И немедленно.
– Ты хочешь убить мальчишку?
– Может быть. Посмотрим. Надо узнать, что ему известно, верно? Если чересчур много, может, мы его уберем.
– Мае просто стыдно, что мы кровные родственники, Барри. Ты – полный кретин, понимаешь?
– Ладно. Но нам надо пошевеливаться.
Джонни взял стопку бумаг, и его глаза побежали по строчкам.
– Пошли Боне и Пирини, но не делай никаких глупостей. Понял? Ты идиот, Барри, кретин недоразвитый и не смей ничего делать, пока я не скажу. Понятно?
– Да, сэр.
– А теперь убирайся. – Джонни махнул рукой, и Барри вскочил на ноги.
Глава 13
К вечеру во вторник Джорджу Орду и его служащим удалось ограничить деятельность Фолтригга, Бокса и Финка пределами роскошной библиотеки в федеральном здании. Там они и разбили свой лагерь. В их распоряжении было два телефона. Орд одолжил им секретаршу и практиканта. Всем помощникам прокурора было строго наказано держаться подальше от библиотеки. Фолтригг постоянно держал двери закрытыми и разбросал свои бумаги и все остальное по огромному столу длиной в шестнадцать футов, расположенному в центре зала. Право свободного входа и выхода было дано лишь Труманну. Секретарша по желанию Роя приносила кофе и бутерброды.
Фолтригг был весьма посредственным юристом и умудрился последние пятнадцать лет обойтись без серьезных юридических изысканий. Он ненавидел библиотеки еще со студенческих времен. Он считал, что всеми юридическими исследованиями должны заниматься яйцеголовые ученые. Практиковать же должны настоящие юристы, способные убедить присяжных.
Однако просто со скуки, сидя в библиотеке Орда вместе с Боксом и Финком в ожидании, когда их позовет какая-то Реджи, он, великий Рой Фолтригг, юрист высшего класса, уткнулся носом в толстый свод законов, а еще дюжина столь же внушительных книг лежала вокруг него на столе. Финк, один из тех самых яйцеголовых ученых, сидел на полу, сняв ботинки и обложившись кипой бумаг. Бокс, как и его шеф, тоже далеко не дока в юриспруденции, делал вид, что работает на противоположном от Фолтригга конце стола. Последний раз Бокс открывал книгу по юриспруденции много лет назад, но в настоящий момент ему просто нечем было больше заняться. На нем были только спортивные трусы, и он изо всех сил надеялся, что завтра все они уберутся из Мемфиса.
Целью всех их изысканий было найти способ заставить Марка Свея выложить информацию против его желания. Если какое-то лицо располагает информацией, имеющей решающее значение для уголовного процесса, и это лицо предпочитает молчать, то как получить эту информацию? Вопрос второй: Фолтригг желал знать, есть ли способ, оставаясь в рамках закона, заставить Реджи Лав расстаться с информацией, доверенной ей Марком? Конфиденциальность беседы между адвокатом и клиентом всегда священна, но Фолтригг хотел знать все.
В споре насчет того, знает ли Марк что-нибудь или нет, победил Фолтригг. Мальчик был в машине. Клиффорд тронулся умом и хотел высказаться. Мальчишка врал полицейским, а теперь нанял адвоката, потому что он знает нечто такое, о чем боится говорить. Почему бы ему запросто не рассказать все? Почему? Да потому, что он боится убийцы Бойда Бойетта.
Финк все еще сомневался, но устал спорить. Его босс был не слишком умен и очень упрям, и уж если он что решил, то тут его ничем не собьешь. Да и в рассуждениях Фолтригга определенно был резон. Мальчишка вел себя странно, особенно для ребенка.
Бокс, разумеется, поддерживал босса и верил каждому его слову. Если Рой говорит, что мальчик знает, где спрятан труп, то так оно и есть. В результате одного из его телефонных звонков полдюжины помощников прокурора в Новом Орлеане занимались подобными изысканиями.
Ларри Труманн постучал и вошел в библиотеку где-то около десяти вечера во вторник. Большую часть вечера он провел в офисе Мактьюна. По заданию Фолтригга они пытались получить разрешение предложить Марку Свею охрану и безопасность в соответствии с Федеральной программой защиты свидетелей. Они десятки раз звонили в Вашингтон, дважды разговаривали с директором ФБР Дентоном Войлзом. Если утром Марк Свей не даст Фолтриггу желаемых ответов, у них будет припасено для него крайне заманчивое предложение.
Фолтригг считал, что все будет в порядке. Мальчишке терять нечего. Они предложат его матери работу в другом городе, пусть сама выберет. Будет зарабатывать больше, чем шесть паршивых долларов в час, которые она получает на фабрике по производству лампочек. Семья будет жить в доме на фундаменте, а не в дешевом трейлере. Дадут им и деньги и, может, машину.
* * *
Марк сидел на тонком матрасе, уставившись на мать, лежащую рядом с Рикки. Ему безумно надоела и палата и больница вообще. От раскладушки у него болела спина. Более того, красотки Карей на сестринском пункте не было. Холл был пуст. Никто не ждал лифта.
В гостиной сидел один-единственный человек. Он листал журнал и не обращал никакого внимания на телевизор. И сидел он на диване, то есть именно там, где Марк рассчитывал поспать. Марк сунул два четвертака в автомат и вытащил банку “Спрайта”. Сел на стул и уставился в телевизор. Человеку было лет сорок, и выглядел он усталым и обеспокоенным. Прошло десять минут, и программа кончилась. Неожиданно на экране возник Джилл Тил, народный адвокат. Он спокойно стоял на месте автомобильной катастрофы и рассказывал о защите прав и борьбе со страховыми компаниями. Самый настоящий Джилл Тил.
Джек Нэнс захлопнул журнал и взял другой. Он в первый раз взглянул на Марка и улыбнулся.
– Привет, – сказал он ласково и снова занялся журналом.
Марк кивнул. Только ему и не хватало еще одного незнакомца. Он потягивал напиток и молча молился.
– Что ты здесь делаешь? – спросил человек.
– Смотрю телевизор, – ответил Марк еле слышно. Человек перестал улыбаться и принялся читать журнал. На экране появились вечерние новости, среди которых – рассказ о гигантском тайфуне в Пакистане. Мелькали картины мертвых людей и животных, которые валялись вдоль полосы прибоя, как дрова. Все обычно охотно смотрят такие передачи.
– Ужасно, верно? – заметил Джек Нэнс, повернувшись к телевизору, на экране которого вертолет завис над грудой мертвых тел.
– Жуть, – согласился Марк, стараясь сохранить равнодушный тон. Как знать, может, еще один голодный адвокат ищет легкую жертву.
– Действительно, жуть, – подтвердил человек, качая головой при виде всех этих страданий. – Я думаю, нам за многое надо благодарить судьбу. Но в больнице очень трудно быть благодарным, ты меня понимаешь? – Неожиданно он снова загрустил и с печалью в глазах взглянул на Марка.
– В чем дело? – не мог не спросить Марк.
– Да тут мой сын. В очень тяжелом состоянии. – Человек швырнул журнал на стол и принялся тереть глаза.
– А что случилось? – спросил Марк. Ему вдруг стало его жалко.
– Автомобильная катастрофа. Моего парнишку выбросило из машины.
– А где он?
– В реанимации, на первом этаже. Мне пришлось уйти. Там настоящий зверинец, люди кричат и плачут вое время.
– Мне очень жаль.
– Ему всего восемь лет. – Казалось, что он плачет, но точно Марк не мог определить.
– Моему младшему брату тоже восемь. Он лежит в палате за углом.
– А с ним что?
– Длинная история. И становится все длиннее. Я думаю, он выправится. Я надеюсь, ваш сын тоже поправится.
Джек Нэнс взглянул на часы и неожиданно встал.
– Я тоже. Пойду проверю, как он там. Всего тебе наилучшего. Как тебя зовут?
– Марк Свей.
– Всего хорошего, Марк. Побегу. – Он направился к лифту и исчез.
Марк занял его место на диване и через несколько минут уже крепко спал.
Глава 14
Фотографии, которые появились на страницах “Мемфис пресс”, были взяты из ежегодника начальной школы на Уиллоу-роуд и были годичной давности. Марк тогда учился в четвертом классе, а Рикки – в первом. Они были напечатаны в низу третьей полосы, и над забавными улыбающимися лицами шли надписи: Марк Свей. Рикки Свей. Слева размещалась статья о самоубийстве Джерома Клиффорда и событиях, в которых мальчики приняли участие. Написана статья была Сликом Мюллером, и он сумел сделать ее весьма интригующей. ФБР проявляет большой интерес; Рикки в шоке; Марк набирает 911, но отказывается назвать себя; полиция пытается допросить Марка, но он пока отказывается говорить; семья наняла адвоката, некую Реджи Лав; отпечатки пальцев Марка обнаружены везде внутри машины, включая пистолет. В статье Марк выглядел как хладнокровный убийца.
Карен принесла ему газету где-то часов в шесть. Часом раньше Рикки открыл глаза и попросился в туалет. Сейчас он снова лежал в постели, бормотал что-то насчет кошмаров и ел мороженое. Гринуэй не хотел, чтобы в палате находился кто-нибудь, кроме Рикки и Дайанны. Вот почему Марк устроился в пустой палате напротив. Он только что посмотрел мультфильмы и теперь пытался вздремнуть.
– Ты стал важной персоной, – сказала Карен, протягивая ему газету и ставя на стол стакан с апельсиновым соком.
– Что это? – спросил он, неожиданно увидев свое черно-белое изображение. – Черт!
– Просто статья. Дай мне автограф, когда будет время.
Очень смешно. Она ушла, и он медленно прочел статью. Реджи ужа говорила ему об отпечатках пальцев и записке. Он рассказал ей о пистолете, но как-то совсем позабыл о бутылке виски.
Несправедливо, что все так вышло. Он просто мальчишка, который не лез ни в чьи дела, и вдруг, пожалуйста, его фотография в газете, и все показывают на него пальцем. Какое право имела газета раскопать эти старые фотографии и напечатать их? У него что, уже и прав никаких нет?
Мальчик швырнул газету на пол и подошел к окну. Светало, шел мелкий дождь, и Мемфис медленно просыпался. Он стоял у окна в пустой комнате, смотрел на ряды высоких зданий и чувствовал себя безмерно одиноким. Через час миллионы людей проснутся и прочтут о Марке и Рикки Свеях, поедая тосты и запивая их кофе. Темные здания скоро наполнятся занятыми людьми, которые начнут собираться группками, сплетничать и делать дикие предположения насчет него и покойного адвоката. “Разумеется, мальчик побывал в машине”. “Там же кругом его отпечатки пальцев!” “Как он попал в машину?” “Как он оттуда выбрался?” Они будут считать, что статья Слика Мюллера – чистая правда, и Марк что-то скрывает.
Несправедливо, что ребенку приходится читать такое о себе в газете и нет широкой родительской спины, за которую можно спрятаться. Каждый ребенок в такой ситуации нуждается в защите отца и безоговорочной любви матери. Ему нужен щит против полицейских, агентов ФБР, репортеров и, избави Бог, гангстеров. И, конечно, он в свои одиннадцать лет совсем запутался: сначала врал, потом рассказал правду, потом снова врал и теперь не знает, что делать дальше. Из-за правды могут убить, он такое видел в кино и всегда вспоминал, когда испытывал желание рассказать все как было. Как же ему выбраться из этой передряги?
Он поднял газету с пола и вышел в холл. На двери белела прикрепленная Гринуэем записка, запрещающая всем, включая медсестер, входить в палату Рикки. От постоянного сидения на кровати и раскачивания малыша у Дайанны стала болеть спина, и Гринуэй выписал ей еще таблетки, чтобы снять боль.
Марк остановился у столика медсестры и вернул газету Карен.
– Миленькая история, да? – заметила она с улыбкой. Вся романтика исчезла. Она была так же красива, но изображала недотрогу, а у него просто не осталось сил.
– Пойду куплю плюшку, – сказал она. – Вам принести?
– Нет, спасибо.
Он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Дверь открылась, и он вошел. В этот самый момент Джек Нэнс, сидящий в темной гостиной, что-то проговорил в микрофон.
В лифте никого не было. Шел седьмой час, и до настоящей беготни осталось еще как минимум полчаса. На восьмом этаже лифт остановился, дверь открылась, и вошел мужчина. На нем был лабораторный халат, джинсы, кроссовки и бейсбольная шапочка. Марк на его лицо не взглянул. Он уже устал от незнакомцев.
Дверь закрылась, и мужчина неожиданно схватил Марка и зажал в угол. Его пальцы сжались на горле мальчика. Мужчина встал на одно колено и достал что-то из кармана. Его лицо находилось в нескольких дюймах от лица Марка, и оно было ужасным. Он тяжело дышал.
– Слушай меня, Марк Свей, – прорычал он. Раздался щелчок, и неожиданно в его руке появилось блестящее лезвие ножа. Очень длинное лезвие. – Не знаю, что наболтал тебе Клиффорд, – быстро проговорил он. Лифт все двигался. – Но если ты повторишь кому-нибудь хоть одно слово, включая твоего адвоката, я тебя убью. И твою мать, и младшего брата, понял? Он в палате 943. Я знаю и трейлер, в котором вы живете. И школу я твою видел. – Марк чувствовал его теплое дыхание с запахом кофе со сливками. Он смотрел Марку прямо в глаза.
– Так ты меня понял? – спросил он с паскудной улыбкой.
Лифт остановился, мужчина поднялся и встал у двери, нож из его руки куда-то исчез. Хоть Марка и парализовало от страха, у него хватило сил молиться и надеяться, что кто-нибудь войдет в этот чертов лифт. Ясно было, что мужчина выходить не собирается. Они прождали десять секунд на шестом этаже, но никто не вошел. Дверь закрылась, и лифт снова двинулся.
Мужчина снова набросился на него и поднес лезвие ножа к его носу. Он локтем прижал его в угол и неожиданно опустил блестящее лезвие к талии Марка. Быстро и умело он разрезал ременную петлю, потом вторую. Он уже сказал, что хотел, теперь настало время для демонстрации.
– Я вспорю тебе брюхо, понял? – спросил он и отпустил мальчика.
Марк кивнул. В горле стоял комок величиной с мяч для гольфа, а на глазах появились слезы. Он снова кивнул: да, да, да.
– Я тебя убью. Веришь?
Марк не мог отвести взгляда от ножа. Опять закивал.
– И, если ты кому-нибудь расскажешь обо мне, я до тебя доберусь. Понял? – Марк продолжал кивать еще быстрее, чем раньше.
Мужчина опустил нож в карман и достал цветную фотографию восемь на десять дюймов из-под халата. Он сунул ее Марку в лицо.
– Видел это раньше? – спросил он, теперь улыбаясь. То был портрет Марка, сделанный в фотоателье, когда Марк был во втором классе. Он всегда висел в гостиной над телевизором. Марк уставился на портрет.
– Узнаешь? – пролаял мужчина.
Марк кивнул. В мире существовала только одна такая фотография.
Лифт остановился на пятом этаже, и мужчина быстро переместился к двери. В последнюю секунду в лифт вошли две медсестры, и Марк наконец перевел дыхание. На третьем этаже вошли еще трое и встали между Марком и человеком с ножом. Мгновение, и мужчина, напавший на Марка, исчез. Выскользнул в самый последний момент, когда дверь уже закрывалась.
– Ты в порядке? – спросила медсестра, внимательно глядя на него и нахмурившись. Лифт дернулся и пополз вниз. Она коснулась его лба и почувствовала, что он весь потный. И глаза у него были мокрые. – Ты какой-то бледный, – сказала она.
– Ничего, все в порядке, – тихо пробормотал он, держась за перила, чтобы не упасть.
Вторая сестра тоже посмотрела на него. Они с беспокойством изучали его лицо.
– Ты уверен?
Он кивнул. Тут неожиданно открылась дверь лифта на втором этаже, и он прошмыгнул мимо них, оказавшись в узком коридоре, забитом тележками и инвалидными колясками. Его поношенные кроссовки скользили по чистому линолеуму со скрипом, пока он бежал к дверям с надписью “Выход”. Толкнув дверь, он выскочил на лестницу. Он схватился за перила и помчался наверх, перепрыгивая через ступеньки. Ноги заболели на шестом этаже, но он побежал еще быстрее. Он проскочил мимо врача на восьмом этаже, не замедляя бега. Он побил рекорд, карабкаясь вверх, пока на пятнадцатом этаже лестница не кончилась. Он упал на площадке под пожарным шлангом и долго сидел там почти в темноте, пока лучи солнца не пробились сквозь маленькое окошечко над его головой.
* * *
По договоренности с Реджи Клинт открыл офис ровно в восемь, зажег везде свет и включил кофеварку. Была среда, так что сегодня была очередь сорта “хараре”. Он просмотрел бесчисленные одно-фунтовые пакетики с зернами кофе в холодильнике и нашел “хараре”. Положил ровно четыре ложки в кофемолку. Реджи немедленно узнает, если он ошибется хотя бы на пол-ложки. Она отопьет первый глоток с видом дегустатора, почмокает губами, как кролик, и вынесет приговор. Он добавил точное количество воды, щелкнул выключателем и подождал, когда появятся первые капли. Аромат был восхитительным.
Клинт любил кофе почти так же, как и Реджи, и скрупулезность при приготовлении напитка не была ему в тягость. Каждое утро они начинали со спокойной чашки кофе, за которой строили планы на день и обсуждали почту. Они познакомились одиннадцать лет назад в центре по борьбе с алкоголизмом. Ей тогда был сорок один, ему – семнадцать. Они одновременно поступили в юридический колледж, но он оттуда вылетел, втянувшись в наркотики. Уже пять лет он ничего не употреблял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Ты хочешь убить мальчишку?
– Может быть. Посмотрим. Надо узнать, что ему известно, верно? Если чересчур много, может, мы его уберем.
– Мае просто стыдно, что мы кровные родственники, Барри. Ты – полный кретин, понимаешь?
– Ладно. Но нам надо пошевеливаться.
Джонни взял стопку бумаг, и его глаза побежали по строчкам.
– Пошли Боне и Пирини, но не делай никаких глупостей. Понял? Ты идиот, Барри, кретин недоразвитый и не смей ничего делать, пока я не скажу. Понятно?
– Да, сэр.
– А теперь убирайся. – Джонни махнул рукой, и Барри вскочил на ноги.
Глава 13
К вечеру во вторник Джорджу Орду и его служащим удалось ограничить деятельность Фолтригга, Бокса и Финка пределами роскошной библиотеки в федеральном здании. Там они и разбили свой лагерь. В их распоряжении было два телефона. Орд одолжил им секретаршу и практиканта. Всем помощникам прокурора было строго наказано держаться подальше от библиотеки. Фолтригг постоянно держал двери закрытыми и разбросал свои бумаги и все остальное по огромному столу длиной в шестнадцать футов, расположенному в центре зала. Право свободного входа и выхода было дано лишь Труманну. Секретарша по желанию Роя приносила кофе и бутерброды.
Фолтригг был весьма посредственным юристом и умудрился последние пятнадцать лет обойтись без серьезных юридических изысканий. Он ненавидел библиотеки еще со студенческих времен. Он считал, что всеми юридическими исследованиями должны заниматься яйцеголовые ученые. Практиковать же должны настоящие юристы, способные убедить присяжных.
Однако просто со скуки, сидя в библиотеке Орда вместе с Боксом и Финком в ожидании, когда их позовет какая-то Реджи, он, великий Рой Фолтригг, юрист высшего класса, уткнулся носом в толстый свод законов, а еще дюжина столь же внушительных книг лежала вокруг него на столе. Финк, один из тех самых яйцеголовых ученых, сидел на полу, сняв ботинки и обложившись кипой бумаг. Бокс, как и его шеф, тоже далеко не дока в юриспруденции, делал вид, что работает на противоположном от Фолтригга конце стола. Последний раз Бокс открывал книгу по юриспруденции много лет назад, но в настоящий момент ему просто нечем было больше заняться. На нем были только спортивные трусы, и он изо всех сил надеялся, что завтра все они уберутся из Мемфиса.
Целью всех их изысканий было найти способ заставить Марка Свея выложить информацию против его желания. Если какое-то лицо располагает информацией, имеющей решающее значение для уголовного процесса, и это лицо предпочитает молчать, то как получить эту информацию? Вопрос второй: Фолтригг желал знать, есть ли способ, оставаясь в рамках закона, заставить Реджи Лав расстаться с информацией, доверенной ей Марком? Конфиденциальность беседы между адвокатом и клиентом всегда священна, но Фолтригг хотел знать все.
В споре насчет того, знает ли Марк что-нибудь или нет, победил Фолтригг. Мальчик был в машине. Клиффорд тронулся умом и хотел высказаться. Мальчишка врал полицейским, а теперь нанял адвоката, потому что он знает нечто такое, о чем боится говорить. Почему бы ему запросто не рассказать все? Почему? Да потому, что он боится убийцы Бойда Бойетта.
Финк все еще сомневался, но устал спорить. Его босс был не слишком умен и очень упрям, и уж если он что решил, то тут его ничем не собьешь. Да и в рассуждениях Фолтригга определенно был резон. Мальчишка вел себя странно, особенно для ребенка.
Бокс, разумеется, поддерживал босса и верил каждому его слову. Если Рой говорит, что мальчик знает, где спрятан труп, то так оно и есть. В результате одного из его телефонных звонков полдюжины помощников прокурора в Новом Орлеане занимались подобными изысканиями.
Ларри Труманн постучал и вошел в библиотеку где-то около десяти вечера во вторник. Большую часть вечера он провел в офисе Мактьюна. По заданию Фолтригга они пытались получить разрешение предложить Марку Свею охрану и безопасность в соответствии с Федеральной программой защиты свидетелей. Они десятки раз звонили в Вашингтон, дважды разговаривали с директором ФБР Дентоном Войлзом. Если утром Марк Свей не даст Фолтриггу желаемых ответов, у них будет припасено для него крайне заманчивое предложение.
Фолтригг считал, что все будет в порядке. Мальчишке терять нечего. Они предложат его матери работу в другом городе, пусть сама выберет. Будет зарабатывать больше, чем шесть паршивых долларов в час, которые она получает на фабрике по производству лампочек. Семья будет жить в доме на фундаменте, а не в дешевом трейлере. Дадут им и деньги и, может, машину.
* * *
Марк сидел на тонком матрасе, уставившись на мать, лежащую рядом с Рикки. Ему безумно надоела и палата и больница вообще. От раскладушки у него болела спина. Более того, красотки Карей на сестринском пункте не было. Холл был пуст. Никто не ждал лифта.
В гостиной сидел один-единственный человек. Он листал журнал и не обращал никакого внимания на телевизор. И сидел он на диване, то есть именно там, где Марк рассчитывал поспать. Марк сунул два четвертака в автомат и вытащил банку “Спрайта”. Сел на стул и уставился в телевизор. Человеку было лет сорок, и выглядел он усталым и обеспокоенным. Прошло десять минут, и программа кончилась. Неожиданно на экране возник Джилл Тил, народный адвокат. Он спокойно стоял на месте автомобильной катастрофы и рассказывал о защите прав и борьбе со страховыми компаниями. Самый настоящий Джилл Тил.
Джек Нэнс захлопнул журнал и взял другой. Он в первый раз взглянул на Марка и улыбнулся.
– Привет, – сказал он ласково и снова занялся журналом.
Марк кивнул. Только ему и не хватало еще одного незнакомца. Он потягивал напиток и молча молился.
– Что ты здесь делаешь? – спросил человек.
– Смотрю телевизор, – ответил Марк еле слышно. Человек перестал улыбаться и принялся читать журнал. На экране появились вечерние новости, среди которых – рассказ о гигантском тайфуне в Пакистане. Мелькали картины мертвых людей и животных, которые валялись вдоль полосы прибоя, как дрова. Все обычно охотно смотрят такие передачи.
– Ужасно, верно? – заметил Джек Нэнс, повернувшись к телевизору, на экране которого вертолет завис над грудой мертвых тел.
– Жуть, – согласился Марк, стараясь сохранить равнодушный тон. Как знать, может, еще один голодный адвокат ищет легкую жертву.
– Действительно, жуть, – подтвердил человек, качая головой при виде всех этих страданий. – Я думаю, нам за многое надо благодарить судьбу. Но в больнице очень трудно быть благодарным, ты меня понимаешь? – Неожиданно он снова загрустил и с печалью в глазах взглянул на Марка.
– В чем дело? – не мог не спросить Марк.
– Да тут мой сын. В очень тяжелом состоянии. – Человек швырнул журнал на стол и принялся тереть глаза.
– А что случилось? – спросил Марк. Ему вдруг стало его жалко.
– Автомобильная катастрофа. Моего парнишку выбросило из машины.
– А где он?
– В реанимации, на первом этаже. Мне пришлось уйти. Там настоящий зверинец, люди кричат и плачут вое время.
– Мне очень жаль.
– Ему всего восемь лет. – Казалось, что он плачет, но точно Марк не мог определить.
– Моему младшему брату тоже восемь. Он лежит в палате за углом.
– А с ним что?
– Длинная история. И становится все длиннее. Я думаю, он выправится. Я надеюсь, ваш сын тоже поправится.
Джек Нэнс взглянул на часы и неожиданно встал.
– Я тоже. Пойду проверю, как он там. Всего тебе наилучшего. Как тебя зовут?
– Марк Свей.
– Всего хорошего, Марк. Побегу. – Он направился к лифту и исчез.
Марк занял его место на диване и через несколько минут уже крепко спал.
Глава 14
Фотографии, которые появились на страницах “Мемфис пресс”, были взяты из ежегодника начальной школы на Уиллоу-роуд и были годичной давности. Марк тогда учился в четвертом классе, а Рикки – в первом. Они были напечатаны в низу третьей полосы, и над забавными улыбающимися лицами шли надписи: Марк Свей. Рикки Свей. Слева размещалась статья о самоубийстве Джерома Клиффорда и событиях, в которых мальчики приняли участие. Написана статья была Сликом Мюллером, и он сумел сделать ее весьма интригующей. ФБР проявляет большой интерес; Рикки в шоке; Марк набирает 911, но отказывается назвать себя; полиция пытается допросить Марка, но он пока отказывается говорить; семья наняла адвоката, некую Реджи Лав; отпечатки пальцев Марка обнаружены везде внутри машины, включая пистолет. В статье Марк выглядел как хладнокровный убийца.
Карен принесла ему газету где-то часов в шесть. Часом раньше Рикки открыл глаза и попросился в туалет. Сейчас он снова лежал в постели, бормотал что-то насчет кошмаров и ел мороженое. Гринуэй не хотел, чтобы в палате находился кто-нибудь, кроме Рикки и Дайанны. Вот почему Марк устроился в пустой палате напротив. Он только что посмотрел мультфильмы и теперь пытался вздремнуть.
– Ты стал важной персоной, – сказала Карен, протягивая ему газету и ставя на стол стакан с апельсиновым соком.
– Что это? – спросил он, неожиданно увидев свое черно-белое изображение. – Черт!
– Просто статья. Дай мне автограф, когда будет время.
Очень смешно. Она ушла, и он медленно прочел статью. Реджи ужа говорила ему об отпечатках пальцев и записке. Он рассказал ей о пистолете, но как-то совсем позабыл о бутылке виски.
Несправедливо, что все так вышло. Он просто мальчишка, который не лез ни в чьи дела, и вдруг, пожалуйста, его фотография в газете, и все показывают на него пальцем. Какое право имела газета раскопать эти старые фотографии и напечатать их? У него что, уже и прав никаких нет?
Мальчик швырнул газету на пол и подошел к окну. Светало, шел мелкий дождь, и Мемфис медленно просыпался. Он стоял у окна в пустой комнате, смотрел на ряды высоких зданий и чувствовал себя безмерно одиноким. Через час миллионы людей проснутся и прочтут о Марке и Рикки Свеях, поедая тосты и запивая их кофе. Темные здания скоро наполнятся занятыми людьми, которые начнут собираться группками, сплетничать и делать дикие предположения насчет него и покойного адвоката. “Разумеется, мальчик побывал в машине”. “Там же кругом его отпечатки пальцев!” “Как он попал в машину?” “Как он оттуда выбрался?” Они будут считать, что статья Слика Мюллера – чистая правда, и Марк что-то скрывает.
Несправедливо, что ребенку приходится читать такое о себе в газете и нет широкой родительской спины, за которую можно спрятаться. Каждый ребенок в такой ситуации нуждается в защите отца и безоговорочной любви матери. Ему нужен щит против полицейских, агентов ФБР, репортеров и, избави Бог, гангстеров. И, конечно, он в свои одиннадцать лет совсем запутался: сначала врал, потом рассказал правду, потом снова врал и теперь не знает, что делать дальше. Из-за правды могут убить, он такое видел в кино и всегда вспоминал, когда испытывал желание рассказать все как было. Как же ему выбраться из этой передряги?
Он поднял газету с пола и вышел в холл. На двери белела прикрепленная Гринуэем записка, запрещающая всем, включая медсестер, входить в палату Рикки. От постоянного сидения на кровати и раскачивания малыша у Дайанны стала болеть спина, и Гринуэй выписал ей еще таблетки, чтобы снять боль.
Марк остановился у столика медсестры и вернул газету Карен.
– Миленькая история, да? – заметила она с улыбкой. Вся романтика исчезла. Она была так же красива, но изображала недотрогу, а у него просто не осталось сил.
– Пойду куплю плюшку, – сказал она. – Вам принести?
– Нет, спасибо.
Он подошел к лифту и нажал кнопку вызова. Дверь открылась, и он вошел. В этот самый момент Джек Нэнс, сидящий в темной гостиной, что-то проговорил в микрофон.
В лифте никого не было. Шел седьмой час, и до настоящей беготни осталось еще как минимум полчаса. На восьмом этаже лифт остановился, дверь открылась, и вошел мужчина. На нем был лабораторный халат, джинсы, кроссовки и бейсбольная шапочка. Марк на его лицо не взглянул. Он уже устал от незнакомцев.
Дверь закрылась, и мужчина неожиданно схватил Марка и зажал в угол. Его пальцы сжались на горле мальчика. Мужчина встал на одно колено и достал что-то из кармана. Его лицо находилось в нескольких дюймах от лица Марка, и оно было ужасным. Он тяжело дышал.
– Слушай меня, Марк Свей, – прорычал он. Раздался щелчок, и неожиданно в его руке появилось блестящее лезвие ножа. Очень длинное лезвие. – Не знаю, что наболтал тебе Клиффорд, – быстро проговорил он. Лифт все двигался. – Но если ты повторишь кому-нибудь хоть одно слово, включая твоего адвоката, я тебя убью. И твою мать, и младшего брата, понял? Он в палате 943. Я знаю и трейлер, в котором вы живете. И школу я твою видел. – Марк чувствовал его теплое дыхание с запахом кофе со сливками. Он смотрел Марку прямо в глаза.
– Так ты меня понял? – спросил он с паскудной улыбкой.
Лифт остановился, мужчина поднялся и встал у двери, нож из его руки куда-то исчез. Хоть Марка и парализовало от страха, у него хватило сил молиться и надеяться, что кто-нибудь войдет в этот чертов лифт. Ясно было, что мужчина выходить не собирается. Они прождали десять секунд на шестом этаже, но никто не вошел. Дверь закрылась, и лифт снова двинулся.
Мужчина снова набросился на него и поднес лезвие ножа к его носу. Он локтем прижал его в угол и неожиданно опустил блестящее лезвие к талии Марка. Быстро и умело он разрезал ременную петлю, потом вторую. Он уже сказал, что хотел, теперь настало время для демонстрации.
– Я вспорю тебе брюхо, понял? – спросил он и отпустил мальчика.
Марк кивнул. В горле стоял комок величиной с мяч для гольфа, а на глазах появились слезы. Он снова кивнул: да, да, да.
– Я тебя убью. Веришь?
Марк не мог отвести взгляда от ножа. Опять закивал.
– И, если ты кому-нибудь расскажешь обо мне, я до тебя доберусь. Понял? – Марк продолжал кивать еще быстрее, чем раньше.
Мужчина опустил нож в карман и достал цветную фотографию восемь на десять дюймов из-под халата. Он сунул ее Марку в лицо.
– Видел это раньше? – спросил он, теперь улыбаясь. То был портрет Марка, сделанный в фотоателье, когда Марк был во втором классе. Он всегда висел в гостиной над телевизором. Марк уставился на портрет.
– Узнаешь? – пролаял мужчина.
Марк кивнул. В мире существовала только одна такая фотография.
Лифт остановился на пятом этаже, и мужчина быстро переместился к двери. В последнюю секунду в лифт вошли две медсестры, и Марк наконец перевел дыхание. На третьем этаже вошли еще трое и встали между Марком и человеком с ножом. Мгновение, и мужчина, напавший на Марка, исчез. Выскользнул в самый последний момент, когда дверь уже закрывалась.
– Ты в порядке? – спросила медсестра, внимательно глядя на него и нахмурившись. Лифт дернулся и пополз вниз. Она коснулась его лба и почувствовала, что он весь потный. И глаза у него были мокрые. – Ты какой-то бледный, – сказала она.
– Ничего, все в порядке, – тихо пробормотал он, держась за перила, чтобы не упасть.
Вторая сестра тоже посмотрела на него. Они с беспокойством изучали его лицо.
– Ты уверен?
Он кивнул. Тут неожиданно открылась дверь лифта на втором этаже, и он прошмыгнул мимо них, оказавшись в узком коридоре, забитом тележками и инвалидными колясками. Его поношенные кроссовки скользили по чистому линолеуму со скрипом, пока он бежал к дверям с надписью “Выход”. Толкнув дверь, он выскочил на лестницу. Он схватился за перила и помчался наверх, перепрыгивая через ступеньки. Ноги заболели на шестом этаже, но он побежал еще быстрее. Он проскочил мимо врача на восьмом этаже, не замедляя бега. Он побил рекорд, карабкаясь вверх, пока на пятнадцатом этаже лестница не кончилась. Он упал на площадке под пожарным шлангом и долго сидел там почти в темноте, пока лучи солнца не пробились сквозь маленькое окошечко над его головой.
* * *
По договоренности с Реджи Клинт открыл офис ровно в восемь, зажег везде свет и включил кофеварку. Была среда, так что сегодня была очередь сорта “хараре”. Он просмотрел бесчисленные одно-фунтовые пакетики с зернами кофе в холодильнике и нашел “хараре”. Положил ровно четыре ложки в кофемолку. Реджи немедленно узнает, если он ошибется хотя бы на пол-ложки. Она отопьет первый глоток с видом дегустатора, почмокает губами, как кролик, и вынесет приговор. Он добавил точное количество воды, щелкнул выключателем и подождал, когда появятся первые капли. Аромат был восхитительным.
Клинт любил кофе почти так же, как и Реджи, и скрупулезность при приготовлении напитка не была ему в тягость. Каждое утро они начинали со спокойной чашки кофе, за которой строили планы на день и обсуждали почту. Они познакомились одиннадцать лет назад в центре по борьбе с алкоголизмом. Ей тогда был сорок один, ему – семнадцать. Они одновременно поступили в юридический колледж, но он оттуда вылетел, втянувшись в наркотики. Уже пять лет он ничего не употреблял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48