— Он улыбнулся. — Я собираюсь поехать в Бруклин и купить capozella. Это голова ягненка. Но остальные части ягненка тоже будут на столе. Мы ждем гостей к двум часам. Согласны?
Я не был уверен, что правильно понял насчет головы ягненка.
— К сожалению, мы уже приглашены на пасхальный обед в другое место, — ответил я.
— Да? Ну, может быть, удастся заглянуть к нам хотя бы на десять минут? Я покажу вам свой дом. Выпьем. О'кей? — Он повернулся к Сюзанне.
— Мы, конечно, постараемся навестить вас. Но в любом случае желаем вам хорошо отпраздновать этот день.
— Спасибо. — Беллароза захлопнул багажник и пошел садиться в машину. — Вы не будете возражать, если я сделаю небольшой круг по вашему участку?
— Конечно, конечно, — закивала Сюзанна. — Вам лучше будет подняться по этой дороге к большому дому и объехать его кругом.
Имей я желание досадить Сюзанне, я мог бы сказать, что большой дом выставлен на продажу, но я счел, что у нас на сегодня и так хватит тем для разговора.
Беллароза смотрел на нас поверх своей машины, а мы смотрели на него. Я бы уподобил эту встречу пробе сил между двумя представителями разных культур. Сюзанна и я так воспитаны, что никогда не унижаем тех, кто ниже нас по социальной лестнице. Если только они не корчат из себя равных нам. В этом случае приходится их морально уничтожать. Но мистер Беллароза вовсе не строил из себя аристократа. Он был тем, кем был, и не пытался выдать себя за кого-то другого.
Я вспомнил свое первое впечатление об этом человеке. Он тогда предстал передо мной победителем, с некоторым любопытством взиравшим на завоеванную им страну. Его слегка забавляли обитатели этой страны, но их культура не производила на него ни малейшего впечатления. Эта культура даже не смогла защитить себя от людей, подобных Фрэнку Белларозе. Это впечатление, как выяснилось позже, было абсолютно верным, и, как я узнал от самого Фрэнка Белларозы, такой подход вообще очень характерен для итальянского склада ума. В тот момент я был просто счастлив, что этот человек покидает нас. Конечно, я понимал, что мне вновь суждено вскоре увидеться с ним, возможно, даже завтра за обедом с головой ягненка. Но я совершенно не понимал и не мог себе представить, до какой степени разрушительным окажется для всех троих наше сегодняшнее знакомство.
Беллароза расплылся в улыбке, и меня вновь поразило ее несоответствие его лицу. Затем, не утруждая себя подбором витиеватых фраз, он произнес:
— Я буду вам хорошим соседом. Не волнуйтесь. Мы с вами поладим. — Беллароза нырнул в свою машину и уехал.
Я протянул Сюзанне мешок с салатом.
— Это надо есть с уксусом и растительным маслом, — сообщил я и добавил: — Мне кажется, ты была с ним излишне высокомерна.
— Я? А как насчет тебя? — поинтересовалась она. — Кстати, как ты относишься к тому, чтобы заглянуть к ним и отведать кусочек уха ягненка?
— Мне что-то не хочется.
— Возможно, это было бы любопытно, — задумчиво произнесла она.
— Сюзанна, на тебя это не похоже.
Она хрипло рассмеялась.
— Да? Правда, что ли? — Продолжая хохотать, она направилась обратно на теннисный корт. Я опустил мешок с рассадой на землю и пошел за ней.
— Ты считаешь, мне следует заняться в этом году посадкой овощей?
— А почему бы нет? — Она снова расхохоталась. — В этом что-то есть.
Последнюю фразу следовало бы продолжить: «В этом есть что-то пугающее». Это понимали и я, и Сюзанна. Пугающее не в том смысле, что мы будем дрожать от страха перед перспективой отправиться в гости к Белларозе или будем бояться не посадить подаренную им рассаду, нет, дело было в другом. Этот человек имел такую власть, которая позволяла ему стереть в порошок всякого, кто его не устраивал. И несмотря на высокомерие Сюзанны и на мою привычку смотреть на вещи свысока, мы не могли позволить себе обращаться с Фрэнком Белларозой так, как мы позволяли себе обращаться с Ремсенами, Элтонами и Депоу. Для этого имелась достаточно веская причина: Фрэнк Беллароза был профессиональным убийцей.
— Может быть, «Каза Беллароза»? — спросила Сюзанна.
— Что?
— Название для его усадьбы. Пожалуй, я закажу ему табличку на новоселье. Представляешь, на перламутровом фоне! «Каза Беллароза»!
Я ничего не ответил. Мне показалось, что Сюзанна начала немного заговариваться.
Сюзанна вытащила лист салата из пакета и набросилась на него.
— Чуть-чуть горчит. В самом деле, стоит добавить растительного масла и еще чего-нибудь. Но вкус очень приятный, свежий. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо.
— Может быть, нам стоило представить мистера Белларозу Рузвельтам? Как ты думаешь? Что-нибудь вроде этого: «Джим и Салли, позвольте мне представить вам нашего нового друга и соседа, Фрэнка Епископа Белларозу». Или: «Вот наш дон Беллароза». Чтобы у них глаза на лоб полезли.
— Хватит глупостей, — попросил я Сюзанну. — Лучше скажи, что ты о нем думаешь.
Она ответила, не задумываясь ни на минуту:
— У него вид дикаря, но дикаря довольно милого. Он хорошо себя держал, даже несмотря на то что я вела с ним себя высокомерно. — После паузы она добавила: — Он достаточно приятный мужчина, я ожидала худшего.
— Мне он не показался приятным, — не согласился я. — И потом, он довольно странно одевается.
— Он одевается точно так же, как и половина наших соседей.
Мы вернулись на корт. Джим и Салли перебрасывали друг другу мяч. Я извинился. Кстати, должен заметить, что прерывать партию в теннис без серьезных причин — это признак дурного тона.
Джим в ответ на мои извинения произнес:
— Сюзанна сказала, что это, скорее всего, ваш новый сосед.
— Да, это был он. — Я взял свою ракетку и вышел на корт. — Так чья была подача?
— Это был Фрэнк Беллароза? — спросила Салли.
— Кажется, я должен был подавать, — сказал я, сделав вид, что не расслышал ее реплику.
Сюзанна сама решила ответить Салли.
— Мы его называем просто Епископом.
Троим из нас это прозвище показалось забавным. Я повторил:
— Моя подача, счет два-ноль.
Сюзанна продемонстрировала Рузвельтам пакет с салатом, и они все втроем уставились на него, как будто это были образцы марсианской флоры.
— Уже становится темно, — пытался я отвлечь их внимание.
— Что он хотел? — спросил Джим Сюзанну.
— Он хотел, чтобы мы попробовали его салат и посадили у себя овощи.
Салли прыснула со смеху.
— А еще он хотел узнать, — продолжала Сюзанна, — стоит ли ему вешать у входа надпись «Альгамбра». И еще. Он приглашает нас завтра на пасхальный обед.
— Не может быть! — застонала Салли.
— На обед у него голова молодого барашка, — не унималась Сюзанна.
— Ради Бога, — взмолился я. Я никогда не видел, чтобы теннисная партия прерывалась на разговоры. Такое случилось всего один раз в теннисном клубе, когда ревнивый супруг погнался с ракеткой за любовником своей жены. Да и то, как только они исчезли с корта, партия была продолжена. Я сказал: — Или мы играем, или не играем. — Затем собрал свои вещи и покинул корт. Остальные трое, не прерывая разговора, двинулись за мной.
На улице еще не похолодало, и Сюзанна вынесла в сад бутылку старого портвейна. На закуску был сыр и крекеры плюс салат-латук, который и мне показался довольно пикантным.
Я пил портвейн, смотрел на закат солнца, вдыхал аромат навоза из розария и пытался слушать пение птиц, но мне это плохо удавалось, так как Сюзанна, Салли и Джим продолжали промывать косточки Фрэнку Белларозе, и то и дело до меня долетали реплики Сюзанны: «это восхитительное злодейство», «он дикарь, но дикарь очень любопытный», «он просто интригует». По-моему, этот человек был так же интригующ, как железобетонная плита. Но женщины всегда почему-то видят в мужчинах то, чего мужчины не замечают. Салли была на самом деле заинтригована описанием Фрэнка Белларозы. Джим также заслушался и ни на что больше внимания уже не обращал.
Если вас интересует иерархия, сложившаяся за столом у нас в саду, то я скажу вам о ней несколько слов. Стенхопы и Грейсы, представленные дамами, сидящими напротив меня, по нынешним американским стандартам олицетворяют собой «старые состояния», так как в нашей округе самые старые состояния были нажиты людьми не раньше чем лет сто тому назад. Но представитель клана Рузвельтов, сидящий сбоку от меня, счел бы состояния Стенхопов и Грейсов сравнительно «новыми» и имел бы все основания так думать. Сами Рузвельты никогда не были сказочно богаты, но зато их корни тянутся к первым переселенцам в Новый Свет, у них знаменитая фамилия, они послужили американскому народу на общественном поприще, чего не скажешь ни об одном из Стенхопов.
О Саттерах я вам уже говорил, но следует знать, что по матери моя фамилия Уитмен, она из рода самого знаменитого поэта Лонг-Айленда Уолта Уитмена. Таким образом, нас с Джимом можно причислить к знати, а наших жен, несмотря на их богатство, красоту и изысканные манеры, только к низшим классам. Понятно? Но теперь все это не имело значения. Теперь значение имел только Фрэнк Беллароза и его положение в обществе.
Из болтовни Сюзанны с Рузвельтами я понял, что они воспринимают Фрэнка Белларозу совсем иначе, чем я. У меня вызывало беспокойство то, что Фрэнк Беллароза — преступник, убийца, рэкетир, вымогатель и так далее. Но Сюзанна, Салли и даже Джим смотрели на вещи шире, их больше интересовала его черная сверкающая машина, его лаковые белые туфли, а также его величайшее, преступление, заключавшееся в покупке «Альгамбры». Вероятно, значение имело и то, что Сюзанна в присутствии таких людей, как Салли Грейс, ведет себя совсем иначе.
Кроме того, меня поразил сам факт того, что эти трое увидели в мистере Белларозе некий предмет для развлечений. Они говорили о нем, словно он был гориллой в клетке, а они зрителями. Я почти завидовал их отстраненности, их полной уверенности в том, что они не участвуют в круговороте жизни, а только взяли билеты на лучшие места, чтобы посмотреть на жизнь со стороны. Это высокомерие было воспитано у Сюзанны и Салли с самого детства, а у Джима просто было в крови. Вероятно, я тоже способен на такое чувство. Но я родом совсем из другой семьи, у нас все работали, а высокомерным можно быть лишь тогда, когда тебе не надо зарабатывать на жизнь.
Внимая словам Сюзанны, я хотел напомнить ей, что ни она, ни я вовсе не являемся зрителями; нет, мы сами участвуем в представлении, мы находимся внутри клетки вместе с гориллой, и все ужасы и страхи совершенно реальны, мы можем испытать их в любую минуту.
По моему предложению тему разговора наконец сменили и перешли к обсуждению предстоящего сезона катания на яхтах. Рузвельты пробыли у нас до восьми часов, затем распрощались.
Я высказал Сюзанне свое мнение:
— Не вижу ничего забавного или интересного в этом мистере Белларозе.
— Тебе не следует смотреть на вещи так узко, — обронила Сюзанна и налила себе в бокал еще портвейна.
— Он же преступник, — стоял я на своем.
Она тоже не собиралась сдаваться.
— Если у рас, господин советник юстиции, есть доказательства этого, то почему бы вам не позвонить в полицию?
Она напомнила мне о подоплеке этого дела: если общество не в состоянии избавиться от Фрэнка Белларозы, как прикажете сделать это мне? Законы беспомощны, об этом говорят все, включая Сюзанну и Лестера Ремсена. Но я не уверен в этом до конца. Поэтому я сказал Сюзанне:
— Ты же прекрасно знаешь, о ком идет речь. Беллароза — это признанный главарь мафии.
Она допила свой портвейн, выдохнула и призналась:
— Знаешь, Джон, я чертовски устала, был такой длинный день.
День и в самом деле тянулся очень долго, я сам чувствовал, насколько я физически и морально измотан. Тем не менее я язвительно заметил:
— Да, игры на сеновале отнимают уйму сил.
— Заткнись. — Она встала и пошла к дому.
— Так мы выиграли у Рузвельтов или нет? — поинтересовался я. — Мне положен мой сексуальный каприз?
Она замешкалась на пороге дома.
— Безусловно. Но только выбор у тебя невелик. Я, например, пойду сейчас отдыхать.
Раз так, ладно.
Она открыла дверь, которая вела в кабинет.
— Кстати, ты не забыл, что на девять часов мы приглашены к Депоу? Будет что-то вроде пасхального ужина. Будь готов к этому времени. — С этими словами она скрылась в доме.
Я налил себе еще бокал портвейна. Не припоминаю, что мы были куда-то приглашены. Не припоминаю и не собираюсь припоминать. Мне вдруг пришло в голову, что люди, которые находят Фрэнка Белларозу приятным мужчиной, «дикарем, но очень милым», «интригующим» и так далее, которые могут целый час болтать о нем не переставая, те же самые люди видят во мне лишь обычного мужчину, довольно скучного для них и легко предсказуемого в своих поступках. Если вспомнить об играх на сеновале, состоявшихся сегодня в первой половине дня, то, пожалуй, есть основания подозревать, что Сюзанну потянуло на приключения.
Я встал, взял со стола бутылку портвейна и шагнул из сада в темноту. Я шагал до тех пор, пока не уткнулся в кустарник. Это был наш садовый лабиринт. Ноги сами понесли меня по его узким тропинкам. Вскоре я понял, что окончательно заблудился. Тогда я растянулся на траве, допил из горлышка все, что оставалось в бутылке, и заснул прямо под звездным небом. К черту этих Депоу.
Глава 10
Птичье пение раздавалось прямо у меня под носом, но когда я открыл глаза, то не увидел ровным счетом ничего. В панике я вскочил на ноги. Теперь я понял, что стою в облаке тумана, окутавшем все вокруг. Когда я увидел это облако, мне показалось, что я уже умер и попал на небеса. На дне бутылки оказался глоток портвейна, его было достаточно, чтобы подсказать мне, что я еще жив, хотя и нахожусь в безобразном состоянии. Постепенно я припомнил, где я и как сюда попал. Воспоминания были не из приятных, поэтому я тотчас постарался о них забыть.
У меня над головой уже заиграли первые лучи занимающегося дня. Голова раскалывалась, я чертовски замерз, все тело страшно ныло. Я протер глаза и зевнул. Наступило пасхальное воскресенье, и Джон Саттер воистину воскрес.
Видимо, ночью подушкой мне служила бутылка из-под портвейна. Убедившись, что теперь она окончательно опустела, я с горьким чувством вздохнул и выбросил ее.
Я отряхнул свой спортивный костюм и застегнул до горла молнию на куртке. Людям средних лет не рекомендуется спать всю ночь на холодной земле, особенно если они перед этим изрядно наклюкались. Это вредно для здоровья и для репутации. «О Боже... моя шея!»
Я покашлял, почихал и проделал все остальные утренние процедуры. Судя по всему, организм функционировал успешно, чего нельзя сказать о моем мозге, который до сих пор был не в состоянии охватить пониманием все, что я успел натворить вчера.
Я сделал несколько шагов на ощупь, понял, что способен двигаться, и устремился к выходу, по пути цепляясь за ветки разросшегося кустарника. Я пытался определить верный путь по отпечаткам моих туфель и по обломанным вчера веткам, но вскоре выяснилось, что следопыт из меня никакой. Я потерялся. Вернее, потерялся я еще вчера — теперь меня можно было считать пропавшим без вести.
По мере того как рассветало, все легче было различить восток и запад. Помня, что выход из лабиринта на восточной стороне, я двинулся вперед, стараясь держаться этого направления, но вновь и вновь оказывался в тупике. Талантливый создатель этого лабиринта несомненно обладал садистскими наклонностями.
Через полчаса непрерывной беготни я выбрался наконец на поляну и увидел солнце, встающее над бельведером.
Я сел на скамейку у входа в лабиринт и попытался собраться с мыслями. Выходило, что вчера я не только нагрубил Сюзанне, но и пропустил светский ужин. Сегодня утром не попал на пасхальную службу, а Сюзанна и Алларды, наверное, начали уже волноваться, куда я пропал. Вернее так: Сюзанна и Этель просто волновались, а Джордж не на шутку переживал.
Интересно, пошла ли Сюзанна в гости к Депоу с извинениями насчет отсутствия мужа или начала звонить в полицию и просидела всю ночь на телефоне? Меня в первую очередь интересовало, конечно, то, переживал ли кто-нибудь за меня или нет. Погруженный в эти мысли, я вдруг отчетливо услышал глухой топот копыт по влажной земле. Я попытался разглядеть лошадь и всадника, но солнце слепило глаза, и я ничего не мог увидеть. Тогда я встал и бросился вперед.
Сюзанна остановила Занзибар футах в двадцати от меня. Ни Сюзанна, ни я не промолвили ни слова, но глупая лошадь вдруг начала ржать. Ее ржание показалось мне весьма презрительным и, как это ни странно, вывело меня из себя.
Видимо, мне следовало ощущать вину и угрызения совести перед Сюзанной, но ничего подобного я не чувствовал.
— Ты ищешь меня или просто выехала прогуляться? — спросил я.
Наверное, в голосе у меня было что-то такое, что заставило ее воздержаться от язвительного ответа. Она просто сказала:
— Я искала тебя.
— Ну, теперь, когда ты меня нашла, можешь ехать дальше. Мне хочется побыть одному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Я не был уверен, что правильно понял насчет головы ягненка.
— К сожалению, мы уже приглашены на пасхальный обед в другое место, — ответил я.
— Да? Ну, может быть, удастся заглянуть к нам хотя бы на десять минут? Я покажу вам свой дом. Выпьем. О'кей? — Он повернулся к Сюзанне.
— Мы, конечно, постараемся навестить вас. Но в любом случае желаем вам хорошо отпраздновать этот день.
— Спасибо. — Беллароза захлопнул багажник и пошел садиться в машину. — Вы не будете возражать, если я сделаю небольшой круг по вашему участку?
— Конечно, конечно, — закивала Сюзанна. — Вам лучше будет подняться по этой дороге к большому дому и объехать его кругом.
Имей я желание досадить Сюзанне, я мог бы сказать, что большой дом выставлен на продажу, но я счел, что у нас на сегодня и так хватит тем для разговора.
Беллароза смотрел на нас поверх своей машины, а мы смотрели на него. Я бы уподобил эту встречу пробе сил между двумя представителями разных культур. Сюзанна и я так воспитаны, что никогда не унижаем тех, кто ниже нас по социальной лестнице. Если только они не корчат из себя равных нам. В этом случае приходится их морально уничтожать. Но мистер Беллароза вовсе не строил из себя аристократа. Он был тем, кем был, и не пытался выдать себя за кого-то другого.
Я вспомнил свое первое впечатление об этом человеке. Он тогда предстал передо мной победителем, с некоторым любопытством взиравшим на завоеванную им страну. Его слегка забавляли обитатели этой страны, но их культура не производила на него ни малейшего впечатления. Эта культура даже не смогла защитить себя от людей, подобных Фрэнку Белларозе. Это впечатление, как выяснилось позже, было абсолютно верным, и, как я узнал от самого Фрэнка Белларозы, такой подход вообще очень характерен для итальянского склада ума. В тот момент я был просто счастлив, что этот человек покидает нас. Конечно, я понимал, что мне вновь суждено вскоре увидеться с ним, возможно, даже завтра за обедом с головой ягненка. Но я совершенно не понимал и не мог себе представить, до какой степени разрушительным окажется для всех троих наше сегодняшнее знакомство.
Беллароза расплылся в улыбке, и меня вновь поразило ее несоответствие его лицу. Затем, не утруждая себя подбором витиеватых фраз, он произнес:
— Я буду вам хорошим соседом. Не волнуйтесь. Мы с вами поладим. — Беллароза нырнул в свою машину и уехал.
Я протянул Сюзанне мешок с салатом.
— Это надо есть с уксусом и растительным маслом, — сообщил я и добавил: — Мне кажется, ты была с ним излишне высокомерна.
— Я? А как насчет тебя? — поинтересовалась она. — Кстати, как ты относишься к тому, чтобы заглянуть к ним и отведать кусочек уха ягненка?
— Мне что-то не хочется.
— Возможно, это было бы любопытно, — задумчиво произнесла она.
— Сюзанна, на тебя это не похоже.
Она хрипло рассмеялась.
— Да? Правда, что ли? — Продолжая хохотать, она направилась обратно на теннисный корт. Я опустил мешок с рассадой на землю и пошел за ней.
— Ты считаешь, мне следует заняться в этом году посадкой овощей?
— А почему бы нет? — Она снова расхохоталась. — В этом что-то есть.
Последнюю фразу следовало бы продолжить: «В этом есть что-то пугающее». Это понимали и я, и Сюзанна. Пугающее не в том смысле, что мы будем дрожать от страха перед перспективой отправиться в гости к Белларозе или будем бояться не посадить подаренную им рассаду, нет, дело было в другом. Этот человек имел такую власть, которая позволяла ему стереть в порошок всякого, кто его не устраивал. И несмотря на высокомерие Сюзанны и на мою привычку смотреть на вещи свысока, мы не могли позволить себе обращаться с Фрэнком Белларозой так, как мы позволяли себе обращаться с Ремсенами, Элтонами и Депоу. Для этого имелась достаточно веская причина: Фрэнк Беллароза был профессиональным убийцей.
— Может быть, «Каза Беллароза»? — спросила Сюзанна.
— Что?
— Название для его усадьбы. Пожалуй, я закажу ему табличку на новоселье. Представляешь, на перламутровом фоне! «Каза Беллароза»!
Я ничего не ответил. Мне показалось, что Сюзанна начала немного заговариваться.
Сюзанна вытащила лист салата из пакета и набросилась на него.
— Чуть-чуть горчит. В самом деле, стоит добавить растительного масла и еще чего-нибудь. Но вкус очень приятный, свежий. Хочешь попробовать?
— Нет, спасибо.
— Может быть, нам стоило представить мистера Белларозу Рузвельтам? Как ты думаешь? Что-нибудь вроде этого: «Джим и Салли, позвольте мне представить вам нашего нового друга и соседа, Фрэнка Епископа Белларозу». Или: «Вот наш дон Беллароза». Чтобы у них глаза на лоб полезли.
— Хватит глупостей, — попросил я Сюзанну. — Лучше скажи, что ты о нем думаешь.
Она ответила, не задумываясь ни на минуту:
— У него вид дикаря, но дикаря довольно милого. Он хорошо себя держал, даже несмотря на то что я вела с ним себя высокомерно. — После паузы она добавила: — Он достаточно приятный мужчина, я ожидала худшего.
— Мне он не показался приятным, — не согласился я. — И потом, он довольно странно одевается.
— Он одевается точно так же, как и половина наших соседей.
Мы вернулись на корт. Джим и Салли перебрасывали друг другу мяч. Я извинился. Кстати, должен заметить, что прерывать партию в теннис без серьезных причин — это признак дурного тона.
Джим в ответ на мои извинения произнес:
— Сюзанна сказала, что это, скорее всего, ваш новый сосед.
— Да, это был он. — Я взял свою ракетку и вышел на корт. — Так чья была подача?
— Это был Фрэнк Беллароза? — спросила Салли.
— Кажется, я должен был подавать, — сказал я, сделав вид, что не расслышал ее реплику.
Сюзанна сама решила ответить Салли.
— Мы его называем просто Епископом.
Троим из нас это прозвище показалось забавным. Я повторил:
— Моя подача, счет два-ноль.
Сюзанна продемонстрировала Рузвельтам пакет с салатом, и они все втроем уставились на него, как будто это были образцы марсианской флоры.
— Уже становится темно, — пытался я отвлечь их внимание.
— Что он хотел? — спросил Джим Сюзанну.
— Он хотел, чтобы мы попробовали его салат и посадили у себя овощи.
Салли прыснула со смеху.
— А еще он хотел узнать, — продолжала Сюзанна, — стоит ли ему вешать у входа надпись «Альгамбра». И еще. Он приглашает нас завтра на пасхальный обед.
— Не может быть! — застонала Салли.
— На обед у него голова молодого барашка, — не унималась Сюзанна.
— Ради Бога, — взмолился я. Я никогда не видел, чтобы теннисная партия прерывалась на разговоры. Такое случилось всего один раз в теннисном клубе, когда ревнивый супруг погнался с ракеткой за любовником своей жены. Да и то, как только они исчезли с корта, партия была продолжена. Я сказал: — Или мы играем, или не играем. — Затем собрал свои вещи и покинул корт. Остальные трое, не прерывая разговора, двинулись за мной.
На улице еще не похолодало, и Сюзанна вынесла в сад бутылку старого портвейна. На закуску был сыр и крекеры плюс салат-латук, который и мне показался довольно пикантным.
Я пил портвейн, смотрел на закат солнца, вдыхал аромат навоза из розария и пытался слушать пение птиц, но мне это плохо удавалось, так как Сюзанна, Салли и Джим продолжали промывать косточки Фрэнку Белларозе, и то и дело до меня долетали реплики Сюзанны: «это восхитительное злодейство», «он дикарь, но дикарь очень любопытный», «он просто интригует». По-моему, этот человек был так же интригующ, как железобетонная плита. Но женщины всегда почему-то видят в мужчинах то, чего мужчины не замечают. Салли была на самом деле заинтригована описанием Фрэнка Белларозы. Джим также заслушался и ни на что больше внимания уже не обращал.
Если вас интересует иерархия, сложившаяся за столом у нас в саду, то я скажу вам о ней несколько слов. Стенхопы и Грейсы, представленные дамами, сидящими напротив меня, по нынешним американским стандартам олицетворяют собой «старые состояния», так как в нашей округе самые старые состояния были нажиты людьми не раньше чем лет сто тому назад. Но представитель клана Рузвельтов, сидящий сбоку от меня, счел бы состояния Стенхопов и Грейсов сравнительно «новыми» и имел бы все основания так думать. Сами Рузвельты никогда не были сказочно богаты, но зато их корни тянутся к первым переселенцам в Новый Свет, у них знаменитая фамилия, они послужили американскому народу на общественном поприще, чего не скажешь ни об одном из Стенхопов.
О Саттерах я вам уже говорил, но следует знать, что по матери моя фамилия Уитмен, она из рода самого знаменитого поэта Лонг-Айленда Уолта Уитмена. Таким образом, нас с Джимом можно причислить к знати, а наших жен, несмотря на их богатство, красоту и изысканные манеры, только к низшим классам. Понятно? Но теперь все это не имело значения. Теперь значение имел только Фрэнк Беллароза и его положение в обществе.
Из болтовни Сюзанны с Рузвельтами я понял, что они воспринимают Фрэнка Белларозу совсем иначе, чем я. У меня вызывало беспокойство то, что Фрэнк Беллароза — преступник, убийца, рэкетир, вымогатель и так далее. Но Сюзанна, Салли и даже Джим смотрели на вещи шире, их больше интересовала его черная сверкающая машина, его лаковые белые туфли, а также его величайшее, преступление, заключавшееся в покупке «Альгамбры». Вероятно, значение имело и то, что Сюзанна в присутствии таких людей, как Салли Грейс, ведет себя совсем иначе.
Кроме того, меня поразил сам факт того, что эти трое увидели в мистере Белларозе некий предмет для развлечений. Они говорили о нем, словно он был гориллой в клетке, а они зрителями. Я почти завидовал их отстраненности, их полной уверенности в том, что они не участвуют в круговороте жизни, а только взяли билеты на лучшие места, чтобы посмотреть на жизнь со стороны. Это высокомерие было воспитано у Сюзанны и Салли с самого детства, а у Джима просто было в крови. Вероятно, я тоже способен на такое чувство. Но я родом совсем из другой семьи, у нас все работали, а высокомерным можно быть лишь тогда, когда тебе не надо зарабатывать на жизнь.
Внимая словам Сюзанны, я хотел напомнить ей, что ни она, ни я вовсе не являемся зрителями; нет, мы сами участвуем в представлении, мы находимся внутри клетки вместе с гориллой, и все ужасы и страхи совершенно реальны, мы можем испытать их в любую минуту.
По моему предложению тему разговора наконец сменили и перешли к обсуждению предстоящего сезона катания на яхтах. Рузвельты пробыли у нас до восьми часов, затем распрощались.
Я высказал Сюзанне свое мнение:
— Не вижу ничего забавного или интересного в этом мистере Белларозе.
— Тебе не следует смотреть на вещи так узко, — обронила Сюзанна и налила себе в бокал еще портвейна.
— Он же преступник, — стоял я на своем.
Она тоже не собиралась сдаваться.
— Если у рас, господин советник юстиции, есть доказательства этого, то почему бы вам не позвонить в полицию?
Она напомнила мне о подоплеке этого дела: если общество не в состоянии избавиться от Фрэнка Белларозы, как прикажете сделать это мне? Законы беспомощны, об этом говорят все, включая Сюзанну и Лестера Ремсена. Но я не уверен в этом до конца. Поэтому я сказал Сюзанне:
— Ты же прекрасно знаешь, о ком идет речь. Беллароза — это признанный главарь мафии.
Она допила свой портвейн, выдохнула и призналась:
— Знаешь, Джон, я чертовски устала, был такой длинный день.
День и в самом деле тянулся очень долго, я сам чувствовал, насколько я физически и морально измотан. Тем не менее я язвительно заметил:
— Да, игры на сеновале отнимают уйму сил.
— Заткнись. — Она встала и пошла к дому.
— Так мы выиграли у Рузвельтов или нет? — поинтересовался я. — Мне положен мой сексуальный каприз?
Она замешкалась на пороге дома.
— Безусловно. Но только выбор у тебя невелик. Я, например, пойду сейчас отдыхать.
Раз так, ладно.
Она открыла дверь, которая вела в кабинет.
— Кстати, ты не забыл, что на девять часов мы приглашены к Депоу? Будет что-то вроде пасхального ужина. Будь готов к этому времени. — С этими словами она скрылась в доме.
Я налил себе еще бокал портвейна. Не припоминаю, что мы были куда-то приглашены. Не припоминаю и не собираюсь припоминать. Мне вдруг пришло в голову, что люди, которые находят Фрэнка Белларозу приятным мужчиной, «дикарем, но очень милым», «интригующим» и так далее, которые могут целый час болтать о нем не переставая, те же самые люди видят во мне лишь обычного мужчину, довольно скучного для них и легко предсказуемого в своих поступках. Если вспомнить об играх на сеновале, состоявшихся сегодня в первой половине дня, то, пожалуй, есть основания подозревать, что Сюзанну потянуло на приключения.
Я встал, взял со стола бутылку портвейна и шагнул из сада в темноту. Я шагал до тех пор, пока не уткнулся в кустарник. Это был наш садовый лабиринт. Ноги сами понесли меня по его узким тропинкам. Вскоре я понял, что окончательно заблудился. Тогда я растянулся на траве, допил из горлышка все, что оставалось в бутылке, и заснул прямо под звездным небом. К черту этих Депоу.
Глава 10
Птичье пение раздавалось прямо у меня под носом, но когда я открыл глаза, то не увидел ровным счетом ничего. В панике я вскочил на ноги. Теперь я понял, что стою в облаке тумана, окутавшем все вокруг. Когда я увидел это облако, мне показалось, что я уже умер и попал на небеса. На дне бутылки оказался глоток портвейна, его было достаточно, чтобы подсказать мне, что я еще жив, хотя и нахожусь в безобразном состоянии. Постепенно я припомнил, где я и как сюда попал. Воспоминания были не из приятных, поэтому я тотчас постарался о них забыть.
У меня над головой уже заиграли первые лучи занимающегося дня. Голова раскалывалась, я чертовски замерз, все тело страшно ныло. Я протер глаза и зевнул. Наступило пасхальное воскресенье, и Джон Саттер воистину воскрес.
Видимо, ночью подушкой мне служила бутылка из-под портвейна. Убедившись, что теперь она окончательно опустела, я с горьким чувством вздохнул и выбросил ее.
Я отряхнул свой спортивный костюм и застегнул до горла молнию на куртке. Людям средних лет не рекомендуется спать всю ночь на холодной земле, особенно если они перед этим изрядно наклюкались. Это вредно для здоровья и для репутации. «О Боже... моя шея!»
Я покашлял, почихал и проделал все остальные утренние процедуры. Судя по всему, организм функционировал успешно, чего нельзя сказать о моем мозге, который до сих пор был не в состоянии охватить пониманием все, что я успел натворить вчера.
Я сделал несколько шагов на ощупь, понял, что способен двигаться, и устремился к выходу, по пути цепляясь за ветки разросшегося кустарника. Я пытался определить верный путь по отпечаткам моих туфель и по обломанным вчера веткам, но вскоре выяснилось, что следопыт из меня никакой. Я потерялся. Вернее, потерялся я еще вчера — теперь меня можно было считать пропавшим без вести.
По мере того как рассветало, все легче было различить восток и запад. Помня, что выход из лабиринта на восточной стороне, я двинулся вперед, стараясь держаться этого направления, но вновь и вновь оказывался в тупике. Талантливый создатель этого лабиринта несомненно обладал садистскими наклонностями.
Через полчаса непрерывной беготни я выбрался наконец на поляну и увидел солнце, встающее над бельведером.
Я сел на скамейку у входа в лабиринт и попытался собраться с мыслями. Выходило, что вчера я не только нагрубил Сюзанне, но и пропустил светский ужин. Сегодня утром не попал на пасхальную службу, а Сюзанна и Алларды, наверное, начали уже волноваться, куда я пропал. Вернее так: Сюзанна и Этель просто волновались, а Джордж не на шутку переживал.
Интересно, пошла ли Сюзанна в гости к Депоу с извинениями насчет отсутствия мужа или начала звонить в полицию и просидела всю ночь на телефоне? Меня в первую очередь интересовало, конечно, то, переживал ли кто-нибудь за меня или нет. Погруженный в эти мысли, я вдруг отчетливо услышал глухой топот копыт по влажной земле. Я попытался разглядеть лошадь и всадника, но солнце слепило глаза, и я ничего не мог увидеть. Тогда я встал и бросился вперед.
Сюзанна остановила Занзибар футах в двадцати от меня. Ни Сюзанна, ни я не промолвили ни слова, но глупая лошадь вдруг начала ржать. Ее ржание показалось мне весьма презрительным и, как это ни странно, вывело меня из себя.
Видимо, мне следовало ощущать вину и угрызения совести перед Сюзанной, но ничего подобного я не чувствовал.
— Ты ищешь меня или просто выехала прогуляться? — спросил я.
Наверное, в голосе у меня было что-то такое, что заставило ее воздержаться от язвительного ответа. Она просто сказала:
— Я искала тебя.
— Ну, теперь, когда ты меня нашла, можешь ехать дальше. Мне хочется побыть одному.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74