На нем была серая шляпа и шинель с поднятым воротником, а половину лица его скрывала густая тень.
— Это книга, о которой я тебе говорил, — произнес фон Хайлиц. — Попытка объяснить по-своему убийства «Голубой розы». Мы проведем в отеле довольно много времени, и, зная тебя, я предположил, что тебе захочется что-нибудь почитать.
Том перевернул книгу, чтобы прочесть краткое содержание на обратной стороне обложки, а фон Хайлиц прилег на стоящий у стены диван. Его длинные ноги вылезали далеко за подлокотник дивана.
— Я познакомился с Тимом Андерхиллом, когда он приезжал на Милл Уолк собирать материал для книги. Он останавливался здесь. Вообще, если задуматься, очень многое в этой книге связано с отелем «Сент Алвин». — Фон Хайлиц закрыл глаза и сложил руки на груди. — Когда проголодаемся, сделаем себе сэндвичей.
59
Том также прилег на кровать и принялся за роман Тимоти Андерхилла. Прочтя тридцать страниц, он скинул ботинки, которые со стуком упали на пол, а прочтя семьдесят, сел, снял пиджак и жилет и ослабил угол галстука. Фон Хайлиц давно уже заснул на своем диване.
Том ожидал, что действие романа «Расколотый надвое» происходит на Милл Уолк, но Тим Андерхилл поселил своих героев в пыльном промышленном городке одного из штатов среднего Запада. В городке были суровые зимы, множество проволочных заборов, литейных заводов и около тысячи разных баров. Единственное сходство с Милл Уолк состояло в том, что все богатые обитатели городка жили в его восточной части, в больших шикарных домах, построенных на берегу огромного озера.
В начале пятой главы главный герой романа — детектив отдела по расследованию убийств по фамилии Эстергаз, просыпается в какой-то незнакомой квартире. Рядом работает телевизор, в воздухе стоит запах виски. Страдая от похмелья, Эстергаз бродит по пустой квартире, пытаясь сообразить, кто в ней живет и как он сюда попал. Ему кажется, что он почти бесплотен и в любой момент может исчезнуть. В гардеробе висит мужская и женская одежда, на рабочих столах в кухне стоят грязные тарелки и бутылки из-под молока, покрытые зеленой паутиной плесени. Эстергаз смутно вспоминает какую-то драку, как он ударил кого-то, лишив сознания, а потом бил и бил бесчувственное тело, как на стену брызнула кровь... но в квартире, где он очнулся, не было крови, на одежде Эстергаза — тоже, и лишь только, руки его тоскливо ныли, словно от поцелуев какого-то демона. У дверей спальни стояла почти пустая бутылка виски. Эстергаз выпил большими глотками то, что осталось, и направился в соседнюю комнату. На полу, рядом с матрацем, покрытым рваным одеялом, он находит записку: «Одна мука — в толпе — Не важная вещь — это звучит — Возвращайся сегодня ночью. — Г». Кто такой "Г"? Эстергаз засовывает записку в карман пиджака. В углу он находит свое скомканное пальто, надевает его и застегивает на все пуговицы. Его начинает мутить, и одновременно в голове вертится фраза, которую он словно бы прочел только что и сразу запомнил, о том, что невидимость стала реальностью, что весь мир превратился в невидимое царство, все вещи в котором как бы пародируют видимое.
Эстергаз спускается вниз по длинной скрипучей лестнице и выходит наружу. Здесь очень холодно, дует пронизывающий до костей ветер. Эстергаз видит рядом двери бара под названием «Исправительный дом» и понимает, где находится. Он всего в четырех кварталах от отеля «Сент Алвин», в котором убили недавно двух людей, знакомых ему раньше. Эстергаз прошел по снегу к своей машине и, достав из отделения для перчаток бутылку, влил в свое тело немного реальности. Было около половины седьмого утра. «Мука в толпе, — подумал Эстергаз. — Эта сука знала, о чем говорит». Зажав бутылку между коленями, он включил мотор и поехал к заброшенной автостоянке у самого озера, над поверхностью которого висели почти неподвижные клубы дыма, словно примерзшие к серой воде.
— Хорошая, правда?
Том поднял глаза, продолжая думать о клубах тумана, висящего над Игл-лейк, и увидел фон Хайлица, который, склонившись над столом, готовил сэндвичи с сыром и салями.
— Я имею в виду книгу, — пояснил он.
60
Такси Андреса везло их мимо белых стен огромного дома Редвингов и старых полей, где выращивали когда-то тростник, а теперь на истощенной почве могли прижиться только ивы. Далеко впереди с правой стороны шоссе видна была цементная эстакада, которая уходила в сторону и превращалась постепенно в высокую стену, отгораживающую владения Клуба основателей до самого пляжа, раскинувшегося к югу от Бобби Джоунс-трейл и бунгало Гленденнинга Апшоу. Точно такая же стена огораживала собственность клуба с севера. Помещение охраны находилось в том месте, где две стены почти смыкались. Дорога, ведущая внутрь, делилась за сторожкой на Бен Хоган-уэй и Беби Рут-уэй, которые шли мимо здания Клуба к домам его завсегдатаев.
— Давайте свернем на поле и спрячем там машину, — сказал фон Хайлиц.
— Ты, как всегда, прав, Леймон, — отозвался Андрес. Старое такси запрыгало по неровной почве. Свернув за первый ряд ив, скрывавших от проезжающих по шоссе то, что осталось от земли острова Милл Уолк, Андрес остановил машину и похлопал по рулю.
— Мы вернемся часа через два, а может быть, и быстрее, — сказал ему фон Хайлиц.
— Можете не торопиться, — сказал водитель. — Только будьте осторожны.
Том и фон Хайлиц вылезли из машины и пошли, наступая на засохшие остатки тростника. Они перешли через дорогу и оказались перед высокой белой стеной, уходившей вправо, в пустые скошенные поля, на которых виднелись метелки засохшей травы, отдельно растущие пальмы и низкие кустики, а еще дальше — голубой простор океана. Фон Хайлиц быстро шел вдоль забора, который был всего лишь на дюйм выше его головы.
— Скажи мне, когда тебе покажется, что мы уже поравнялись с домом твоего дедушки, — попросил он Тома.
— Он еще далеко, на уровне первой дороги, ведущей от пляжа.
— Последний дом на этой улице? — переспросил фон Хайлиц, оглядываясь.
Том кивнул.
— Это очень удачное обстоятельство.
— Почему?
— Мы можем просто обойти стену там, где она кончается. Со стороны пляжа она является скорее украшением пейзажа, чем серьезной преградой. — Старик улыбнулся едва поспевавшему за ним Тому.
— Вам повезло, — сказал юноша. — Ведь вам наверняка непросто было бы лезть через стену.
Фон Хайлиц остановился.
— Ты действительно так считаешь?
— Ну да, она ведь выше вашего роста.
— Милый мальчик, — сказал фон Хайлиц, берясь руками за верхний край стены. Быстро подпрыгнув, он подтянулся на руках и безо всякого усилия оказался наверху. Затем старик перекинул через стену одну ногу и через секунду был уже на другой стороне. Том услышал оттуда его голос: — Никто не видит. Теперь твоя очередь.
Том поднял руки и не без труда подтянулся, чувствуя, как лицо его краснеет. Кусок бинта оторвался, зацепившись о выступ стены. Фон Хайлиц смотрел на него из-под высокой пальмы. Том лег животом на стену и попытался перебросить ноги. Ботинки его скользили по ровной белой поверхности. Наконец ему удалось перенести центр тяжести, но, не удержавшись наверху, Том упал, как подстреленная птичка, на песчаную землю.
— Не так уж плохо, — произнес фон Хайлиц. — Тебе не больно?
Том потер плечо.
— В костюме не очень удобно лазить по заборам.
— С плечом все в порядке? — озабоченно спросил фон Хайлиц.
— Да, — Том улыбнулся старику. — Хорошо, что я все же смог перелезть.
Фон Хайлиц смотрел сквозь листву пальм на три ряда домов, находившихся примерно в трехстах ярдах внизу. Последнее бунгало в ближайшем к пляжу ряду выдавалось куда дальше всех остальных. С того места, где стояли Том и фон Хайлиц, можно было разглядеть террасу, высокие окна и даже находившуюся за ними гостиную с кожаной мебелью и инкрустированным столиком.
— Думаю, нам нужен вон тот дом? — спросил фон Хайлиц.
— Вы правы, — ответил Том.
— Теперь давай подождем, пока появится почтальон. — Фон Хайлиц взглянул на часы. — Сейчас без пятнадцати четыре. Он скоро придет.
Они побрели по песчаным дюнам к небольшому кусочку зеленой травы, растущей под стволами четырех огромных пальм. Кругом валялись напоминавшие пушечные ядра кокосовые орехи. Том опустился на траву рядом с фон Хайлицом. Отсюда ему видны были стол, за которым они с матерью ели ленч, корешки книг за стеклом книжного шкафа и горящая в кабинете лампа. Примерно так же, наверное, смотрел в окно человек, стрелявший в Тома.
Спустя несколько минут на стоянке остановился красный почтовый фургон. Почтальон открыл дверцу и выпрыгнул из машины. За спиной его сверкала голубая вода. Почтальон достал из фургона мешок с корреспонденцией и пошел к домам, скрывшись на время из виду.
— Он зайдет к Глену в первую очередь, — сказал фон Хайлиц. — Это ближе всего.
Голос старика показался Тому немного странным, и он внимательно посмотрел на четкий профиль фон Хайлица. На щеках Леймона горел румянец, глаза сузились и лихорадочно поблескивали.
— А вот теперь, — сказал он. — Теперь посмотрим.
«Может, он вообще ничего не сделает, — подумал Том. — Может, просто затрясет головой и запустит пальцы в волосы. Или пожмет плечами и выкинет письма в мусорную корзину. Может, мы вообще все это придумали, а на самом деле все было иначе».
Почтальон вышел со стоянки и пересек Бобби Джоунс-трейл. Он поднялся по ступенькам, ведущим к калитке дома Апшоу, и прошел через внутренний дворик. Постучал в дверь и подождал Кингзли, который забрал у него почту. Сейчас дворецкий, наверное, идет через весь дом в гостиную, чтобы отдать корреспонденцию своему патрону. А теперь Глен шагает в сторону кабинета, просматривая на ходу письма.
Наконец дверь в глубине кабинета открылась. Гленденнинг Апшоу — большая седая голова наверху массивного тела в черном костюме — подошел к столу. Он смотрел, нахмурившись, на стопку писем. Пока что Глен хмурился просто по привычке, а не от гнева или неудовольствия. Когда он подошел поближе к окну, Том разглядел красный и серый конверты запечатанных им писем.
— Он получил их, — выдохнул фон Хайлиц.
Дедушка Тома стоял за спинкой стула в своем черном костюме и перебирал стопку, состоявшую из восьми-девяти писем. Отобрав три из них, он сразу кинул их в стоящую под столом корзину для мусора.
— Наверное, реклама, — сказал фон Хайлиц.
Затем Глен отодвинул стул от стола и сел. Он взял верхнее письмо в стопке, вскрыл конверт ножом для бумаг и быстро прочитал его. Положив письмо на край стола, Глен достал из кармана ручку и сделал на листке внизу какую-то пометку.
Потом он взял красный конверт. Прочитал адрес, рассмотрел марку. Вскрыл конверт и достал оттуда желтый листок. Развернул и начал читать.
Том следил, затаив дыхание.
Несколько секунд Глен Апшоу сидел совершенно неподвижно. А потом произошла странная вещь. Глен по-прежнему не двигался, но тело его, казалось, начало менять свои очертания, словно в него вдували постепенно воздух. Так раздувается пузырь древесной жабы. Казалось, что Глен хочет вобрать в себя весь воздух в комнате. Его и без того огромные руки напоминали теперь столбы.
— Ну вот, — произнес фон Хайлиц.
Резко развернувшись на вращающемся стуле, дедушка Тома бросил взгляд на видневшуюся за окном террасу. Сердце Тома остановилась и забилось вновь лишь тогда, когда Глен медленно повернулся обратно к столу. Несколько секунд он смотрел на лежавшее перед ним послание. Затем оттолкнул желтый листок к дальнему краю стола и взял в руки конверт, чтоб получше рассмотреть почерк и марку. Повернул голову, чтобы убедиться, что дверь закрыта. Снова посмотрел в окно. Подвинул к себе и стал перебирать остальные письма. Положил отдельно один серый и два белых конверта. Затем поднял и рассмотрел каждый в отдельности. Глен распечатал их один за другим и прочем вложенные внутрь записки. Откинулся на спинку стула и несколько секунд смотрел в потолок. Потом снова перечитал записки. Оттолкнув стул от стола, встал и подошел к окну. Посмотрел направо и налево с испуганным выражением лица, которого Том никогда не видел у него раньше.
Румянец на щеках фон Хайлица напоминал теперь раскаленную докрасна сталь.
— Мне кажется, он не выспится сегодня ночью, а тебе?
— Он действительно убил ее, — сказал Том. — Я не знаю...
Фон Хайлиц прижал палец к губам.
Гленденнинг Апшоу ходил по кабинету, выписывая овал между книжными стеллажами и письменным столом. Всякий раз, возвращаясь к столу, он бросал взгляд на записки. Остановившись в третий раз, он сгреб записки со стола, а затем обошел вокруг стула, чтобы бросить их в мусорную корзину. Тяжело облокотился о спинку стула, отодвинул его, сел и, нагнувшись, вынул листки из корзины. Он разгладил их и положил вместе с конвертами в верхний ящик стола. Затем, открыв другой ящик, вынул сигару, откусил и выбросил кончик.
— Решил прибегнуть к помощи никотина, чтобы собраться с мыслями и успокоить нервы, — прокомментировал его действия фон Хайлиц.
Том вдруг понял, что они наблюдают за его дедушкой всего каких-нибудь пятнадцать минут, а ему кажется, что прошло уже несколько часов. Как только Глен изменился в лице, прочитав первую записку, Том вдруг почувствовал себя безмерно несчастным. И сейчас горе словно изливалось из него, окружая его, подобно некой материальной субстанции. Вытянувшись на траве, Том положил голову на руки. Фон Хайлиц сочувственно похлопал его по спине.
— Он судорожно соображает, что ему делать. Пытается понять, насколько велик риск, если он расскажет кому-нибудь о письмах.
Подняв голову, Том увидел, как дедушка выпускает изо рта облако белого дыма. Снова засунув сигару в рот, Глен начал вертеть ее пальцами, словно пытаясь вкрутить на нужное место. Том снова отвернулся.
— Ага, он берет телефонную трубку, — сообщил фон Хайлиц. — По-прежнему чувствует себя неуверенно, но все же собирается позвонить кому-то.
Том поднял глаза. Дедушка сидел с трубкой в левой руке, едва касаясь диска правой. Сигара дымилась в пепельнице. Вот он начал набирать номер. Прижал трубку к уху. Произнес несколько слов, подождал, нервно схватил из пепельницы сигару, снова что-то сказал, откинувшись на спинку стула. Потом повесил трубку.
— И что же теперь? — спросил Том.
— Это зависит от того, что он сделает. Если мы поймем, что Глен ждет кого-то, то останемся здесь. А если нет, поедем в отель и вернемся сюда, когда стемнеет.
Глен открыл верхний ящик стола и тупо уставился на записки. Вынул конверты, еще раз внимательно рассмотрел марки, затем положил все обратно и закрыл ящик.
— Все зависит от того, что он сделает, — повторил фон Хайлиц.
Глен посмотрел на часы, встал и снова принялся мерить шагами кабинет. Затем присел где-то в дальнем углу комнаты и выпустил очередное облако дыма. Снова встал.
— Скоро мы все поймем, — сказал мистер Тень.
Юркая коричневая ящерка бежала к ним по песку, топоча маленькими ножками. Увидев Тома и Леймона, она застыла на месте, занеся в воздухе одну лапку. На шее ее быстро пульсировала жилка. Затем ящерка резко развернулась и побежала в другую сторону. Почтальон обходил дома во втором ряду. Тому было очень жарко в костюме. К тому же, в ботинки его набился песок. Он потер плечо, которое все еще немного побаливало. Седоволосые мужчина и женщина в одежде для игры в гольф вышли на веранду последнего дома в третьем ряду и, усевшись в шезлонги, стали читать какие-то журналы.
— Ты пробовал когда-нибудь мясо ящерицы? — спросил Тома фон Хайлиц.
— Нет, — подперев щеку рукой, Том взглянул на старика. Фон Хайлиц сидел, привалившись к стволу пальмы и согнув ноги в коленях, все тело его было в тени пальмы, напоминавшей паука. Лицо фон Хайлица выглядело сейчас молодым и веселым. — А на что это похоже?
— Мясо сырой ящерицы напоминает по вкусу мягкую грязь, — сказал фон Хайлиц. — Совсем другое дело искусно приготовленная ящерица. Особенно если ее не пересушить. И тогда у нее такой вкус, как был бы, наверное, у птиц, если бы они имели плавники и могли плавать. Обычно говорят, что на вкус ящерица напоминает цыпленка, но на самом деле мясо у нее далеко не такое нежное. У ящерицы довольно резкий вкус и странноватый запах. Зато в этом мясе очень много калорий и полезных веществ. Мясом хорошей ящерицы можно питаться неделю.
— А где вы ели ящериц?
— В Мексике. Во время войны американское командование попросило меня последить за группой немецких бизнесменов, которые слишком часто путешествовали по Мексике и другим латиноамериканским странам. Милл Уолк сохранял во время войны нейтралитет. Мексика вроде бы тоже. Так вот, я выяснил, что эти бизнесмены организовывали пути к отступлению для известных нацистов — покупали документы, землю. А один из них увлекался экзотическими блюдами и раз в неделю обязательно ел ящериц.
— Сырых или приготовленных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Это книга, о которой я тебе говорил, — произнес фон Хайлиц. — Попытка объяснить по-своему убийства «Голубой розы». Мы проведем в отеле довольно много времени, и, зная тебя, я предположил, что тебе захочется что-нибудь почитать.
Том перевернул книгу, чтобы прочесть краткое содержание на обратной стороне обложки, а фон Хайлиц прилег на стоящий у стены диван. Его длинные ноги вылезали далеко за подлокотник дивана.
— Я познакомился с Тимом Андерхиллом, когда он приезжал на Милл Уолк собирать материал для книги. Он останавливался здесь. Вообще, если задуматься, очень многое в этой книге связано с отелем «Сент Алвин». — Фон Хайлиц закрыл глаза и сложил руки на груди. — Когда проголодаемся, сделаем себе сэндвичей.
59
Том также прилег на кровать и принялся за роман Тимоти Андерхилла. Прочтя тридцать страниц, он скинул ботинки, которые со стуком упали на пол, а прочтя семьдесят, сел, снял пиджак и жилет и ослабил угол галстука. Фон Хайлиц давно уже заснул на своем диване.
Том ожидал, что действие романа «Расколотый надвое» происходит на Милл Уолк, но Тим Андерхилл поселил своих героев в пыльном промышленном городке одного из штатов среднего Запада. В городке были суровые зимы, множество проволочных заборов, литейных заводов и около тысячи разных баров. Единственное сходство с Милл Уолк состояло в том, что все богатые обитатели городка жили в его восточной части, в больших шикарных домах, построенных на берегу огромного озера.
В начале пятой главы главный герой романа — детектив отдела по расследованию убийств по фамилии Эстергаз, просыпается в какой-то незнакомой квартире. Рядом работает телевизор, в воздухе стоит запах виски. Страдая от похмелья, Эстергаз бродит по пустой квартире, пытаясь сообразить, кто в ней живет и как он сюда попал. Ему кажется, что он почти бесплотен и в любой момент может исчезнуть. В гардеробе висит мужская и женская одежда, на рабочих столах в кухне стоят грязные тарелки и бутылки из-под молока, покрытые зеленой паутиной плесени. Эстергаз смутно вспоминает какую-то драку, как он ударил кого-то, лишив сознания, а потом бил и бил бесчувственное тело, как на стену брызнула кровь... но в квартире, где он очнулся, не было крови, на одежде Эстергаза — тоже, и лишь только, руки его тоскливо ныли, словно от поцелуев какого-то демона. У дверей спальни стояла почти пустая бутылка виски. Эстергаз выпил большими глотками то, что осталось, и направился в соседнюю комнату. На полу, рядом с матрацем, покрытым рваным одеялом, он находит записку: «Одна мука — в толпе — Не важная вещь — это звучит — Возвращайся сегодня ночью. — Г». Кто такой "Г"? Эстергаз засовывает записку в карман пиджака. В углу он находит свое скомканное пальто, надевает его и застегивает на все пуговицы. Его начинает мутить, и одновременно в голове вертится фраза, которую он словно бы прочел только что и сразу запомнил, о том, что невидимость стала реальностью, что весь мир превратился в невидимое царство, все вещи в котором как бы пародируют видимое.
Эстергаз спускается вниз по длинной скрипучей лестнице и выходит наружу. Здесь очень холодно, дует пронизывающий до костей ветер. Эстергаз видит рядом двери бара под названием «Исправительный дом» и понимает, где находится. Он всего в четырех кварталах от отеля «Сент Алвин», в котором убили недавно двух людей, знакомых ему раньше. Эстергаз прошел по снегу к своей машине и, достав из отделения для перчаток бутылку, влил в свое тело немного реальности. Было около половины седьмого утра. «Мука в толпе, — подумал Эстергаз. — Эта сука знала, о чем говорит». Зажав бутылку между коленями, он включил мотор и поехал к заброшенной автостоянке у самого озера, над поверхностью которого висели почти неподвижные клубы дыма, словно примерзшие к серой воде.
— Хорошая, правда?
Том поднял глаза, продолжая думать о клубах тумана, висящего над Игл-лейк, и увидел фон Хайлица, который, склонившись над столом, готовил сэндвичи с сыром и салями.
— Я имею в виду книгу, — пояснил он.
60
Такси Андреса везло их мимо белых стен огромного дома Редвингов и старых полей, где выращивали когда-то тростник, а теперь на истощенной почве могли прижиться только ивы. Далеко впереди с правой стороны шоссе видна была цементная эстакада, которая уходила в сторону и превращалась постепенно в высокую стену, отгораживающую владения Клуба основателей до самого пляжа, раскинувшегося к югу от Бобби Джоунс-трейл и бунгало Гленденнинга Апшоу. Точно такая же стена огораживала собственность клуба с севера. Помещение охраны находилось в том месте, где две стены почти смыкались. Дорога, ведущая внутрь, делилась за сторожкой на Бен Хоган-уэй и Беби Рут-уэй, которые шли мимо здания Клуба к домам его завсегдатаев.
— Давайте свернем на поле и спрячем там машину, — сказал фон Хайлиц.
— Ты, как всегда, прав, Леймон, — отозвался Андрес. Старое такси запрыгало по неровной почве. Свернув за первый ряд ив, скрывавших от проезжающих по шоссе то, что осталось от земли острова Милл Уолк, Андрес остановил машину и похлопал по рулю.
— Мы вернемся часа через два, а может быть, и быстрее, — сказал ему фон Хайлиц.
— Можете не торопиться, — сказал водитель. — Только будьте осторожны.
Том и фон Хайлиц вылезли из машины и пошли, наступая на засохшие остатки тростника. Они перешли через дорогу и оказались перед высокой белой стеной, уходившей вправо, в пустые скошенные поля, на которых виднелись метелки засохшей травы, отдельно растущие пальмы и низкие кустики, а еще дальше — голубой простор океана. Фон Хайлиц быстро шел вдоль забора, который был всего лишь на дюйм выше его головы.
— Скажи мне, когда тебе покажется, что мы уже поравнялись с домом твоего дедушки, — попросил он Тома.
— Он еще далеко, на уровне первой дороги, ведущей от пляжа.
— Последний дом на этой улице? — переспросил фон Хайлиц, оглядываясь.
Том кивнул.
— Это очень удачное обстоятельство.
— Почему?
— Мы можем просто обойти стену там, где она кончается. Со стороны пляжа она является скорее украшением пейзажа, чем серьезной преградой. — Старик улыбнулся едва поспевавшему за ним Тому.
— Вам повезло, — сказал юноша. — Ведь вам наверняка непросто было бы лезть через стену.
Фон Хайлиц остановился.
— Ты действительно так считаешь?
— Ну да, она ведь выше вашего роста.
— Милый мальчик, — сказал фон Хайлиц, берясь руками за верхний край стены. Быстро подпрыгнув, он подтянулся на руках и безо всякого усилия оказался наверху. Затем старик перекинул через стену одну ногу и через секунду был уже на другой стороне. Том услышал оттуда его голос: — Никто не видит. Теперь твоя очередь.
Том поднял руки и не без труда подтянулся, чувствуя, как лицо его краснеет. Кусок бинта оторвался, зацепившись о выступ стены. Фон Хайлиц смотрел на него из-под высокой пальмы. Том лег животом на стену и попытался перебросить ноги. Ботинки его скользили по ровной белой поверхности. Наконец ему удалось перенести центр тяжести, но, не удержавшись наверху, Том упал, как подстреленная птичка, на песчаную землю.
— Не так уж плохо, — произнес фон Хайлиц. — Тебе не больно?
Том потер плечо.
— В костюме не очень удобно лазить по заборам.
— С плечом все в порядке? — озабоченно спросил фон Хайлиц.
— Да, — Том улыбнулся старику. — Хорошо, что я все же смог перелезть.
Фон Хайлиц смотрел сквозь листву пальм на три ряда домов, находившихся примерно в трехстах ярдах внизу. Последнее бунгало в ближайшем к пляжу ряду выдавалось куда дальше всех остальных. С того места, где стояли Том и фон Хайлиц, можно было разглядеть террасу, высокие окна и даже находившуюся за ними гостиную с кожаной мебелью и инкрустированным столиком.
— Думаю, нам нужен вон тот дом? — спросил фон Хайлиц.
— Вы правы, — ответил Том.
— Теперь давай подождем, пока появится почтальон. — Фон Хайлиц взглянул на часы. — Сейчас без пятнадцати четыре. Он скоро придет.
Они побрели по песчаным дюнам к небольшому кусочку зеленой травы, растущей под стволами четырех огромных пальм. Кругом валялись напоминавшие пушечные ядра кокосовые орехи. Том опустился на траву рядом с фон Хайлицом. Отсюда ему видны были стол, за которым они с матерью ели ленч, корешки книг за стеклом книжного шкафа и горящая в кабинете лампа. Примерно так же, наверное, смотрел в окно человек, стрелявший в Тома.
Спустя несколько минут на стоянке остановился красный почтовый фургон. Почтальон открыл дверцу и выпрыгнул из машины. За спиной его сверкала голубая вода. Почтальон достал из фургона мешок с корреспонденцией и пошел к домам, скрывшись на время из виду.
— Он зайдет к Глену в первую очередь, — сказал фон Хайлиц. — Это ближе всего.
Голос старика показался Тому немного странным, и он внимательно посмотрел на четкий профиль фон Хайлица. На щеках Леймона горел румянец, глаза сузились и лихорадочно поблескивали.
— А вот теперь, — сказал он. — Теперь посмотрим.
«Может, он вообще ничего не сделает, — подумал Том. — Может, просто затрясет головой и запустит пальцы в волосы. Или пожмет плечами и выкинет письма в мусорную корзину. Может, мы вообще все это придумали, а на самом деле все было иначе».
Почтальон вышел со стоянки и пересек Бобби Джоунс-трейл. Он поднялся по ступенькам, ведущим к калитке дома Апшоу, и прошел через внутренний дворик. Постучал в дверь и подождал Кингзли, который забрал у него почту. Сейчас дворецкий, наверное, идет через весь дом в гостиную, чтобы отдать корреспонденцию своему патрону. А теперь Глен шагает в сторону кабинета, просматривая на ходу письма.
Наконец дверь в глубине кабинета открылась. Гленденнинг Апшоу — большая седая голова наверху массивного тела в черном костюме — подошел к столу. Он смотрел, нахмурившись, на стопку писем. Пока что Глен хмурился просто по привычке, а не от гнева или неудовольствия. Когда он подошел поближе к окну, Том разглядел красный и серый конверты запечатанных им писем.
— Он получил их, — выдохнул фон Хайлиц.
Дедушка Тома стоял за спинкой стула в своем черном костюме и перебирал стопку, состоявшую из восьми-девяти писем. Отобрав три из них, он сразу кинул их в стоящую под столом корзину для мусора.
— Наверное, реклама, — сказал фон Хайлиц.
Затем Глен отодвинул стул от стола и сел. Он взял верхнее письмо в стопке, вскрыл конверт ножом для бумаг и быстро прочитал его. Положив письмо на край стола, Глен достал из кармана ручку и сделал на листке внизу какую-то пометку.
Потом он взял красный конверт. Прочитал адрес, рассмотрел марку. Вскрыл конверт и достал оттуда желтый листок. Развернул и начал читать.
Том следил, затаив дыхание.
Несколько секунд Глен Апшоу сидел совершенно неподвижно. А потом произошла странная вещь. Глен по-прежнему не двигался, но тело его, казалось, начало менять свои очертания, словно в него вдували постепенно воздух. Так раздувается пузырь древесной жабы. Казалось, что Глен хочет вобрать в себя весь воздух в комнате. Его и без того огромные руки напоминали теперь столбы.
— Ну вот, — произнес фон Хайлиц.
Резко развернувшись на вращающемся стуле, дедушка Тома бросил взгляд на видневшуюся за окном террасу. Сердце Тома остановилась и забилось вновь лишь тогда, когда Глен медленно повернулся обратно к столу. Несколько секунд он смотрел на лежавшее перед ним послание. Затем оттолкнул желтый листок к дальнему краю стола и взял в руки конверт, чтоб получше рассмотреть почерк и марку. Повернул голову, чтобы убедиться, что дверь закрыта. Снова посмотрел в окно. Подвинул к себе и стал перебирать остальные письма. Положил отдельно один серый и два белых конверта. Затем поднял и рассмотрел каждый в отдельности. Глен распечатал их один за другим и прочем вложенные внутрь записки. Откинулся на спинку стула и несколько секунд смотрел в потолок. Потом снова перечитал записки. Оттолкнув стул от стола, встал и подошел к окну. Посмотрел направо и налево с испуганным выражением лица, которого Том никогда не видел у него раньше.
Румянец на щеках фон Хайлица напоминал теперь раскаленную докрасна сталь.
— Мне кажется, он не выспится сегодня ночью, а тебе?
— Он действительно убил ее, — сказал Том. — Я не знаю...
Фон Хайлиц прижал палец к губам.
Гленденнинг Апшоу ходил по кабинету, выписывая овал между книжными стеллажами и письменным столом. Всякий раз, возвращаясь к столу, он бросал взгляд на записки. Остановившись в третий раз, он сгреб записки со стола, а затем обошел вокруг стула, чтобы бросить их в мусорную корзину. Тяжело облокотился о спинку стула, отодвинул его, сел и, нагнувшись, вынул листки из корзины. Он разгладил их и положил вместе с конвертами в верхний ящик стола. Затем, открыв другой ящик, вынул сигару, откусил и выбросил кончик.
— Решил прибегнуть к помощи никотина, чтобы собраться с мыслями и успокоить нервы, — прокомментировал его действия фон Хайлиц.
Том вдруг понял, что они наблюдают за его дедушкой всего каких-нибудь пятнадцать минут, а ему кажется, что прошло уже несколько часов. Как только Глен изменился в лице, прочитав первую записку, Том вдруг почувствовал себя безмерно несчастным. И сейчас горе словно изливалось из него, окружая его, подобно некой материальной субстанции. Вытянувшись на траве, Том положил голову на руки. Фон Хайлиц сочувственно похлопал его по спине.
— Он судорожно соображает, что ему делать. Пытается понять, насколько велик риск, если он расскажет кому-нибудь о письмах.
Подняв голову, Том увидел, как дедушка выпускает изо рта облако белого дыма. Снова засунув сигару в рот, Глен начал вертеть ее пальцами, словно пытаясь вкрутить на нужное место. Том снова отвернулся.
— Ага, он берет телефонную трубку, — сообщил фон Хайлиц. — По-прежнему чувствует себя неуверенно, но все же собирается позвонить кому-то.
Том поднял глаза. Дедушка сидел с трубкой в левой руке, едва касаясь диска правой. Сигара дымилась в пепельнице. Вот он начал набирать номер. Прижал трубку к уху. Произнес несколько слов, подождал, нервно схватил из пепельницы сигару, снова что-то сказал, откинувшись на спинку стула. Потом повесил трубку.
— И что же теперь? — спросил Том.
— Это зависит от того, что он сделает. Если мы поймем, что Глен ждет кого-то, то останемся здесь. А если нет, поедем в отель и вернемся сюда, когда стемнеет.
Глен открыл верхний ящик стола и тупо уставился на записки. Вынул конверты, еще раз внимательно рассмотрел марки, затем положил все обратно и закрыл ящик.
— Все зависит от того, что он сделает, — повторил фон Хайлиц.
Глен посмотрел на часы, встал и снова принялся мерить шагами кабинет. Затем присел где-то в дальнем углу комнаты и выпустил очередное облако дыма. Снова встал.
— Скоро мы все поймем, — сказал мистер Тень.
Юркая коричневая ящерка бежала к ним по песку, топоча маленькими ножками. Увидев Тома и Леймона, она застыла на месте, занеся в воздухе одну лапку. На шее ее быстро пульсировала жилка. Затем ящерка резко развернулась и побежала в другую сторону. Почтальон обходил дома во втором ряду. Тому было очень жарко в костюме. К тому же, в ботинки его набился песок. Он потер плечо, которое все еще немного побаливало. Седоволосые мужчина и женщина в одежде для игры в гольф вышли на веранду последнего дома в третьем ряду и, усевшись в шезлонги, стали читать какие-то журналы.
— Ты пробовал когда-нибудь мясо ящерицы? — спросил Тома фон Хайлиц.
— Нет, — подперев щеку рукой, Том взглянул на старика. Фон Хайлиц сидел, привалившись к стволу пальмы и согнув ноги в коленях, все тело его было в тени пальмы, напоминавшей паука. Лицо фон Хайлица выглядело сейчас молодым и веселым. — А на что это похоже?
— Мясо сырой ящерицы напоминает по вкусу мягкую грязь, — сказал фон Хайлиц. — Совсем другое дело искусно приготовленная ящерица. Особенно если ее не пересушить. И тогда у нее такой вкус, как был бы, наверное, у птиц, если бы они имели плавники и могли плавать. Обычно говорят, что на вкус ящерица напоминает цыпленка, но на самом деле мясо у нее далеко не такое нежное. У ящерицы довольно резкий вкус и странноватый запах. Зато в этом мясе очень много калорий и полезных веществ. Мясом хорошей ящерицы можно питаться неделю.
— А где вы ели ящериц?
— В Мексике. Во время войны американское командование попросило меня последить за группой немецких бизнесменов, которые слишком часто путешествовали по Мексике и другим латиноамериканским странам. Милл Уолк сохранял во время войны нейтралитет. Мексика вроде бы тоже. Так вот, я выяснил, что эти бизнесмены организовывали пути к отступлению для известных нацистов — покупали документы, землю. А один из них увлекался экзотическими блюдами и раз в неделю обязательно ел ящериц.
— Сырых или приготовленных?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59