед праздником нашептала, сказала, это о-бе-рег, всем понравится.
– Моя сестра, что ли?
– Она.
– Ну… выросла девка, видно, разумная будет.
– Разумная, – согласилась женушка.
Некоторое время казак млел от разлившихся по телу приятных чувств за сестрицу, высокая оценка ее способностей, данная женой, женщиной очень умной, дорогого стоила. Затем он взял себя в руки, тема разговора была слишком серьезной.
– Я тебе еще в дороге сказывал, что присмотрел хату в центре станицы, – с озабоченностью в голосе заговорил он. – Она стоит рядом с лавкой армянина, там жила семья нашего старшины.
– А где хозяин? – прислушалась супруга.
– Сам старшина и двое его сыновей погибли в стычках с чеченцами, а мать недавно перебралась в хату к дочери. Я у станичников уже спрашивал, можно прикупить.
– Дом плохой?
– Лет пять как отстроились, а тут абреки банда за бандой.
– Ты ходил смотреть?
– Когда?… Свадьбу же играли.
– Надо сходить, – девушка приложила палец к губам.
– Завтра и пойдем, – Дарган проглотил истонченную конфетку, шмыгнул носом. – Заодно заглянем на подворье, конюшню добрую надо строить.
– А разве возле хаты нет конюшни?
– Есть, конечно, как без нее, но небольшая, всего-то на пяток лошадей, а у нас их вон сколько, до сих пор не сосчитанные.
– Тогда дом в центре станицы нам не подойдет. – Супруга повернулась к мужу. – Надо много места, лучше за станицей строиться… Новый амбар надо.
– Да и там простора достаточно, – потянулся казак. – Если что, прикупим еще двор для расширения.
Снаружи донесся осторожный шорох, и Софи заметила, как глаза супруга метнулись к оружию, висевшему на стене. Окно было открыто, в него вливался лунный свет, замешанный на запахах луговых цветов, грибов и речной воды, с подворья, от загонов для скота ветерок приносил слабый запах навоза.
Дарган опустил ногу на пол, перенес на нее тяжесть тела, босые ступни неслышно пронесли его к стене. На улице не было никого, по бокам ее будто на ходулях темнели куреня с невысокими плетнями вокруг да стожки сена, наметанные возле жилья. Не было слышно ни лая собак, ни запоздалых вскриков загулявшего казака. Дарган посмотрел на основания столбов под домом, ему показалось, что один из них отбрасывал две тени. Он снял с гвоздя ружье, просунул ствол под оборки занавески в углу подоконника и надолго замер в неудобной позе.
– Кто там? – шепотом спросила жена.
Казак отмахнулся, его вниманием всецело завладела эта самая тень, он знал, что без надобности она возникнуть не могла. И он дождался того момента, когда она отделилась от столба, превратившись в человеческий силуэт. Он словно по воздуху продвигался к окну. Дарган взял его на мушку, довел до следующего столба, и когда этот человек приготовился одолеть расстояние, оставшееся до оконных створок, негромко предупредил:
– Стой, стрелять буду.
Человек метнулся было прочь, но в следующее мгновение он воздел руки вверх и загундосил с сильным чеченским акцентом:
– Братка Дарган, не стреляй, это я, Ибрагим из ларька.
– Что тебе нужно? – не опуская ружья, спросил казак.
– Я пришел забрать самовар. Свадьбу отгуляли, вам он больше не нужен.
Самовар в дополнение к своему действительно брали в лавке у армянина в расчете на непьющих женщин и старух. Он возвышался на столе во дворе. Вещь была редкая и ценная, стоила столько же, как хорошая лошадь.
– Дня было мало, что по ночам решил блукать?
– А когда днем, если закрываемся с заходом солнца, да и ночь только наступила, – обрел свой голос Ибрагим. – Прости, братка Дарган, что побеспокоил, в другой раз забегу, с утра.
Казак опустил ружье, переступил с ноги на ногу. Он понимал, то оглашенный чеченом повод имел вес, но интуиция подсказывала, что отговорка насчет самовара придумана заранее. Настораживало само появление Ибрагима, вхожего в любой двор. Станичные собаки тоже знали его, ни одна не залаяла. Своим в казачьей среде он стал после того, как выкрестился в православные. Если этот прислужник в лавке до сих пор не порвал с родней, живущей на правом берегу Терека, то лучшего лазутчика разбойникам сыскать было бы трудно.
– Коли пришел, забирай самовар и отваливай, а днем приходить не надо, – принял, наконец, решение Дарган. – Если бы я тебя не разглядел, то пулю в лоб, как пить дать, вогнал бы.
– Не желай смерти другим, она сама за тобой ходит, – направляясь во двор, как-то туманно обмолвился Ибрагим и, уже возвращаясь с самоваром, добавил: – Спасибо, братка Дарган, теперь мой армянин успокоится.
– Скажи хозяину, что мы можем его купить.
– Я знаю, но зачем вам два.
Когда Ибрагим пошел по улице, собаки снова не подали голоса, словно они были приручены им и служили ему верой и правдой. Приход ночного гостя отозвался в голове казака неприятными мыслями. Он терялся в догадках, соображая, кто из чеченцев мог подключиться к кровной мести, если из семьи Ахмет-Даргана, по слухам, в живых оставалась лишь одна дочка с маленьким ребенком на руках. А в том, что охота на него продолжается, он перестал сомневаться, как только признал в ночном госте Ибрагима. Слишком уж осторожно тот вел себя. Да и зачем ему среди ночи понадобился самовар, если станица со всеми жителями давно погрузилась в глубокий сон.
– Кто это был? – спросила Софи, стараясь незаметно спрятать пистолет под кровать.
– Ибрагим за самоваром приходил, который мы на свадьбу брали.
– Ночью?!
Дарган ничего не ответил, нырнув под одеяло, обнял горячее тело супруги, сунул нос в густые волосы, которые отдавали запахом степных трав.
Присмотренная хата и правда оказалась внушительных размеров. Поднятая на столбы в три аршина, в то время как другие куреня возвышались над землей только на два, она походила на большой корабль, неизвестно каким ветром занесенный в предгорья Кавказа. Но и здесь Терек по весне показывал такой буйный характер, затопляя все вокруг полой водой, что иной год из нее выглядывали одни макушки деревьев. Дарган вместе с женой обследовали строение снаружи и теперь поднимались по высокой лестнице, ведущей внутрь, за ними семенила старшиниха.
– Изба хорошая, пять лет как отстроили, – выговаривала она. – Мой хозяин завозил лес еще из Пятигорской, тогда потише было. Бревна на стены пошли дубовые, доски на полах тоже из дуба, обналичка из ельника, воду высушивает, что твоя половая тряпка.
– А столбы? – Дарган постучал по толстым кругляшам под избой, заранее зная ответ.
– Дубовые тоже, столетние комеля, на них все держится. И плахи на столбах, и лестница из дубовья.
Они взошли по ступенькам, отворили входную дверь. Четыре просторных комнаты с несколькими широкими окнами расположились вокруг пятой, служащей и гостиной, и горницей в одном лице. В спальнях нетронутыми стояли деревянные кровати, в столовой – столы со стульями, а в детской на толстых веревках покачивалась люлька, подвешенная под потолком за крючок.
– Для внучков готовили, – с дрожью в голосе выговорила старшиниха. – Оба сына враз, за отцом следом… Они и сейчас во сне ко мне каждую ночь приходят.
Казак переглянулся с женой и заторопился к выходу, за ними зашаркала подошвами старуха. Дом был обнесен забором, внутри подворья имелись несколько строений для лошадей и домашнего скота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40