Он привык к упрекам, но не к такой очевидной демонстрации полного отвращения.
– Что, черт побери, происходит? Почему вы так на меня смотрите?
Никто не ответил. Корд настойчиво повторил:
– Ради Христа, скажите, что с ним случилось?
К этому времени внизу собрались Фостер, Эдвард и все домашние слуги-рабы. Широко раскрытыми от испуга и горя глазами они смотрели на безжизненное тело Алекса. Корд босиком стоял на холодном каменном полу, бесполезные подтяжки свисали с пояса брюк. Сердце юноши вдруг бешено забилось, голова закружилась так, что ему едва удалось совладать с накатившим приступом и не упасть.
В отчаянии он повернулся к Фостеру и Эдварду:
– Где дед?
Эдвард Лэнг, тот из англичан, что пониже, сотрясаясь всем телом от рыданий и заливаясь слезами, с трудом проговорил:
– Он еще не знает… Еще спит.
Один из старших домашних рабов поспешил прочь из комнаты. Окидывая молодого человека тяжелым взглядом, доктор, казалось, колебался.
– Христа ради, помогите ему, – потребовал Корд. – Сделайте хоть что-то, пока он не истек кровью.
– Слишком поздно. Боюсь, он уже покинул нас.
Стоя рядом с Алексом и глядя на темно-красное пятно на его рубашке, Корд чувствовал, как весь наполняется слепой яростью. Неестественно побелевшее лицо двоюродного брата странно контрастировало с черными волосами и баками.
– Он был убит на рассвете во время дуэли в Саду святого Антония, недалеко от танцевального зала «Блю Рибон», – сообщил ему доктор Джекобс.
Корд недоверчиво уставился на тело Алекса, ожидая, что его кузен сейчас вскочит и рассмеется над своей шуткой и над всеми ними. Он обнимет Корда и попросит прощения за то, что зашел слишком далеко. Но мертвенно-бледное лицо Алекса говорило о том, что это невозможно.
– Что случилось? Кто вызвал его? Это из-за Джульетт?
– Нет, мсье. – Доктор Джекобс откашлялся и отвел в сторону глаза.
– Говорите же!
Корд обращался теперь к двум джентльменам, стоящим рядом с ним. Он мучительно пытался вспомнить их имена, сожалея, что полностью лишен способности Алекса любезно общаться с окружающими. Джентльмен, который был повыше ростом, повернулся и покинул комнату. За ним по пятам последовал его приятель.
Корд набросился на доктора, схватив его за широкие лацканы визитки, и почти оторвал от каменного пола.
– Кто в этом виноват?
– Вы, мсье. Александр ответил на брошенный вам вызов.
Корду показалось, что его пронзили острейшей рапирой. Он отпустил доктора и, сделав шаг назад, прижался к стене. Обхватив себя руками, словно ему внезапно нанесли удар в живот, он пробормотал:
– Я не понимаю…
– Вчера вечером вас вызвали на дуэль, мсье, но, поговаривают, вы были настолько пьяны, что не могли даже передвигаться. Александр проследил, чтобы вас отправили домой. Зная, что вы будете не в состоянии встретиться с кем-либо на рассвете, он появился вместо вас. Меня попросили быть секундантом, как и двух джентльменов, которые только что покинули этот дом. Это был честный бой. К несчастью, ваш кузен проиграл.
Когда этот полный драматизма рассказ подходил к концу, в кухню в сопровождении раба, уходившего позвать хозяина, вошел Генри Моро, опираясь на трость с серебряным набалдашником, с которой он не расставался с тех пор, как пострадал в результате падения с лошади несколько лет назад. Его крахмальная белая рубашка под атласным ночным халатом сияла чистотой, серебристые волосы были тщательно расчесаны. Старик держался, как всегда, прямо и властно.
Он только на мгновение взглянул на тело Алекса и больше уже ни разу не посмотрел на него. Когда старик обратился к доктору, голос его даже не дрогнул, он говорил с холодной четкостью, как всегда обращался к тем, кто ниже его по положению.
– Если я верно расслышал, что вы говорили, когда я вошел, мой внук мертв. И умер он за Кордеро?
Доктор кивнул:
– Верно, Александр принял вызов, брошенный Кордеро.
– Что именно было сказано?
Доктор откашлялся:
– Что ваш младший внук – пьяница. Мне сказали, Кордеро только посмеялся над этим, говоря, что и сам это знает, но, если кто-то настаивает, он готов встретиться с этим человеком на рассвете. После этого Кордеро напился еще больше – так, что не мог даже передвигать ноги. Александр отправил его домой, а сам занял его место в дубовой роще.
Взгляд Генри наполнился ледяным холодом, горечью и яростью, которые Корд смог разглядеть сквозь слезы, застилающие глаза и мешающие смотреть.
– Оставьте нас, – сказал Генри и повернулся спиной к бездыханному телу Алекса, всхлипывающим рабам и личным слугам Корда, ко всему, на что, казалось, легла пелена смерти.
– Пойдем со мной, Кордеро, – потребовал старик, выходя из комнаты.
Не слыша слов деда, Корд оттолкнулся от влажной каменной стены и, спотыкаясь, подошел к телу Алекса. Опустившись около стола на колени, он не отрываясь смотрел на двоюродного брата. Только четыре года назад, когда Алекс переехал сюда, этот мавзолей постепенно превратился в подобие дома. Алекс принял Кордеро таким, какой он есть, смеялся над его распутной жизнью и уверял, что, встретив подходящую женщину, Корд обязательно остепенится. Алекс никогда его не осуждал, как это делали многие другие.
Теперь Алекс никогда больше не засмеется, не улыбнется широкой улыбкой, которая у него была готова для всех. Никогда не подарит он Корду свое понимание и любовь.
«Мне всегда хотелось иметь родного брата, – сказал ему Алекс в день своего приезда на плантацию. – Будем же настоящими братьями».
К тому времени Корд уже смирился с отсутствием любви со стороны деда, сердце его озлобилось против всех на свете. Он был настолько потерян и одинок, что с трудом смог принять протянутую ему Алексом руку, но все-таки протянул свою, и они стали друзьями и братьями. Только Алекс любил его, несмотря на все недостатки.
Стоя на коленях возле тела кузена, Корд чувствовал, что теперь он более одинок, чем до приезда Алекса в Новый Орлеан. Не в силах отвести взгляда от руки своего кузена, он замер, скованный еще большим ужасом от невозможности дотронуться до этой руки, чем в первый день знакомства, когда Алекс предложил ему дружбу и братство. Но он не мог позволить Алексу уйти, пока не сказал ему, что будет по-прежнему верен этим узам. Переполненный отчаянием, Корд все-таки дотронулся до руки кузена. Она была совершенно холодной – Алекс уже ушел. Корд сжимал его побелевшие пальцы и ощущал опустошающую безвозвратность потери. И все это произошло по его собственной вине!
«Это я должен был умереть. Это я должен лежать здесь».
Он прижал ладонь Алекса к глазам, почти не чувствуя слабых попыток Фостера помочь ему подняться.
– Вставайте, Кордеро. Дед ждет вас в библиотеке. Вы ведь не хотите, чтобы он увидел вас в таком состоянии.
Онемевший от потрясения, Корд медленно прошел по первому этажу и поднялся по лестнице в библиотеку. Он остановился перед рабочим столом, который дед превратил в настоящую крепость, отделяющую его от тех, кого он вызывал в свое логовище. Старик сидел за столом, трость стояла рядом. В кабинете веяло холодным высокомерием, Генри ничем не выдавал, что только что погиб его любимый внук.
– Твое поведение, мягко говоря, дорого мне обошлось, Кордеро. Так же, как когда-то твой отец, ты опозорил наше имя.
Генри ни разу не взглянул на Корда, перекладывая с места на место бумаги, лежащие на столе. Руки его ни разу не дрогнули, из его груди не вырвалось ни единого вздоха печали, зато нетрудно было заметить – старик в ярости.
– Как ты знаешь, Алекс должен был через две недели жениться. Теперь ты должен будешь завершить эту сделку…
– Невозможно. Я уезжаю из Нового Орлеана навсегда.
После смерти Алекса не имело смысла оставаться здесь, где все ему ненавистно. Он уедет, отправится на корабле в Вест-Индию и в память об Алексе постараться сделать что-нибудь толковое на земле, которую унаследовал от матери.
– У тебя нет ни гроша. Куда ты денешься?
– Уеду домой, на Сан-Стефен. С первым же пароходом.
Сказав это, он почувствовал необыкновенное облегчение, словно на него уже подули крепкие и свежие пассаты Вест-Индии. Настало время изменить свою жизнь.
– Итак, ты намерен улизнуть – трус есть трус – и жить-поживать на этой захудалой плантации, которую оставила тебе мать?
– Именно.
– Я заключил контракт с Томасом О’Харли. Его дочь должна выйти замуж за моего наследника через две недели. В отличие от тебя, Кордеро, я – человек чести. И я сделаю все, чтобы сдержать слово.
– Вот сами на ней и женитесь. Мне не нужны ваши деньги. И никогда не были нужны. Я приехал сюда не по собственной воле, вы не забыли? Мне следовало уехать четыре года назад.
– Но именно тогда появился Алекс.
– Да, приехал Алекс. Я предполагал, что он будет относиться ко мне с тем же пренебрежением, какое всегда демонстрировали мне вы, дедушка, но я ошибся. Алекс стал моим другом. Он сделал мою жизнь здесь более терпимой.
Генри Моро наконец поднял глаза на внука. Если Корд предполагал, что деда тронули его слова, он ошибся. Ему не следовало забывать старик всегда использовал полученную информацию для того, чтобы ударить побольнее.
– Ты говоришь, что любил Александра? Если это действительно так, ты должен поступить благородно и жениться на этой девушке вместо него. Алекс никогда ни слова не сказал против этого брака, хотя и клялся в вечной любви к своей малышке-мулатке, матери его детей.
– Ее зовут Джульетт.
– Мне безразлично, как ее зовут. Ее имя ничего для меня не значит. Но мне следовало догадаться, что ты поведешь себя как законченный эгоист, слишком трусливый, чтобы совершить благородный поступок!
– Думайте, как вам больше нравится.
– Тебе понадобятся деньги, чтобы восстановить плантацию на Сан-Стефене.
Корд пожал плечами:
– Кто знает? Может, я буду просто сидеть в тени деревьев и попивать ром с аборигенами.
– Не сомневаюсь. Но, правду сказать, мне совершенно безразлично, что ты будешь делать после того, как женишься на дочери О’Харли. Если я о чем-то и беспокоюсь, так это о собственном добром имени и о добром имени Алекса. – Голос его внезапно дрогнул – единственный раз старик не сумел скрыть, насколько глубоко ранила его эта потеря. Правда, уже в следующее мгновение он холодно добавил: – Я не позволю, чтобы кто-то запятнал нашу честь.
Стоя перед дедом с закрытыми глазами, Корд вспомнил, как умел смеяться Алекс, наполняя весельем любое помещение, зажигая радостью сердца всех присутствующих. Честь? За всю свою жизнь Корд не совершил ни одного поступка во имя чести. Даже своей, не говоря уже о чести этого человека, сделавшего его несчастным с восьмилетнего возраста. Но мог ли он вообще поступить благородно, даже ради Алекса?
– Итак?
Генри ждал, глядя на Корда непроницаемым, словно темная ночь, взглядом. Старик, в совершенстве умеющий скрывать свои чувства, не давал воли эмоциям, глубоко пряча свое горе.
Корд глубоко вздохнул:
– Ради Алекса. Я женюсь на этой девушке, потому что Алекс поступил бы так же. А потом я отправлюсь на Сан-Стефен – с ней или без нее. Выбор останется за ней.
…Сейчас, когда воспоминания о прошлом постепенно сливались с мелким моросящим дождем, непрестанно падающим с неба, весь этот долгий вечер, который должен стать вечером его бракосочетания, Корд размышлял о том, что скажет дочь этого О’Харли, когда узнает, что он намеревается пуститься в плавание на следующий же день. Если она вообще появится здесь.
Внизу, где он оставил единственных приглашенных на это бракосочетание – своих дальних родственников близнецов Стефена и Антона Колдуэллов и отца Переса, священника-иезуита, – стояла полная тишина. Корд не сомневался, что близнецы накачиваются вином, а отец Перес набивает брюхо закусками. Священник постоянно пребывал в их доме вот уже почти две недели: вызванный для того, чтобы проводить в последний путь Алекса, он соблазнился предоставленными в полное его распоряжение кладовой и поваром Генри Моро и согласился остаться до того дня, когда Корд окажется должным образом обвенчанным.
Корд был всем им благодарен за то, что они оставили его наедине с бутылкой, и надеялся, что к тому времени, когда невеста, наконец, появится, он будет находиться в таком невменяемом состоянии, что уже не сможет почувствовать к ней слишком сильного отвращения, не говоря уж о том, что это лишний раз выведет из себя деда.
Он сдержит данное кузеном обещание и возьмет в жены эту дочку богатого американского торговца, а заодно получит и ее приданое. Ее отец заплатил за наследника Моро, вот его она и получит, но от него лично – ничего больше! Завтра к полудню новобрачная узнает, что этот наследник Моро собирается распрощаться со своим наследством и отплыть домой – в Вест-Индию. Если она захочет остаться его женой, ей придется отправиться вместе с ним.
Корд отвернулся от перил, едва удержавшись на ногах, и с трудом выпрямился. Схватив бутылку за горлышко, он поднес ее к губам и успел только заметить, что теплое вино слишком быстро побежало вниз. Прежде чем он смог совладать с бутылкой, кроваво-красное пятно расплылось по белой рубашке. Корд попытался устранить эту досадную неприятность, но от этого клякса стала еще безобразнее.
Дверь в его спальню отворилась. Со своего места на балконе Корд мог видеть всю комнату: без стука вошел один из близнецов, окинул быстрым взглядом помещение и, наконец, посмотрел в сторону открытых жалюзи. Закрывая за собой дверь, Стефен заметил Корда. Корд подошел к распахнутым двустворчатым дверям, ведущим на балкон, и остановился, прислонившись в поисках опоры плечом к косяку.
Стефену Колдуэллу едва исполнилось восемнадцать, но ему, так же как и его словно две капли воды похожему брату, легко можно было дать лет двадцать. Этот златокудрый, широкоплечий Адонис ростом под метр девяносто, на которых он явно не собирался останавливаться, был одним из двух братьев, сотворенных единственной кузиной Генри, Мариэтт, и ее мужем, статным американским морским офицером, погибшим в сражении вскоре после того, как почила в бозе, подарив жизнь близнецам, его немолодая к тому времени жена.
Корд постарался сосредоточить взгляд на Стефене, который с задумчивым видом уселся в ногах массивной кровати под балдахином.
– Как я погляжу, ты еще держишься на ногах, – заметил Стефен, пристально изучая безупречную манжету батистовой рубашки, выступающую из-под обшлага рукава ровно настолько, насколько это необходимо.
– Надеюсь, это ненадолго. – Корд сделал еще один большой глоток вина.
– Ты собираешься приветствовать свою нареченную в таком виде?
Корд широко развел руки, едва не расплескав содержимое бутылки на белый пол балкона:
– Именно так я намерен приветствовать мою нареченную… Если она решит наконец появиться.
Ему не понравилось, как потемнел взгляд карих, задумчиво устремленных на него глаз Стефена.
– Может, женитьба и впрямь самое лучшее для тебя, братец.
Корд сжал горлышко бутылки:
– Собираешься меня выдать деду? Стефен покачал головой:
– Нет. Но если ты будешь продолжать в том же духе, сам себе скоро могилу выроешь.
– А ты считаешь, что жена сумеет меня остановить?
– Возможно. Если это будет стоящая женщина.
– Значит, ты все еще относишься к женщинам с куда большим уважением, чем я. Несомненно, это из-за…
– Из-за моего американского воспитания, – закончил за него Стефен.
Близнецов воспитывали на востоке страны родственники отца. Юноши только недавно прибыли в Новый Орлеан. Вращаясь в высшем креольском обществе, они уже успели обрести небрежную элегантность, пребывая в вечных поисках счастья и удовольствий, которые могло дать им богатство, унаследованное от матери.
Личное состояние Генри и его влияние открыли для юных Колдуэллов все двери, которые, правда, захлопнулись на некоторое время после того, как Корд в последний раз и очень основательно впал в немилость. Корд догадывался, что братья мечтали, чтобы он как можно скорее остепенился, а еще лучше уехал, не столько ради него самого, сколько для собственного блага.
От этой догадки заныла душа. Корд сделал еще один глоток, продолжая, покачиваясь, стоять у балконной двери.
– Она может оказаться симпатичной, – словно размышляя вслух, сказал Стефен.
– Если бы я мог, то уступил бы ее тебе.
– Ее отец дал в приданое целое состояние, лишь бы увидеть дочь обвенчанной с наследником одного из самых старинных, самых почтенных семейств Нового Орлеана. Ты ведь, без сомнения, понимаешь, что теперь ты – наследник фамилии Моро.
– Ну, об этом-то фактике я забуду очень скоро!
Корд на долю секунды закрыл глаза и почувствовал некоторое удовлетворение: ему начинало казаться, что пол комнаты уплывает из-под ног. Слава Богу, скоро он почти перестанет соображать – последнее время именно в таком состоянии он предпочитал находиться дни и ночи напролет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
– Что, черт побери, происходит? Почему вы так на меня смотрите?
Никто не ответил. Корд настойчиво повторил:
– Ради Христа, скажите, что с ним случилось?
К этому времени внизу собрались Фостер, Эдвард и все домашние слуги-рабы. Широко раскрытыми от испуга и горя глазами они смотрели на безжизненное тело Алекса. Корд босиком стоял на холодном каменном полу, бесполезные подтяжки свисали с пояса брюк. Сердце юноши вдруг бешено забилось, голова закружилась так, что ему едва удалось совладать с накатившим приступом и не упасть.
В отчаянии он повернулся к Фостеру и Эдварду:
– Где дед?
Эдвард Лэнг, тот из англичан, что пониже, сотрясаясь всем телом от рыданий и заливаясь слезами, с трудом проговорил:
– Он еще не знает… Еще спит.
Один из старших домашних рабов поспешил прочь из комнаты. Окидывая молодого человека тяжелым взглядом, доктор, казалось, колебался.
– Христа ради, помогите ему, – потребовал Корд. – Сделайте хоть что-то, пока он не истек кровью.
– Слишком поздно. Боюсь, он уже покинул нас.
Стоя рядом с Алексом и глядя на темно-красное пятно на его рубашке, Корд чувствовал, как весь наполняется слепой яростью. Неестественно побелевшее лицо двоюродного брата странно контрастировало с черными волосами и баками.
– Он был убит на рассвете во время дуэли в Саду святого Антония, недалеко от танцевального зала «Блю Рибон», – сообщил ему доктор Джекобс.
Корд недоверчиво уставился на тело Алекса, ожидая, что его кузен сейчас вскочит и рассмеется над своей шуткой и над всеми ними. Он обнимет Корда и попросит прощения за то, что зашел слишком далеко. Но мертвенно-бледное лицо Алекса говорило о том, что это невозможно.
– Что случилось? Кто вызвал его? Это из-за Джульетт?
– Нет, мсье. – Доктор Джекобс откашлялся и отвел в сторону глаза.
– Говорите же!
Корд обращался теперь к двум джентльменам, стоящим рядом с ним. Он мучительно пытался вспомнить их имена, сожалея, что полностью лишен способности Алекса любезно общаться с окружающими. Джентльмен, который был повыше ростом, повернулся и покинул комнату. За ним по пятам последовал его приятель.
Корд набросился на доктора, схватив его за широкие лацканы визитки, и почти оторвал от каменного пола.
– Кто в этом виноват?
– Вы, мсье. Александр ответил на брошенный вам вызов.
Корду показалось, что его пронзили острейшей рапирой. Он отпустил доктора и, сделав шаг назад, прижался к стене. Обхватив себя руками, словно ему внезапно нанесли удар в живот, он пробормотал:
– Я не понимаю…
– Вчера вечером вас вызвали на дуэль, мсье, но, поговаривают, вы были настолько пьяны, что не могли даже передвигаться. Александр проследил, чтобы вас отправили домой. Зная, что вы будете не в состоянии встретиться с кем-либо на рассвете, он появился вместо вас. Меня попросили быть секундантом, как и двух джентльменов, которые только что покинули этот дом. Это был честный бой. К несчастью, ваш кузен проиграл.
Когда этот полный драматизма рассказ подходил к концу, в кухню в сопровождении раба, уходившего позвать хозяина, вошел Генри Моро, опираясь на трость с серебряным набалдашником, с которой он не расставался с тех пор, как пострадал в результате падения с лошади несколько лет назад. Его крахмальная белая рубашка под атласным ночным халатом сияла чистотой, серебристые волосы были тщательно расчесаны. Старик держался, как всегда, прямо и властно.
Он только на мгновение взглянул на тело Алекса и больше уже ни разу не посмотрел на него. Когда старик обратился к доктору, голос его даже не дрогнул, он говорил с холодной четкостью, как всегда обращался к тем, кто ниже его по положению.
– Если я верно расслышал, что вы говорили, когда я вошел, мой внук мертв. И умер он за Кордеро?
Доктор кивнул:
– Верно, Александр принял вызов, брошенный Кордеро.
– Что именно было сказано?
Доктор откашлялся:
– Что ваш младший внук – пьяница. Мне сказали, Кордеро только посмеялся над этим, говоря, что и сам это знает, но, если кто-то настаивает, он готов встретиться с этим человеком на рассвете. После этого Кордеро напился еще больше – так, что не мог даже передвигать ноги. Александр отправил его домой, а сам занял его место в дубовой роще.
Взгляд Генри наполнился ледяным холодом, горечью и яростью, которые Корд смог разглядеть сквозь слезы, застилающие глаза и мешающие смотреть.
– Оставьте нас, – сказал Генри и повернулся спиной к бездыханному телу Алекса, всхлипывающим рабам и личным слугам Корда, ко всему, на что, казалось, легла пелена смерти.
– Пойдем со мной, Кордеро, – потребовал старик, выходя из комнаты.
Не слыша слов деда, Корд оттолкнулся от влажной каменной стены и, спотыкаясь, подошел к телу Алекса. Опустившись около стола на колени, он не отрываясь смотрел на двоюродного брата. Только четыре года назад, когда Алекс переехал сюда, этот мавзолей постепенно превратился в подобие дома. Алекс принял Кордеро таким, какой он есть, смеялся над его распутной жизнью и уверял, что, встретив подходящую женщину, Корд обязательно остепенится. Алекс никогда его не осуждал, как это делали многие другие.
Теперь Алекс никогда больше не засмеется, не улыбнется широкой улыбкой, которая у него была готова для всех. Никогда не подарит он Корду свое понимание и любовь.
«Мне всегда хотелось иметь родного брата, – сказал ему Алекс в день своего приезда на плантацию. – Будем же настоящими братьями».
К тому времени Корд уже смирился с отсутствием любви со стороны деда, сердце его озлобилось против всех на свете. Он был настолько потерян и одинок, что с трудом смог принять протянутую ему Алексом руку, но все-таки протянул свою, и они стали друзьями и братьями. Только Алекс любил его, несмотря на все недостатки.
Стоя на коленях возле тела кузена, Корд чувствовал, что теперь он более одинок, чем до приезда Алекса в Новый Орлеан. Не в силах отвести взгляда от руки своего кузена, он замер, скованный еще большим ужасом от невозможности дотронуться до этой руки, чем в первый день знакомства, когда Алекс предложил ему дружбу и братство. Но он не мог позволить Алексу уйти, пока не сказал ему, что будет по-прежнему верен этим узам. Переполненный отчаянием, Корд все-таки дотронулся до руки кузена. Она была совершенно холодной – Алекс уже ушел. Корд сжимал его побелевшие пальцы и ощущал опустошающую безвозвратность потери. И все это произошло по его собственной вине!
«Это я должен был умереть. Это я должен лежать здесь».
Он прижал ладонь Алекса к глазам, почти не чувствуя слабых попыток Фостера помочь ему подняться.
– Вставайте, Кордеро. Дед ждет вас в библиотеке. Вы ведь не хотите, чтобы он увидел вас в таком состоянии.
Онемевший от потрясения, Корд медленно прошел по первому этажу и поднялся по лестнице в библиотеку. Он остановился перед рабочим столом, который дед превратил в настоящую крепость, отделяющую его от тех, кого он вызывал в свое логовище. Старик сидел за столом, трость стояла рядом. В кабинете веяло холодным высокомерием, Генри ничем не выдавал, что только что погиб его любимый внук.
– Твое поведение, мягко говоря, дорого мне обошлось, Кордеро. Так же, как когда-то твой отец, ты опозорил наше имя.
Генри ни разу не взглянул на Корда, перекладывая с места на место бумаги, лежащие на столе. Руки его ни разу не дрогнули, из его груди не вырвалось ни единого вздоха печали, зато нетрудно было заметить – старик в ярости.
– Как ты знаешь, Алекс должен был через две недели жениться. Теперь ты должен будешь завершить эту сделку…
– Невозможно. Я уезжаю из Нового Орлеана навсегда.
После смерти Алекса не имело смысла оставаться здесь, где все ему ненавистно. Он уедет, отправится на корабле в Вест-Индию и в память об Алексе постараться сделать что-нибудь толковое на земле, которую унаследовал от матери.
– У тебя нет ни гроша. Куда ты денешься?
– Уеду домой, на Сан-Стефен. С первым же пароходом.
Сказав это, он почувствовал необыкновенное облегчение, словно на него уже подули крепкие и свежие пассаты Вест-Индии. Настало время изменить свою жизнь.
– Итак, ты намерен улизнуть – трус есть трус – и жить-поживать на этой захудалой плантации, которую оставила тебе мать?
– Именно.
– Я заключил контракт с Томасом О’Харли. Его дочь должна выйти замуж за моего наследника через две недели. В отличие от тебя, Кордеро, я – человек чести. И я сделаю все, чтобы сдержать слово.
– Вот сами на ней и женитесь. Мне не нужны ваши деньги. И никогда не были нужны. Я приехал сюда не по собственной воле, вы не забыли? Мне следовало уехать четыре года назад.
– Но именно тогда появился Алекс.
– Да, приехал Алекс. Я предполагал, что он будет относиться ко мне с тем же пренебрежением, какое всегда демонстрировали мне вы, дедушка, но я ошибся. Алекс стал моим другом. Он сделал мою жизнь здесь более терпимой.
Генри Моро наконец поднял глаза на внука. Если Корд предполагал, что деда тронули его слова, он ошибся. Ему не следовало забывать старик всегда использовал полученную информацию для того, чтобы ударить побольнее.
– Ты говоришь, что любил Александра? Если это действительно так, ты должен поступить благородно и жениться на этой девушке вместо него. Алекс никогда ни слова не сказал против этого брака, хотя и клялся в вечной любви к своей малышке-мулатке, матери его детей.
– Ее зовут Джульетт.
– Мне безразлично, как ее зовут. Ее имя ничего для меня не значит. Но мне следовало догадаться, что ты поведешь себя как законченный эгоист, слишком трусливый, чтобы совершить благородный поступок!
– Думайте, как вам больше нравится.
– Тебе понадобятся деньги, чтобы восстановить плантацию на Сан-Стефене.
Корд пожал плечами:
– Кто знает? Может, я буду просто сидеть в тени деревьев и попивать ром с аборигенами.
– Не сомневаюсь. Но, правду сказать, мне совершенно безразлично, что ты будешь делать после того, как женишься на дочери О’Харли. Если я о чем-то и беспокоюсь, так это о собственном добром имени и о добром имени Алекса. – Голос его внезапно дрогнул – единственный раз старик не сумел скрыть, насколько глубоко ранила его эта потеря. Правда, уже в следующее мгновение он холодно добавил: – Я не позволю, чтобы кто-то запятнал нашу честь.
Стоя перед дедом с закрытыми глазами, Корд вспомнил, как умел смеяться Алекс, наполняя весельем любое помещение, зажигая радостью сердца всех присутствующих. Честь? За всю свою жизнь Корд не совершил ни одного поступка во имя чести. Даже своей, не говоря уже о чести этого человека, сделавшего его несчастным с восьмилетнего возраста. Но мог ли он вообще поступить благородно, даже ради Алекса?
– Итак?
Генри ждал, глядя на Корда непроницаемым, словно темная ночь, взглядом. Старик, в совершенстве умеющий скрывать свои чувства, не давал воли эмоциям, глубоко пряча свое горе.
Корд глубоко вздохнул:
– Ради Алекса. Я женюсь на этой девушке, потому что Алекс поступил бы так же. А потом я отправлюсь на Сан-Стефен – с ней или без нее. Выбор останется за ней.
…Сейчас, когда воспоминания о прошлом постепенно сливались с мелким моросящим дождем, непрестанно падающим с неба, весь этот долгий вечер, который должен стать вечером его бракосочетания, Корд размышлял о том, что скажет дочь этого О’Харли, когда узнает, что он намеревается пуститься в плавание на следующий же день. Если она вообще появится здесь.
Внизу, где он оставил единственных приглашенных на это бракосочетание – своих дальних родственников близнецов Стефена и Антона Колдуэллов и отца Переса, священника-иезуита, – стояла полная тишина. Корд не сомневался, что близнецы накачиваются вином, а отец Перес набивает брюхо закусками. Священник постоянно пребывал в их доме вот уже почти две недели: вызванный для того, чтобы проводить в последний путь Алекса, он соблазнился предоставленными в полное его распоряжение кладовой и поваром Генри Моро и согласился остаться до того дня, когда Корд окажется должным образом обвенчанным.
Корд был всем им благодарен за то, что они оставили его наедине с бутылкой, и надеялся, что к тому времени, когда невеста, наконец, появится, он будет находиться в таком невменяемом состоянии, что уже не сможет почувствовать к ней слишком сильного отвращения, не говоря уж о том, что это лишний раз выведет из себя деда.
Он сдержит данное кузеном обещание и возьмет в жены эту дочку богатого американского торговца, а заодно получит и ее приданое. Ее отец заплатил за наследника Моро, вот его она и получит, но от него лично – ничего больше! Завтра к полудню новобрачная узнает, что этот наследник Моро собирается распрощаться со своим наследством и отплыть домой – в Вест-Индию. Если она захочет остаться его женой, ей придется отправиться вместе с ним.
Корд отвернулся от перил, едва удержавшись на ногах, и с трудом выпрямился. Схватив бутылку за горлышко, он поднес ее к губам и успел только заметить, что теплое вино слишком быстро побежало вниз. Прежде чем он смог совладать с бутылкой, кроваво-красное пятно расплылось по белой рубашке. Корд попытался устранить эту досадную неприятность, но от этого клякса стала еще безобразнее.
Дверь в его спальню отворилась. Со своего места на балконе Корд мог видеть всю комнату: без стука вошел один из близнецов, окинул быстрым взглядом помещение и, наконец, посмотрел в сторону открытых жалюзи. Закрывая за собой дверь, Стефен заметил Корда. Корд подошел к распахнутым двустворчатым дверям, ведущим на балкон, и остановился, прислонившись в поисках опоры плечом к косяку.
Стефену Колдуэллу едва исполнилось восемнадцать, но ему, так же как и его словно две капли воды похожему брату, легко можно было дать лет двадцать. Этот златокудрый, широкоплечий Адонис ростом под метр девяносто, на которых он явно не собирался останавливаться, был одним из двух братьев, сотворенных единственной кузиной Генри, Мариэтт, и ее мужем, статным американским морским офицером, погибшим в сражении вскоре после того, как почила в бозе, подарив жизнь близнецам, его немолодая к тому времени жена.
Корд постарался сосредоточить взгляд на Стефене, который с задумчивым видом уселся в ногах массивной кровати под балдахином.
– Как я погляжу, ты еще держишься на ногах, – заметил Стефен, пристально изучая безупречную манжету батистовой рубашки, выступающую из-под обшлага рукава ровно настолько, насколько это необходимо.
– Надеюсь, это ненадолго. – Корд сделал еще один большой глоток вина.
– Ты собираешься приветствовать свою нареченную в таком виде?
Корд широко развел руки, едва не расплескав содержимое бутылки на белый пол балкона:
– Именно так я намерен приветствовать мою нареченную… Если она решит наконец появиться.
Ему не понравилось, как потемнел взгляд карих, задумчиво устремленных на него глаз Стефена.
– Может, женитьба и впрямь самое лучшее для тебя, братец.
Корд сжал горлышко бутылки:
– Собираешься меня выдать деду? Стефен покачал головой:
– Нет. Но если ты будешь продолжать в том же духе, сам себе скоро могилу выроешь.
– А ты считаешь, что жена сумеет меня остановить?
– Возможно. Если это будет стоящая женщина.
– Значит, ты все еще относишься к женщинам с куда большим уважением, чем я. Несомненно, это из-за…
– Из-за моего американского воспитания, – закончил за него Стефен.
Близнецов воспитывали на востоке страны родственники отца. Юноши только недавно прибыли в Новый Орлеан. Вращаясь в высшем креольском обществе, они уже успели обрести небрежную элегантность, пребывая в вечных поисках счастья и удовольствий, которые могло дать им богатство, унаследованное от матери.
Личное состояние Генри и его влияние открыли для юных Колдуэллов все двери, которые, правда, захлопнулись на некоторое время после того, как Корд в последний раз и очень основательно впал в немилость. Корд догадывался, что братья мечтали, чтобы он как можно скорее остепенился, а еще лучше уехал, не столько ради него самого, сколько для собственного блага.
От этой догадки заныла душа. Корд сделал еще один глоток, продолжая, покачиваясь, стоять у балконной двери.
– Она может оказаться симпатичной, – словно размышляя вслух, сказал Стефен.
– Если бы я мог, то уступил бы ее тебе.
– Ее отец дал в приданое целое состояние, лишь бы увидеть дочь обвенчанной с наследником одного из самых старинных, самых почтенных семейств Нового Орлеана. Ты ведь, без сомнения, понимаешь, что теперь ты – наследник фамилии Моро.
– Ну, об этом-то фактике я забуду очень скоро!
Корд на долю секунды закрыл глаза и почувствовал некоторое удовлетворение: ему начинало казаться, что пол комнаты уплывает из-под ног. Слава Богу, скоро он почти перестанет соображать – последнее время именно в таком состоянии он предпочитал находиться дни и ночи напролет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38