Это сладкое и одновременно тревожное чувство было хорошо знакомо Тому. Том медленно двинулся к окну рядом с местом водителя. Окно было сплошь в трещинах. Нагнувшись, он разглядел посредине аккуратное пулевое отверстие диаметром около дюйма. Место водителя было заляпано кровью, тонкая кровяная пленка покрывала также соседнее сиденье.
Том обошел машину и, повозившись немного с багажником, наконец открыл его. Внутри тоже было море крови, но немного меньше, чем на сиденьях. И тут Том увидел тело, втиснутое в крошечное пространство багажника. Он подошел к двери со стороны пассажирского места, открыл ее и опустился на колени. Затем провел пальцами по гладкой черной коже сиденья. На землю посыпались коричневые хлопья засохшей крови. Он снова стал шарить по сиденью и вскоре нашел у самой двери, под вспоротой обшивкой, кусочек ваты, пропитанной кровью. Том просунул палец под обшивку и нащупал внутри округлую металлическую поверхность.
Он с шумом выдохнул воздух и поднялся на ноги. Тело его было сейчас необычайно легким, словно он мог бы подниматься все выше и выше, навсегда покидая эту землю. Призрачное сияние окутало вдруг ржавые колеса, лежащие во дворе дома напротив, и старый зеленый «седан», стоявший чуть ниже по улице. Том поглядел на Денниса Хэндли, вытиравшего лоб белым носовым платком, и лицо его расплылось в улыбке. Он пошел к машине Денниса — собственные ноги казались Тому необычайно длинными. И тут внимание его привлекло движение там, где он вовсе не ожидал его увидеть, и Том резко повернул голову, чтобы взглянуть на «седан», припаркованный у противоположной стороны улицы. Из заднего окна машины на него глядело лицо Леймона фон Хайлица. Глаза их встретились, и оба тут же поняли друг друга без слов. Фон Хайлиц приложил к губам палец в перчатке.
* * *
Деннис Хэндли отвез своего лучшего и самого загадочного ученика домой, время от времени неуверенно задавая ему вопросы и получая на них невнятные, односложные ответы. Том выглядел бледным и усталым, и у Денниса возникло странное чувство, словно он бережет себя для еще одной попытки. Когда он попытался представить себе, в чем могла бы состоять эта попытка, перед глазами возникла картина Тома Пасмора, сидящего перед старым «ундервудом» — таким же, как тот, на котором Деннис печатал отчеты в конце семестра — и печатающего одним пальцем посередине чистого листа — «Дело об окровавленном сиденье». Через десять минут «корвет» свернул с Ан Дай Блумен на Истерн Шор-роуд, и через несколько секунд Деннис уже сидел в машине один, наблюдая за высокой плечистой фигурой Тома, движущейся к дверям дома Пасморов.
Проехав полпути до дома, Деннис вдруг заметил, что превысил предел скорости миль на двадцать. Он чуть не сбил велосипедиста и только тогда понял вдруг, что им движет сейчас бессильный гнев.
Недели через две Деннис встретил на обеде у Тилманов изрядно подвыпившую Глорию Пасмор и заверил ее, что настроение Тома не вызывает серьезного беспокойства. Это просто очередная фаза переходного возраста. И он вовсе не пытается дорасследовать убийство сестры министра финансов, нет, Тома вообще не интересуют подобные вещи.
10
Том Пасмор действительно провел тот вечер за пишущей машинкой. Только это был не «ундервуд», а маленькая портативная «Оливетти», которую, вняв настоятельным просьбам Тома, родители подарили ему год назад. Но то, что печатал Том, было вовсе не началом любительского детективного романа. Это было письмо, адресованное капитану Фултону Бишопу, детективу, чье имя упоминалось в «Свидетеле». Он начал писать письмо еще до обеда, но весь вечер переписывал и переписывал его заново. Под письмом стояла подпись: «Друг».
Когда Том сложил письмо и положил его в конверт, было уже девять часов вечера. Пока он печатал, дважды звонил телефон, но Том не стал прерывать работу. Он слышал краем уха, как хлопнула входная дверь, потом отъехала машина — значит, дома остался только один из его родителей. Том подумал, что у него есть прекрасная возможность выскользнуть из дома, не отвечая ни на чьи вопросы. Но на всякий случай он все же засунул конверт с письмом между страницами «Женщины в озере» и, взяв книгу под мышку, вышел из комнаты.
С лестницы видно было, что в гостиной горит свет, а дверь комнаты, находившейся с другой стороны, плотно закрыта. Тому слышны были громкие голоса.
Он тихо двинулся вниз по лестнице, но, не успев спуститься, услышал, как дверь библиотеки с грохотом распахнулась и на пороге, в облаке сигаретного дыма, появился его отец.
— Ты думаешь, я глухой? — спросил он. — И не слышу, как ты крадешься по лестнице, словно монах в бордель?
— Я просто хотел выйти ненадолго.
— Что тебе понадобилось среди ночи на улице?
Сегодня Виктор Пасмор успел пересечь черту, за которой человек бывает уже не просто сильно пьян, а пьян еще сильнее. Это означало, что добродушное веселье уступило место угрюмой злобе.
— Я должен отнести эту книгу Саре Спенс, — он протянул книгу отцу, который посмотрел на обложку и снова перевел глаза на сына. — Она просила занести ее, как только я сделаю домашнее задание.
— Сара Спенс, — задумчиво повторил Виктор. — Вы были когда-то большими друзьями.
— Это было очень давно, папа.
— Ну что ж... иди, — Виктор оглянулся. В библиотеке работал телевизор, из динамиков которого доносились крики и пальба. — Надеюсь, ты сделал домашнее задание?
— Да.
Виктор подвигал челюстями, словно собираясь с мыслями, чтобы спросить что-то еще, и снова заглянул в библиотеку, напоминавшую пещеру, освещенную изнутри голубым светом.
— Зайди на секунду сюда, хорошо, — произнес он наконец. — Я не хотел ничего говорить тебе об этом, но...
Том последовал за отцом. Виктор подошел к столику, рядом с которым сидел, и взял с него недопитый стакан. На экране телевизора появилась улыбающаяся женщина, державшая в руках огромный флакон с жидкостью для мытья посуды. Виктор сделал несколько больших глотков из стакана, сел в кресло и стал внимательно вглядываться в телевизор.
— Несколько часов назад у меня был странный телефонный разговор. С Леймоном фон Хайлицом. Это говорит тебе о чем-то?
Том молчал.
— Я жду ответа.
— Я ничего не знаю об этом звонке.
— Как ты думаешь, чего хотел этот старый мошенник? С тех пор, как умерла мать Глории и мы переехали в этот дом, он не звонил сюда ни разу.
Том пожал плечами.
— Наверное, он хотел пригласить нас на обед.
— Насколько я знаю, Леймон фон Хайлиц никого и никогда не приглашает на обед. Он сидит весь день в своем огромном доме и меняет костюмы, прежде чем выйти в сад полоть одуванчики — я знаю, потому что сам видел это — и единственный раз он повел себя как человек, когда передал тебе в больницу книги, после того как ты попал в аварию. И то, на мой взгляд, эти книги принесли тебе больше вреда, чем пользы, — Виктор Пасмор снова поднес стакан к губам, глядя на сына поверх его кромки, словно бросая Тому вызов.
Мальчик молчал.
Виктор опустил стакан и облизал губы.
— Знаешь, как его называли раньше? Мистер Тень. Потому что он ведь не существует на самом деле. С ним что-то не так. Некоторых людей все время сопровождает дурной запах — ты знаешь, о чем я говорю. В один прекрасный день у тебя будет собственное дело, сынок. Я понимаю, для тебя это будет шоком, но придется самому зарабатывать себе на жизнь. И ты должен знать, что некоторых людей нужно стараться избегать. Леймон фон Хайлиц не работал ни одного дня в своей жизни.
— А зачем он звонил?
Виктор снова повернулся к телевизору.
— Он хотел пригласить на обед тебя. Я сказал старику, что ты сам примешь решение. Не хотелось сразу посылать его к черту. Пройдет недели две — и он забудет об этом.
— Я подумаю об этом, — сказал Том, направляясь к двери.
— Мне кажется, ты не расслышал то, что я сказал. — Я не хочу, чтобы ты имел что-то общее с этим мошенником. И твой дедушка скажет тебе то же самое.
— Думаю, мне пора идти, — сказал Том.
— Запомни, что я сказал.
На улице было темно и душно. Рядом с Томом вдруг возникла из темноты большая черная кошка Лангенхаймов по имени Коразон.
— Кори, Кори, Кори, — позвал ее Том и наклонился, чтобы погладить животное по мягкой шелковистой спинке. Том почесал ее за ухом, а Коразон подняла на него загадочные желтые глаза и пошла впереди по дорожке, гордо подняв свой пушистый хвост. Они дошли до тротуара, и кошка остановилась рядом с ним в круге яркого света. Том пошел в сторону Ан Бай Блумен, которая вела в сторону Седьмой улицы, на которой жили Спенсы. Они занимали испанскую виллу на тридцать комнат с внутренним двориком, фонтаном и часовней, которую давно превратили в небольшой кинозал. Коразон подняла голову, и в свете уличного фонаря прозрачные глаза ее показались Тому полными тайны. Она плавной походкой перешла через улицу и исчезла между домами Джейкобсов и Леймона фон Хайлица.
Том сглотнул слюну. Он посмотрел на письмо, торчащее из книги, которую он держал в руках, потом на зашторенные окна мистера фон Хайлица. Весь вечер перед ним маячил призрак бледного лица фон Хайлица, понимающе глядящего на него с заднего сиденья брошенного зеленого «седана».
Том шагал по Ан Дай Блумен, через островки яркого света, напоминавшие по форме песочные часы, пока не оказался перед красным почтовым ящиком. Тогда он достал из книги длинный белый конверт.
Адрес, напечатанный на конверте: «Капитану Фултону Бишопу, центральное отделение полиции, отдел расследования убийств, Армори-плейс, Милл Уолк, район один», выглядел удивительно внушительным. Том просунул конверт в прорезь ящика, затем снова вынул уголок письма и, помедлив несколько секунд, решительно втолкнул его внутрь, коснувшись пальцами теплого металла. Только теперь он отпустил конверт и услышал, как он с шелестом опустился на груду писем, уже лежавших в почтовом ящике.
Тому стало вдруг не по себе. Он оглянулся и посмотрел на пересечение Ан Дай Блумен и Седьмой улицы, где стояла, почти невидимая среди ветвей растущей рядом огромной бугонвилии, деревянная телефонная будка. Том медленно пошел вниз по улице.
Внутри будки стоял тяжелый терпкий аромат все той же бугонвилии. Том помедлил несколько минут, проклиная себя за то, что у него никогда не хватит смелости свернуть на Седьмую улицу и позвонить в звонок дома Сары Спенс, затем снял трубку и набрал телефон справочной службы Милл Уолк. Оператор сообщил ему, что на имя Леймона фон Хайлица зарегистрировано четыре номера. Какой именно ему нужен — на Калле Ранелах, на Истерн Шор-роуд или...
— На Истерн Шор-роуд, — оборвал его Том. Он запомнил номер и быстро набрал его. В трубке дважды прогудело, а потом Тому ответил удивительно молодой голос.
— Возможно, я не туда попал, — сказал Том. — Мне хотелось бы поговорить с мистером Леймоном фон Хайлицом.
— Это ты, Том Пасмор? — спросил голос.
— Да, — сказал Том так тихо, что сам едва мог расслышать собственный голос.
— Похоже, твой отец не хочет, чтобы ты принял мое приглашение на обед. Ты звонишь из дома?
— Нет, с улицы, из автомата.
— Того, что за углом?
— Да, — прошептал Том.
— Тогда увидимся через несколько секунд, — в трубке раздались гудки.
Том повесил трубку автомата на рычаг, чувствуя, как растет его страх, и вместе с тем ощущая небывалый прилив жизненных сил.
Из закрытых бутонов бугонвилии проникал наружу божественный запах, ящерицы и саламандры носились по траве в тени большого дома.
Том вернулся на Истерн Шор-роуд и свернул налево. Внизу за домами, ритмично разбивались о берег волны прибоя. Вслед за Томом на Истерн Шор-роуд свернул дребезжащий конный экипаж. Серая ливрея делала кучера, сидящего на козлах, почти невидимым, гнедые кони с холеными гривами и играющими под кожей мускулами, напоминали близнецов. Экипаж проехал мимо Тома Пасмора, как ни странно, почти бесшумно, словно сказочная карета из сновидения, но карета эта казалась такой реальной, словно это не она, а Том существует во сне. Экипаж свернул за угол и подъехал к апартаментам Редвингов.
За занавесками окон Леймона фон Хайлица мелькнул свет.
Поравнявшись с дверью, Том вдруг заколебался. Ему очень хотелось быстро перебежать через улицу и поскорее запереть за собой дверь собственной комнаты. На какую-то долю секунды он пожалел о том, что сделал сегодня, сидя в машине Денниса Хэндли. В этот момент он готов был сдаться и вернуться домой, предпочесть то, что он уже знает, страшной тайне того, что от него пока еще скрыто. В такие моменты многие люди поворачиваются спиной к тому, что не успели узнать: слишком велик оказывается их страх перед риском и опасностью. Они говорят тайне «нет». Том Пасмор тоже хотел сказать «нет», но вместо этого он поднял руку и постучал в дверь.
Конечно, делая это, он плохо отдавал себе отчет в том, что с ним происходит.
Дверь отворилась почти мгновенно, и на пороге возникла фигура Леймона фон Хайлица, словно ждавшего все это время, какое же решение примет Том.
— Хорошо, — сказал Леймон фон Хайлиц. Глаза их встретились, и только сейчас Том вдруг понял, что старик был почти одного с ним роста. — Очень хорошо. Добро пожаловать в мой дом, Том Пасмор.
Он отошел в сторону, и Том переступил порог.
На секунду Том застыл от изумления не в силах произнести ни слова. Он ожидал увидеть за дверью интерьер, привычный для богатых домов Истерн Шор-роуд. В просторной прихожей непременно должны были быть двери, ведущие в гостиную с диванами, столиками, креслами, возможно, роялем, за которой располагалась обычно еще одна гостиная, поменьше и обставленная не столь помпезно, для приема близких друзей. Еще одна дверь обычно вела в просторную столовую, украшенную семейными портретами (хотя люди, изображенные на этих портретах, как правило, не являлись предками хозяев дома). Сбоку должна быть небольшая дверца, ведущая в бильярдную, отделанную панелями из ореха или розового дерева. Еще одна дверь ведет в кухню. В доме допускалось также наличие библиотеки, небольшой художественной галереи и даже оранжереи. Непременным атрибутом являлась также огромная лестница, ведущая на второй этаж, к спальням и гардеробным, и еще одна, поменьше, в конце которой находились комнаты для слуг. Вся обстановка, персидские ковры, скульптуры и картины в массивных рамах, словно излучающие собственный свет, обилие драпировок, модные журналы — все это должно было создавать впечатление роскоши, на которую не поскупились потратить огромные деньги.
Дом Леймона фон Хайлица не имел ничего общего с остальными домами на Истерн Шор-роуд.
Сначала Тому показалось, что он попал на склад, приглядевшись, он понял, что перед ним некое странное сочетание мебельного магазина, кабинета и библиотеки. Прихожая отсутствовала, большую часть перегородок снесли, так что входная дверь открывалась в одну огромную комнату, в которой стояло великое множество ящичков для картотеки, несколько письменных столов, на некоторых из них валялись в беспорядке книги, на других же — ножницы, клей и газетные вырезки. Диваны и кресла стояли почти в полном беспорядке по всей комнате и были по большей части завалены газетами. То здесь то там попадались старинные торшеры и низкие лампы, которые используют обычно в библиотеках. Одни из них горели ярко, как звезды, другие светились загадочным приглушенным светом. В дальнем конце этой удивительной комнаты, вплотную к стене, отделанной панелями из красного дерева, красовался большой обеденный стол в стиле «шератон», покрытый льняной скатертью. На столе рядом со стопкой книг стояла открытая бутылка красного бургундского. Приглядевшись, Том заметил рядом со столом стеллаж с книгами, и только тогда понял, что по крайней мере четверть комнаты заставлена книгами, которые находились в высоких деревянных стеллажах, поднимавшихся до потолка. Перед стеллажами стояли библиотечные стулья, кожаные диваны или журнальные столики с бронзовыми лампами под зелеными абажурами. Стены книг перемежались теми же деревянными панелями, что виднелись за обеденным столом. На этих узких промежутках стены висели картины. Том узнал в одной из них пейзаж Моне, а в другой — танцовщицу Дега. (Там висели также не узнанные Томом картины Боннара, Вюлларда, Поля Рэнсона, Мориса Дени и карандашный рисунок Джо Брейнарда с изображением цветов).
Куда бы ни падал его взгляд, везде Том видел что-нибудь новое. На одном из столов стоял огромный глобус на подставке, возле шкафчика с картотекой — велосипед какой-то сложной, не вполне понятной конструкции, между двух других шкафчиков качался гамак. На огромном столе в дальнем конце комнаты стояла самая впечатляющая стереосистема, которую Тому приходилось видеть. В каждом углу комнаты виднелись высокие стереоколонки.
Изумленный всем увиденным, Том повернулся к мистеру фон Хайлицу, который стоял, скрестив руки на груди, и дружелюбно улыбался, глядя на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Том обошел машину и, повозившись немного с багажником, наконец открыл его. Внутри тоже было море крови, но немного меньше, чем на сиденьях. И тут Том увидел тело, втиснутое в крошечное пространство багажника. Он подошел к двери со стороны пассажирского места, открыл ее и опустился на колени. Затем провел пальцами по гладкой черной коже сиденья. На землю посыпались коричневые хлопья засохшей крови. Он снова стал шарить по сиденью и вскоре нашел у самой двери, под вспоротой обшивкой, кусочек ваты, пропитанной кровью. Том просунул палец под обшивку и нащупал внутри округлую металлическую поверхность.
Он с шумом выдохнул воздух и поднялся на ноги. Тело его было сейчас необычайно легким, словно он мог бы подниматься все выше и выше, навсегда покидая эту землю. Призрачное сияние окутало вдруг ржавые колеса, лежащие во дворе дома напротив, и старый зеленый «седан», стоявший чуть ниже по улице. Том поглядел на Денниса Хэндли, вытиравшего лоб белым носовым платком, и лицо его расплылось в улыбке. Он пошел к машине Денниса — собственные ноги казались Тому необычайно длинными. И тут внимание его привлекло движение там, где он вовсе не ожидал его увидеть, и Том резко повернул голову, чтобы взглянуть на «седан», припаркованный у противоположной стороны улицы. Из заднего окна машины на него глядело лицо Леймона фон Хайлица. Глаза их встретились, и оба тут же поняли друг друга без слов. Фон Хайлиц приложил к губам палец в перчатке.
* * *
Деннис Хэндли отвез своего лучшего и самого загадочного ученика домой, время от времени неуверенно задавая ему вопросы и получая на них невнятные, односложные ответы. Том выглядел бледным и усталым, и у Денниса возникло странное чувство, словно он бережет себя для еще одной попытки. Когда он попытался представить себе, в чем могла бы состоять эта попытка, перед глазами возникла картина Тома Пасмора, сидящего перед старым «ундервудом» — таким же, как тот, на котором Деннис печатал отчеты в конце семестра — и печатающего одним пальцем посередине чистого листа — «Дело об окровавленном сиденье». Через десять минут «корвет» свернул с Ан Дай Блумен на Истерн Шор-роуд, и через несколько секунд Деннис уже сидел в машине один, наблюдая за высокой плечистой фигурой Тома, движущейся к дверям дома Пасморов.
Проехав полпути до дома, Деннис вдруг заметил, что превысил предел скорости миль на двадцать. Он чуть не сбил велосипедиста и только тогда понял вдруг, что им движет сейчас бессильный гнев.
Недели через две Деннис встретил на обеде у Тилманов изрядно подвыпившую Глорию Пасмор и заверил ее, что настроение Тома не вызывает серьезного беспокойства. Это просто очередная фаза переходного возраста. И он вовсе не пытается дорасследовать убийство сестры министра финансов, нет, Тома вообще не интересуют подобные вещи.
10
Том Пасмор действительно провел тот вечер за пишущей машинкой. Только это был не «ундервуд», а маленькая портативная «Оливетти», которую, вняв настоятельным просьбам Тома, родители подарили ему год назад. Но то, что печатал Том, было вовсе не началом любительского детективного романа. Это было письмо, адресованное капитану Фултону Бишопу, детективу, чье имя упоминалось в «Свидетеле». Он начал писать письмо еще до обеда, но весь вечер переписывал и переписывал его заново. Под письмом стояла подпись: «Друг».
Когда Том сложил письмо и положил его в конверт, было уже девять часов вечера. Пока он печатал, дважды звонил телефон, но Том не стал прерывать работу. Он слышал краем уха, как хлопнула входная дверь, потом отъехала машина — значит, дома остался только один из его родителей. Том подумал, что у него есть прекрасная возможность выскользнуть из дома, не отвечая ни на чьи вопросы. Но на всякий случай он все же засунул конверт с письмом между страницами «Женщины в озере» и, взяв книгу под мышку, вышел из комнаты.
С лестницы видно было, что в гостиной горит свет, а дверь комнаты, находившейся с другой стороны, плотно закрыта. Тому слышны были громкие голоса.
Он тихо двинулся вниз по лестнице, но, не успев спуститься, услышал, как дверь библиотеки с грохотом распахнулась и на пороге, в облаке сигаретного дыма, появился его отец.
— Ты думаешь, я глухой? — спросил он. — И не слышу, как ты крадешься по лестнице, словно монах в бордель?
— Я просто хотел выйти ненадолго.
— Что тебе понадобилось среди ночи на улице?
Сегодня Виктор Пасмор успел пересечь черту, за которой человек бывает уже не просто сильно пьян, а пьян еще сильнее. Это означало, что добродушное веселье уступило место угрюмой злобе.
— Я должен отнести эту книгу Саре Спенс, — он протянул книгу отцу, который посмотрел на обложку и снова перевел глаза на сына. — Она просила занести ее, как только я сделаю домашнее задание.
— Сара Спенс, — задумчиво повторил Виктор. — Вы были когда-то большими друзьями.
— Это было очень давно, папа.
— Ну что ж... иди, — Виктор оглянулся. В библиотеке работал телевизор, из динамиков которого доносились крики и пальба. — Надеюсь, ты сделал домашнее задание?
— Да.
Виктор подвигал челюстями, словно собираясь с мыслями, чтобы спросить что-то еще, и снова заглянул в библиотеку, напоминавшую пещеру, освещенную изнутри голубым светом.
— Зайди на секунду сюда, хорошо, — произнес он наконец. — Я не хотел ничего говорить тебе об этом, но...
Том последовал за отцом. Виктор подошел к столику, рядом с которым сидел, и взял с него недопитый стакан. На экране телевизора появилась улыбающаяся женщина, державшая в руках огромный флакон с жидкостью для мытья посуды. Виктор сделал несколько больших глотков из стакана, сел в кресло и стал внимательно вглядываться в телевизор.
— Несколько часов назад у меня был странный телефонный разговор. С Леймоном фон Хайлицом. Это говорит тебе о чем-то?
Том молчал.
— Я жду ответа.
— Я ничего не знаю об этом звонке.
— Как ты думаешь, чего хотел этот старый мошенник? С тех пор, как умерла мать Глории и мы переехали в этот дом, он не звонил сюда ни разу.
Том пожал плечами.
— Наверное, он хотел пригласить нас на обед.
— Насколько я знаю, Леймон фон Хайлиц никого и никогда не приглашает на обед. Он сидит весь день в своем огромном доме и меняет костюмы, прежде чем выйти в сад полоть одуванчики — я знаю, потому что сам видел это — и единственный раз он повел себя как человек, когда передал тебе в больницу книги, после того как ты попал в аварию. И то, на мой взгляд, эти книги принесли тебе больше вреда, чем пользы, — Виктор Пасмор снова поднес стакан к губам, глядя на сына поверх его кромки, словно бросая Тому вызов.
Мальчик молчал.
Виктор опустил стакан и облизал губы.
— Знаешь, как его называли раньше? Мистер Тень. Потому что он ведь не существует на самом деле. С ним что-то не так. Некоторых людей все время сопровождает дурной запах — ты знаешь, о чем я говорю. В один прекрасный день у тебя будет собственное дело, сынок. Я понимаю, для тебя это будет шоком, но придется самому зарабатывать себе на жизнь. И ты должен знать, что некоторых людей нужно стараться избегать. Леймон фон Хайлиц не работал ни одного дня в своей жизни.
— А зачем он звонил?
Виктор снова повернулся к телевизору.
— Он хотел пригласить на обед тебя. Я сказал старику, что ты сам примешь решение. Не хотелось сразу посылать его к черту. Пройдет недели две — и он забудет об этом.
— Я подумаю об этом, — сказал Том, направляясь к двери.
— Мне кажется, ты не расслышал то, что я сказал. — Я не хочу, чтобы ты имел что-то общее с этим мошенником. И твой дедушка скажет тебе то же самое.
— Думаю, мне пора идти, — сказал Том.
— Запомни, что я сказал.
На улице было темно и душно. Рядом с Томом вдруг возникла из темноты большая черная кошка Лангенхаймов по имени Коразон.
— Кори, Кори, Кори, — позвал ее Том и наклонился, чтобы погладить животное по мягкой шелковистой спинке. Том почесал ее за ухом, а Коразон подняла на него загадочные желтые глаза и пошла впереди по дорожке, гордо подняв свой пушистый хвост. Они дошли до тротуара, и кошка остановилась рядом с ним в круге яркого света. Том пошел в сторону Ан Бай Блумен, которая вела в сторону Седьмой улицы, на которой жили Спенсы. Они занимали испанскую виллу на тридцать комнат с внутренним двориком, фонтаном и часовней, которую давно превратили в небольшой кинозал. Коразон подняла голову, и в свете уличного фонаря прозрачные глаза ее показались Тому полными тайны. Она плавной походкой перешла через улицу и исчезла между домами Джейкобсов и Леймона фон Хайлица.
Том сглотнул слюну. Он посмотрел на письмо, торчащее из книги, которую он держал в руках, потом на зашторенные окна мистера фон Хайлица. Весь вечер перед ним маячил призрак бледного лица фон Хайлица, понимающе глядящего на него с заднего сиденья брошенного зеленого «седана».
Том шагал по Ан Дай Блумен, через островки яркого света, напоминавшие по форме песочные часы, пока не оказался перед красным почтовым ящиком. Тогда он достал из книги длинный белый конверт.
Адрес, напечатанный на конверте: «Капитану Фултону Бишопу, центральное отделение полиции, отдел расследования убийств, Армори-плейс, Милл Уолк, район один», выглядел удивительно внушительным. Том просунул конверт в прорезь ящика, затем снова вынул уголок письма и, помедлив несколько секунд, решительно втолкнул его внутрь, коснувшись пальцами теплого металла. Только теперь он отпустил конверт и услышал, как он с шелестом опустился на груду писем, уже лежавших в почтовом ящике.
Тому стало вдруг не по себе. Он оглянулся и посмотрел на пересечение Ан Дай Блумен и Седьмой улицы, где стояла, почти невидимая среди ветвей растущей рядом огромной бугонвилии, деревянная телефонная будка. Том медленно пошел вниз по улице.
Внутри будки стоял тяжелый терпкий аромат все той же бугонвилии. Том помедлил несколько минут, проклиная себя за то, что у него никогда не хватит смелости свернуть на Седьмую улицу и позвонить в звонок дома Сары Спенс, затем снял трубку и набрал телефон справочной службы Милл Уолк. Оператор сообщил ему, что на имя Леймона фон Хайлица зарегистрировано четыре номера. Какой именно ему нужен — на Калле Ранелах, на Истерн Шор-роуд или...
— На Истерн Шор-роуд, — оборвал его Том. Он запомнил номер и быстро набрал его. В трубке дважды прогудело, а потом Тому ответил удивительно молодой голос.
— Возможно, я не туда попал, — сказал Том. — Мне хотелось бы поговорить с мистером Леймоном фон Хайлицом.
— Это ты, Том Пасмор? — спросил голос.
— Да, — сказал Том так тихо, что сам едва мог расслышать собственный голос.
— Похоже, твой отец не хочет, чтобы ты принял мое приглашение на обед. Ты звонишь из дома?
— Нет, с улицы, из автомата.
— Того, что за углом?
— Да, — прошептал Том.
— Тогда увидимся через несколько секунд, — в трубке раздались гудки.
Том повесил трубку автомата на рычаг, чувствуя, как растет его страх, и вместе с тем ощущая небывалый прилив жизненных сил.
Из закрытых бутонов бугонвилии проникал наружу божественный запах, ящерицы и саламандры носились по траве в тени большого дома.
Том вернулся на Истерн Шор-роуд и свернул налево. Внизу за домами, ритмично разбивались о берег волны прибоя. Вслед за Томом на Истерн Шор-роуд свернул дребезжащий конный экипаж. Серая ливрея делала кучера, сидящего на козлах, почти невидимым, гнедые кони с холеными гривами и играющими под кожей мускулами, напоминали близнецов. Экипаж проехал мимо Тома Пасмора, как ни странно, почти бесшумно, словно сказочная карета из сновидения, но карета эта казалась такой реальной, словно это не она, а Том существует во сне. Экипаж свернул за угол и подъехал к апартаментам Редвингов.
За занавесками окон Леймона фон Хайлица мелькнул свет.
Поравнявшись с дверью, Том вдруг заколебался. Ему очень хотелось быстро перебежать через улицу и поскорее запереть за собой дверь собственной комнаты. На какую-то долю секунды он пожалел о том, что сделал сегодня, сидя в машине Денниса Хэндли. В этот момент он готов был сдаться и вернуться домой, предпочесть то, что он уже знает, страшной тайне того, что от него пока еще скрыто. В такие моменты многие люди поворачиваются спиной к тому, что не успели узнать: слишком велик оказывается их страх перед риском и опасностью. Они говорят тайне «нет». Том Пасмор тоже хотел сказать «нет», но вместо этого он поднял руку и постучал в дверь.
Конечно, делая это, он плохо отдавал себе отчет в том, что с ним происходит.
Дверь отворилась почти мгновенно, и на пороге возникла фигура Леймона фон Хайлица, словно ждавшего все это время, какое же решение примет Том.
— Хорошо, — сказал Леймон фон Хайлиц. Глаза их встретились, и только сейчас Том вдруг понял, что старик был почти одного с ним роста. — Очень хорошо. Добро пожаловать в мой дом, Том Пасмор.
Он отошел в сторону, и Том переступил порог.
На секунду Том застыл от изумления не в силах произнести ни слова. Он ожидал увидеть за дверью интерьер, привычный для богатых домов Истерн Шор-роуд. В просторной прихожей непременно должны были быть двери, ведущие в гостиную с диванами, столиками, креслами, возможно, роялем, за которой располагалась обычно еще одна гостиная, поменьше и обставленная не столь помпезно, для приема близких друзей. Еще одна дверь обычно вела в просторную столовую, украшенную семейными портретами (хотя люди, изображенные на этих портретах, как правило, не являлись предками хозяев дома). Сбоку должна быть небольшая дверца, ведущая в бильярдную, отделанную панелями из ореха или розового дерева. Еще одна дверь ведет в кухню. В доме допускалось также наличие библиотеки, небольшой художественной галереи и даже оранжереи. Непременным атрибутом являлась также огромная лестница, ведущая на второй этаж, к спальням и гардеробным, и еще одна, поменьше, в конце которой находились комнаты для слуг. Вся обстановка, персидские ковры, скульптуры и картины в массивных рамах, словно излучающие собственный свет, обилие драпировок, модные журналы — все это должно было создавать впечатление роскоши, на которую не поскупились потратить огромные деньги.
Дом Леймона фон Хайлица не имел ничего общего с остальными домами на Истерн Шор-роуд.
Сначала Тому показалось, что он попал на склад, приглядевшись, он понял, что перед ним некое странное сочетание мебельного магазина, кабинета и библиотеки. Прихожая отсутствовала, большую часть перегородок снесли, так что входная дверь открывалась в одну огромную комнату, в которой стояло великое множество ящичков для картотеки, несколько письменных столов, на некоторых из них валялись в беспорядке книги, на других же — ножницы, клей и газетные вырезки. Диваны и кресла стояли почти в полном беспорядке по всей комнате и были по большей части завалены газетами. То здесь то там попадались старинные торшеры и низкие лампы, которые используют обычно в библиотеках. Одни из них горели ярко, как звезды, другие светились загадочным приглушенным светом. В дальнем конце этой удивительной комнаты, вплотную к стене, отделанной панелями из красного дерева, красовался большой обеденный стол в стиле «шератон», покрытый льняной скатертью. На столе рядом со стопкой книг стояла открытая бутылка красного бургундского. Приглядевшись, Том заметил рядом со столом стеллаж с книгами, и только тогда понял, что по крайней мере четверть комнаты заставлена книгами, которые находились в высоких деревянных стеллажах, поднимавшихся до потолка. Перед стеллажами стояли библиотечные стулья, кожаные диваны или журнальные столики с бронзовыми лампами под зелеными абажурами. Стены книг перемежались теми же деревянными панелями, что виднелись за обеденным столом. На этих узких промежутках стены висели картины. Том узнал в одной из них пейзаж Моне, а в другой — танцовщицу Дега. (Там висели также не узнанные Томом картины Боннара, Вюлларда, Поля Рэнсона, Мориса Дени и карандашный рисунок Джо Брейнарда с изображением цветов).
Куда бы ни падал его взгляд, везде Том видел что-нибудь новое. На одном из столов стоял огромный глобус на подставке, возле шкафчика с картотекой — велосипед какой-то сложной, не вполне понятной конструкции, между двух других шкафчиков качался гамак. На огромном столе в дальнем конце комнаты стояла самая впечатляющая стереосистема, которую Тому приходилось видеть. В каждом углу комнаты виднелись высокие стереоколонки.
Изумленный всем увиденным, Том повернулся к мистеру фон Хайлицу, который стоял, скрестив руки на груди, и дружелюбно улыбался, глядя на мальчика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59