Может быть, он хотел добраться до Бухты Вязов? Двое мальчиков из его класса жили в Бухте Вязов, так, может быть, Тому пришло в голову пойти туда пешком, чтобы повидать их?
Том вспомнил, что не вернется больше в свой класс, потому что ему придется пропустить начинающийся учебный год.
— Может быть, — сказал он. — Я не помню, я просто не помню.
Хотя на самом деле он смутно помнил день аварии, помнил молочный фургон с надписью «Перевозка пассажиров запрещена» и водителя, который всю дорогу расспрашивал его о девочках.
Итак, кого же он все-таки собирался повидать? Память Тома отчаянно сопротивлялась, настойчивые вопросы дедушки были подобны сыплющимся на него ударам.
Но почему авария произошла на Калле Бурле, в восьми милях от Бухты Вязов? Он что, ехал автостопом?
— Почему ты задаешь мне все эти вопросы? — пробормотал Том и залился слезами.
За дверью послышались шорохи и вздохи — персонал больницы собрался посмотреть на его знаменитого дедушку.
— Ты должен держаться своей части города, — сказал дедушка, и за дверью раздались одобрительные возгласы.
В конце августа Тома пришла навестить девочка по имени Сара Спенс. Он отложил книгу, которую читал перед ее приходом, и удивленно посмотрел на Сару. Сара, похоже, тоже была немного удивлена тем, что оказалась в больничной палате и, прежде чем подойти к кровати Тома, она с интересом осмотрела все вокруг. Том подумал, что действительно очень странно, что он находится сейчас здесь в таком состоянии — на несколько секунд он стал вдруг прежним Томом Пасмором, и, когда увидел, как Сара с несчастным видом осматривает его гипс, ему показалось вдруг смешным, что девочка так расстроилась.
Сара Спенс была его подругой с самых первых школьных дней, и, встретившись с ней глазами, Том почувствовал, что возвращается к жизни. Сара поборола наконец охватившее ее смущение, и Том понял, что, в отличие от мальчиков, которые приходили его навестить, ей не страшно смотреть на следы его травм. Рана на голове Тома успела зажить, с правой руки сняли гипс, и сейчас он выглядел почти как раньше.
Прежде чем заговорить, они внимательно рассматривали друг друга, и Том увидел, что Сара очень повзрослела за лето — перед ним стояла уже не девочка, а маленькая женщина, которая прекрасно понимала, что лицо и тело ее сильно изменились за последние месяцы.
— О, Боже, — произнесла наконец Сара. — Вы только посмотрите на этот гипс!
— Я и так смотрю на него целыми днями, — ответил Том.
Улыбнувшись, Сара подняла глаза.
— О, Том, — сказала она, и на мгновение Тому показалось, что сейчас она возьмет его за руку или погладит по щеке, или поцелует, или разразится слезами — или сделает все это одновременно. И Тому так сильно захотелось, чтобы Сара коснулась его, что у него закружилась голова. А Сара никак не могла понять, что же ей хочется сейчас сделать, как лучше выразить охватившую ее нежность и скорбь. Сара подошла поближе и уже почти что протянула руку, чтобы коснуться его, но тут увидела, какой бледной стала его кожа, она казалась просто серой под золотистым налетом привычного загара. И Том Пасмор, ее старый школьный друг, вдруг показался Саре совсем чужим, словно она видела его впервые. Том похудел, лицо его стало костлявым, и, хотя Сара понимала, что перед ней маленький мальчик, под глазами его были безобразные темные круги, совсем как у старика. Но через несколько секунд лицо Тома снова обрело привычные очертания, и теперь перед Сарой лежал уже не маленький мальчик с глазами старика, а симпатичный подросток, парень, который нравился ей больше всех в классе, друг, с которым они провели вместе столько времени, разговаривая и играя — но все же Сара успела непроизвольно сделать несколько шажков назад и сложить руки на груди.
Им вдруг стало неловко в присутствии друг друга. Том почувствовал, что должен немедленно сказать что-то, все равно что, чтобы Сара не выбежала из комнаты.
— Ты знаешь, сколько я уже лежу здесь? — спросил он, и тут же пожалел об этом, потому что фраза прозвучала так, словно он обвиняет Сару в том, что она так долго не приходила. — Я лежу здесь вечно, — он словно пытался одним предложением рассказать Саре обо всех изменениях, происшедших внутри него.
— Я узнала об аварии только вчера, когда мы вернулись с севера, — казала Сара.
— С севера, — Том прекрасно понимал, что Сара имеет в виду не северную часть Милл Уолк, а северные американские штаты. Родители Сары, как и многие другие обитатели восточной части острова (Пасморы были исключением из правила), владели собственностью в Северном Висконсине и обычно проводили лето в деревянном домике на берегу живописного озера. В конце июня семейство Редвингов — один из самых влиятельных кланов Милл Уолк — первым перебиралось на озеро Игл-лейк.
— Мама встретила в Остенд-маркет миссис Джейкобс, и та рассказала ей, что с тобой случилось. Тебя ведь сбила машина?
Том кивнул. Он знал, что на языке у Сары вертится множество вопросов, которые она не решается задать.
Что ты чувствовал при этом?
Помнишь ли ты что-нибудь?
Тебе было очень больно?
— Как это произошло? — спросила вместо этого Сара. — Ты перебегал улицу перед машиной?
— Кажется, я выбежал на Калле Бурле. Был час пик и... — Том пожал плечами: он не помнил ничего из событий того дня, кроме надвигающейся на него машины.
— Как ты мог так глупо попасть в аварию? Что же ты собираешься делать дальше? Нырять в пустой бассейн?
— Думаю, теперь самым отчаянным моим поступком будет попытка встать с этой кровати.
— И когда это произойдет? Когда ты будешь дома?
— Не знаю.
На лице Сары отразилось почти взрослое беспокойство и отчаяние.
— Но как же ты пойдешь в школу, если тебя не выпишут? — Том ничего не ответил, и отчаяние, написанное на лице Сары, сменилось сначала смущением, а затем недоверием. — Так значит ты не пойдешь в школу?
— Я не могу, — сказал Том. — Мне придется пропустить целый год. — Он снова чувствовал себя подавленным. — Врачи говорят, что ближайшие восемь недель я не смогу даже встать с кровати. А когда я наконец попаду домой, то буду лежать на той же больничной койке, только у нас в гостиной. Так как же я могу пойти в школу, Сара? Ведь я не могу даже встать с кровати. — Боль постепенно возвращалась, и теперь Том почти кричал. Он ненавидел себя за то, что издает в присутствии Сары подобные звуки. У Сары Спенс был такой вид, словно она жалела о своем приходе в больницу, и она была права — ей не было места в этих стенах. Сара была лучшим другом Тома, хотя он понял это только сейчас, но теперь между ними лежала пропасть.
Сара не выбежала из комнаты, но для Тома было только мучительнее сознавать, что она смотрит, как он вытирает глаза и нос. Сара невнятно бормотала, что все будет в порядке. Том смотрел, как она постепенно удаляется в царство равнодушного дневного света, вежливо пытаясь спрятать ужас, который испытывает при виде его боли и гнева. Сара не знала самого главного — она не знала, что между ног Тома не осталось ничего, кроме трубочки для вывода мочи, — это было настолько ужасно, что сам Том не мог думать об этом больше нескольких секунд. Левая рука Тома непроизвольно нащупала гладкую, поверхность гипса между ног. У тебя, наверное, все чешется под гипсом, — сказала Сара, и Том отдернул руку, словно гипс был раскален докрасна.
Сара сидела в палате, пока не закончилось время, отведенное для посетителей. Она рассказывала Тому о своем новом щенке по имени Бинго, о том, чем занималась «на севере», как кузен Фрица Редвинга по имени Бадди взял моторную лодку и выехал на середину реки, чтобы попробовать глушить рыбу динамитом. В голосе ее звучали доброта и смущение, сочувствие и симпатия и множество других чувств, которые Том не мог — или не хотел — назвать словами. Через полчаса в палату зашла Нэнси Ветивер и сообщила Саре, что ей пора уходить.
— Я и не знала, что у тебя такая хорошенькая подружка, — сказала Нэнси. — Я, кажется, ревную.
Сара густо покраснела и потянулась за сумочкой. Уходя, она пообещала, что скоро придет снова, и улыбнулась Тому одними глазами, стараясь не замечать стоящую рядом Нэнси. Но больше Сара ни разу не приходила к нему больницу.
* * *
Через два дня дверь его палаты открылась, и Том поднял глаза от книги в надежде увидеть Сару Спенс. Но с порога ему улыбался Леймон фон Хайлиц. Пожилой джентльмен без слов понял, в чем дело.
— Ты, кажется, ждал кого-то другого, — сказал он. — Но это всего-навсего твой капризный старый сосед. Мне уйти? Ты хочешь побыть один?
— Нет, нет, пожалуйста, заходите, — как ни странно. Тому приятен был его визит. Мистер фон Хайлиц был одет в синий костюм и двубортный жилет, в петлице торчала ярко-красная роза, а на руках красовались перчатки того же цвета. Он выглядел немного глупо, но вместе с тем очень элегантно. И Тому вдруг захотелось выглядеть точно так же, когда он достигнет того же возраста. Тут в памяти его всплыло вдруг смутное воспоминание, и Том удивленно посмотрел на мистера фон Хайлица, который ответил на его взгляд дружелюбной улыбкой, словно снова понял состояние Тома без единого слова.
— Вы уже приходили навестить меня, — сказал Том. — Это было давно.
— Да, — подтвердил фон Хайлиц.
— Вы сказали... вы сказали, чтобы я запомнил ваш визит.
— И ты его запомнил. А теперь я пришел опять. Насколько я понимаю, тебя скоро перевезут домой, но я подумал, что ты с удовольствием прочтешь пару книг, которые я захватил для тебя из дому. Я не обижусь, если они тебе не понравятся. Но ты должен попробовать.
И в руках его появились, словно сами собой, две книги — «Пестрая лента» и «Убийства на улице Морг». Фон Хайлиц протянул книги Тому: «Я надеюсь, ты будешь настолько любезен нанести мне визит, когда окончательно поправишься».
Том растерянно кивнул, и фон Хайлиц тихо выскользнул из комнаты.
— Кто это, черт возьми, был? — спросила его Нэнси Ветивер. — Дракула?
* * *
Тома выписали из больницы тридцать первого августа. В гостиной для него поставили больничную койку. Гипсовый панцирь заменили другим, поменьше, который покрывал его ногу от колена до бедра. Оказалось, что он вовсе не лишился половых органов. Через несколько дней после выписки Тома пришла навестить Нэнси Ветивер. Сначала Тому показалось, что она принесла с собой всю суету покинутой им больницы. Нэнси рассказывала ему истории про других медсестер и больных, которых знал Том, и истории эти увлекали его гораздо больше, чем рассказы Сары Спенс о каникулах в Висконсине. Хэтти Баскомб обещала наслать на Тома проклятие, если он не придет ее навестить.
Вскоре вернулась из «Остенд-маркет» Глория Пасмор, которая чувствовала себя сегодня лучше, и поэтому отправилась заказать продукты, пока Нэнси сидела с Томом. Глория была так убийственно вежлива с Нэнси, что той сразу сделалось неловко, особенно когда ее стали спрашивать о происхождении и образовании. Том впервые заметил, что Нэнси не очень грамотно разговаривает и иногда смеется над вещами, которые вовсе не кажутся такими уж смешными. Спустя несколько минут мать Тома почти что указала Нэнси на дверь, весьма неискренне поблагодарив ее за все, что та сделала для ее сына.
Закрыв за Нэнси дверь и вернувшись в гостиную, Глория сказала:
— Медсестрам ведь не надо давать на чай? Мне кажется нет.
— О, мама, — только и смог произнести Том, прекрасно понимая, что Нэнси Ветивер вынесен приговор.
— Эта девушка показалась мне очень тяжелым человеком, — сказала Глория. — А я всегда немного побаивалась тяжелых людей.
Часть третья
Ненависть и спасение
8
Когда позже, став взрослым, Том Пасмор вспоминал тот год, который провел один дома, он не мог четко представить себе лица всех сиделок, которых нанимали, потом увольняли и прогоняли вон. Он не мог также вспомнить всех учителей, которые пытались заставить его прервать чтение и выучить уроки. Родители проводили с ним не слишком много времени, и единственное, что Том помнил четко, это как он лежал один в пустой гостиной и читал. Год этот можно было условно поделить на три части: когда он лежал в постели, когда ездил в инвалидном кресле и когда начал передвигаться на костылях. За этот год Том перечитал все книги в доме и все книги, которые приносил его отец из городской библиотеки. Том читал все без разбора, не пытаясь оценивать прочитанное, а иногда даже не понимая смысла. Он перечитал старые детские книжки, прочел любимых авторов отца — Зейна Грея, Эрика Амбера и Эдгара Райса Берроуза, потом книги Глории Пасмор — С.С.Вандайна, Е.Филлипса Оппенгейма, Майкла Арлена, Эдгара Уоллеса и «В поисках Брайди Мерфи». Он прочитал Сакса Ромера, Х.Ф.Лавкрафта и «Мифологию Булфинча». Потом пошли романы про собак Алберта Пейзона Терхуна и про лошадей — Уилла Джеймса, «Зов свободы», «Черная красота» и «Лягушка» полковника С.П.Микера и роман о Галилее какого-то венгерского писателя. Потом Том стал читать романы о гонщиках, особенно ему понравились «Уличные гонки», где мальчик погибал в автомобильной катастрофе. А когда отец стал приносить книги из библиотеки, Том жадно глотал все — Агату Кристи, Найо Марша, Дэшилла Хэммета и Раймонда Чандлера. Он прочел книгу «Корпорация убийц» о карьере Луиса «Лепке» Бучалтера и Эйба Рилза. А однажды раздраженный до предела Виктор Пасмор появился в гостиной с полной сумкой книг, которую вручил ему во дворе и велел передать Тому Леймон фон Хайлиц. Это были романы Рекса Стаута о Ниро Вульфе, и Том прочел их, не отрываясь, один за другим. Он прочитал примерно треть Библии и половину пьес Шекспира, потом увлекся приключениями Шерлока Холмса, Ричарда Хэнни и лорда Питера Уимси. Затем были «Юрген», «Первый» и «Слан», а потом, — бесчисленное количество романов, в которых молоденькие гувернантки приезжали в старинные французские поместья и влюблялись там в молодых дворян, которые вполне могли оказаться контрабандистами, но почему-то не оказывались.
Том прочитал «Дракулу», «Высоты Вазеринга» и «Холодный дом», после чего пристрастился к Диккенсу и стал читать подряд все его романы — «Большие ожидания», «Записки Пикквикского клуба», «Мартин Чаззлуитт», «Домби и сын», «Тайна Эдвина Друда», «Наш общий друг», «Повесть о двух городах». Потом по совету озадаченного библиотекаря Том перешел от Диккенса к Уилки Коллинзу и буквально проглотил в один присест «Лунный камень», «Без имени», «Армадейл» и «Женщину в белом». Потом, тоже по рекомендации библиотекаря, он увлекся произведениями Эдит Уортон, но быстро переключился на Марка Твена, Ричарда Генри Дана и Эдгара Алана По. Затем Том прочитал, хотя уже и не так быстро, «Замок Отранто», «Монаха» и «Великую книгу ужасного и сверхъестественного». Мистер фон Хайлиц снова остановил на улице его отца и передал Тому еще несколько книг — «Дом стрелы», «Последнее дело Трента» и «Несносный Фэррар».
До того, как Том попал в аварию, книги были для него возможностью ускользнуть из мира обыденности, теперь же в них была вся его жизнь. Иногда — очень редко — к Тому заходили бывшие одноклассники, и во время этих визитов Том узнавал, что время за стенами его дома вовсе не остановилось — Бадди Редвингу подарили на день рождения «корвет», а Джеми Тилмана исключили из Брукс-Лоувуд за то, что он курил за школьной сценой, футбольная команда выиграла восемь игр подряд, а баскетбольную преследовала полоса неудач. Но друзья заходили редко и уходили довольно быстро, и Том, которого гораздо больше, чем школьные сплетни, интересовал огромный мир за пределами Истерн Шор-роуд и Милл Уолк, читая книги, забывал о своих увечьях и о своем одиночестве. Погружаясь в книги, он оставлял позади свое немощное тело и бесполезный гнев и бродил по лесам и городам в компании героев и героинь, которые жили ради денег, ради любви, ради мести, которые убивали, воровали, спасали Англию от заговоров, пускались в опасные путешествия и преследовали, словно тени, своих двойников по туманным улицам Лондона прошлого века. Он ненавидел свое тело и инвалидную коляску, хотя плечи и руки его стали мускулистыми, как у штангиста, а когда встал наконец на костыли, молча проклинал неуклюжую имитацию ходьбы, в которой вынужден был участвовать: настоящая жизнь — его настоящая жизнь — проходила на страницах сотен романов, прочитанных за этот год. Все остальное было сплошным ужасом — бесконечные падения, ползание на четырех точках, крики раздраженных учителей, а главное, сны — по ночам ему снились лужи крови, расплющенные или расчлененные тела.
Через год после аварии Том отбросил костыли и стал снова учиться ходить самостоятельно. К тому времени Том Пасмор очень сильно отличался от мальчика, который выпрыгнул год назад из молочного фургона.
И Том, и его родители объясняли изменения, происшедшие в его характере, чтением книг. Родителям Тома казалось, что странноватый, почти незнакомый мальчик, который бродит по дому, держась за столы и стулья, подобно полуторагодовалому ребенку, сознательно отдалился от реальной жизни, выбрал для себя мир теней, мир таинственного и непознанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Том вспомнил, что не вернется больше в свой класс, потому что ему придется пропустить начинающийся учебный год.
— Может быть, — сказал он. — Я не помню, я просто не помню.
Хотя на самом деле он смутно помнил день аварии, помнил молочный фургон с надписью «Перевозка пассажиров запрещена» и водителя, который всю дорогу расспрашивал его о девочках.
Итак, кого же он все-таки собирался повидать? Память Тома отчаянно сопротивлялась, настойчивые вопросы дедушки были подобны сыплющимся на него ударам.
Но почему авария произошла на Калле Бурле, в восьми милях от Бухты Вязов? Он что, ехал автостопом?
— Почему ты задаешь мне все эти вопросы? — пробормотал Том и залился слезами.
За дверью послышались шорохи и вздохи — персонал больницы собрался посмотреть на его знаменитого дедушку.
— Ты должен держаться своей части города, — сказал дедушка, и за дверью раздались одобрительные возгласы.
В конце августа Тома пришла навестить девочка по имени Сара Спенс. Он отложил книгу, которую читал перед ее приходом, и удивленно посмотрел на Сару. Сара, похоже, тоже была немного удивлена тем, что оказалась в больничной палате и, прежде чем подойти к кровати Тома, она с интересом осмотрела все вокруг. Том подумал, что действительно очень странно, что он находится сейчас здесь в таком состоянии — на несколько секунд он стал вдруг прежним Томом Пасмором, и, когда увидел, как Сара с несчастным видом осматривает его гипс, ему показалось вдруг смешным, что девочка так расстроилась.
Сара Спенс была его подругой с самых первых школьных дней, и, встретившись с ней глазами, Том почувствовал, что возвращается к жизни. Сара поборола наконец охватившее ее смущение, и Том понял, что, в отличие от мальчиков, которые приходили его навестить, ей не страшно смотреть на следы его травм. Рана на голове Тома успела зажить, с правой руки сняли гипс, и сейчас он выглядел почти как раньше.
Прежде чем заговорить, они внимательно рассматривали друг друга, и Том увидел, что Сара очень повзрослела за лето — перед ним стояла уже не девочка, а маленькая женщина, которая прекрасно понимала, что лицо и тело ее сильно изменились за последние месяцы.
— О, Боже, — произнесла наконец Сара. — Вы только посмотрите на этот гипс!
— Я и так смотрю на него целыми днями, — ответил Том.
Улыбнувшись, Сара подняла глаза.
— О, Том, — сказала она, и на мгновение Тому показалось, что сейчас она возьмет его за руку или погладит по щеке, или поцелует, или разразится слезами — или сделает все это одновременно. И Тому так сильно захотелось, чтобы Сара коснулась его, что у него закружилась голова. А Сара никак не могла понять, что же ей хочется сейчас сделать, как лучше выразить охватившую ее нежность и скорбь. Сара подошла поближе и уже почти что протянула руку, чтобы коснуться его, но тут увидела, какой бледной стала его кожа, она казалась просто серой под золотистым налетом привычного загара. И Том Пасмор, ее старый школьный друг, вдруг показался Саре совсем чужим, словно она видела его впервые. Том похудел, лицо его стало костлявым, и, хотя Сара понимала, что перед ней маленький мальчик, под глазами его были безобразные темные круги, совсем как у старика. Но через несколько секунд лицо Тома снова обрело привычные очертания, и теперь перед Сарой лежал уже не маленький мальчик с глазами старика, а симпатичный подросток, парень, который нравился ей больше всех в классе, друг, с которым они провели вместе столько времени, разговаривая и играя — но все же Сара успела непроизвольно сделать несколько шажков назад и сложить руки на груди.
Им вдруг стало неловко в присутствии друг друга. Том почувствовал, что должен немедленно сказать что-то, все равно что, чтобы Сара не выбежала из комнаты.
— Ты знаешь, сколько я уже лежу здесь? — спросил он, и тут же пожалел об этом, потому что фраза прозвучала так, словно он обвиняет Сару в том, что она так долго не приходила. — Я лежу здесь вечно, — он словно пытался одним предложением рассказать Саре обо всех изменениях, происшедших внутри него.
— Я узнала об аварии только вчера, когда мы вернулись с севера, — казала Сара.
— С севера, — Том прекрасно понимал, что Сара имеет в виду не северную часть Милл Уолк, а северные американские штаты. Родители Сары, как и многие другие обитатели восточной части острова (Пасморы были исключением из правила), владели собственностью в Северном Висконсине и обычно проводили лето в деревянном домике на берегу живописного озера. В конце июня семейство Редвингов — один из самых влиятельных кланов Милл Уолк — первым перебиралось на озеро Игл-лейк.
— Мама встретила в Остенд-маркет миссис Джейкобс, и та рассказала ей, что с тобой случилось. Тебя ведь сбила машина?
Том кивнул. Он знал, что на языке у Сары вертится множество вопросов, которые она не решается задать.
Что ты чувствовал при этом?
Помнишь ли ты что-нибудь?
Тебе было очень больно?
— Как это произошло? — спросила вместо этого Сара. — Ты перебегал улицу перед машиной?
— Кажется, я выбежал на Калле Бурле. Был час пик и... — Том пожал плечами: он не помнил ничего из событий того дня, кроме надвигающейся на него машины.
— Как ты мог так глупо попасть в аварию? Что же ты собираешься делать дальше? Нырять в пустой бассейн?
— Думаю, теперь самым отчаянным моим поступком будет попытка встать с этой кровати.
— И когда это произойдет? Когда ты будешь дома?
— Не знаю.
На лице Сары отразилось почти взрослое беспокойство и отчаяние.
— Но как же ты пойдешь в школу, если тебя не выпишут? — Том ничего не ответил, и отчаяние, написанное на лице Сары, сменилось сначала смущением, а затем недоверием. — Так значит ты не пойдешь в школу?
— Я не могу, — сказал Том. — Мне придется пропустить целый год. — Он снова чувствовал себя подавленным. — Врачи говорят, что ближайшие восемь недель я не смогу даже встать с кровати. А когда я наконец попаду домой, то буду лежать на той же больничной койке, только у нас в гостиной. Так как же я могу пойти в школу, Сара? Ведь я не могу даже встать с кровати. — Боль постепенно возвращалась, и теперь Том почти кричал. Он ненавидел себя за то, что издает в присутствии Сары подобные звуки. У Сары Спенс был такой вид, словно она жалела о своем приходе в больницу, и она была права — ей не было места в этих стенах. Сара была лучшим другом Тома, хотя он понял это только сейчас, но теперь между ними лежала пропасть.
Сара не выбежала из комнаты, но для Тома было только мучительнее сознавать, что она смотрит, как он вытирает глаза и нос. Сара невнятно бормотала, что все будет в порядке. Том смотрел, как она постепенно удаляется в царство равнодушного дневного света, вежливо пытаясь спрятать ужас, который испытывает при виде его боли и гнева. Сара не знала самого главного — она не знала, что между ног Тома не осталось ничего, кроме трубочки для вывода мочи, — это было настолько ужасно, что сам Том не мог думать об этом больше нескольких секунд. Левая рука Тома непроизвольно нащупала гладкую, поверхность гипса между ног. У тебя, наверное, все чешется под гипсом, — сказала Сара, и Том отдернул руку, словно гипс был раскален докрасна.
Сара сидела в палате, пока не закончилось время, отведенное для посетителей. Она рассказывала Тому о своем новом щенке по имени Бинго, о том, чем занималась «на севере», как кузен Фрица Редвинга по имени Бадди взял моторную лодку и выехал на середину реки, чтобы попробовать глушить рыбу динамитом. В голосе ее звучали доброта и смущение, сочувствие и симпатия и множество других чувств, которые Том не мог — или не хотел — назвать словами. Через полчаса в палату зашла Нэнси Ветивер и сообщила Саре, что ей пора уходить.
— Я и не знала, что у тебя такая хорошенькая подружка, — сказала Нэнси. — Я, кажется, ревную.
Сара густо покраснела и потянулась за сумочкой. Уходя, она пообещала, что скоро придет снова, и улыбнулась Тому одними глазами, стараясь не замечать стоящую рядом Нэнси. Но больше Сара ни разу не приходила к нему больницу.
* * *
Через два дня дверь его палаты открылась, и Том поднял глаза от книги в надежде увидеть Сару Спенс. Но с порога ему улыбался Леймон фон Хайлиц. Пожилой джентльмен без слов понял, в чем дело.
— Ты, кажется, ждал кого-то другого, — сказал он. — Но это всего-навсего твой капризный старый сосед. Мне уйти? Ты хочешь побыть один?
— Нет, нет, пожалуйста, заходите, — как ни странно. Тому приятен был его визит. Мистер фон Хайлиц был одет в синий костюм и двубортный жилет, в петлице торчала ярко-красная роза, а на руках красовались перчатки того же цвета. Он выглядел немного глупо, но вместе с тем очень элегантно. И Тому вдруг захотелось выглядеть точно так же, когда он достигнет того же возраста. Тут в памяти его всплыло вдруг смутное воспоминание, и Том удивленно посмотрел на мистера фон Хайлица, который ответил на его взгляд дружелюбной улыбкой, словно снова понял состояние Тома без единого слова.
— Вы уже приходили навестить меня, — сказал Том. — Это было давно.
— Да, — подтвердил фон Хайлиц.
— Вы сказали... вы сказали, чтобы я запомнил ваш визит.
— И ты его запомнил. А теперь я пришел опять. Насколько я понимаю, тебя скоро перевезут домой, но я подумал, что ты с удовольствием прочтешь пару книг, которые я захватил для тебя из дому. Я не обижусь, если они тебе не понравятся. Но ты должен попробовать.
И в руках его появились, словно сами собой, две книги — «Пестрая лента» и «Убийства на улице Морг». Фон Хайлиц протянул книги Тому: «Я надеюсь, ты будешь настолько любезен нанести мне визит, когда окончательно поправишься».
Том растерянно кивнул, и фон Хайлиц тихо выскользнул из комнаты.
— Кто это, черт возьми, был? — спросила его Нэнси Ветивер. — Дракула?
* * *
Тома выписали из больницы тридцать первого августа. В гостиной для него поставили больничную койку. Гипсовый панцирь заменили другим, поменьше, который покрывал его ногу от колена до бедра. Оказалось, что он вовсе не лишился половых органов. Через несколько дней после выписки Тома пришла навестить Нэнси Ветивер. Сначала Тому показалось, что она принесла с собой всю суету покинутой им больницы. Нэнси рассказывала ему истории про других медсестер и больных, которых знал Том, и истории эти увлекали его гораздо больше, чем рассказы Сары Спенс о каникулах в Висконсине. Хэтти Баскомб обещала наслать на Тома проклятие, если он не придет ее навестить.
Вскоре вернулась из «Остенд-маркет» Глория Пасмор, которая чувствовала себя сегодня лучше, и поэтому отправилась заказать продукты, пока Нэнси сидела с Томом. Глория была так убийственно вежлива с Нэнси, что той сразу сделалось неловко, особенно когда ее стали спрашивать о происхождении и образовании. Том впервые заметил, что Нэнси не очень грамотно разговаривает и иногда смеется над вещами, которые вовсе не кажутся такими уж смешными. Спустя несколько минут мать Тома почти что указала Нэнси на дверь, весьма неискренне поблагодарив ее за все, что та сделала для ее сына.
Закрыв за Нэнси дверь и вернувшись в гостиную, Глория сказала:
— Медсестрам ведь не надо давать на чай? Мне кажется нет.
— О, мама, — только и смог произнести Том, прекрасно понимая, что Нэнси Ветивер вынесен приговор.
— Эта девушка показалась мне очень тяжелым человеком, — сказала Глория. — А я всегда немного побаивалась тяжелых людей.
Часть третья
Ненависть и спасение
8
Когда позже, став взрослым, Том Пасмор вспоминал тот год, который провел один дома, он не мог четко представить себе лица всех сиделок, которых нанимали, потом увольняли и прогоняли вон. Он не мог также вспомнить всех учителей, которые пытались заставить его прервать чтение и выучить уроки. Родители проводили с ним не слишком много времени, и единственное, что Том помнил четко, это как он лежал один в пустой гостиной и читал. Год этот можно было условно поделить на три части: когда он лежал в постели, когда ездил в инвалидном кресле и когда начал передвигаться на костылях. За этот год Том перечитал все книги в доме и все книги, которые приносил его отец из городской библиотеки. Том читал все без разбора, не пытаясь оценивать прочитанное, а иногда даже не понимая смысла. Он перечитал старые детские книжки, прочел любимых авторов отца — Зейна Грея, Эрика Амбера и Эдгара Райса Берроуза, потом книги Глории Пасмор — С.С.Вандайна, Е.Филлипса Оппенгейма, Майкла Арлена, Эдгара Уоллеса и «В поисках Брайди Мерфи». Он прочитал Сакса Ромера, Х.Ф.Лавкрафта и «Мифологию Булфинча». Потом пошли романы про собак Алберта Пейзона Терхуна и про лошадей — Уилла Джеймса, «Зов свободы», «Черная красота» и «Лягушка» полковника С.П.Микера и роман о Галилее какого-то венгерского писателя. Потом Том стал читать романы о гонщиках, особенно ему понравились «Уличные гонки», где мальчик погибал в автомобильной катастрофе. А когда отец стал приносить книги из библиотеки, Том жадно глотал все — Агату Кристи, Найо Марша, Дэшилла Хэммета и Раймонда Чандлера. Он прочел книгу «Корпорация убийц» о карьере Луиса «Лепке» Бучалтера и Эйба Рилза. А однажды раздраженный до предела Виктор Пасмор появился в гостиной с полной сумкой книг, которую вручил ему во дворе и велел передать Тому Леймон фон Хайлиц. Это были романы Рекса Стаута о Ниро Вульфе, и Том прочел их, не отрываясь, один за другим. Он прочитал примерно треть Библии и половину пьес Шекспира, потом увлекся приключениями Шерлока Холмса, Ричарда Хэнни и лорда Питера Уимси. Затем были «Юрген», «Первый» и «Слан», а потом, — бесчисленное количество романов, в которых молоденькие гувернантки приезжали в старинные французские поместья и влюблялись там в молодых дворян, которые вполне могли оказаться контрабандистами, но почему-то не оказывались.
Том прочитал «Дракулу», «Высоты Вазеринга» и «Холодный дом», после чего пристрастился к Диккенсу и стал читать подряд все его романы — «Большие ожидания», «Записки Пикквикского клуба», «Мартин Чаззлуитт», «Домби и сын», «Тайна Эдвина Друда», «Наш общий друг», «Повесть о двух городах». Потом по совету озадаченного библиотекаря Том перешел от Диккенса к Уилки Коллинзу и буквально проглотил в один присест «Лунный камень», «Без имени», «Армадейл» и «Женщину в белом». Потом, тоже по рекомендации библиотекаря, он увлекся произведениями Эдит Уортон, но быстро переключился на Марка Твена, Ричарда Генри Дана и Эдгара Алана По. Затем Том прочитал, хотя уже и не так быстро, «Замок Отранто», «Монаха» и «Великую книгу ужасного и сверхъестественного». Мистер фон Хайлиц снова остановил на улице его отца и передал Тому еще несколько книг — «Дом стрелы», «Последнее дело Трента» и «Несносный Фэррар».
До того, как Том попал в аварию, книги были для него возможностью ускользнуть из мира обыденности, теперь же в них была вся его жизнь. Иногда — очень редко — к Тому заходили бывшие одноклассники, и во время этих визитов Том узнавал, что время за стенами его дома вовсе не остановилось — Бадди Редвингу подарили на день рождения «корвет», а Джеми Тилмана исключили из Брукс-Лоувуд за то, что он курил за школьной сценой, футбольная команда выиграла восемь игр подряд, а баскетбольную преследовала полоса неудач. Но друзья заходили редко и уходили довольно быстро, и Том, которого гораздо больше, чем школьные сплетни, интересовал огромный мир за пределами Истерн Шор-роуд и Милл Уолк, читая книги, забывал о своих увечьях и о своем одиночестве. Погружаясь в книги, он оставлял позади свое немощное тело и бесполезный гнев и бродил по лесам и городам в компании героев и героинь, которые жили ради денег, ради любви, ради мести, которые убивали, воровали, спасали Англию от заговоров, пускались в опасные путешествия и преследовали, словно тени, своих двойников по туманным улицам Лондона прошлого века. Он ненавидел свое тело и инвалидную коляску, хотя плечи и руки его стали мускулистыми, как у штангиста, а когда встал наконец на костыли, молча проклинал неуклюжую имитацию ходьбы, в которой вынужден был участвовать: настоящая жизнь — его настоящая жизнь — проходила на страницах сотен романов, прочитанных за этот год. Все остальное было сплошным ужасом — бесконечные падения, ползание на четырех точках, крики раздраженных учителей, а главное, сны — по ночам ему снились лужи крови, расплющенные или расчлененные тела.
Через год после аварии Том отбросил костыли и стал снова учиться ходить самостоятельно. К тому времени Том Пасмор очень сильно отличался от мальчика, который выпрыгнул год назад из молочного фургона.
И Том, и его родители объясняли изменения, происшедшие в его характере, чтением книг. Родителям Тома казалось, что странноватый, почти незнакомый мальчик, который бродит по дому, держась за столы и стулья, подобно полуторагодовалому ребенку, сознательно отдалился от реальной жизни, выбрал для себя мир теней, мир таинственного и непознанного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59