Вы сунули нос не в свое дело и загубили очень хороший план. Потом заручились моей поддержкой… нет, шантажом подключили меня к собственному плану, где вы столько всего понаворочали! В результате из-за вас я вынуждена лгать своему отцу. Не сказать, что это неслыханное преступление, и все же вам не следовало подбивать меня на обман. Вы вынудили несчастного Лестера одного слоняться по городу, что весьма опасно для него. А между тем Ноэля Кинси даже нет в городе! И все это время я позволяю себя увещевать. Это моя ошибка. Но все остальные ошибки — ваши, виконт Броктон. И я никогда не прощу вам того, что вы так недооцениваете меня и так переоцениваете себя!
— Нет, определенно, я обожаю этого ребенка, — заявил во всеуслышание Арман Готье, удачливый и любезный красавец, столь желанный мужчина для своих многочисленных поклонниц и воздыхательниц.
— О, прекратите, — неуверенно предупредила его Калли. Она продолжила, едва успев перевести дух и ни на секунду не отводя глаз от Саймона. Слова срывались с языка все быстрее, и голос, полный гнева и отчаяния, восходил ко все более высоким нотам. — Затем вы передали меня своей милой, хоть и эксцентричной, матушке, которая обихаживает и холит меня, полагая, что я стану ее снохой. На самом деле разговоры на эту тему лишены всякого смысла. Я вас не приму, даже если мне поднесут вас на серебряном блюде и заткнут яблоком рот.
— Дорогая девочка ведет себя так, будто она мой собственный ребенок, — прощебетала виконтесса с блаженством на лице. — Не правда ли, Саймон?
Калли сверкала глазами, выражая недовольство тем, что ее прерывают.
— Имоджин, прошу вас, не надо! — Она вскинула руку и снова сделала широкий жест, на этот раз в сторону фортепиано. — Здесь присутствует Боунз. Вы не против, если я буду вас так называть? Да, мне думается, вы не возражаете. Так вот, Боунз взял на себя роль внимательного, хоть и пессимистичного, наблюдателя. — Она повернулась и сердито посмотрела на второго мужчину. — А мистер Готье — я продолжу называть вас именно так — последние десять минут строил мне глазки, а потом дошел до того, что даже признался в любви. Правда, он не жевал мою руку, как вы сегодня утром, милорд.
— Жевал? — беззвучно повторил Арман, все это время не перестававший улыбаться Саймону, так что Калли безумно хотелось дать этому красавцу в ухо.
— А теперь о вас, Саймон Роксбери! — сказала она, слегка стиснув зубы, и с гневом взглянула на виконта. — К числу прочих ваших неудачных поступков, которых слишком много, чтобы их перечислять, относится и предполагаемый бал, который ваша матушка устраивает в мою честь. Так вот, когда его мрачный призрак уже замаячил на горизонте, вы, вы все, вступили в сговор. И именно в тот момент, когда мой шепелявый, брызжущий слюной и с потными ладонями маэстро учил меня двигаться на счет «раз-два-три», вы до смерти запугали человека. Но для меня это не важно, ни капельки, чтоб вы знали! Потому что ваш план удался. Я уезжаю!
Боунз замер с открытым ртом. Ненормальный Арман Готье тихо аплодировал. Виконтесса вдруг стала кроткой и смирной. Саймон смотрел на Калли с непонятным выражением — то ли хотел ее поколотить, то ли поцеловать (она обдумает это позже, когда будет вне опасности, в карете, направляющейся в Стерминстер-Ньютон). В довершение всего в дверях каким-то образом вырос Лестер с шоколадным пирожным, которое он наполовину запихал в рот. И тогда, на глазах всей компании приподняв над лодыжками свои юбки на добрых три дюйма, Калли довольно неэлегантно протопала мимо своего друга вон из музыкальной гостиной.
Пройдя несколько футов по коридору, она тяжело сглотнула и остановилась перевести дыхание. Сердце, казалось, вот-вот выпорхнет наружу.
— Это вы ее так рассердили? — услышала она голос Лестера. — Ну вот, пришли и все испортили, — продолжал он с упреком. — И как раз когда я привел Скарлет. Спрашивается, что я теперь должен с ней делать?
Скарлет? Это еще кто? Или что? Калли высунула голову из-за угла и заглянула вниз. Она увидела в вестибюле довольно хорошенькую продавщицу из уличного ларька. Девушка держала деревянный поднос, на котором лежала гора пирожных. Рядом стоял явно смущенный Робертс и сучил руками, будто у него между пальцами застряла дохлая крыса.
Ну надо было Лестеру Пламу испортить такую блестящую драматическую развязку!
— Лестер! — осторожно позвала Калли, отойдя на несколько шагов, пока прелестное создание с рассеянной улыбкой не исчезло из виду. Стиснув зубы, она повернулась к приятелю и посмотрела на него так, словно собиралась убить. — Черт побери, что ты там еще устроил?
Она резко развернулась, сама удивившись своему поступку, и со слезами на глазах взлетела по лестнице, чтобы упасть на кровать и разрыдаться.
Глава 10
Чтобы такой возвышенный диспут превратился в мышиную возню «Двойняшечки с Двойнюшечкой»?
Странно!
Джон Байром
Саймон не мог припомнить, чтобы ему доводилось проводить время неприятнее, чем в последний час. Так думал он, сидя у себя в кабинете и слушая своих единомышленников и любимую матушку. Все они пилили его за несносное поведение — за черствость, бессердечие, надменность и эгоизм в обращении с милой девушкой, юной Каледонией Джонстон.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — провозгласил наконец Бартоломью Бут. — Тебе придется отпустить ее домой.
Это заявление лишь вызвало у Саймона улыбку — у него уже не хватало сил бороться с непредвиденными осложнениями. В то же время мать, Арман и даже Лестер, как ни трудно ему было вещать с полным шоколадного пирожного ртом, повернулись к Бартоломью и возразили, хоть и очень по-разному.
— О, я так не думаю, Боунз, — сказал Арман, наклоняя голову к виконтессе, которая до сих пор и не ведала, что Калли нужна ее сыну лишь для отвлекающего маневра. — Если ее отпустить, она тут же схватит пистолет и снова бросится за Филтоном. Вспомни, какие причины стоят за веем этим.
— Отпустить, когда дела идут так прекрасно? — с пеной у рта вскричала Имоджин. — Совсем спятил, чудак-человек!
Правая бровь Саймона подтянулась ко лбу.
— Прекрасно? Мама, минуту назад ты говорила, что все идет из рук вон плохо. Ты даже прибегла к библейским критериям, сравнивая это с вселенской катастрофой, и во всем на свете винила меня, насколько я помню.
— Да ну тебя! — махнула рукой Имоджин. — Ты знаешь, я иногда преувеличиваю. Не надо сейчас тыкать мне в нос мои слабости, Саймон.
— Выходит, теперь я тоже должен уезжать? — захныкал Лестер Плам, горестно качая головой. — Лучше бы мне ничего не слышать. Так было приятно жить здесь, кунаясь в роскошь!
— Купаясь в роскоши, Лестер, — спокойно поправил его Саймон и встал, давая понять, что дискуссия закончена. — Так мы ни до чего не договоримся. — Он наклонился вперед и положил ладони на письменный стол, с особой пристальностью глядя на свою любимую мать. Она уже открыла рот, чтобы продолжить пламенную речь. — Я отправляюсь наверх к ребенку. Попробую поговорить с ней разумно.
— Идешь извиняться, — кивнул Бартоломью с глубокомысленным видом. — Понятно. Посыплешь голову пеплом и смиренно попросишь прошения. Ну что ж, видимо, это следует сделать. Впрочем, я бы не стал называть ее ребенком, Саймон. Мне думается, это не вполне вяжется со сложившимся положением.
— Я постараюсь держать это в уме, Боунз. — Виконт обошел вокруг стола и остановился перед Арманом Готье: — Ну, выкладывай. Давай говори. Я знаю, тебе есть что добавить.
— Ты пойдешь к ней в спальню? Один? — только и спросил тот, подбирая пару игральных кубиков. Он так крепко зажал их в кулаке, что сквозь кожу проступили белые костяшки.
— Не глупи, Арман! — сказал Саймон. В нем опять вспыхнул гнев. — Между мисс Джонстон и мной нет ничего, кроме обоюдного желания уничтожить Ноэля Кинси.
Арман измерил друга спокойным взглядом.
— Да-да, мой дорогой. Это правда, раз ты так говоришь. Видит Бог, ты никогда не лжешь, даже самому себе. — Он встал и тщательно расправил манжеты. — Ну, я пойду, если ты не возражаешь. У меня назначена встреча с моим духовником. Если тебе вдруг понадобится его адрес, сразу же пошли мне записку. Боунз, ты не хочешь пойти со мной?
— К твоему духовнику? — растерянно спросил Бартоломью. — Почему я должен этого хотеть?
— Потому что его духовник — это, вероятно, хозяин какого-нибудь винного погребка в самом конце Бонд-стрит, — съехидничал рассерженный Саймон. Виконтесса посмотрела на сына с лучезарной улыбкой, и ему страстно захотелось съездить Арману Готье по физиономии. Дать негодяю разок как следует — и с него сразу сойдет это многозначительное выражение, так вдохновляющее Имоджин. Она и впрямь считает, что поход ее сына наверх дарит ей блестящую возможность женить его на Каледонии Джонстон.
— Сын, я отпускаю тебе на нее четверть часа, не более, — объявила виконтесса, останавливая Саймона за руку, когда он проходил мимо. — Я беру на себя роль Купидона, но будь я проклята, если позволю превратить себя в сводню!
Саймон вдохнул поглубже, чтобы запастись терпением, и посмотрел по очереди на всех присутствующих.
— Я начинаю сомневаться, стоит ли вообще эта игра свеч.
Он размашисто зашагал из комнаты. Уплыть бы куда-нибудь с ближайшим приливом! Вот Байрон решил же совершенно разумно, что с него достаточно Лондона.
— Милорд! — окликнул Саймона Лестер и послал ему вдогонку дружеское предупреждение: — Она иногда швыряется предметами. Я полагаю, вам следует это знать.
— Благодарю за заботу, — сказал Саймон и, не замедляя шага, направился в холл, где в центре перед круглым столом стоял Робертс, глядя на нечто мягкое и черное, расползшееся по полированной поверхности.
— Что мне делать с этим, милорд? — спросил он, указывая пальцем на непонятный предмет. — Эмери велел отдать его Силсби, но при этом так усмехнулся, что меня одолели сомнения.
Несколько секунд Саймон осоловело смотрел на аморфную вещь, затем подобрал ее и сунул в карман.
— Ну вот, Робертс, с одной проблемой покончено. Теперь скажи, куда Эмери подевал молоденькую девушку?
— Скарлет? — спросил Робертс, расплывшись в улыбке. — Он отвел ее на кухню, милорд. Так распорядилась ваша матушка. Я ведь знаю, как ее сиятельство обожает пирожные и все такое. Она сказала, вы не будете возражать, так как вам доставляет удовольствие тратить деньги на слуг, а от женщин издержек меньше на целых два фунта в год. — Он вдруг нахмурился от неожиданной мысли. — Милорд, вы ведь не собираетесь заменить всех нас женщинами? Я имею в виду, если захотите сократить расходы или почему-либо еще…
— Только если у тебя возникнет потребность дать мне совет, как вести себя с мисс Джонстон, так что учти, Робертс, — предупредил Саймон, поворачиваясь к лестнице.
— О, только не я, милорд! — с жаром заверил его слуга. — Но я слышал, как Эмери говорил Силсби, что мы все не стояли бы сейчас на ушах, если бы не эта огненно… то есть огне…
— Огнеопасная, Робертс, — любезно подсказал Саймон, удивляясь собственной терпимости.
— Да, милорд, Эмери точно так и выразился. Он сказал, мы бы сейчас не стояли на ушах, если бы рядом с этой огнеопасной мисс были другие молоденькие девушки. Осматривали бы себе достопримечательности, вместе собирали ленты, кружева и все такое. А то взгляните на нее — она весь день не знает, куда себя девать. Вот и остается только крутить пальцы. Милорд, вам что-нибудь дало это сообщение?
— Я возьму его на заметку, Робертс, — тупо пообещал Саймон, ничуть не удивившись, что его поведение является предметом обсуждения под лестницей. — Возьму на заметку, — повторил он. Им вдруг овладело желание раз и навсегда покончить с глупейшей ситуацией.
В нетерпении он устремился наверх, перескакивая через две ступеньки, подбежал к спальне и застучал костяшками в дерево с такой утонченностью, что звуковое оформление сцены стало походить на имитацию штурма городских ворот армией врага.
— Ох, Лестер! — крикнула Калли за дверью. — Уходи, прошу тебя. Во всей Англии не хватит шоколадных пирожных, чтобы заставить меня простить тебе эту последнюю глупость.
— Я с вами согласен, ребенок, — сказал Саймон, отнюдь не в восторге, что, будучи у себя дома, вынужден прохлаждаться в коридоре. — Расстрелять его или повесить! Больше ничего не остается. Впустите меня, и мы обсудим вид наказания.
— Саймон… лорд Броктон? — Обычно приятный хрипловатый голос Калли превратился в слабый писк. — Вы стучитесь в мою дверь?
— Я отказываюсь отвечать на то, что и так очевидно. Откройте, пока я не прибег к помощи Эмери. Если я попрошу его снабдить меня ключом, будет неудобно нам обоим.
Саймон услышал легкий шорох, прежде чем ручка повернулась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Калли.
— Кому обоим, милорд? Вам и Эмери? Мне точно не будет неудобно. Нисколечко. Я ужасно рассержена! И более всего на вас!
— Вы плакали, Калли, — сказал Саймон, заметив легкую припухлость вокруг ее больших зеленых глаз. Он внезапно подумал, что истинный джентльмен в такой ситуации перерезал бы себе глотку. Он и не предполагал, что ее горести могут так сильно его тронуть. — Я не хотел вас обидеть, — честно заявил он, входя в комнату, когда Калли отпустила дверь и посторонилась.
— Я и не собиралась плакать, — возразила девушка. Она выпрямилась и уселась на край кровати, болтая ногами, не достающими до пола на добрый фут. — От этого у меня наверняка испортилось бы настроение на весь день. Я хотела наказать вас за то, что вы обращаетесь со мной как с ребенком. Вы ожидаете, что я буду вести себя как слабая женщина. Ничего подобного! Я устрою грандиозный колокольный звон у вас над головой и уйду победительницей. — Калли склонила голову набок, вопросительно глядя на Саймона. — Так разве в слезах есть хоть капелька смысла, милорд?
— Саймон, — поправил он, безумно желая сесть рядом, но понимая, что менее всего следует это делать. И менее всего следует вообще находиться в этой комнате. Оставаться наедине с Каледонией Джонстон было не только безрассудно, но и опасно. — И прошу меня извинить.
— А за что? — тотчас встрепенулась она, и в ее выразительных глазах вспыхнули озорные искорки. Возможно, события этого и двух прошедших дней подорвали ее силы. В какой-то степени, но не полностью. Он уже начинал недоумевать: черт побери, как эта крошка до сих пор только живет под его крышей, но еще не владеет ею? Такой сметливости, мужества и отваги, безусловно, достало бы, чтобы завоевать большую часть Англии, не то что властвовать на Портленд-плейс, в особняке под номером 49.
Уступая сиюминутным желаниям и обрекая совесть на вечные муки, Саймон прошел через комнату и сел на атласное покрывало. В конце концов, они с Калли друзья, разве нет?
— Так с чего мне начать извинения? — спросил он, вспоминая утро в Ричмонд-парке. Лучше бы той злосчастной интерлюдии совсем не было, как и всего плана уничтожения Филтона. Не следовало вообще впутывать в свои проекты безгрешную, но тем не менее весьма опасную юную девушку, а также придумывать ей фиктивную роль в этой игре.
Калли посмотрела на него долгим пристальным взглядом — время, в течение которого он ощутил, уже не в первый раз, ее необычную, присущую ей одной красоту, — и покачала головой:
— Не стоит. Я полагаю, что прощу вас в любом случае. Я считаю, что мы с вами одинаково виноваты. Мы оба чуть что моментально забываем, для чего заключен наш альянс, поэтому до сих пор не можем запустить план в действие. Как вы думаете, нам удастся убедить мистера Пинэйбла вернуться?
— О да, он вернется, — уверенно сказал Саймон и полез в карман, чтобы достать свалявшийся черный ком, подобранный в вестибюле. — Вернется хотя бы для того, чтобы забрать это. Бедняга так спешил, что не заметил пропажи.
Калли протянула руку и осторожно потрогала одним пальцем комок, который Саймон втайне считал состоящим из конских волос.
— Что… что это? О Боже, я уже их видела! Это же волосы мистера Пинэйбла!
Саймон нацепил парик на кончик пальца и держал так, чтобы она могла лучше разглядеть вещь.
— Туго, видно, ему пришлось, когда напудренные парики вышли из моды, — задумчиво сказал он и начал сдавленно хихикать, невзирая на предполагаемую серьезность беседы, которую он собирался вести.
— Позвольте мне посмотреть! — Калли выхватила у него собственность мистера Пинэйбла и, соскочив с кровати, подбежала к трюмо. Она нахлобучила парик на голову и, глядя на свое отражение в зеркале, поклонилась в пояс. — Раз-два-три! Раз-два-три! Нет, мишш, это прошто ужашно! — Приговаривая, она корчила смешные рожицы и поворачивалась так и сяк, прежде чем снять фальшивые волосы. — О, это восхитительно! — сказала она, возвращаясь к виконту. — Интересно, его бровь тоже из конского волоса? Как вы думаете, он действительно лысый, как арбуз?
— Об этом можно только догадываться, если у кого-то есть желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Нет, определенно, я обожаю этого ребенка, — заявил во всеуслышание Арман Готье, удачливый и любезный красавец, столь желанный мужчина для своих многочисленных поклонниц и воздыхательниц.
— О, прекратите, — неуверенно предупредила его Калли. Она продолжила, едва успев перевести дух и ни на секунду не отводя глаз от Саймона. Слова срывались с языка все быстрее, и голос, полный гнева и отчаяния, восходил ко все более высоким нотам. — Затем вы передали меня своей милой, хоть и эксцентричной, матушке, которая обихаживает и холит меня, полагая, что я стану ее снохой. На самом деле разговоры на эту тему лишены всякого смысла. Я вас не приму, даже если мне поднесут вас на серебряном блюде и заткнут яблоком рот.
— Дорогая девочка ведет себя так, будто она мой собственный ребенок, — прощебетала виконтесса с блаженством на лице. — Не правда ли, Саймон?
Калли сверкала глазами, выражая недовольство тем, что ее прерывают.
— Имоджин, прошу вас, не надо! — Она вскинула руку и снова сделала широкий жест, на этот раз в сторону фортепиано. — Здесь присутствует Боунз. Вы не против, если я буду вас так называть? Да, мне думается, вы не возражаете. Так вот, Боунз взял на себя роль внимательного, хоть и пессимистичного, наблюдателя. — Она повернулась и сердито посмотрела на второго мужчину. — А мистер Готье — я продолжу называть вас именно так — последние десять минут строил мне глазки, а потом дошел до того, что даже признался в любви. Правда, он не жевал мою руку, как вы сегодня утром, милорд.
— Жевал? — беззвучно повторил Арман, все это время не перестававший улыбаться Саймону, так что Калли безумно хотелось дать этому красавцу в ухо.
— А теперь о вас, Саймон Роксбери! — сказала она, слегка стиснув зубы, и с гневом взглянула на виконта. — К числу прочих ваших неудачных поступков, которых слишком много, чтобы их перечислять, относится и предполагаемый бал, который ваша матушка устраивает в мою честь. Так вот, когда его мрачный призрак уже замаячил на горизонте, вы, вы все, вступили в сговор. И именно в тот момент, когда мой шепелявый, брызжущий слюной и с потными ладонями маэстро учил меня двигаться на счет «раз-два-три», вы до смерти запугали человека. Но для меня это не важно, ни капельки, чтоб вы знали! Потому что ваш план удался. Я уезжаю!
Боунз замер с открытым ртом. Ненормальный Арман Готье тихо аплодировал. Виконтесса вдруг стала кроткой и смирной. Саймон смотрел на Калли с непонятным выражением — то ли хотел ее поколотить, то ли поцеловать (она обдумает это позже, когда будет вне опасности, в карете, направляющейся в Стерминстер-Ньютон). В довершение всего в дверях каким-то образом вырос Лестер с шоколадным пирожным, которое он наполовину запихал в рот. И тогда, на глазах всей компании приподняв над лодыжками свои юбки на добрых три дюйма, Калли довольно неэлегантно протопала мимо своего друга вон из музыкальной гостиной.
Пройдя несколько футов по коридору, она тяжело сглотнула и остановилась перевести дыхание. Сердце, казалось, вот-вот выпорхнет наружу.
— Это вы ее так рассердили? — услышала она голос Лестера. — Ну вот, пришли и все испортили, — продолжал он с упреком. — И как раз когда я привел Скарлет. Спрашивается, что я теперь должен с ней делать?
Скарлет? Это еще кто? Или что? Калли высунула голову из-за угла и заглянула вниз. Она увидела в вестибюле довольно хорошенькую продавщицу из уличного ларька. Девушка держала деревянный поднос, на котором лежала гора пирожных. Рядом стоял явно смущенный Робертс и сучил руками, будто у него между пальцами застряла дохлая крыса.
Ну надо было Лестеру Пламу испортить такую блестящую драматическую развязку!
— Лестер! — осторожно позвала Калли, отойдя на несколько шагов, пока прелестное создание с рассеянной улыбкой не исчезло из виду. Стиснув зубы, она повернулась к приятелю и посмотрела на него так, словно собиралась убить. — Черт побери, что ты там еще устроил?
Она резко развернулась, сама удивившись своему поступку, и со слезами на глазах взлетела по лестнице, чтобы упасть на кровать и разрыдаться.
Глава 10
Чтобы такой возвышенный диспут превратился в мышиную возню «Двойняшечки с Двойнюшечкой»?
Странно!
Джон Байром
Саймон не мог припомнить, чтобы ему доводилось проводить время неприятнее, чем в последний час. Так думал он, сидя у себя в кабинете и слушая своих единомышленников и любимую матушку. Все они пилили его за несносное поведение — за черствость, бессердечие, надменность и эгоизм в обращении с милой девушкой, юной Каледонией Джонстон.
— Теперь уже ничего не поделаешь, — провозгласил наконец Бартоломью Бут. — Тебе придется отпустить ее домой.
Это заявление лишь вызвало у Саймона улыбку — у него уже не хватало сил бороться с непредвиденными осложнениями. В то же время мать, Арман и даже Лестер, как ни трудно ему было вещать с полным шоколадного пирожного ртом, повернулись к Бартоломью и возразили, хоть и очень по-разному.
— О, я так не думаю, Боунз, — сказал Арман, наклоняя голову к виконтессе, которая до сих пор и не ведала, что Калли нужна ее сыну лишь для отвлекающего маневра. — Если ее отпустить, она тут же схватит пистолет и снова бросится за Филтоном. Вспомни, какие причины стоят за веем этим.
— Отпустить, когда дела идут так прекрасно? — с пеной у рта вскричала Имоджин. — Совсем спятил, чудак-человек!
Правая бровь Саймона подтянулась ко лбу.
— Прекрасно? Мама, минуту назад ты говорила, что все идет из рук вон плохо. Ты даже прибегла к библейским критериям, сравнивая это с вселенской катастрофой, и во всем на свете винила меня, насколько я помню.
— Да ну тебя! — махнула рукой Имоджин. — Ты знаешь, я иногда преувеличиваю. Не надо сейчас тыкать мне в нос мои слабости, Саймон.
— Выходит, теперь я тоже должен уезжать? — захныкал Лестер Плам, горестно качая головой. — Лучше бы мне ничего не слышать. Так было приятно жить здесь, кунаясь в роскошь!
— Купаясь в роскоши, Лестер, — спокойно поправил его Саймон и встал, давая понять, что дискуссия закончена. — Так мы ни до чего не договоримся. — Он наклонился вперед и положил ладони на письменный стол, с особой пристальностью глядя на свою любимую мать. Она уже открыла рот, чтобы продолжить пламенную речь. — Я отправляюсь наверх к ребенку. Попробую поговорить с ней разумно.
— Идешь извиняться, — кивнул Бартоломью с глубокомысленным видом. — Понятно. Посыплешь голову пеплом и смиренно попросишь прошения. Ну что ж, видимо, это следует сделать. Впрочем, я бы не стал называть ее ребенком, Саймон. Мне думается, это не вполне вяжется со сложившимся положением.
— Я постараюсь держать это в уме, Боунз. — Виконт обошел вокруг стола и остановился перед Арманом Готье: — Ну, выкладывай. Давай говори. Я знаю, тебе есть что добавить.
— Ты пойдешь к ней в спальню? Один? — только и спросил тот, подбирая пару игральных кубиков. Он так крепко зажал их в кулаке, что сквозь кожу проступили белые костяшки.
— Не глупи, Арман! — сказал Саймон. В нем опять вспыхнул гнев. — Между мисс Джонстон и мной нет ничего, кроме обоюдного желания уничтожить Ноэля Кинси.
Арман измерил друга спокойным взглядом.
— Да-да, мой дорогой. Это правда, раз ты так говоришь. Видит Бог, ты никогда не лжешь, даже самому себе. — Он встал и тщательно расправил манжеты. — Ну, я пойду, если ты не возражаешь. У меня назначена встреча с моим духовником. Если тебе вдруг понадобится его адрес, сразу же пошли мне записку. Боунз, ты не хочешь пойти со мной?
— К твоему духовнику? — растерянно спросил Бартоломью. — Почему я должен этого хотеть?
— Потому что его духовник — это, вероятно, хозяин какого-нибудь винного погребка в самом конце Бонд-стрит, — съехидничал рассерженный Саймон. Виконтесса посмотрела на сына с лучезарной улыбкой, и ему страстно захотелось съездить Арману Готье по физиономии. Дать негодяю разок как следует — и с него сразу сойдет это многозначительное выражение, так вдохновляющее Имоджин. Она и впрямь считает, что поход ее сына наверх дарит ей блестящую возможность женить его на Каледонии Джонстон.
— Сын, я отпускаю тебе на нее четверть часа, не более, — объявила виконтесса, останавливая Саймона за руку, когда он проходил мимо. — Я беру на себя роль Купидона, но будь я проклята, если позволю превратить себя в сводню!
Саймон вдохнул поглубже, чтобы запастись терпением, и посмотрел по очереди на всех присутствующих.
— Я начинаю сомневаться, стоит ли вообще эта игра свеч.
Он размашисто зашагал из комнаты. Уплыть бы куда-нибудь с ближайшим приливом! Вот Байрон решил же совершенно разумно, что с него достаточно Лондона.
— Милорд! — окликнул Саймона Лестер и послал ему вдогонку дружеское предупреждение: — Она иногда швыряется предметами. Я полагаю, вам следует это знать.
— Благодарю за заботу, — сказал Саймон и, не замедляя шага, направился в холл, где в центре перед круглым столом стоял Робертс, глядя на нечто мягкое и черное, расползшееся по полированной поверхности.
— Что мне делать с этим, милорд? — спросил он, указывая пальцем на непонятный предмет. — Эмери велел отдать его Силсби, но при этом так усмехнулся, что меня одолели сомнения.
Несколько секунд Саймон осоловело смотрел на аморфную вещь, затем подобрал ее и сунул в карман.
— Ну вот, Робертс, с одной проблемой покончено. Теперь скажи, куда Эмери подевал молоденькую девушку?
— Скарлет? — спросил Робертс, расплывшись в улыбке. — Он отвел ее на кухню, милорд. Так распорядилась ваша матушка. Я ведь знаю, как ее сиятельство обожает пирожные и все такое. Она сказала, вы не будете возражать, так как вам доставляет удовольствие тратить деньги на слуг, а от женщин издержек меньше на целых два фунта в год. — Он вдруг нахмурился от неожиданной мысли. — Милорд, вы ведь не собираетесь заменить всех нас женщинами? Я имею в виду, если захотите сократить расходы или почему-либо еще…
— Только если у тебя возникнет потребность дать мне совет, как вести себя с мисс Джонстон, так что учти, Робертс, — предупредил Саймон, поворачиваясь к лестнице.
— О, только не я, милорд! — с жаром заверил его слуга. — Но я слышал, как Эмери говорил Силсби, что мы все не стояли бы сейчас на ушах, если бы не эта огненно… то есть огне…
— Огнеопасная, Робертс, — любезно подсказал Саймон, удивляясь собственной терпимости.
— Да, милорд, Эмери точно так и выразился. Он сказал, мы бы сейчас не стояли на ушах, если бы рядом с этой огнеопасной мисс были другие молоденькие девушки. Осматривали бы себе достопримечательности, вместе собирали ленты, кружева и все такое. А то взгляните на нее — она весь день не знает, куда себя девать. Вот и остается только крутить пальцы. Милорд, вам что-нибудь дало это сообщение?
— Я возьму его на заметку, Робертс, — тупо пообещал Саймон, ничуть не удивившись, что его поведение является предметом обсуждения под лестницей. — Возьму на заметку, — повторил он. Им вдруг овладело желание раз и навсегда покончить с глупейшей ситуацией.
В нетерпении он устремился наверх, перескакивая через две ступеньки, подбежал к спальне и застучал костяшками в дерево с такой утонченностью, что звуковое оформление сцены стало походить на имитацию штурма городских ворот армией врага.
— Ох, Лестер! — крикнула Калли за дверью. — Уходи, прошу тебя. Во всей Англии не хватит шоколадных пирожных, чтобы заставить меня простить тебе эту последнюю глупость.
— Я с вами согласен, ребенок, — сказал Саймон, отнюдь не в восторге, что, будучи у себя дома, вынужден прохлаждаться в коридоре. — Расстрелять его или повесить! Больше ничего не остается. Впустите меня, и мы обсудим вид наказания.
— Саймон… лорд Броктон? — Обычно приятный хрипловатый голос Калли превратился в слабый писк. — Вы стучитесь в мою дверь?
— Я отказываюсь отвечать на то, что и так очевидно. Откройте, пока я не прибег к помощи Эмери. Если я попрошу его снабдить меня ключом, будет неудобно нам обоим.
Саймон услышал легкий шорох, прежде чем ручка повернулась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Калли.
— Кому обоим, милорд? Вам и Эмери? Мне точно не будет неудобно. Нисколечко. Я ужасно рассержена! И более всего на вас!
— Вы плакали, Калли, — сказал Саймон, заметив легкую припухлость вокруг ее больших зеленых глаз. Он внезапно подумал, что истинный джентльмен в такой ситуации перерезал бы себе глотку. Он и не предполагал, что ее горести могут так сильно его тронуть. — Я не хотел вас обидеть, — честно заявил он, входя в комнату, когда Калли отпустила дверь и посторонилась.
— Я и не собиралась плакать, — возразила девушка. Она выпрямилась и уселась на край кровати, болтая ногами, не достающими до пола на добрый фут. — От этого у меня наверняка испортилось бы настроение на весь день. Я хотела наказать вас за то, что вы обращаетесь со мной как с ребенком. Вы ожидаете, что я буду вести себя как слабая женщина. Ничего подобного! Я устрою грандиозный колокольный звон у вас над головой и уйду победительницей. — Калли склонила голову набок, вопросительно глядя на Саймона. — Так разве в слезах есть хоть капелька смысла, милорд?
— Саймон, — поправил он, безумно желая сесть рядом, но понимая, что менее всего следует это делать. И менее всего следует вообще находиться в этой комнате. Оставаться наедине с Каледонией Джонстон было не только безрассудно, но и опасно. — И прошу меня извинить.
— А за что? — тотчас встрепенулась она, и в ее выразительных глазах вспыхнули озорные искорки. Возможно, события этого и двух прошедших дней подорвали ее силы. В какой-то степени, но не полностью. Он уже начинал недоумевать: черт побери, как эта крошка до сих пор только живет под его крышей, но еще не владеет ею? Такой сметливости, мужества и отваги, безусловно, достало бы, чтобы завоевать большую часть Англии, не то что властвовать на Портленд-плейс, в особняке под номером 49.
Уступая сиюминутным желаниям и обрекая совесть на вечные муки, Саймон прошел через комнату и сел на атласное покрывало. В конце концов, они с Калли друзья, разве нет?
— Так с чего мне начать извинения? — спросил он, вспоминая утро в Ричмонд-парке. Лучше бы той злосчастной интерлюдии совсем не было, как и всего плана уничтожения Филтона. Не следовало вообще впутывать в свои проекты безгрешную, но тем не менее весьма опасную юную девушку, а также придумывать ей фиктивную роль в этой игре.
Калли посмотрела на него долгим пристальным взглядом — время, в течение которого он ощутил, уже не в первый раз, ее необычную, присущую ей одной красоту, — и покачала головой:
— Не стоит. Я полагаю, что прощу вас в любом случае. Я считаю, что мы с вами одинаково виноваты. Мы оба чуть что моментально забываем, для чего заключен наш альянс, поэтому до сих пор не можем запустить план в действие. Как вы думаете, нам удастся убедить мистера Пинэйбла вернуться?
— О да, он вернется, — уверенно сказал Саймон и полез в карман, чтобы достать свалявшийся черный ком, подобранный в вестибюле. — Вернется хотя бы для того, чтобы забрать это. Бедняга так спешил, что не заметил пропажи.
Калли протянула руку и осторожно потрогала одним пальцем комок, который Саймон втайне считал состоящим из конских волос.
— Что… что это? О Боже, я уже их видела! Это же волосы мистера Пинэйбла!
Саймон нацепил парик на кончик пальца и держал так, чтобы она могла лучше разглядеть вещь.
— Туго, видно, ему пришлось, когда напудренные парики вышли из моды, — задумчиво сказал он и начал сдавленно хихикать, невзирая на предполагаемую серьезность беседы, которую он собирался вести.
— Позвольте мне посмотреть! — Калли выхватила у него собственность мистера Пинэйбла и, соскочив с кровати, подбежала к трюмо. Она нахлобучила парик на голову и, глядя на свое отражение в зеркале, поклонилась в пояс. — Раз-два-три! Раз-два-три! Нет, мишш, это прошто ужашно! — Приговаривая, она корчила смешные рожицы и поворачивалась так и сяк, прежде чем снять фальшивые волосы. — О, это восхитительно! — сказала она, возвращаясь к виконту. — Интересно, его бровь тоже из конского волоса? Как вы думаете, он действительно лысый, как арбуз?
— Об этом можно только догадываться, если у кого-то есть желание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33