Так что полиция не особенно усердствовала, расследуя это дело. Было очевидно, что музыканта убили потому, что незадолго до этого он стал свидетелем убийства проститутки — даже Фултон Бишоп оказался в состоянии додуматься до такой простой вещи, так как окно номера музыканта выходило как раз на аллею, где обнаружили тело девушки. Однако через некоторое время убийца напал на молодого врача. Тот же почерк, та же надпись. Но когда выяснилось, что доктор был гомосексуалистом...
Пилот сообщил, что самолет приземляется на острове Милл Уолк, и попросил пассажиров пристегнуть ремни. Монахини исполнили его просьбу.
— Покровитель Фултона Бишопа, твой дедушка, сделал так, что его подопечному дали более перспективное дело, и...
— Мой дедушка? — удивился Том.
— Да, Глен многое сделал для Фултона Бишопа и продолжает делать до сих пор. Он с самого начала способствовал его продвижению по службе. Итак, Бишопа в очередной раз повысили в звании, перевели на другой участок работы, а дело «Голубой розы» поручили детективу по фамилии Дэмрок. «Свидетель» каждый день печатал статьи о ходе расследования, все жители острова были взбудоражены, некоторые проявляли к делу не вполне здоровый интерес. Дэмрок был очень талантливым сыщиком, но не самым респектабельным человеком. Он был кристально честен в профессиональных делах, и, если бы у него хватило ума, собрал бы вокруг себя группу таких же честных полицейских, как это делает сейчас Дэвид Натчез. Но он был беспробудным пьяницей, иногда давал волю рукам, у него было очень несчастливое детство, к тому же Дэмрок был гомосексуалистом. Он тщательно скрывал от всех свои сексуальные пристрастия. До тех пор, как ему поручили это расследование, никто не знал о темных сторонах его натуры. Но, так или иначе, он не имел друзей среди сослуживцев, и ему специально подсунули это дело, чтобы сделать его козлом отпущения.
— И что же случилось дальше? — спросил Том.
— Произошло еще одно убийство. На этот раз жертвой стал мясник, живший неподалеку от старого туземного квартала. А после этого дело заглохло само собой. Больше ни одного убийства под девизом «Голубой розы».
Монахини слушали рассказ со все возрастающим интересом, почти сомкнув лбы возле просвета между сиденьями.
— Мясник был одним из приемных родителей Дэмрока — то был жестокий, грубый человек. Он замучил бы парня до смерти, если бы его вовремя не забрали в армию. Дэмрок ненавидел его.
— Но остальные — доктор, пианист, проститутка?
— Дэмрок знал двух из них. Девушка снабжала его информацией, а с пианистом он провел когда-то давно одну ночь.
— А что вы имели в виду, когда сказали, что дело заглохло само собой.
— Дэмрок застрелился. По крайней мере, так это выглядело.
Самолет продолжал снижаться, и внизу уже показались верхушки пальм и сияющая полоска океана. Затем шасси коснулись земли, и самолет навалился на них всей тяжестью.
Стюардесса объявила в громкоговоритель, что всех пассажиров просят оставаться на своих местах и не отстегивать ремни, пока не остановятся двигатели самолета.
— Его самоубийство приняли за доказательство его вины. Это все равно что ложный арест.
— А где были в это время вы?
— В Кливленде, доказывал, что Монстр с автостоянки не кто иной, как Гораций Фезерстоун, управляющий местным отделением фирмы, занимавшейся продажей поздравительных открыток.
Самолет остановился, большая часть пассажиров соскочили со своих мест и стали открывать багажные отделения у себя над головами. Том и мистер Тень, так же как и монахини, оставались на своих местах.
— Кстати, не знаю, понял ли ты из моего рассказа, что одной из жертв удалось выжить. В романе Андерхилла все умирают, но на деле все происходило несколько иначе. Итак, один человек выжил. На него напали сзади, и он не видел лица убийцы, поэтому его показания в деле мало что значили. Этот человек достаточно хорошо разбирался в медицине, чтобы остановить кровотечение.
— В медицине?
— Да, речь идет о враче. Ты, кстати, познакомился с ним этим летом. Очень приятный человек, — фон Хайлиц встал. — Баз Лейнг. Ты не заметил — он все время повязывает что-нибудь вокруг шеи.
Глядя прямо перед собой, Том ясно видел в просвете между сиденьями карий глаз одной монахини и голубой — другой.
— Да, еще одна подробность, — вспомнил фон Хайлиц. — Дэмрок застрелился, выстрелив в голову, сидя за письменным столом в собственной квартире. На столе перед ним лежал листок с надписью «Голубая роза». Дело закрыли.
Фон Хайлиц улыбнулся, при этом морщинки в уголках его рта стали еще глубже. Развернувшись, он пошел к выходу. Том встал и последовал за ним.
— Иногда, — продолжал фон Хайлиц, — расследуя какое-то дело, бывает полезно вернуться к самому началу и посмотреть на все совершенно с другой точки зрения. — Сойдя по трапу, они зажмурились от лучей яркого карибского солнца. — Но бывает, что ты просто не можешь или не хочешь этого делать.
Стюардесса, которая сказала, что ей нравится стиль одежды Тома и фон Хайлица, стояла внизу у трапа и раздавала пассажирам белые карточки. Вдалеке виднелся проволочный забор, в дыры которого просовывали головы козы. Запах соленой морской воды смешивался с запахом топлива.
— А каким почерком были написаны слова «Голубая роза»? — спросил Том.
— Они были выведены печатными буквами, — фон Хайлиц взял у стюардессы карточку. Последовав его примеру, Том обнаружил, что держит в руке посадочный талон. В первой графе значилось его имя, а во второй должен был стоять номер паспорта.
Том посмотрел на стюардессу.
— Хи-и-и, что это случилось с твоими бровями? — спросила она. Фон Хайлиц потянул Тома за рукав.
— Этот юноша побывал в огне пожара, — сказал он. — И он только что вспомнил, что у него нет с собой паспорта.
— Хи-и-и, — снова прыснула стюардесса. — Теперь у вас будут неприятности?
— Вовсе нет. — Он взял Тома за руку и повел его к зданию аэропорта.
— Почему вы так думаете?
— А вот посмотрим.
Лужа желтой жидкости у багажного отделения, казалось, стала шире дюймов на шесть — восемь. Американские туристы бросали на лужу тревожные взгляды, ожидая, пока на транспортере появятся их чемоданы. Том прошел вслед за Леймоном фон Хайлицом к конторке с надписью: «Постоянно проживающие на Милл Уолк» и увидел, как тот достает из кармана блокнот в кожаной обложке. Вырвав из блокнота листок, он склонился над ним на несколько секунд и сделал Тому знак подойти к конторке.
— Привет, Гонзало, — сказал фон Хайлиц, протягивая таможеннику свой паспорт и посадочный талон. В паспорт был вложен листочек из блокнота. — Мой юный друг пережил пожар. Он потерял все свои веши, включая паспорт. Он — внук Гленденнинга Апшоу и как раз хотел передать вам наилучшие пожелания от своего дедушки и мистера Ральфа Редвинга.
Таможенник посмотрел на Тома скучающими темными глазами, открыл паспорт фон Хайлица и вынул оттуда листок. Закрыв его рукой, он отогнул верхнюю часть, потом быстро убрал листок в стол. Затем он поставил штамп в паспорте фон Хайлица и вынул из стола бланк с надписью «Заявление о выдаче нового паспорта».
— Заполните это и пришлите нам по почте как можно скорее, — сказал он. — Был очень рад снова увидеть вас, мистер фон Хайлиц.
На бланке было написано: «Ни одному жителю Милл Уолк не разрешается проходить таможенный контроль до тех пор, пока он не получит новый паспорт взамен утерянного».
— Что было в бумажке? — поинтересовался Том.
— Два доллара.
Они вышли на улицу.
— А сколько это стоило бы без привета от Глена Апшоу и Ральфа Редвинга?
— Один доллар. Ты слышал когда-нибудь фразу «Положение обязывает».
На стоянке через дорогу виднелись несколько экипажей и конных повозок. Теперь к запаху топлива и соленой воды прибавился запах навоза. Они были дома. Фон Хайлиц поднял руку, и возле них остановилось обшарпанное красное такси с одной фарой.
Из машины вышел приземистый черноволосый мужчина, который улыбнулся им во весь рот, продемонстрировав две золотые коронки. Он открыл багажник, чтобы поставить туда чемоданы.
— Здравствуй, Андрес, — сказал фон Хайлиц.
— Всегда рад видеть вас, мистер фон Хайлиц, — сказал шофер.
Из багажника сильно пахло рыбой. Разместив внутри чемоданы, Андрес захлопнул крышку. — И куда же мы поедем сегодня?
— В отель «Сент Алвин». — Андрес, позволь представить тебе моего друга Тома Пасмора. Я хочу, чтобы ты всегда был к нему так же добр, как ко мне. В один прекрасный день ему может понадобиться твоя помощь.
Перегнувшись через спинку сиденья, Андрес протянул Тому огромную руку.
— Можешь рассчитывать на меня, братишка.
Том пожал протянутую ладонь левой рукой, кивнув на правую, забинтованную.
Он свернул на шоссе, ведущее к городу, а Том спросил фон Хайлица:
— Вы что, знаете всех на острове?
— Только нужных людей. Ты размышляешь над тем, что я сейчас сказал?
Том кивнул.
— Все еще не можешь привыкнуть к этому, да?
— Возможно, — ответил Том. Фон Хайлиц поморщился. — Думаю, мы говорим о разных вещах.
— Да нет, пожалуй, об одних и тех же.
— Прежде чем продолжить разговор, можно мне задать вам один вопрос?
— Спрашивай.
Том вдруг почувствовал странную, неприятную внутреннюю дрожь.
— Когда вы отдыхали на озере, вы когда-нибудь плавали? Или, может быть, ловили рыбу с лодки? В общем, делали ли вы что-нибудь такое, для чего надо было отплыть от берега?
— То есть, ты хочешь узнать, видел ли я когда-нибудь с озера дом твоего деда?
Том кивнул.
— Я никогда не плавал, никогда не рыбачил и никогда не отплывал от берега по какому-либо другому поводу. И нога моя ни разу не ступала во владения Гленденнинга Апшоу. Однако прими мои поздравления — мне понравился твой вопрос.
На этот раз Том не испытал радостного возбуждения, как тогда, первый раз, когда фон Хайлиц перегнулся через стол в собственной гостиной, чтобы пожать ему руку. Вместо этого, откинувшись на спинку сиденья, он представил себе Барбару Дин, проснувшуюся в объятой пламенем кровати.
— Он действовал очень нагло, — продолжал фон Хайлиц. — Он солгал мне, солгал продуманно и умело, сказал такую вещь, в которую я просто не мог не поверить. Это и бесит меня больше всего. Этот человек знал, что я куплюсь на его вранье и построю на нем целую теорию. И ему понадобилось меньше секунды, чтобы сообразить, что именно надо сказать.
— Все думали, что на следующий день после исчезновения Джанин Тилман он уезжал в Майами, — сказал Том.
— Но он оставался на Игл-лейк достаточно долго, чтобы успеть убить Антона Гетца.
Том закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока машина не остановилась перед отелем. «Есть вещи, о которых лучше не знать», — вспомнил Том слова Барбары Дин.
— Приехали, босс, — сказал Андрес, и фон Хайлиц похлопал его по плечу. Хлопнула дверца. Открыв наконец глаза, Том увидел, что они находятся на Калле Дроссельмейер. Мимо проехали несколько машин, везущих служащих из западной части острова на Калле Хоффманн.
Андрес донес чемоданы фон Хайлица до входа в отель, и старик расплатился с ним несколькими банкнотами.
— А вы поедете домой? — спросил Том.
— Нам обоим лучше, чтобы о нашем приезде несколько дней никто ничего не знал, — сказал фон Хайлиц. — Я буду жить в соседнем номере.
— Конечно, здесь вам не Истерн Шор-роуд, — заметил Андрес, доставая из кармана куртки стопочку визитных карточек, аккуратно скрепленных резинкой. Вынув одну из них, он протянул ее Тому. На карточке было напечатано: «Андрес Фландерс, опытный и вежливый водитель», а чуть ниже — телефонный номер, глядя на первые цифры которого Том понял, что Андрес живет в старом туземном квартале.
— Звони в любое время, если понадоблюсь, — сказал Андрес, глядя, как Том засовывает карточку в карман пиджака. Затем он сел за руль, помахал рукой и уехал.
Обернувшись, Том окинул взглядом фасад высокого здания отеля. Когда-то он был бледно-голубым или даже белым, но за много лет камень потемнел. На арке над входом было вытесано причудливыми буквами название отеля.
— Я разделил свои вещи на две части, — сказал фон Хайлиц. — Так что почему бы тебе не взять вот этот чемодан. Ты можешь пользоваться всем, что найдешь внутри, пока мы живем в отеле.
Том поднял с земли тяжелый чемодан и направился вслед за фон Хайлицом в фойе отеля. Возле тяжелых старинных диванов стояли бронзовые плевательницы на ножках, а конторка клерка, занимающегося регистрацией постояльцев, стояла напротив трех высоких окон, украшенных витражами, сразу напомнивших Тому лестницу в школе Брукс-Лоувуд. Из-за конторки за ними наблюдал бледный мужчина в очках без оправы с редеющими волосами.
Фон Хайлиц записался под именем Джеймса Купера из Нью-Йорка и записал своего спутника как Томаса Леймона, тоже прибывшего из Нью-Йорка. Клерк посмотрел на забинтованную руку и обожженные брови Тома и положил на конторку два ключа.
— Теперь давай поднимемся наверх и поговорим о твоем дедушке, — сказал фон Хайлиц.
Он взял с конторки оба ключа, и тут взгляд его упал на стопку газет.
— О, — сказал он, залезая в карман за мелочью. — Пожалуй, мы возьмем несколько номеров «Свидетеля».
Клерк взял сверху стопки две газеты и протянул их фон Хайлицу в обмен на две монетки по двадцать пять центов.
Старик взял газеты под мышку, они с Томом подхватили свои чемоданы и двинулись к лифту.
54
Спустя полчаса они сидели в номере Тома по обе стороны огромного дубового стола на деревянных стульях с высокими спинками. Том перечитывал второй раз одну и ту же газетную статью. Заголовок гласил: «Внук Гленденнинга Апшоу погиб во время пожара на курорте».
«Огонь неизвестного происхождения вчера утром унес жизнь Тома Апшоу Пасмора. Семнадцатилетний Том, сын мистера и миссис Виктор Пасмор, проживающих на Истерн Шор-роуд, проводил лето на курорте Игл-лейк, штат Висконсин, в доме своего деда, Гленденнинга Апшоу...»
Номер Тома находился на четвертом этаже, здесь было гораздо светлее, чем в фойе, но сейчас, в семь часов утра, в комнате все равно царил полумрак. Газета в руках Леймона фон Хайлица задрожала и, посмотрев через стол, Том увидел, что старик читает статью на второй странице.
— Когда вам впервые пришло в голову, что мой дед убил Джанин Тилман? — поинтересовался Том.
Фон Хайлиц аккуратно сложил газету по линиям сгиба, перегнул пополам и положил на стол.
— Когда один из его служащих купил дом на Седьмой улице. Как ты себя чувствуешь, Том? Должно быть, не очень приятно читать в газете о собственной смерти?
— Не знаю. Я немного смущен. И очень устал. И не понимаю, что мы будем делать дальше. Мы ведь вернулись на Милл Уолк, где все, даже полицейские, работают на таких людей, как Глен Апшоу.
— К счастью, все-таки не все, — возразил Леймон фон Хайлиц. — Дэвид Натчез поможет нам. А мы должны помочь ему. Нам представилась редкая возможность. Один из тех, кому принадлежит власть на этом острове, совершил убийство своими собственными руками. Твой дедушка не из таких, кто предпочтет страдать молча. Так же, как человек, убивший моих родителей, он наверняка разговорится, если его обвинят в убийстве, и потянет за собой всех.
— Но как мы добьемся, чтобы ему предъявили обвинение в убийстве?
— Мы должны заставить его признаться. Желательно Дэвиду Натчезу.
— Он никогда не признается.
— Ты забыл, что у нас есть целых два вида оружия. Один из них — ты.
— А второй?
— Записки, которые ты видел в комнате Барбары Дин. Они, конечно же, были написаны не ей. Она наверняка нашла их в доме Глена, когда он попросил ее убраться там после убийства Джанин Тилман. Наверное, он оставил их на столе. Или даже сам показал Барбаре. Глен знал, что эта женщина готова проявить сочувствие к каждому, кого несправедливо обвиняют в чем-то. Он мог, допустим, сказать ей, что в записках намекают на его причастность к смерти жены. Думаю, Барбара и сама получала анонимки, еще на Милл Уолк, когда ее обвиняли в смерти раненого полицейского.
— Но, может, это и были те самые записки, которые получала Барбара.
— Не думаю, что в этом случае она стала бы их хранить. Барбара наверняка сожгла бы их. А эти сохранила, потому что они тревожили ее. Даже думаю, что Барбара собиралась показать их тебе.
— Но почему?
— Потому что, расспрашивая о Джанин Тилман и Антоне Гетце, ты пробудил к жизни ее сомнения относительно твоего дедушки. После всего, что сделал для нее Глен Апшоу, Барбара не хотела думать, что он мог убить Джанин Тилман, но она была слишком умна, чтобы все это не вызывало у нее подозрений. Ведь Глен принес к ней Глорию до того, как в озере нашли тело Джанин — то есть, тогда, когда никто, кроме убийцы, не мог знать, что она мертва. Думаю, Барбара испытала колоссальное облегчение, когда я вмешался в это дело и обвинил в убийстве Антона Гетца, которого нашел повесившимся у него в доме.
Фон Хайлиц откинулся на спинку стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Пилот сообщил, что самолет приземляется на острове Милл Уолк, и попросил пассажиров пристегнуть ремни. Монахини исполнили его просьбу.
— Покровитель Фултона Бишопа, твой дедушка, сделал так, что его подопечному дали более перспективное дело, и...
— Мой дедушка? — удивился Том.
— Да, Глен многое сделал для Фултона Бишопа и продолжает делать до сих пор. Он с самого начала способствовал его продвижению по службе. Итак, Бишопа в очередной раз повысили в звании, перевели на другой участок работы, а дело «Голубой розы» поручили детективу по фамилии Дэмрок. «Свидетель» каждый день печатал статьи о ходе расследования, все жители острова были взбудоражены, некоторые проявляли к делу не вполне здоровый интерес. Дэмрок был очень талантливым сыщиком, но не самым респектабельным человеком. Он был кристально честен в профессиональных делах, и, если бы у него хватило ума, собрал бы вокруг себя группу таких же честных полицейских, как это делает сейчас Дэвид Натчез. Но он был беспробудным пьяницей, иногда давал волю рукам, у него было очень несчастливое детство, к тому же Дэмрок был гомосексуалистом. Он тщательно скрывал от всех свои сексуальные пристрастия. До тех пор, как ему поручили это расследование, никто не знал о темных сторонах его натуры. Но, так или иначе, он не имел друзей среди сослуживцев, и ему специально подсунули это дело, чтобы сделать его козлом отпущения.
— И что же случилось дальше? — спросил Том.
— Произошло еще одно убийство. На этот раз жертвой стал мясник, живший неподалеку от старого туземного квартала. А после этого дело заглохло само собой. Больше ни одного убийства под девизом «Голубой розы».
Монахини слушали рассказ со все возрастающим интересом, почти сомкнув лбы возле просвета между сиденьями.
— Мясник был одним из приемных родителей Дэмрока — то был жестокий, грубый человек. Он замучил бы парня до смерти, если бы его вовремя не забрали в армию. Дэмрок ненавидел его.
— Но остальные — доктор, пианист, проститутка?
— Дэмрок знал двух из них. Девушка снабжала его информацией, а с пианистом он провел когда-то давно одну ночь.
— А что вы имели в виду, когда сказали, что дело заглохло само собой.
— Дэмрок застрелился. По крайней мере, так это выглядело.
Самолет продолжал снижаться, и внизу уже показались верхушки пальм и сияющая полоска океана. Затем шасси коснулись земли, и самолет навалился на них всей тяжестью.
Стюардесса объявила в громкоговоритель, что всех пассажиров просят оставаться на своих местах и не отстегивать ремни, пока не остановятся двигатели самолета.
— Его самоубийство приняли за доказательство его вины. Это все равно что ложный арест.
— А где были в это время вы?
— В Кливленде, доказывал, что Монстр с автостоянки не кто иной, как Гораций Фезерстоун, управляющий местным отделением фирмы, занимавшейся продажей поздравительных открыток.
Самолет остановился, большая часть пассажиров соскочили со своих мест и стали открывать багажные отделения у себя над головами. Том и мистер Тень, так же как и монахини, оставались на своих местах.
— Кстати, не знаю, понял ли ты из моего рассказа, что одной из жертв удалось выжить. В романе Андерхилла все умирают, но на деле все происходило несколько иначе. Итак, один человек выжил. На него напали сзади, и он не видел лица убийцы, поэтому его показания в деле мало что значили. Этот человек достаточно хорошо разбирался в медицине, чтобы остановить кровотечение.
— В медицине?
— Да, речь идет о враче. Ты, кстати, познакомился с ним этим летом. Очень приятный человек, — фон Хайлиц встал. — Баз Лейнг. Ты не заметил — он все время повязывает что-нибудь вокруг шеи.
Глядя прямо перед собой, Том ясно видел в просвете между сиденьями карий глаз одной монахини и голубой — другой.
— Да, еще одна подробность, — вспомнил фон Хайлиц. — Дэмрок застрелился, выстрелив в голову, сидя за письменным столом в собственной квартире. На столе перед ним лежал листок с надписью «Голубая роза». Дело закрыли.
Фон Хайлиц улыбнулся, при этом морщинки в уголках его рта стали еще глубже. Развернувшись, он пошел к выходу. Том встал и последовал за ним.
— Иногда, — продолжал фон Хайлиц, — расследуя какое-то дело, бывает полезно вернуться к самому началу и посмотреть на все совершенно с другой точки зрения. — Сойдя по трапу, они зажмурились от лучей яркого карибского солнца. — Но бывает, что ты просто не можешь или не хочешь этого делать.
Стюардесса, которая сказала, что ей нравится стиль одежды Тома и фон Хайлица, стояла внизу у трапа и раздавала пассажирам белые карточки. Вдалеке виднелся проволочный забор, в дыры которого просовывали головы козы. Запах соленой морской воды смешивался с запахом топлива.
— А каким почерком были написаны слова «Голубая роза»? — спросил Том.
— Они были выведены печатными буквами, — фон Хайлиц взял у стюардессы карточку. Последовав его примеру, Том обнаружил, что держит в руке посадочный талон. В первой графе значилось его имя, а во второй должен был стоять номер паспорта.
Том посмотрел на стюардессу.
— Хи-и-и, что это случилось с твоими бровями? — спросила она. Фон Хайлиц потянул Тома за рукав.
— Этот юноша побывал в огне пожара, — сказал он. — И он только что вспомнил, что у него нет с собой паспорта.
— Хи-и-и, — снова прыснула стюардесса. — Теперь у вас будут неприятности?
— Вовсе нет. — Он взял Тома за руку и повел его к зданию аэропорта.
— Почему вы так думаете?
— А вот посмотрим.
Лужа желтой жидкости у багажного отделения, казалось, стала шире дюймов на шесть — восемь. Американские туристы бросали на лужу тревожные взгляды, ожидая, пока на транспортере появятся их чемоданы. Том прошел вслед за Леймоном фон Хайлицом к конторке с надписью: «Постоянно проживающие на Милл Уолк» и увидел, как тот достает из кармана блокнот в кожаной обложке. Вырвав из блокнота листок, он склонился над ним на несколько секунд и сделал Тому знак подойти к конторке.
— Привет, Гонзало, — сказал фон Хайлиц, протягивая таможеннику свой паспорт и посадочный талон. В паспорт был вложен листочек из блокнота. — Мой юный друг пережил пожар. Он потерял все свои веши, включая паспорт. Он — внук Гленденнинга Апшоу и как раз хотел передать вам наилучшие пожелания от своего дедушки и мистера Ральфа Редвинга.
Таможенник посмотрел на Тома скучающими темными глазами, открыл паспорт фон Хайлица и вынул оттуда листок. Закрыв его рукой, он отогнул верхнюю часть, потом быстро убрал листок в стол. Затем он поставил штамп в паспорте фон Хайлица и вынул из стола бланк с надписью «Заявление о выдаче нового паспорта».
— Заполните это и пришлите нам по почте как можно скорее, — сказал он. — Был очень рад снова увидеть вас, мистер фон Хайлиц.
На бланке было написано: «Ни одному жителю Милл Уолк не разрешается проходить таможенный контроль до тех пор, пока он не получит новый паспорт взамен утерянного».
— Что было в бумажке? — поинтересовался Том.
— Два доллара.
Они вышли на улицу.
— А сколько это стоило бы без привета от Глена Апшоу и Ральфа Редвинга?
— Один доллар. Ты слышал когда-нибудь фразу «Положение обязывает».
На стоянке через дорогу виднелись несколько экипажей и конных повозок. Теперь к запаху топлива и соленой воды прибавился запах навоза. Они были дома. Фон Хайлиц поднял руку, и возле них остановилось обшарпанное красное такси с одной фарой.
Из машины вышел приземистый черноволосый мужчина, который улыбнулся им во весь рот, продемонстрировав две золотые коронки. Он открыл багажник, чтобы поставить туда чемоданы.
— Здравствуй, Андрес, — сказал фон Хайлиц.
— Всегда рад видеть вас, мистер фон Хайлиц, — сказал шофер.
Из багажника сильно пахло рыбой. Разместив внутри чемоданы, Андрес захлопнул крышку. — И куда же мы поедем сегодня?
— В отель «Сент Алвин». — Андрес, позволь представить тебе моего друга Тома Пасмора. Я хочу, чтобы ты всегда был к нему так же добр, как ко мне. В один прекрасный день ему может понадобиться твоя помощь.
Перегнувшись через спинку сиденья, Андрес протянул Тому огромную руку.
— Можешь рассчитывать на меня, братишка.
Том пожал протянутую ладонь левой рукой, кивнув на правую, забинтованную.
Он свернул на шоссе, ведущее к городу, а Том спросил фон Хайлица:
— Вы что, знаете всех на острове?
— Только нужных людей. Ты размышляешь над тем, что я сейчас сказал?
Том кивнул.
— Все еще не можешь привыкнуть к этому, да?
— Возможно, — ответил Том. Фон Хайлиц поморщился. — Думаю, мы говорим о разных вещах.
— Да нет, пожалуй, об одних и тех же.
— Прежде чем продолжить разговор, можно мне задать вам один вопрос?
— Спрашивай.
Том вдруг почувствовал странную, неприятную внутреннюю дрожь.
— Когда вы отдыхали на озере, вы когда-нибудь плавали? Или, может быть, ловили рыбу с лодки? В общем, делали ли вы что-нибудь такое, для чего надо было отплыть от берега?
— То есть, ты хочешь узнать, видел ли я когда-нибудь с озера дом твоего деда?
Том кивнул.
— Я никогда не плавал, никогда не рыбачил и никогда не отплывал от берега по какому-либо другому поводу. И нога моя ни разу не ступала во владения Гленденнинга Апшоу. Однако прими мои поздравления — мне понравился твой вопрос.
На этот раз Том не испытал радостного возбуждения, как тогда, первый раз, когда фон Хайлиц перегнулся через стол в собственной гостиной, чтобы пожать ему руку. Вместо этого, откинувшись на спинку сиденья, он представил себе Барбару Дин, проснувшуюся в объятой пламенем кровати.
— Он действовал очень нагло, — продолжал фон Хайлиц. — Он солгал мне, солгал продуманно и умело, сказал такую вещь, в которую я просто не мог не поверить. Это и бесит меня больше всего. Этот человек знал, что я куплюсь на его вранье и построю на нем целую теорию. И ему понадобилось меньше секунды, чтобы сообразить, что именно надо сказать.
— Все думали, что на следующий день после исчезновения Джанин Тилман он уезжал в Майами, — сказал Том.
— Но он оставался на Игл-лейк достаточно долго, чтобы успеть убить Антона Гетца.
Том закрыл глаза и не открывал их до тех пор, пока машина не остановилась перед отелем. «Есть вещи, о которых лучше не знать», — вспомнил Том слова Барбары Дин.
— Приехали, босс, — сказал Андрес, и фон Хайлиц похлопал его по плечу. Хлопнула дверца. Открыв наконец глаза, Том увидел, что они находятся на Калле Дроссельмейер. Мимо проехали несколько машин, везущих служащих из западной части острова на Калле Хоффманн.
Андрес донес чемоданы фон Хайлица до входа в отель, и старик расплатился с ним несколькими банкнотами.
— А вы поедете домой? — спросил Том.
— Нам обоим лучше, чтобы о нашем приезде несколько дней никто ничего не знал, — сказал фон Хайлиц. — Я буду жить в соседнем номере.
— Конечно, здесь вам не Истерн Шор-роуд, — заметил Андрес, доставая из кармана куртки стопочку визитных карточек, аккуратно скрепленных резинкой. Вынув одну из них, он протянул ее Тому. На карточке было напечатано: «Андрес Фландерс, опытный и вежливый водитель», а чуть ниже — телефонный номер, глядя на первые цифры которого Том понял, что Андрес живет в старом туземном квартале.
— Звони в любое время, если понадоблюсь, — сказал Андрес, глядя, как Том засовывает карточку в карман пиджака. Затем он сел за руль, помахал рукой и уехал.
Обернувшись, Том окинул взглядом фасад высокого здания отеля. Когда-то он был бледно-голубым или даже белым, но за много лет камень потемнел. На арке над входом было вытесано причудливыми буквами название отеля.
— Я разделил свои вещи на две части, — сказал фон Хайлиц. — Так что почему бы тебе не взять вот этот чемодан. Ты можешь пользоваться всем, что найдешь внутри, пока мы живем в отеле.
Том поднял с земли тяжелый чемодан и направился вслед за фон Хайлицом в фойе отеля. Возле тяжелых старинных диванов стояли бронзовые плевательницы на ножках, а конторка клерка, занимающегося регистрацией постояльцев, стояла напротив трех высоких окон, украшенных витражами, сразу напомнивших Тому лестницу в школе Брукс-Лоувуд. Из-за конторки за ними наблюдал бледный мужчина в очках без оправы с редеющими волосами.
Фон Хайлиц записался под именем Джеймса Купера из Нью-Йорка и записал своего спутника как Томаса Леймона, тоже прибывшего из Нью-Йорка. Клерк посмотрел на забинтованную руку и обожженные брови Тома и положил на конторку два ключа.
— Теперь давай поднимемся наверх и поговорим о твоем дедушке, — сказал фон Хайлиц.
Он взял с конторки оба ключа, и тут взгляд его упал на стопку газет.
— О, — сказал он, залезая в карман за мелочью. — Пожалуй, мы возьмем несколько номеров «Свидетеля».
Клерк взял сверху стопки две газеты и протянул их фон Хайлицу в обмен на две монетки по двадцать пять центов.
Старик взял газеты под мышку, они с Томом подхватили свои чемоданы и двинулись к лифту.
54
Спустя полчаса они сидели в номере Тома по обе стороны огромного дубового стола на деревянных стульях с высокими спинками. Том перечитывал второй раз одну и ту же газетную статью. Заголовок гласил: «Внук Гленденнинга Апшоу погиб во время пожара на курорте».
«Огонь неизвестного происхождения вчера утром унес жизнь Тома Апшоу Пасмора. Семнадцатилетний Том, сын мистера и миссис Виктор Пасмор, проживающих на Истерн Шор-роуд, проводил лето на курорте Игл-лейк, штат Висконсин, в доме своего деда, Гленденнинга Апшоу...»
Номер Тома находился на четвертом этаже, здесь было гораздо светлее, чем в фойе, но сейчас, в семь часов утра, в комнате все равно царил полумрак. Газета в руках Леймона фон Хайлица задрожала и, посмотрев через стол, Том увидел, что старик читает статью на второй странице.
— Когда вам впервые пришло в голову, что мой дед убил Джанин Тилман? — поинтересовался Том.
Фон Хайлиц аккуратно сложил газету по линиям сгиба, перегнул пополам и положил на стол.
— Когда один из его служащих купил дом на Седьмой улице. Как ты себя чувствуешь, Том? Должно быть, не очень приятно читать в газете о собственной смерти?
— Не знаю. Я немного смущен. И очень устал. И не понимаю, что мы будем делать дальше. Мы ведь вернулись на Милл Уолк, где все, даже полицейские, работают на таких людей, как Глен Апшоу.
— К счастью, все-таки не все, — возразил Леймон фон Хайлиц. — Дэвид Натчез поможет нам. А мы должны помочь ему. Нам представилась редкая возможность. Один из тех, кому принадлежит власть на этом острове, совершил убийство своими собственными руками. Твой дедушка не из таких, кто предпочтет страдать молча. Так же, как человек, убивший моих родителей, он наверняка разговорится, если его обвинят в убийстве, и потянет за собой всех.
— Но как мы добьемся, чтобы ему предъявили обвинение в убийстве?
— Мы должны заставить его признаться. Желательно Дэвиду Натчезу.
— Он никогда не признается.
— Ты забыл, что у нас есть целых два вида оружия. Один из них — ты.
— А второй?
— Записки, которые ты видел в комнате Барбары Дин. Они, конечно же, были написаны не ей. Она наверняка нашла их в доме Глена, когда он попросил ее убраться там после убийства Джанин Тилман. Наверное, он оставил их на столе. Или даже сам показал Барбаре. Глен знал, что эта женщина готова проявить сочувствие к каждому, кого несправедливо обвиняют в чем-то. Он мог, допустим, сказать ей, что в записках намекают на его причастность к смерти жены. Думаю, Барбара и сама получала анонимки, еще на Милл Уолк, когда ее обвиняли в смерти раненого полицейского.
— Но, может, это и были те самые записки, которые получала Барбара.
— Не думаю, что в этом случае она стала бы их хранить. Барбара наверняка сожгла бы их. А эти сохранила, потому что они тревожили ее. Даже думаю, что Барбара собиралась показать их тебе.
— Но почему?
— Потому что, расспрашивая о Джанин Тилман и Антоне Гетце, ты пробудил к жизни ее сомнения относительно твоего дедушки. После всего, что сделал для нее Глен Апшоу, Барбара не хотела думать, что он мог убить Джанин Тилман, но она была слишком умна, чтобы все это не вызывало у нее подозрений. Ведь Глен принес к ней Глорию до того, как в озере нашли тело Джанин — то есть, тогда, когда никто, кроме убийцы, не мог знать, что она мертва. Думаю, Барбара испытала колоссальное облегчение, когда я вмешался в это дело и обвинил в убийстве Антона Гетца, которого нашел повесившимся у него в доме.
Фон Хайлиц откинулся на спинку стула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59