Подружка? Жена? Оливия не заметила, было ли у Зака на пальце обручальное кольцо.
Она заставила себя встать. Ей нужно было вернуться обратно в коттедж, к телефону. На свете был только один человек, который знал и мог рассказать ей правду.
Мать.
– И кто эта милашка? – поинтересовалась Кайла в тот момент, когда Зак вырулил с парковки.
Его пальцы дрожали на рулевом колесе. Он сжал его крепче, чтобы скрыть волнение.
– Ты имеешь в виду Марни?
– Нет, пап. Блондинку.
Зак с самого начала понял, о ком говорит дочь, просто не был готов к ответу на ее вопрос.
Что, черт возьми, происходит? Что, черт возьми, Оливия Седжуик делает в Блубери?
– Это женщина, которую я знал много лет назад, – сказал он наконец, мельком взглянув на Кайлу.
Он внезапно понял, что у Кайлы были скулы Оливии и ее овал лица. Длинные изящные пальцы Оливии. У Зака была только одна фотография Оливии, на которой ей было шестнадцать, и он никогда не позволял себе смотреть на нее. Когда Кайле исполнилось пять лет, она спросила, есть ли у него фотографии мамы, и он отдал снимок дочери.
Несколько месяцев Кайла держала его под подушкой. А затем сказала, что хочет убрать с глаз, чтобы не видеть мать, которая ее бросила. Зак пытался уговорить Кайлу поделиться своими чувствами, оплатил дорогой курс терапии, но Кайла ни под каким предлогом не желала говорить о ней.
Зак понятия не имел, куда Кайла убрала фотографию, но был уверен, что она спрятана где-то у нее в комнате. Как бы то ни было, его воспоминания об Оливии поблекли за эти годы, и он забыл эти маленькие детали, например, ее скулы. Он знал только, что когда смотрел на Кайлу, она напоминала ему Оливию.
– Она такая красивая, – протянула Кайла. – Вот бы мне стать похожей на нее.
«Ты и так на нее похожа, – подумал Зак. – В твоем характере больше от меня, но внешне ты очень похожа на мать».
– Это твоя бывшая девушка? – спросила Кайла. Зак кивнул, и она хихикнула. – Такая неуклюжая. Сначала уронила кофе, а потом и сама угодила в лужу. – Она рассмеялась, но затем открыла папку с материалами по конкурсу «Истинная красота» и погрузилась в чтение.
Зак тяжело вздохнул. «Слава Богу», – подумал он. Он не был готов к вопросам. Он не собирался лгать дочери по поводу того, кто такая Оливия, но ему нужно было время, чтобы подумать, чтобы решить, что и как сказать.
Ему нужно было поговорить с Оливией и выяснить, что она делает в Блубери, каковы ее намерения.
«Наш ребенок родился мертвым…»
Что все это значит? Неужели отец Оливии и вправду сказал ей, что ребенок родился мертвым? На такое, казалось, не способен даже Уильям Седжуик. А может быть, и нет. А как насчет врача и медсестры? Неужели им заплатили?
Или Оливия лжет ему? Нет, он все выяснит. И выяснит в ближайшее время.
Задыхаясь от бега, Оливия упала на диван в гостиной и посмотрела на телефон. Всего один телефонный звонок отделял ее от правды.
Она подняла трубку. Рука дрожала, и Оливия досчитала до десяти. А затем до двадцати.
Она набрала номер. Мать ответила после первого же гудка:
– Алло, Кандас Герн слушает.
Оливия молчала.
– Алло? – повторила мать.
– Мама, это я, – сказала она. Оливия поднялась с дивана и принялась ходить по комнате взад и вперед. – Перейду сразу к делу. Мне нужно, чтобы ты сказала правду.
– Какую правду, дорогая?
Оливия остановилась.
– Правду о моем ребенке.
На мгновение на том конце провода повисло молчание.
– О твоем ребенке? Оливия, я не вполне понимаю…
Нет. На этот раз ей не удастся отвертеться одним из своих любимых «понятия не имею, о чем ты говоришь», произнесенных невинным голосом.
– Я только что столкнулась с Заком Арчером. А с ним была наша дочь.
Теперь настал черед матери изумляться:
– Что значит «наша дочь»? О чем ты?
Оливия вновь принялась мерить комнату шагами.
– Черт побери, мама, не лги мне! Расскажи всю правду, немедленно!
– Оливия, я понятия не имею…
– Мама, мне соврали? Мой ребенок выжил?
– Нет! – настаивала мать. – Ребенок был мертвым. Мне доктор так сказал. И та грубая медсестра сказала то же самое. У меня есть копия свидетельства о смерти.
Оливия закрыла глаза и покачала головой.
– А мог Уильям заплатить врачу? Может, они подделали свидетельство о смерти.
– Боже, Оливия, я не знаю. Зачем ему это делать? Зачем выставлять ребенка якобы умершим, если ты и так была согласна на усыновление?
Да, почему? В этом не было ни малейшего смысла. В любом случае она вернулась бы домой без ребенка.
– Оливия, что ты имела в виду, когда говорила, что видела Зака Арчера с твоей дочерью?
Оливия тяжело вздохнула.
– Я имела в виду, что он здесь, в Блубери, и что он сказал, что наша девочка жива и здорова. Она была с ним, но стояла довольно далеко и не слышала нашего разговора.
– Ничего не понимаю, – сказала мать. – Отец занимался усыновлением, он сказал, что знает отменного юриста, что ребенок попадет в замечательную семью. – Она выдохнула. – О Боже, Оливия. Что же он натворил? – Она помолчала. – Я немедленно вылетаю. Тебе нужна моя под…
– Нет, мама, – перебила ее Оливия. – Я ценю твое желание помочь, но если эта девочка моя дочь, если Зак говорит правду, то мне следует действовать самостоятельно. И быть крайне осторожной.
И это еще мягко сказано.
Глава 6
Оливия подъехала к «Баркенз лаундж» за несколько минут до назначенного срока. На стоянке было несколько машин, но машины Зака еще не было.
Она зашла внутрь и села за один из круглых столиков в глубине зала. Она думала, что это будет больше похоже на бар, но заведение оказалось уютным ресторанчиком. Всю стену за барной стойкой занимало меню, написанное мелом на грифельной доске. Музыкальный автомат играл песню Джонни Кэша. Приятная пара играла на бильярде в конце зала. Несколько человек сидели у барной стойки, но знакомых не было.
Оливия взглянула на меню и вспомнила, что за весь день у нее во рту не было ни крошки. Однако она не была уверена, что сможет здесь поесть.
Каждые две минуты Оливия смотрела на дверь и рвала на коленях бумажную салфетку. Наконец дверь открылась. На пороге стоял раскрасневшийся на морозе Зак. Его шея была обмотана зеленым шарфом.
Как же он красив.
Зак подошел и сел напротив.
– Это просто сумасшествие, – сказал он, покачав головой. – Какого черта ты вдруг приехала в Блубери? И что это за история о том, что наш ребенок родился мертвым? Что происходит, Оливия?
«Помедленнее, Зак. Тебе нужно притормозить».
– Приятно тебя видеть, – сказала Оливия. И это было правдой.
– К черту этикет, Оливия, – перебил он. – Я просто хочу получить ответы на вопросы. Что ты тут делаешь? Что тебе нужно?
К столику подошла официантка. Они оба заказали кофе.
– За столиками заказ должен быть минимум пять долларов на человека, – сказала официантка. – Меню вон там, – добавила она, указывая на стену.
Зак покачал головой:
– Мы возьмем по гамбургеру с картошкой. – Он повернулся к Оливии: – Если, конечно, ты не стала вегетарианкой.
– Я до сих пор люблю гамбургеры и жареную картошку, – сказала она.
– Мне нужны ответы, Оливия, – повторил Зак.
– Отец умер в прошлом месяце, – начала она. – Во время оглашения его завещания мне сказали, что тридцатого января мне передадут письмо от него. В письме говорилось, что я получу коттедж и крупную сумму денег, если проживу в Блубери целый месяц и буду покупать кое-что в городе каждый день.
Зак снял шарф.
– Следует ли мне выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего отца? Понятия не имею, стали ли вы настоящими отцом и дочерью после того, как я видел вас в последний раз.
Оливия покачала головой:
– Мои отношения с отцом никогда не менялись. Только становились более призрачными.
– Полагаю, тебя больше интересует «крупная сумма денег», чем коттедж, – предположил Зак. – С другой стороны, однажды мне уже казалось, что я неплохо тебя знаю, но потом выяснил, что жестоко ошибался, так что тебе нужно?
От этого вопроса стало больно, но Оливия старалась не давать волю эмоциям.
– Зак, думаю, ни один из нас ничего не знал тринадцать лет назад. Полагаю, отец солгал нам обоим. Понятия не имею, что он сказал тебе обо мне. Я лишь знаю, что мне сообщили, что мой ребенок умер. Доктор подтвердил это. Я верила в то, что мой ребенок мертв, пока ты не сказал, что это не так. – Она глубоко вздохнула. – Вернувшись в коттедж, я позвонила маме, и она клянется, что ей сказали то же самое. Мой отец занимался всем, связанным с усыновлением…
Зак посмотрел на Оливию:
– Каким усыновлением?
– Он заставил меня согласиться отказаться от ребенка, все повторял, что ты бросил меня, когда узнал, что я беременна, и что ты сбежал. Говорил, что я останусь без денег и мне придется жить на улице, а любой суд признает меня недобросовестной матерью и лишит родительских прав. Он говорил это и более ужасные вещи день за днем, и я наконец подписала бумаги.
Зак не сводил с нее глаз.
– Но я не бросал тебя, Оливия. Мне сказали, что ты не хочешь иметь ничего общего с таким молокососом, как я. Что, забеременев, ты поняла, как я испортил тебе жизнь. Твой отец сказал, что отдаст ребенка в чужие руки, если я не возьмусь за воспитание сам. Я выбрал ребенка.
Оливия ахнула:
– Как он мог? Почему не отдал мне мою девочку?!
Зак посмотрел на нее с сочувствием.
– Расскажи все с самого начала, – попросил он. – С того самого момента, когда ты узнала, что беременна. Не пропуская ничего.
Официантка принесла их заказ, и Оливия обрадовалась возникшей возможности все ему рассказать.
– Я узнала, что беременна, через месяц после того, как вернулась в Нью-Йорк. Я позвонила тебе в тот же день, когда прошла тест на беременность. Было воскресное утро, мама спала. Я унесла телефон в ванную и сидела, глядя на розовую полоску на тесте.
– И я тут же предложил убежать, – продолжил за нее Зак.
Сердце Оливии сжалось в тоске.
– Я помню. – Она никогда не смогла бы забыть те слова, его реакцию. – Но мама услышала часть нашего разговора, ворвалась в ванную, выхватила телефон у меня из рук и отключила связь.
– Я решил, что ты сама повесила трубку, – сказал он, качая головой, – что это была твоя реакция на мою идею убежать.
– Зак, я любила тебя. Как ты мог подумать, что я брошу трубку? – Оливия откинулась на спинку стула и уставилась в потолок.
В тот месяц после ее отъезда из Мэна и прежде чем Оливия узнала, что беременна, они с Заком разговаривали каждый день. Мать, хотя и интересовалась счетами за междугородные разговоры, никогда не спрашивала, с кем дочь так много болтает, с мальчиком или девочкой. Главным для нее было то, что Оливия завела знакомство в высшем обществе. Они с Заком разговаривали всегда по несколько минут, но иногда их разговоры длились минут двадцать. Они всегда говорили, как скучают друг по другу, как невероятна связь, соединяющая их, как бы им хотелось убежать вдвоем и начать новую жизнь, и насколько это трудно сделать в их возрасте. Так что они дождутся, пока Оливии не исполнится восемнадцать, и тогда будут вместе. Таков был их план. Ни один из них не сомневался в своих чувствах. А затем Оливия узнала, что беременна, и, несмотря на то что убежать, да еще и заботиться о ребенке было бы невероятно трудно, Зак был готов это сделать.
«Просто закончи рассказ!» – приказала она себе.
– Мама разозлилась, – продолжала Оливия. – Она все повторяла: «Как ты могла быть такой идиоткой». А затем позвонила отцу и наорала на него за то, что он позволил такому случиться, в то время как я находилась под его присмотром. Через минуту она повесила трубку и сказала: «Отец со всем разберется». Через пять минут зазвонил телефон. Отец позвонил кому следует, и теперь меня посылали в дом для беременных подростков в штате Мэн. Мне сказали, что ребенка усыновит хорошая семья. «Это к лучшему», – сказала мама, высаживая меня у этого дома.
«Лучше для тебя», – захотела тогда крикнуть Оливия. Беременность Оливии была большим неудобством для Кандас, хотя никто о ней и не знал.
Для всех остальных Оливия уехала учиться в пансионат в Швейцарии.
– Я пыталась перезвонить тебе, – сказала она. – Той же ночью. Но мне сказали, что ваш телефон отключен.
– Я помню, – сказал Зак. – Нам отключали телефон каждые несколько месяцев, мои родители никогда не оплачивали счета. – Теперь настала очередь Зака откинуться на спинку стула и глубоко вздохнуть. – Я места себе не находил от того, что не мог с тобой связаться. Я пытался тебя отыскать, но тебя невозможно было найти. Я ездил в Нью-Йорк, заходил в твою школу, искал в магазинах рядом с твоим домом, даже ждал у двери твоей квартиры, чтобы поговорить с твоей матерью, но она отказалась разговаривать со мной.
– Я ничего этого не знала, – сказала Оливия так тихо, что сама едва расслышала свои слова. – Я тоже пыталась, Зак. Я не могла тебе дозвониться, так что я стала писать письма. Они все вернулись с пометкой «Вернуть отправителю».
Зак открыл рот.
– Это мама… или отец. Видимо, твой отец успел поговорить с ними. Заплатил им. Скорее всего и телефон они отключили по его просьбе.
Некоторое время они сидели молча. Оливия была эмоционально вымотана, а они еще даже не добрались до момента родов.
– Какой он был, этот дом для беременных подростков? – спросил Зак.
Оливия вспомнила это здание. Находился он в конце грязной дороги, и рядом не было ничего, кроме деревьев и океана. Ей никогда не забыть, как неуютно выглядело это кирпичное здание. Словно тюрьма для малолетних преступников.
Она пожала плечами:
– Ничего особенного. Никто о нас особенно не заботился, но нас обеспечивали всем необходимым. Нам давали витамины, мы проходили медицинский осмотр, нас хорошо кормили. У меня появились там несколько подруг, но ни у кого из девочек не было особенного желания разговаривать, мы просто не могли обсуждать, каково нам там и что мы чувствовали по поводу того, что придется отдавать своих детей на усыновление. – Она глубоко вздохнула. – У меня начались роды, я была так напугана, – сказала Оливия, глядя на свои колени. – Потом ребенок родился, и его забрали. Я ее даже не видела, Зак.
– И тебе сказали, что девочка родилась мертвой? – спросил он с непроницаемым выражением лица.
Оливия кивнула:
– И врач, и медсестра. Только мне был неизвестен пол ребенка.
– Человек твоего отца пришел ко мне домой с младенцем на руках, чеком на двадцать пять тысяч долларов и автобусным билетом до Бостона. Он сказал, что ты больше не хочешь меня видеть, что я просто жалкий ублюдок, который чуть было не испортил тебе жизнь. А затем отдал мне нашу малышку, которая очень на меня походила.
Оливия ахнула и уставилась на Зака.
– Почему? Почему, почему, почему отец это сделал?! Почему он солгал мне? – Слезы полились по ее щекам.
Зак наклонился через столик и сжал ее руки, Оливия удивилась и взглянула на него.
– Не знаю, Оливия. Если это может как-то утешить, то по крайней мере он отдал Кайлу мне. Понятия не имею, почему он не отдал ее на усыновление, как и предполагалось с самого начала.
Оливия посмотрела на него:
– Должно быть, тебе было очень тяжело. В семнадцать лет заботиться о новорожденном. Один, помочь некому.
Зак кивнул:
– Это было тяжело. Но у меня были деньги, и, уж поверь, я их использовал. Они были мне необходимы. Я нашел помощь в Бостоне в центре для отцов, попавших в мое положение. И я принял всю помощь, которую они могли предложить. И я работал и занимался с утра до ночи, чтобы поступить в колледж. Слава Богу, у меня была хорошая сиделка, медсестра на пенсии, чьи внуки жили далеко. Она заботилась о Кайле, пока я учился и работал.
– Кайла…
Зак кивнул.
Оливия едва не расплакалась.
– Ты назвал ее так, потому что мое второе имя Кайя? – прошептала она.
Зак снова кивнул. Они вновь немного помолчали.
– Что ты сказал ей про меня? – спросила Оливия.
– Только то, что знал сам: что ее мать была очень молода, что ей нужно было разобраться со своей жизнью и что когда-нибудь, возможно, она вернется.
Оливия улыбнулась.
– Я и в Блубери переехал только затем, чтобы ты могла найти нас, если бы захотела.
– И где вы сейчас живете?
– Я построил дом у воды. Недалеко от Спайдер-Коув. Помнишь те кусты и грустную плакучую иву? Я избавился от большей части кустарника, но плакучая ива сейчас у меня во дворе.
– Мне всегда нравилось это дерево, – призналась Оливия. – Зак, ты расскажешь Кайле обо мне, о том, что я здесь?
– Мне нужно все это обдумать, – ответил он. – У Кайлы сейчас трудный период.
– Я никак не могу поверить, что мы говорим о моей дочери, о моем ребенке.
– О моем ребенке, – резко поправил ее Зак, поднимаясь.
Оливия растерянно взглянула на него.
Он положил двадцать долларов на стол и надел куртку.
– Мне нужно подумать, Оливия. Давай договоримся, что пока я не позвоню тебе, ты не будешь приближаться к Кайле, хорошо?
Она кивнула, он ушел.
Оливия поехала домой. Ей так хотелось поскорее упасть на диван и не думать о Заке, о Кайле, обо всем, что она узнала и никак не могла осознать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Она заставила себя встать. Ей нужно было вернуться обратно в коттедж, к телефону. На свете был только один человек, который знал и мог рассказать ей правду.
Мать.
– И кто эта милашка? – поинтересовалась Кайла в тот момент, когда Зак вырулил с парковки.
Его пальцы дрожали на рулевом колесе. Он сжал его крепче, чтобы скрыть волнение.
– Ты имеешь в виду Марни?
– Нет, пап. Блондинку.
Зак с самого начала понял, о ком говорит дочь, просто не был готов к ответу на ее вопрос.
Что, черт возьми, происходит? Что, черт возьми, Оливия Седжуик делает в Блубери?
– Это женщина, которую я знал много лет назад, – сказал он наконец, мельком взглянув на Кайлу.
Он внезапно понял, что у Кайлы были скулы Оливии и ее овал лица. Длинные изящные пальцы Оливии. У Зака была только одна фотография Оливии, на которой ей было шестнадцать, и он никогда не позволял себе смотреть на нее. Когда Кайле исполнилось пять лет, она спросила, есть ли у него фотографии мамы, и он отдал снимок дочери.
Несколько месяцев Кайла держала его под подушкой. А затем сказала, что хочет убрать с глаз, чтобы не видеть мать, которая ее бросила. Зак пытался уговорить Кайлу поделиться своими чувствами, оплатил дорогой курс терапии, но Кайла ни под каким предлогом не желала говорить о ней.
Зак понятия не имел, куда Кайла убрала фотографию, но был уверен, что она спрятана где-то у нее в комнате. Как бы то ни было, его воспоминания об Оливии поблекли за эти годы, и он забыл эти маленькие детали, например, ее скулы. Он знал только, что когда смотрел на Кайлу, она напоминала ему Оливию.
– Она такая красивая, – протянула Кайла. – Вот бы мне стать похожей на нее.
«Ты и так на нее похожа, – подумал Зак. – В твоем характере больше от меня, но внешне ты очень похожа на мать».
– Это твоя бывшая девушка? – спросила Кайла. Зак кивнул, и она хихикнула. – Такая неуклюжая. Сначала уронила кофе, а потом и сама угодила в лужу. – Она рассмеялась, но затем открыла папку с материалами по конкурсу «Истинная красота» и погрузилась в чтение.
Зак тяжело вздохнул. «Слава Богу», – подумал он. Он не был готов к вопросам. Он не собирался лгать дочери по поводу того, кто такая Оливия, но ему нужно было время, чтобы подумать, чтобы решить, что и как сказать.
Ему нужно было поговорить с Оливией и выяснить, что она делает в Блубери, каковы ее намерения.
«Наш ребенок родился мертвым…»
Что все это значит? Неужели отец Оливии и вправду сказал ей, что ребенок родился мертвым? На такое, казалось, не способен даже Уильям Седжуик. А может быть, и нет. А как насчет врача и медсестры? Неужели им заплатили?
Или Оливия лжет ему? Нет, он все выяснит. И выяснит в ближайшее время.
Задыхаясь от бега, Оливия упала на диван в гостиной и посмотрела на телефон. Всего один телефонный звонок отделял ее от правды.
Она подняла трубку. Рука дрожала, и Оливия досчитала до десяти. А затем до двадцати.
Она набрала номер. Мать ответила после первого же гудка:
– Алло, Кандас Герн слушает.
Оливия молчала.
– Алло? – повторила мать.
– Мама, это я, – сказала она. Оливия поднялась с дивана и принялась ходить по комнате взад и вперед. – Перейду сразу к делу. Мне нужно, чтобы ты сказала правду.
– Какую правду, дорогая?
Оливия остановилась.
– Правду о моем ребенке.
На мгновение на том конце провода повисло молчание.
– О твоем ребенке? Оливия, я не вполне понимаю…
Нет. На этот раз ей не удастся отвертеться одним из своих любимых «понятия не имею, о чем ты говоришь», произнесенных невинным голосом.
– Я только что столкнулась с Заком Арчером. А с ним была наша дочь.
Теперь настал черед матери изумляться:
– Что значит «наша дочь»? О чем ты?
Оливия вновь принялась мерить комнату шагами.
– Черт побери, мама, не лги мне! Расскажи всю правду, немедленно!
– Оливия, я понятия не имею…
– Мама, мне соврали? Мой ребенок выжил?
– Нет! – настаивала мать. – Ребенок был мертвым. Мне доктор так сказал. И та грубая медсестра сказала то же самое. У меня есть копия свидетельства о смерти.
Оливия закрыла глаза и покачала головой.
– А мог Уильям заплатить врачу? Может, они подделали свидетельство о смерти.
– Боже, Оливия, я не знаю. Зачем ему это делать? Зачем выставлять ребенка якобы умершим, если ты и так была согласна на усыновление?
Да, почему? В этом не было ни малейшего смысла. В любом случае она вернулась бы домой без ребенка.
– Оливия, что ты имела в виду, когда говорила, что видела Зака Арчера с твоей дочерью?
Оливия тяжело вздохнула.
– Я имела в виду, что он здесь, в Блубери, и что он сказал, что наша девочка жива и здорова. Она была с ним, но стояла довольно далеко и не слышала нашего разговора.
– Ничего не понимаю, – сказала мать. – Отец занимался усыновлением, он сказал, что знает отменного юриста, что ребенок попадет в замечательную семью. – Она выдохнула. – О Боже, Оливия. Что же он натворил? – Она помолчала. – Я немедленно вылетаю. Тебе нужна моя под…
– Нет, мама, – перебила ее Оливия. – Я ценю твое желание помочь, но если эта девочка моя дочь, если Зак говорит правду, то мне следует действовать самостоятельно. И быть крайне осторожной.
И это еще мягко сказано.
Глава 6
Оливия подъехала к «Баркенз лаундж» за несколько минут до назначенного срока. На стоянке было несколько машин, но машины Зака еще не было.
Она зашла внутрь и села за один из круглых столиков в глубине зала. Она думала, что это будет больше похоже на бар, но заведение оказалось уютным ресторанчиком. Всю стену за барной стойкой занимало меню, написанное мелом на грифельной доске. Музыкальный автомат играл песню Джонни Кэша. Приятная пара играла на бильярде в конце зала. Несколько человек сидели у барной стойки, но знакомых не было.
Оливия взглянула на меню и вспомнила, что за весь день у нее во рту не было ни крошки. Однако она не была уверена, что сможет здесь поесть.
Каждые две минуты Оливия смотрела на дверь и рвала на коленях бумажную салфетку. Наконец дверь открылась. На пороге стоял раскрасневшийся на морозе Зак. Его шея была обмотана зеленым шарфом.
Как же он красив.
Зак подошел и сел напротив.
– Это просто сумасшествие, – сказал он, покачав головой. – Какого черта ты вдруг приехала в Блубери? И что это за история о том, что наш ребенок родился мертвым? Что происходит, Оливия?
«Помедленнее, Зак. Тебе нужно притормозить».
– Приятно тебя видеть, – сказала Оливия. И это было правдой.
– К черту этикет, Оливия, – перебил он. – Я просто хочу получить ответы на вопросы. Что ты тут делаешь? Что тебе нужно?
К столику подошла официантка. Они оба заказали кофе.
– За столиками заказ должен быть минимум пять долларов на человека, – сказала официантка. – Меню вон там, – добавила она, указывая на стену.
Зак покачал головой:
– Мы возьмем по гамбургеру с картошкой. – Он повернулся к Оливии: – Если, конечно, ты не стала вегетарианкой.
– Я до сих пор люблю гамбургеры и жареную картошку, – сказала она.
– Мне нужны ответы, Оливия, – повторил Зак.
– Отец умер в прошлом месяце, – начала она. – Во время оглашения его завещания мне сказали, что тридцатого января мне передадут письмо от него. В письме говорилось, что я получу коттедж и крупную сумму денег, если проживу в Блубери целый месяц и буду покупать кое-что в городе каждый день.
Зак снял шарф.
– Следует ли мне выразить свои соболезнования по поводу кончины твоего отца? Понятия не имею, стали ли вы настоящими отцом и дочерью после того, как я видел вас в последний раз.
Оливия покачала головой:
– Мои отношения с отцом никогда не менялись. Только становились более призрачными.
– Полагаю, тебя больше интересует «крупная сумма денег», чем коттедж, – предположил Зак. – С другой стороны, однажды мне уже казалось, что я неплохо тебя знаю, но потом выяснил, что жестоко ошибался, так что тебе нужно?
От этого вопроса стало больно, но Оливия старалась не давать волю эмоциям.
– Зак, думаю, ни один из нас ничего не знал тринадцать лет назад. Полагаю, отец солгал нам обоим. Понятия не имею, что он сказал тебе обо мне. Я лишь знаю, что мне сообщили, что мой ребенок умер. Доктор подтвердил это. Я верила в то, что мой ребенок мертв, пока ты не сказал, что это не так. – Она глубоко вздохнула. – Вернувшись в коттедж, я позвонила маме, и она клянется, что ей сказали то же самое. Мой отец занимался всем, связанным с усыновлением…
Зак посмотрел на Оливию:
– Каким усыновлением?
– Он заставил меня согласиться отказаться от ребенка, все повторял, что ты бросил меня, когда узнал, что я беременна, и что ты сбежал. Говорил, что я останусь без денег и мне придется жить на улице, а любой суд признает меня недобросовестной матерью и лишит родительских прав. Он говорил это и более ужасные вещи день за днем, и я наконец подписала бумаги.
Зак не сводил с нее глаз.
– Но я не бросал тебя, Оливия. Мне сказали, что ты не хочешь иметь ничего общего с таким молокососом, как я. Что, забеременев, ты поняла, как я испортил тебе жизнь. Твой отец сказал, что отдаст ребенка в чужие руки, если я не возьмусь за воспитание сам. Я выбрал ребенка.
Оливия ахнула:
– Как он мог? Почему не отдал мне мою девочку?!
Зак посмотрел на нее с сочувствием.
– Расскажи все с самого начала, – попросил он. – С того самого момента, когда ты узнала, что беременна. Не пропуская ничего.
Официантка принесла их заказ, и Оливия обрадовалась возникшей возможности все ему рассказать.
– Я узнала, что беременна, через месяц после того, как вернулась в Нью-Йорк. Я позвонила тебе в тот же день, когда прошла тест на беременность. Было воскресное утро, мама спала. Я унесла телефон в ванную и сидела, глядя на розовую полоску на тесте.
– И я тут же предложил убежать, – продолжил за нее Зак.
Сердце Оливии сжалось в тоске.
– Я помню. – Она никогда не смогла бы забыть те слова, его реакцию. – Но мама услышала часть нашего разговора, ворвалась в ванную, выхватила телефон у меня из рук и отключила связь.
– Я решил, что ты сама повесила трубку, – сказал он, качая головой, – что это была твоя реакция на мою идею убежать.
– Зак, я любила тебя. Как ты мог подумать, что я брошу трубку? – Оливия откинулась на спинку стула и уставилась в потолок.
В тот месяц после ее отъезда из Мэна и прежде чем Оливия узнала, что беременна, они с Заком разговаривали каждый день. Мать, хотя и интересовалась счетами за междугородные разговоры, никогда не спрашивала, с кем дочь так много болтает, с мальчиком или девочкой. Главным для нее было то, что Оливия завела знакомство в высшем обществе. Они с Заком разговаривали всегда по несколько минут, но иногда их разговоры длились минут двадцать. Они всегда говорили, как скучают друг по другу, как невероятна связь, соединяющая их, как бы им хотелось убежать вдвоем и начать новую жизнь, и насколько это трудно сделать в их возрасте. Так что они дождутся, пока Оливии не исполнится восемнадцать, и тогда будут вместе. Таков был их план. Ни один из них не сомневался в своих чувствах. А затем Оливия узнала, что беременна, и, несмотря на то что убежать, да еще и заботиться о ребенке было бы невероятно трудно, Зак был готов это сделать.
«Просто закончи рассказ!» – приказала она себе.
– Мама разозлилась, – продолжала Оливия. – Она все повторяла: «Как ты могла быть такой идиоткой». А затем позвонила отцу и наорала на него за то, что он позволил такому случиться, в то время как я находилась под его присмотром. Через минуту она повесила трубку и сказала: «Отец со всем разберется». Через пять минут зазвонил телефон. Отец позвонил кому следует, и теперь меня посылали в дом для беременных подростков в штате Мэн. Мне сказали, что ребенка усыновит хорошая семья. «Это к лучшему», – сказала мама, высаживая меня у этого дома.
«Лучше для тебя», – захотела тогда крикнуть Оливия. Беременность Оливии была большим неудобством для Кандас, хотя никто о ней и не знал.
Для всех остальных Оливия уехала учиться в пансионат в Швейцарии.
– Я пыталась перезвонить тебе, – сказала она. – Той же ночью. Но мне сказали, что ваш телефон отключен.
– Я помню, – сказал Зак. – Нам отключали телефон каждые несколько месяцев, мои родители никогда не оплачивали счета. – Теперь настала очередь Зака откинуться на спинку стула и глубоко вздохнуть. – Я места себе не находил от того, что не мог с тобой связаться. Я пытался тебя отыскать, но тебя невозможно было найти. Я ездил в Нью-Йорк, заходил в твою школу, искал в магазинах рядом с твоим домом, даже ждал у двери твоей квартиры, чтобы поговорить с твоей матерью, но она отказалась разговаривать со мной.
– Я ничего этого не знала, – сказала Оливия так тихо, что сама едва расслышала свои слова. – Я тоже пыталась, Зак. Я не могла тебе дозвониться, так что я стала писать письма. Они все вернулись с пометкой «Вернуть отправителю».
Зак открыл рот.
– Это мама… или отец. Видимо, твой отец успел поговорить с ними. Заплатил им. Скорее всего и телефон они отключили по его просьбе.
Некоторое время они сидели молча. Оливия была эмоционально вымотана, а они еще даже не добрались до момента родов.
– Какой он был, этот дом для беременных подростков? – спросил Зак.
Оливия вспомнила это здание. Находился он в конце грязной дороги, и рядом не было ничего, кроме деревьев и океана. Ей никогда не забыть, как неуютно выглядело это кирпичное здание. Словно тюрьма для малолетних преступников.
Она пожала плечами:
– Ничего особенного. Никто о нас особенно не заботился, но нас обеспечивали всем необходимым. Нам давали витамины, мы проходили медицинский осмотр, нас хорошо кормили. У меня появились там несколько подруг, но ни у кого из девочек не было особенного желания разговаривать, мы просто не могли обсуждать, каково нам там и что мы чувствовали по поводу того, что придется отдавать своих детей на усыновление. – Она глубоко вздохнула. – У меня начались роды, я была так напугана, – сказала Оливия, глядя на свои колени. – Потом ребенок родился, и его забрали. Я ее даже не видела, Зак.
– И тебе сказали, что девочка родилась мертвой? – спросил он с непроницаемым выражением лица.
Оливия кивнула:
– И врач, и медсестра. Только мне был неизвестен пол ребенка.
– Человек твоего отца пришел ко мне домой с младенцем на руках, чеком на двадцать пять тысяч долларов и автобусным билетом до Бостона. Он сказал, что ты больше не хочешь меня видеть, что я просто жалкий ублюдок, который чуть было не испортил тебе жизнь. А затем отдал мне нашу малышку, которая очень на меня походила.
Оливия ахнула и уставилась на Зака.
– Почему? Почему, почему, почему отец это сделал?! Почему он солгал мне? – Слезы полились по ее щекам.
Зак наклонился через столик и сжал ее руки, Оливия удивилась и взглянула на него.
– Не знаю, Оливия. Если это может как-то утешить, то по крайней мере он отдал Кайлу мне. Понятия не имею, почему он не отдал ее на усыновление, как и предполагалось с самого начала.
Оливия посмотрела на него:
– Должно быть, тебе было очень тяжело. В семнадцать лет заботиться о новорожденном. Один, помочь некому.
Зак кивнул:
– Это было тяжело. Но у меня были деньги, и, уж поверь, я их использовал. Они были мне необходимы. Я нашел помощь в Бостоне в центре для отцов, попавших в мое положение. И я принял всю помощь, которую они могли предложить. И я работал и занимался с утра до ночи, чтобы поступить в колледж. Слава Богу, у меня была хорошая сиделка, медсестра на пенсии, чьи внуки жили далеко. Она заботилась о Кайле, пока я учился и работал.
– Кайла…
Зак кивнул.
Оливия едва не расплакалась.
– Ты назвал ее так, потому что мое второе имя Кайя? – прошептала она.
Зак снова кивнул. Они вновь немного помолчали.
– Что ты сказал ей про меня? – спросила Оливия.
– Только то, что знал сам: что ее мать была очень молода, что ей нужно было разобраться со своей жизнью и что когда-нибудь, возможно, она вернется.
Оливия улыбнулась.
– Я и в Блубери переехал только затем, чтобы ты могла найти нас, если бы захотела.
– И где вы сейчас живете?
– Я построил дом у воды. Недалеко от Спайдер-Коув. Помнишь те кусты и грустную плакучую иву? Я избавился от большей части кустарника, но плакучая ива сейчас у меня во дворе.
– Мне всегда нравилось это дерево, – призналась Оливия. – Зак, ты расскажешь Кайле обо мне, о том, что я здесь?
– Мне нужно все это обдумать, – ответил он. – У Кайлы сейчас трудный период.
– Я никак не могу поверить, что мы говорим о моей дочери, о моем ребенке.
– О моем ребенке, – резко поправил ее Зак, поднимаясь.
Оливия растерянно взглянула на него.
Он положил двадцать долларов на стол и надел куртку.
– Мне нужно подумать, Оливия. Давай договоримся, что пока я не позвоню тебе, ты не будешь приближаться к Кайле, хорошо?
Она кивнула, он ушел.
Оливия поехала домой. Ей так хотелось поскорее упасть на диван и не думать о Заке, о Кайле, обо всем, что она узнала и никак не могла осознать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24