Во-первых, раньше граф ее никогда не видел, и, во-вторых, она была самой красивой девушкой в зале.
— Где Арман? — коротко спросил Саймон. Прежде чем начать игру, он желал знать позиции всех игроков.
— Вместе с Калли, в дальнем конце зала, только что миновал угол, — тотчас доложил Бартоломью. В этот вечер он превзошел самого себя, выполняя роль сыщика и наблюдателя. Он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух. — Ну, вот и наш выход, Саймон. На счастье или горе.
— Мы не на свадьбе, Боунз, — проворчал виконт, поймав себя на том, что ему совсем не нравится, как Ноэль Кинси смотрит на Калли. Но не бежать же к ней, чтобы набросить шаль на ее обнаженные плечи! Что подумают в зале? — Ладно, Боунз, пошли. Для начала поговорим с ним. Расскажем чуть-чуть о Калли для затравки. Потом оставим его на время, чтобы поразмыслил, а на ночь заманим играть в «Уайтс». Я думаю, он охотно согласится, тем более когда узнает, что в ее карточке для него уже нет танца.
Вот они, священные стены «Олмэкса». Событие, о котором мечтает каждая молодая англичанка, свершилось. Очаровательное белое платье Калли поблескивало в сиянии свечей. Юбки издавали тихий шелест. Туфли нигде не морщились, когда она ступала по паркету. Ее волосы тщательно уложили особым образом, чтобы локоны смотрелись естественно и прическа не выглядела излишне торжественно. В то же время узкая атласная лента с жемчугом придавала этой безыскусственности что-то царственное. Танцевальная карточка заполнена до отказа. Восемь приглашений до ужина! Даже по собственным скромным оценкам, Калли была царицей бала, самой популярной молодой леди в лондонском обществе. О ней говорили больше всех, к ней обращались все взоры. Словом, дебют удался.
Но девушка чувствовала себя несчастной.
Много ли мужчин удостоили бы ее своим вниманием, если бы Саймон, Боунз и Арман, даже Имоджин и Лестер не нашептывали всем подряд о ее выдающемся приданом? Если бы не это, упади она в обморок, запой гимн во всю мощь своих легких, разденься до нижнего белья и станцуй джигу прямо перед скрипачами, никто бы и не заметил. Даже если бы она вышла на середину зала и в истерике бросилась на пол, с пеной у рта и судорогами, было бы то же самое. Однако Калли чувствовала себя несчастной не из-за этого.
Причина заключалась в том, что ей сегодня днем сказал Саймон, когда она вынудила его дать объяснения. У него имелись собственные мотивы для уничтожения Ноэля Кинси. Веские и жесткие. Они казались достаточно убедительными Арману, Боунзу, Имоджин, но недостаточно убедительными для нее. Каледония Джонстон непременно должна была давить на него и не отстала, пока не добилась признания, разбередив старое горе.
Теперь Саймон ее ненавидит. И презирает. Так ей и надо.
Не то чтобы ее собственные мотивы теперь потеряли ценность — нет, но после истории самоубийства отца и сына они как-то померкли. Джастин из-за Филтона покинул страну, но по крайней мере живым и невредимым, не считая уязвленной гордости. Когда-нибудь он вернется домой, не такой веселый, как раньше, но поумневший, а юный Роберт — никогда.
Да, Саймон имел все основания сердиться и презирать ее. И это было ужасно. Но еще больше ее огорчало то, что она не могла заставить себя рассердиться на него за обман.
Куда ни кинь, Саймон кругом прав, а она глупая, инфантильная и опрометчивая. Если бы она следовала своим скороспелым планам, ее попытки наказать Филтона все равно провалились бы, а они с Лестером оказались бы в тюрьме. И если бы Саймон выпустил ее тогда с Портленд-плейс, она, конечно, не поехала бы домой, а продолжала разыскивать Филтона — она хотела стрелять в него! Как ей могла прийти в голову эта мысль?
Поэтому ходьба с книгами на голове и бесконечные занятия с Имоджин — еще слишком мягкое наказание. На самом деле несколько недель, проведенные с Саймоном и его матерью, скорее награда. Какой же нужно быть тупоголовой, чтобы этого не понять!
И потом, за последнее время многое так изменилось! Саймон начал о ней заботиться, хотя бы чуть-чуть. И она тоже стала заботиться о нем. Даже очень.
Как она повзрослела за эти несколько недель, во многих отношениях!
Но теперь Саймон ее ненавидит. Она поняла это сегодня в гостинице, заметив в какой-то момент его потухший взгляд. Даже если между ними и возникли какие-то чувства, теперь с этим покончено. Все, что ей осталось, — это ходить в «Олмэкс» и вести себя надлежащим образом в угоду Имоджин. Изображать из себя богатую наследницу и царицу бала, пока ее стареющая наставница отчаянно ищет любовников, чтобы разнообразить свою жизнь. Это то немногое, что она может сделать для славной женщины.
Однако сейчас, когда они на самом деле находились в «Олмэксе» и вокруг играла музыка, Калли пребывала во власти тех же романтических представлений, что и любая другая присутствующая здесь девушка. И хотела, нет — страстно желала танцевать с Саймоном. .
За весь вечер она ни разу не танцевала с ним, но следила за каждым его движением. Она видела, как он прохаживался в конец зала, беседуя с немолодой, но все еще красивой дамой — по предположениям Калли, одной из устроительниц этого бала. Чуть раньше та же леди помпезно представила ее Арману, как будто они еще не знакомы, сказав, что он поведет Калли на ее первый вальс.
Потом она наблюдала, как Саймон подошел к своей матери и Боунзу. Наконец он остановился с Ноэлем Кинси. Разговаривая с ним, он смеялся и держался так, словно граф был его лучшим другом.
Она смотрела так пристально и напряженно, что пропустила один такт и наступила Арману на ногу, когда тот выполнял с ней очередной головокружительный поворот. Второй тур вальса с Готье, именно так ей было сказано — с Готье, гарантировал ей подлинный успех.
— Ой! — воскликнула она, трепеща. — Извините, Арман!
— Если будете хорошо себя вести, — ответил он, каким-то чудом ухитрившись не сбиться с ритма, так что никто, кроме них двоих, не заметил ее ошибки. — Я только что самым откровенным образом восхвалял ваши глаза, сверкающие как изумруды, а вы — ноль внимания. И совсем не улыбаетесь. Такое впечатление, что мои комплименты не поднимают вам настроение. Учтите, Калли, за нами наблюдают. Если вы будете так холодны, это приведет к нехорошим последствиям для меня. И умалит мое высокое мнение о собственном шарме. Но в этом виноват Саймон, не правда ли? Вы влюблены в него.
Калли снова пропустила па и отдавила ему ноги, на этот раз намеренно. Но ее партнер постарался не поморщиться.
— Одно из двух, Арман. Или вы выберете какую-нибудь нейтральную тему, например, о том, какая сейчас скверная погода, или уведете меня с паркета, чтобы я не причинила вам еще больший урон.
— Сказано — сделано, — насмешливо протянул Арман и, когда они оказались на краю зала, увлек Калли к двум креслам, одиноко стоящим в стороне. По дороге он прихватил для нее стакан с лимонадом у проходившего мимо молодого гусара, несшего напитки для другой леди.
— Получилось не очень любезно, — сказала Калли, делая глоток тепловатой жидкости, так как ее действительно мучила жажда.
— Да, не очень, — спокойно согласился Арман. — Но это одно из преимуществ, данное мне моим разнообразным и, возможно, неблаговидным прошлым. Мне позволены исключения, которые доступны немногим, поскольку никто не уверен, правда ли, что из шестерых, с кем я стрелялся на дуэли, четверо были убиты и двое ранены. Вот такой я человек — фатальный, надо полагать. Никто не хочет испытывать мою отвагу.
— Но ведь это выдумка, как и все другие фантастические истории, не так ли? — спросила Калли, более чем охотно расставаясь с темой ее любви к Саймону. Интересно, видел ли он, что Арман увел ее с танцев? И наблюдает ли он сейчас за ними?
— Не все истории вымышлены, только две или три, — сказал Арман, вынимая у нее из руки стакан и делая глоток, после чего сморщил губы и вылил оставшуюся жидкость в стоявший рядом горшок с пальмой. — Боже, как вы это пили? И как они могут это подавать? Так на чем мы остановились? Ах да, на моей репутации. Я лишь заложил для нее фундамент, Калли. Остальные части конструкции я предоставил завершить до странности легковерным и удивительно изобретательным умам нашего общества. Эти милейшие люди не знают, как им потратить свое время. Они не нашли ничего лучшего, чем строить предположения относительно моего прошлого, которое выглядит очень зловеще.
— Раньше вы были игроком, Арман? — Калли пристально смотрела на него, думая, что неплохо бы попросить его поцеловать ей руку, просто чтобы это увидел Саймон.
— Я играл в карты, — улыбаясь, ответил Арман.
— Вы были капитаном капера?
— Возможно, делил корабль или два с пиратами.
Калли захихикала, на тот случай, если Саймон наблюдает за ними. Ему наверняка не захотелось бы, чтобы она влюбилась в Армана Готье. Может даже, он посчитал бы своим долгом подойти к ним. О Боже! Неужели она так отчаялась? Да. К сожалению, да.
— И еще, — продолжала она, добавляя к сказанному Арманом собственные измышления, — на самом деле вы — незаконнорожденный сын турецкого эмира.
— Это было на прошлой неделе, я полагаю, — подмигнул ей Арман. — На этой неделе я — незаконнорожденный сын одного американского плантатора. Так думают в «Уайтсе», как говорит Боунз, и это вновь возвращает нас к Саймону. Он только что ушел. И Ноэль Кинси побежал за ним следом, словно симпатичный маленький поросеночек.
— Ушел? — спросила Калли. А она-то думала, что Саймон не сводит с нее глаз. Она с упавшим сердцем бросила взгляд на дверь. — И Филтон вместе с ним? Но он даже не видел меня!
— О нет, дорогая, видел, а остальное доверьте Саймону. Весь вечер он станет петь вам дифирамбы и расписывать ваши богатства. Он также скажет Филтону, что прошения всех претендентов на вашу руку будут проходить через Портленд-плейс и что решение, кому ответить «да», а кому отказать, от вашего имени примет он. Этого ему хватит, чтобы держать Филтона при себе до тех пор, пока этот подлец не проиграется до последнего пенса. Теперь вам понятно, моя дорогая? Вы помогаете Саймону. Правда. И при этом вы вне опасности, целиком и полностью, чего он и добивался.
Калли опустила плечи, позволив себе расслабиться, но только чуточку. Имоджин заметит, потом греха не оберешься, подумала она. Заставит балансировать с трехтомником «Гордости и предубеждения» на голове, а второй цикл упражнений она вряд ли вынесет.
— Арман, я уже совершенно запуталась в этих планах.
— Я представляю, Калли. С другой стороны, лично я никогда еще так не веселился. Ну а теперь, после того как мы достаточно долго избегали главной темы, может, мы к ней вернемся? Так вы влюблены в моего лучшего друга, виконта Броктона?
Девушка заморгала, прогоняя внезапно выступившие слезы.
— Вы не должны спрашивать меня о подобных вещах.
— В какой-то степени вы правы. Но сегодня вечером мы с вами были полностью откровенны, не так ли? Я задал вам вопрос. У вас есть ответ, Калли?
Она вымученно улыбнулась, вспоминая, что происходило в этот день несколькими часами раньше и как Саймон отверг ее.
— Да. Я люблю его. Люблю всем сердцем. Люблю за все добро, что он для меня делает.
Если до этой минуты Арман отвечал очень быстро, то сейчас он медлил. Поэтому Калли повернулась к нему, чтобы удостовериться, что он ее слушает. — Я знаю, что он меня не любит, — продолжала она. — Это так, Арман. Я абсолютно права.
— Конечно, вы абсолютно правы, Калли, — сказал Арман, похлопывая ее по руке. — А Саймон — осел.
— Нет! — воскликнула Калли. — Он замечательный человек. Лучший из всех.
У Армана прикрылись глаза, когда он зевнул в кулак.
— Знаю, знаю. Саймон — самый добрый парень на свете. Прямой, честный, высоконравственный. Всех этих качеств напрочь лишен я. Вас, вероятно, привлекают в нем его примерное отношение к матери, помощь бедным, благотворительность и забота о своих товарищах?
— Да, — призналась Калли, смутившись. — Я полагаю, это важные вещи.
Арман встал и подал ей руку, улыбаясь и делая вид, что не замечает слез в ее глазах.
— Странно. Похоже, на вас совершенно не произвели впечатления другие, более существенные качества Саймона. Что-нибудь еще вам в нем нравится?
Калли встала и, просунув руку под локоть Армана, последовала за ним. Они пошли по краю зала, обходя все еще вальсирующие там и здесь пары, к томящейся — и поникшей — Имоджин. И вдруг Калли вспомнила, что ей однажды сказала эта удивительная, любимая ею женщина.
— Да, Арман, — сказала Калли. — В нем есть нечто, что неизмеримо выше прочих его замечательных качеств. Он восхитительный, — добавила она с грустью, взглянув на откровенно удивленное лицо своего спутника и не замечая, как у нее по щеке скатилась одинокая слеза. — Саймон — совершенно восхитительный.
Арман Готье потерял дар речи, впервые в жизни. Но Калли этого не заметила. Не заметила по двум причинам. Во-первых, он довольно быстро совладал с собой и сказал, что тоже должен бежать в «Уайтс», чтобы помочь Саймону в случае необходимости. И во-вторых, потому что с их приближением Имоджин начала что-то торопливо и сердито говорить, хлопая веером и махая своими перьями. Лицо ее выражало одновременно тревогу и глубокое отвращение.
— Он старый, Калли, — сказала она, хватая девушку за руку и таща ее в соседнее кресло. — Ужасно старый… и, как оказалось, ниже меня ростом. Так и должно быть в его древнем возрасте. Царица небесная, приехал сюда пристраивать свою внучку! Ну скажите мне, что в нем осталось, в старом поседевшем псе? Я уже собралась симулировать обморок, только бы избавиться от этой скрипучей развалины.
— О ком вы говорите, Имоджин? — спросила Калли, едва успев попрощаться с Арманом Готье, прежде чем он направился к леди Джерси. Арман извинился перед хозяйкой вечера и вышел, оставив ее крутить руки. Завидные женихи покидали зал, как вода, вытекающая из дырявого ведра.
— О ком я говорю? О Фредди, разумеется. Он приехал сюда, как я и ожидала. Ха! Ему понадобится иметь при себе стремянку, чтобы дотянуться до моего носа. Если бы я только знала! И он толстый, Калли. Невысокий и… и коренастый, как пень! Нет уж, спасибо, лучше я буду спать одна. О, давно я не испытывала такого разочарования, разве когда последний раз видела Принни. Он ужасно располнел и ухаживал за такими старыми женщинами, что они годились ему в матери. Ну, я полагаю, можно спокойно уходить. Теперь, когда Фредди вычеркнут из списка, больше меня никто не интересует. Нам обеим здесь нечего делать. Вы дважды танцевали с Готье и дали пищу для сплетен. Завтра вас уже повенчают. Мне это совсем не нравится, должна сказать. А Саймон сбежал. Неблагодарный сын, вот он кто! Посмотрите, не видно ли где-нибудь Лестера, так как ему придется взять на себя труд отвезти нас на Портленд-плейс. Я видела мальчика не более двух раз за весь этот длинный вечер. Как вы думаете, Калли, он не спустился в столовую? Пища ужасная, насколько я помню, так что ему не стоило туда идти.
— Что касается еды, Лестер не очень разборчив, — ответила Калли. — Горячая, холодная, жесткая или вязкая — для него никогда не имело значения. — Она высмотрела своего друга на противоположной стороне зала. Лестер притаился за пальмой, словно прячась от кого-то. Калли сделала знак, чтобы он шел к ним, потому что сама была не прочь покинуть «Олмэкс». — Имоджин, — сказала она, — мне очень жаль, что вечер пропал для вас даром.
— Так же как, вероятно, и для вас, — засопела виконтесса. — Я совершенно измоталась, все беспокоилась за вас. Последние несколько ночей вообще глаз не сомкнула. Кэтлин удалось замаскировать эти синяки под глазами, как вы находите? Впрочем, теперь это никому не нужно. Я старая и никчемная, поэтому не важно, как я выгляжу и что я могу умереть от недостатка сна. Уже за полночь, а я все в «Олмэксе». Проклятый тюрбан приклеился к голове, пока я здесь подпираю стены, как некоторые почтенные седовласые дамы. И никакой надежды, что в постели у меня когда-нибудь снова появится мужчина. Вы должны мне сочувствовать, Калли. Я видеть не могу это скопище мопсов. Правда, не могу.
— Вы начинаете слишком сильно волноваться, — предупредила девушка, опасаясь, как бы обещанный притворный обморок не стал настоящим. Она поморщилась, когда виконтесса схватила ее за предплечье, так что сильные пальцы пожилой леди впились ей в кожу через высокую перчатку. — Что? Что-то не так, Имоджин?
— Не так?! Не то слово! Это просто мерзко! Взгляните вон туда. Это леди Ллойд, бесстыдное существо. И посмотрите на того крепкого парня, который только что оторвался от ее руки. Если она посмеет подойти сюда, мне ничего не останется, кроме как устроить ей грандиозный разнос. Клянусь, я сделаю это, Калли, я завистлива. Она и моложе-то меня не более чем на двадцать лет. Хотя нет, возможно, немного больше. Правильно. Пожалуй, на тридцать.
— Леди Ллойд? — повторила Калли, чувствуя, как кровь леденеет в жилах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Где Арман? — коротко спросил Саймон. Прежде чем начать игру, он желал знать позиции всех игроков.
— Вместе с Калли, в дальнем конце зала, только что миновал угол, — тотчас доложил Бартоломью. В этот вечер он превзошел самого себя, выполняя роль сыщика и наблюдателя. Он сделал глубокий вдох и медленно выпустил воздух. — Ну, вот и наш выход, Саймон. На счастье или горе.
— Мы не на свадьбе, Боунз, — проворчал виконт, поймав себя на том, что ему совсем не нравится, как Ноэль Кинси смотрит на Калли. Но не бежать же к ней, чтобы набросить шаль на ее обнаженные плечи! Что подумают в зале? — Ладно, Боунз, пошли. Для начала поговорим с ним. Расскажем чуть-чуть о Калли для затравки. Потом оставим его на время, чтобы поразмыслил, а на ночь заманим играть в «Уайтс». Я думаю, он охотно согласится, тем более когда узнает, что в ее карточке для него уже нет танца.
Вот они, священные стены «Олмэкса». Событие, о котором мечтает каждая молодая англичанка, свершилось. Очаровательное белое платье Калли поблескивало в сиянии свечей. Юбки издавали тихий шелест. Туфли нигде не морщились, когда она ступала по паркету. Ее волосы тщательно уложили особым образом, чтобы локоны смотрелись естественно и прическа не выглядела излишне торжественно. В то же время узкая атласная лента с жемчугом придавала этой безыскусственности что-то царственное. Танцевальная карточка заполнена до отказа. Восемь приглашений до ужина! Даже по собственным скромным оценкам, Калли была царицей бала, самой популярной молодой леди в лондонском обществе. О ней говорили больше всех, к ней обращались все взоры. Словом, дебют удался.
Но девушка чувствовала себя несчастной.
Много ли мужчин удостоили бы ее своим вниманием, если бы Саймон, Боунз и Арман, даже Имоджин и Лестер не нашептывали всем подряд о ее выдающемся приданом? Если бы не это, упади она в обморок, запой гимн во всю мощь своих легких, разденься до нижнего белья и станцуй джигу прямо перед скрипачами, никто бы и не заметил. Даже если бы она вышла на середину зала и в истерике бросилась на пол, с пеной у рта и судорогами, было бы то же самое. Однако Калли чувствовала себя несчастной не из-за этого.
Причина заключалась в том, что ей сегодня днем сказал Саймон, когда она вынудила его дать объяснения. У него имелись собственные мотивы для уничтожения Ноэля Кинси. Веские и жесткие. Они казались достаточно убедительными Арману, Боунзу, Имоджин, но недостаточно убедительными для нее. Каледония Джонстон непременно должна была давить на него и не отстала, пока не добилась признания, разбередив старое горе.
Теперь Саймон ее ненавидит. И презирает. Так ей и надо.
Не то чтобы ее собственные мотивы теперь потеряли ценность — нет, но после истории самоубийства отца и сына они как-то померкли. Джастин из-за Филтона покинул страну, но по крайней мере живым и невредимым, не считая уязвленной гордости. Когда-нибудь он вернется домой, не такой веселый, как раньше, но поумневший, а юный Роберт — никогда.
Да, Саймон имел все основания сердиться и презирать ее. И это было ужасно. Но еще больше ее огорчало то, что она не могла заставить себя рассердиться на него за обман.
Куда ни кинь, Саймон кругом прав, а она глупая, инфантильная и опрометчивая. Если бы она следовала своим скороспелым планам, ее попытки наказать Филтона все равно провалились бы, а они с Лестером оказались бы в тюрьме. И если бы Саймон выпустил ее тогда с Портленд-плейс, она, конечно, не поехала бы домой, а продолжала разыскивать Филтона — она хотела стрелять в него! Как ей могла прийти в голову эта мысль?
Поэтому ходьба с книгами на голове и бесконечные занятия с Имоджин — еще слишком мягкое наказание. На самом деле несколько недель, проведенные с Саймоном и его матерью, скорее награда. Какой же нужно быть тупоголовой, чтобы этого не понять!
И потом, за последнее время многое так изменилось! Саймон начал о ней заботиться, хотя бы чуть-чуть. И она тоже стала заботиться о нем. Даже очень.
Как она повзрослела за эти несколько недель, во многих отношениях!
Но теперь Саймон ее ненавидит. Она поняла это сегодня в гостинице, заметив в какой-то момент его потухший взгляд. Даже если между ними и возникли какие-то чувства, теперь с этим покончено. Все, что ей осталось, — это ходить в «Олмэкс» и вести себя надлежащим образом в угоду Имоджин. Изображать из себя богатую наследницу и царицу бала, пока ее стареющая наставница отчаянно ищет любовников, чтобы разнообразить свою жизнь. Это то немногое, что она может сделать для славной женщины.
Однако сейчас, когда они на самом деле находились в «Олмэксе» и вокруг играла музыка, Калли пребывала во власти тех же романтических представлений, что и любая другая присутствующая здесь девушка. И хотела, нет — страстно желала танцевать с Саймоном. .
За весь вечер она ни разу не танцевала с ним, но следила за каждым его движением. Она видела, как он прохаживался в конец зала, беседуя с немолодой, но все еще красивой дамой — по предположениям Калли, одной из устроительниц этого бала. Чуть раньше та же леди помпезно представила ее Арману, как будто они еще не знакомы, сказав, что он поведет Калли на ее первый вальс.
Потом она наблюдала, как Саймон подошел к своей матери и Боунзу. Наконец он остановился с Ноэлем Кинси. Разговаривая с ним, он смеялся и держался так, словно граф был его лучшим другом.
Она смотрела так пристально и напряженно, что пропустила один такт и наступила Арману на ногу, когда тот выполнял с ней очередной головокружительный поворот. Второй тур вальса с Готье, именно так ей было сказано — с Готье, гарантировал ей подлинный успех.
— Ой! — воскликнула она, трепеща. — Извините, Арман!
— Если будете хорошо себя вести, — ответил он, каким-то чудом ухитрившись не сбиться с ритма, так что никто, кроме них двоих, не заметил ее ошибки. — Я только что самым откровенным образом восхвалял ваши глаза, сверкающие как изумруды, а вы — ноль внимания. И совсем не улыбаетесь. Такое впечатление, что мои комплименты не поднимают вам настроение. Учтите, Калли, за нами наблюдают. Если вы будете так холодны, это приведет к нехорошим последствиям для меня. И умалит мое высокое мнение о собственном шарме. Но в этом виноват Саймон, не правда ли? Вы влюблены в него.
Калли снова пропустила па и отдавила ему ноги, на этот раз намеренно. Но ее партнер постарался не поморщиться.
— Одно из двух, Арман. Или вы выберете какую-нибудь нейтральную тему, например, о том, какая сейчас скверная погода, или уведете меня с паркета, чтобы я не причинила вам еще больший урон.
— Сказано — сделано, — насмешливо протянул Арман и, когда они оказались на краю зала, увлек Калли к двум креслам, одиноко стоящим в стороне. По дороге он прихватил для нее стакан с лимонадом у проходившего мимо молодого гусара, несшего напитки для другой леди.
— Получилось не очень любезно, — сказала Калли, делая глоток тепловатой жидкости, так как ее действительно мучила жажда.
— Да, не очень, — спокойно согласился Арман. — Но это одно из преимуществ, данное мне моим разнообразным и, возможно, неблаговидным прошлым. Мне позволены исключения, которые доступны немногим, поскольку никто не уверен, правда ли, что из шестерых, с кем я стрелялся на дуэли, четверо были убиты и двое ранены. Вот такой я человек — фатальный, надо полагать. Никто не хочет испытывать мою отвагу.
— Но ведь это выдумка, как и все другие фантастические истории, не так ли? — спросила Калли, более чем охотно расставаясь с темой ее любви к Саймону. Интересно, видел ли он, что Арман увел ее с танцев? И наблюдает ли он сейчас за ними?
— Не все истории вымышлены, только две или три, — сказал Арман, вынимая у нее из руки стакан и делая глоток, после чего сморщил губы и вылил оставшуюся жидкость в стоявший рядом горшок с пальмой. — Боже, как вы это пили? И как они могут это подавать? Так на чем мы остановились? Ах да, на моей репутации. Я лишь заложил для нее фундамент, Калли. Остальные части конструкции я предоставил завершить до странности легковерным и удивительно изобретательным умам нашего общества. Эти милейшие люди не знают, как им потратить свое время. Они не нашли ничего лучшего, чем строить предположения относительно моего прошлого, которое выглядит очень зловеще.
— Раньше вы были игроком, Арман? — Калли пристально смотрела на него, думая, что неплохо бы попросить его поцеловать ей руку, просто чтобы это увидел Саймон.
— Я играл в карты, — улыбаясь, ответил Арман.
— Вы были капитаном капера?
— Возможно, делил корабль или два с пиратами.
Калли захихикала, на тот случай, если Саймон наблюдает за ними. Ему наверняка не захотелось бы, чтобы она влюбилась в Армана Готье. Может даже, он посчитал бы своим долгом подойти к ним. О Боже! Неужели она так отчаялась? Да. К сожалению, да.
— И еще, — продолжала она, добавляя к сказанному Арманом собственные измышления, — на самом деле вы — незаконнорожденный сын турецкого эмира.
— Это было на прошлой неделе, я полагаю, — подмигнул ей Арман. — На этой неделе я — незаконнорожденный сын одного американского плантатора. Так думают в «Уайтсе», как говорит Боунз, и это вновь возвращает нас к Саймону. Он только что ушел. И Ноэль Кинси побежал за ним следом, словно симпатичный маленький поросеночек.
— Ушел? — спросила Калли. А она-то думала, что Саймон не сводит с нее глаз. Она с упавшим сердцем бросила взгляд на дверь. — И Филтон вместе с ним? Но он даже не видел меня!
— О нет, дорогая, видел, а остальное доверьте Саймону. Весь вечер он станет петь вам дифирамбы и расписывать ваши богатства. Он также скажет Филтону, что прошения всех претендентов на вашу руку будут проходить через Портленд-плейс и что решение, кому ответить «да», а кому отказать, от вашего имени примет он. Этого ему хватит, чтобы держать Филтона при себе до тех пор, пока этот подлец не проиграется до последнего пенса. Теперь вам понятно, моя дорогая? Вы помогаете Саймону. Правда. И при этом вы вне опасности, целиком и полностью, чего он и добивался.
Калли опустила плечи, позволив себе расслабиться, но только чуточку. Имоджин заметит, потом греха не оберешься, подумала она. Заставит балансировать с трехтомником «Гордости и предубеждения» на голове, а второй цикл упражнений она вряд ли вынесет.
— Арман, я уже совершенно запуталась в этих планах.
— Я представляю, Калли. С другой стороны, лично я никогда еще так не веселился. Ну а теперь, после того как мы достаточно долго избегали главной темы, может, мы к ней вернемся? Так вы влюблены в моего лучшего друга, виконта Броктона?
Девушка заморгала, прогоняя внезапно выступившие слезы.
— Вы не должны спрашивать меня о подобных вещах.
— В какой-то степени вы правы. Но сегодня вечером мы с вами были полностью откровенны, не так ли? Я задал вам вопрос. У вас есть ответ, Калли?
Она вымученно улыбнулась, вспоминая, что происходило в этот день несколькими часами раньше и как Саймон отверг ее.
— Да. Я люблю его. Люблю всем сердцем. Люблю за все добро, что он для меня делает.
Если до этой минуты Арман отвечал очень быстро, то сейчас он медлил. Поэтому Калли повернулась к нему, чтобы удостовериться, что он ее слушает. — Я знаю, что он меня не любит, — продолжала она. — Это так, Арман. Я абсолютно права.
— Конечно, вы абсолютно правы, Калли, — сказал Арман, похлопывая ее по руке. — А Саймон — осел.
— Нет! — воскликнула Калли. — Он замечательный человек. Лучший из всех.
У Армана прикрылись глаза, когда он зевнул в кулак.
— Знаю, знаю. Саймон — самый добрый парень на свете. Прямой, честный, высоконравственный. Всех этих качеств напрочь лишен я. Вас, вероятно, привлекают в нем его примерное отношение к матери, помощь бедным, благотворительность и забота о своих товарищах?
— Да, — призналась Калли, смутившись. — Я полагаю, это важные вещи.
Арман встал и подал ей руку, улыбаясь и делая вид, что не замечает слез в ее глазах.
— Странно. Похоже, на вас совершенно не произвели впечатления другие, более существенные качества Саймона. Что-нибудь еще вам в нем нравится?
Калли встала и, просунув руку под локоть Армана, последовала за ним. Они пошли по краю зала, обходя все еще вальсирующие там и здесь пары, к томящейся — и поникшей — Имоджин. И вдруг Калли вспомнила, что ей однажды сказала эта удивительная, любимая ею женщина.
— Да, Арман, — сказала Калли. — В нем есть нечто, что неизмеримо выше прочих его замечательных качеств. Он восхитительный, — добавила она с грустью, взглянув на откровенно удивленное лицо своего спутника и не замечая, как у нее по щеке скатилась одинокая слеза. — Саймон — совершенно восхитительный.
Арман Готье потерял дар речи, впервые в жизни. Но Калли этого не заметила. Не заметила по двум причинам. Во-первых, он довольно быстро совладал с собой и сказал, что тоже должен бежать в «Уайтс», чтобы помочь Саймону в случае необходимости. И во-вторых, потому что с их приближением Имоджин начала что-то торопливо и сердито говорить, хлопая веером и махая своими перьями. Лицо ее выражало одновременно тревогу и глубокое отвращение.
— Он старый, Калли, — сказала она, хватая девушку за руку и таща ее в соседнее кресло. — Ужасно старый… и, как оказалось, ниже меня ростом. Так и должно быть в его древнем возрасте. Царица небесная, приехал сюда пристраивать свою внучку! Ну скажите мне, что в нем осталось, в старом поседевшем псе? Я уже собралась симулировать обморок, только бы избавиться от этой скрипучей развалины.
— О ком вы говорите, Имоджин? — спросила Калли, едва успев попрощаться с Арманом Готье, прежде чем он направился к леди Джерси. Арман извинился перед хозяйкой вечера и вышел, оставив ее крутить руки. Завидные женихи покидали зал, как вода, вытекающая из дырявого ведра.
— О ком я говорю? О Фредди, разумеется. Он приехал сюда, как я и ожидала. Ха! Ему понадобится иметь при себе стремянку, чтобы дотянуться до моего носа. Если бы я только знала! И он толстый, Калли. Невысокий и… и коренастый, как пень! Нет уж, спасибо, лучше я буду спать одна. О, давно я не испытывала такого разочарования, разве когда последний раз видела Принни. Он ужасно располнел и ухаживал за такими старыми женщинами, что они годились ему в матери. Ну, я полагаю, можно спокойно уходить. Теперь, когда Фредди вычеркнут из списка, больше меня никто не интересует. Нам обеим здесь нечего делать. Вы дважды танцевали с Готье и дали пищу для сплетен. Завтра вас уже повенчают. Мне это совсем не нравится, должна сказать. А Саймон сбежал. Неблагодарный сын, вот он кто! Посмотрите, не видно ли где-нибудь Лестера, так как ему придется взять на себя труд отвезти нас на Портленд-плейс. Я видела мальчика не более двух раз за весь этот длинный вечер. Как вы думаете, Калли, он не спустился в столовую? Пища ужасная, насколько я помню, так что ему не стоило туда идти.
— Что касается еды, Лестер не очень разборчив, — ответила Калли. — Горячая, холодная, жесткая или вязкая — для него никогда не имело значения. — Она высмотрела своего друга на противоположной стороне зала. Лестер притаился за пальмой, словно прячась от кого-то. Калли сделала знак, чтобы он шел к ним, потому что сама была не прочь покинуть «Олмэкс». — Имоджин, — сказала она, — мне очень жаль, что вечер пропал для вас даром.
— Так же как, вероятно, и для вас, — засопела виконтесса. — Я совершенно измоталась, все беспокоилась за вас. Последние несколько ночей вообще глаз не сомкнула. Кэтлин удалось замаскировать эти синяки под глазами, как вы находите? Впрочем, теперь это никому не нужно. Я старая и никчемная, поэтому не важно, как я выгляжу и что я могу умереть от недостатка сна. Уже за полночь, а я все в «Олмэксе». Проклятый тюрбан приклеился к голове, пока я здесь подпираю стены, как некоторые почтенные седовласые дамы. И никакой надежды, что в постели у меня когда-нибудь снова появится мужчина. Вы должны мне сочувствовать, Калли. Я видеть не могу это скопище мопсов. Правда, не могу.
— Вы начинаете слишком сильно волноваться, — предупредила девушка, опасаясь, как бы обещанный притворный обморок не стал настоящим. Она поморщилась, когда виконтесса схватила ее за предплечье, так что сильные пальцы пожилой леди впились ей в кожу через высокую перчатку. — Что? Что-то не так, Имоджин?
— Не так?! Не то слово! Это просто мерзко! Взгляните вон туда. Это леди Ллойд, бесстыдное существо. И посмотрите на того крепкого парня, который только что оторвался от ее руки. Если она посмеет подойти сюда, мне ничего не останется, кроме как устроить ей грандиозный разнос. Клянусь, я сделаю это, Калли, я завистлива. Она и моложе-то меня не более чем на двадцать лет. Хотя нет, возможно, немного больше. Правильно. Пожалуй, на тридцать.
— Леди Ллойд? — повторила Калли, чувствуя, как кровь леденеет в жилах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33