К его величайшему облегчению, Меркеля поняла и кивком подтвердила его правоту. Да и потом, пока они пробирались к главной площади, она не обронила ни одного неосторожного словечка.
— А ить альгарвейцам надысь не с руки, коли кто им праздник испоганит, — хмыкнул Рауну.
— Еще бы! — шепнул в ответ Скарню. Он отлично видел расположившихся на крышах домов альгарвейских снайперов. А трон, на котором должен был венчаться на графство Симаню, охраняло столько рыжиков, что в глазах пестрило. — Только они не дураки. Будь они идиотами, мы давно бы их выгнали.
И тут заиграл оркестр. Точнее, оркестрик: волынка, туба, труба и большой барабан. Одна народная валмиерская мелодия сменяла другую. Скарню заметил, как при звуках этих простых мелодий у многих альгарвейцев надменно сморщились носы. Они воспринимали эту музыку лишь как «треньканье и бреньканье», не соответствующее их изысканному вкусу. Но вдруг один из офицеров внезапно резко рявкнул что-то по-альгарвейски, и кислые физиономии мгновенно прояснились — теперь на лицах всех рыжиков цвели улыбки. С такой улыбкой только к зубодеру идти, когда флюс на полморды.
Злобный оскал — тоже улыбка своего рода. Альгарвейцы это отлично понимали и потому скалились по самое не могу. Да, в политесе они знали толк.
Но вот оркестрик заиграл нечто бравурное, а барабанщик выдал торжественную дробь.
— Графеныш грядет, — прошептала Меркеля. Если бы они родились в этих местах, как она, то тут же узнали бы церемониальную мелодию. Но для них, чужаков, местный ритуал был тайной за семью печатями. Скарню изо всех сил старался ничем не отличаться от окружающих.
— Вот он, грядет, — прошептал кто-то за его спиной. Все головы одновременно повернулись влево: все знали, откуда появится Симаню. Скарню этого не знал, но следил за толпой и надеялся, что успел повернуться раньше, чем кто-либо из альгарвейцев заметил, что он на секунду замешкался.
Сын графа Энкуру, разряженный в негнущийся от обилия золотого шитья мундир и отделанные мехом на отворотах штаны, поднялся на помост и направился к массивному трону своего отца. Симаню было лет двадцать пять. На его довольно красивом лице застыла маска надменного презрения — это было лицо человека, который с самого детства привык, что любое его приказание исполняется беспрекословно.
— Служил я, бывало, у офицеров, что так же высоко летали да свысока поглядывали, — пробурчал Рауну. — Дак их так все любили… прям слов нет! — И хитро подмигнул, чтобы Скарню понял его слова как надо.
Симаню остановился и одарил одинаково высокомерной улыбкой как собравшийся на площади отданный в его власть народ, так и охранявших его альгарвейцев, собственно, и давших ему эту власть. Скарню помотал головой: на мгновение ему показалось, что он смотрит на свою сестру Красту — настолько знакомым показался этот надменный изгиб губ. Неужели он раньше просто не замечал, сколько высокомерия в ней было? Нет, не может такого быть!
За Симаню следовали альгарвейские охранники и чисто отмытый и принаряженный для такого случая крестьянин. Парень вел за собой в поводу двух коров — одну справную, холеную и тучную, и вторую — престарелую костлявую доходягу.
— Хорошо б узнать, что это за петух такой, — снова зашептал Рауну, — и устроить ему какой приятный подарочек.
— Ладно, разберемся, — мрачно кивнул Скарню. — Этот-то точно подставляет свою задницу рыжикам. Они с Симаню два сапога пара. А коровы здесь зачем? — шепнул он Меркеле на ухо, стараясь, чтобы стоящие вокруг настоящие крестьяне не расслышали — они-то об этом знали с детства.
— Смотри и сам все увидишь, — отмахнулась Меркеля. Сама она тоже еще ни разу не видела этой церемонии — Энкуру правил достаточно долго — но рассказов о том, как это происходит, слышала немало. Скоро Скарню будет знать о народных традициях этого края столько, что любому ученому-этнографу в Приекуле хватило бы на солидную диссертацию.
Симаню встал перед троном — тот был весьма необычной формы и имел два сиденья и одну спинку. Одно сиденье было развернуто на восток, второе — на запад.
— Народ Павилосты! Народ моего графства! — В сладких интонациях голоса молодого правителя таилось яда не меньше, чем в его улыбке. — Ныне принимаю я то, что завещано мне предками!
И он опустился на сиденье, развернутое на запад, в сторону Альгарве. Очевидно, прежде этот акт должен был символизировать, что новый граф принимает на себя защиту своего народа от варваров, в юбках принесших столько горя и бед сперва Каунианской империи, а позже каунианским королевствам. Ныне же, когда вокруг толпились альгарвейцы, этот ритуал выглядел жалкой пародией.
Разряженный крестьянин, так и не отпустивший поводья коров, уселся на второе сиденье — спиной к Симаню. Затем он встал и, описывая широкую дугу, подвел коров к графу.
— Ну вот теперь смотри в оба, — прошептала Меркеля. — Сейчас он должен выбрать тощего быка, а крестьянин даст ему оплеуху. Не сильную, конечно, а так, для виду. Это для того, чтобы показать, что граф принимает власть против своей воли и идет на это только ради счастья своего народа.
Симаню поднялся трона и все с той же деревянной улыбкой вновь обратился к замершей площади:
— Народ Павилосты! Народ моего графства! Мир изменился! Подлые наемники убили моего отца! До сих пор они не понесли заслуженного наказания! Их укрывают у себя гнусные приспешники партизан! Что ж, хорошо! Кто ничего не дает, тот ничего и не получает!
Левой рукой он вырвал у растерявшегося крестьянина повод толстой коровы, а правой с размаху нанес ему такой удар по зубам, что тот с воплем отлетел и упал к подножью трона. Симаню подбоченился, запрокинул голову и звонко, заливчато расхохотался.
В нависшей над главной площадью Павилосты ошеломленной тишине его смех звучал почти непристойно. Крестьяне и горожане не верили своим ушам и глазам: никто и никогда во все времена не смел изменить хоть один шаг в древней церемонии. Они просто онемели, не в силах постигнуть подобного святотатства. Рыжики тоже молчали. Похоже, для них все это было такой же неожиданностью, как и для валмиерцев. Офицеры-альгарвейцы застыли на мгновение с открытыми ртами, а затем разразились бранью. Скарню, на их месте тоже ругался бы: марионетка, которая должна была помочь им управлять завоеванным народом, сорвалась с ниток и взбунтовала народ против себя .
Кто-то запустил в Симаню яблоком, но промазал, и оно разбилось о спинку трона. Толстая корова тут же нагнулась к его остаткам и с аппетитом схрумкала. А из толпы летела уже менее безобидная щебенка. Один из бросков достиг цели: круглый голыш ударил молодого графа в грудь и он завопил громче, чем крестьянин, давеча сбитый им с ног.
А в Симаню летело все больше и больше камней, фруктов и овощей. И большинство из них достигали цели. Граф завопил снова, и к нему бросился командир церемониального караула:
— Идиот несчастный! Зачем ты нарушил ритуал?! Почему не сделал как надо?!
— Они этого не заслужили, — прошипел в ответ Симаню, вытирая кровь с лица. — Силы небесные! Да теперь, когда они на меня напали, они вообще это не заслужили!
— Кретин! Если потакать им в мелочах, они станут послушны во всем. А теперь? — Рыжик обернулся к бушующей толпе и заорал на всю площадь: — Эй, валмиерцы! Немедленно прекратить мятеж и всем разойтись по до… Мам-а-а! — Огромный булыжник ударил его в живот, офицер сложился пополам и рухнул на помост.
— Отличный бросок! — заметил Скарню.
— Благодарю вас, сударь, — хмыкнул Рауну. — Есть еще заряд в наших жезлах!
— А то! — подмигнул Скарню и огляделся. Они стояли достаточно далеко от альгарвейцев, чтобы их можно было запомнить. Набрав полную грудь воздуха, он закричал: — Долой графа-предателя и альгарвейских тиранов!
Меркеля тут же прижалась к нему, закрывая его от рыжиков, и с такой страстью впилась губами в его губы, что он почувствовал во рту привкус крови. Увлекшись поцелуем, он даже не заметил, как толпа, огибая их с двух сторон, ринулась к помосту — громить ненавистных оккупантов и их ставленника.
— Назад! — орал какой-то альгарвейский офицер на валмиерском. — Все назад! Или вам придется пожалеть!
После меткого броска Рауну далеко не каждый отважился бы привлечь к себе внимание. Похоже, парень был не из трусов. Но с разбушевавшейся толпой было уже не сладить: снова полетели камни. Скарню выругался, увидев, что промазал.
— Долой Симаню! — эхом металось по всей площади. — Долой Симаню! Долой всех!
— Огонь! — заорал альгарвейский офицер, стараясь перекричать разъяренных валмиерцев. — Спалить их всех!
Палить — это альгарвейцы умели хорошо. Засевшие на крышах снайперы и солдаты караула направили свои жезлы на толпу, и над площадью забегали вспышки. Кто-то упал, кто-то, ударившись в панику, побежал, не разбирая дороги.
Меркелю с этой бойни пришлось уводить силой. Скарню тащил ее за руку в ближайший переулок, а она, пытаясь вырваться, упиралась:
— Ну пусти! Им еще мало досталось! Я хочу…
— Идем! Я не хочу, чтоб тебя убили! Вот проклятие! — пыхтел Скарню и волок ее дальше. Словно в подтверждение его слов, бежавший следом за ними мужчина вдруг дико закричал и рухнул на месте. — Симаню и альгарвейцы и так нам сегодня здорово помогли. Раньше люди покорно подчинялись им. Но после того, что сегодня произошло, с покорностью покончено. Теперь на борьбу с оккупантами поднимется в пять раз больше народу. Понимаешь ты это?
Похоже, его слова дошли до Меркели, и она наконец позволила любовнику увести ее из города. Но признать его правоту, да еще вслух — до такого она никогда не снизойдет.
Глава 5

— Да чтоб тебя чума взяла! — обрушилась Краста на горничную. — Уши бы тебе надрать как следует! Времени — послеобеденный час! Если думаешь, что можно дрыхнуть у меня на глазах, так подумай еще раз!
— Простите великодушно, госпожа! — прошептала Бауска, подавляя зевок. — Сама не знаю, что на меня в последние дни нашло.
Краста, великолепно изучившая все уловки прислуги, понимала, что горничная врет ей в глаза, но никак не могла понять — с какой стати? Бауска зевнула снова, потом еще раз, а потом вдруг шумно сглотнула. Лицо ее, и без того бледное, приобрело травянистый оттенок. Служанка сглотнула опять, булькнула сдавленно и, развернувшись, лучом вылетела из хозяйской спальни.
Когда горничная вернулась, выглядела она измученной, но и ожившей немного, будто избавилась от своей хвори.
— Ты что, заболела? — поинтересовалась Краста. — Если так, не вздумай меня заразить! Мы с полковником Лурканио собираемся завтра вечером на бал.
— Госпожа… — Бауска запнулась. Ее мертвенно-бледные щеки окрасил чуть заметный румянец. — Госпожа, — продолжила она, подбирая слова с особенной осторожностью, — это не заразно… между нами, по крайней мере.
— О чем ты болтаешь? — раздраженно выпалила Краста. — Если больна — врачу уже показалась?
— Меня временами подташнивает, госпожа, но я не больна, — ответила горничная. — И к врачу мне незачем ходить. Луна мне и так все подсказала.
— Луна? — В первую секунду Краста не поняла, о чем идет речь. Потом глаза ее вылезли на лоб. Теперь все было понятно. — Ты беременна!
— Да, — призналась Бауска и опять порозовела. — Я уже дней десять как в этом уверена.
— И кто отец? — поинтересовалась маркиза, поклявшись себе, что если Бауска ляпнет сейчас, будто это не хозяйкино дело, то будет жалеть об этом до конца своих дней.
Ничего подобного служанка не ляпнула.
— Капитан Моско, сударыня, — прошептала она, уткнувшись взглядом в ковер.
— Ты… носишь… альгарвейского ублюдка? Кукушонка? — спросила Краста. Горничная, не поднимая глаз, кивнула.
Маркизу охватил гнев — гнев, смешанный с завистью. Она с самого начала полагала, что капитан Моско не только моложе своего начальника Лурканио, но и куда симпатичней.
— И как это случилось?
— Как? — Вот тут Бауска подняла голову. — Обычным способом, конечно!
Краста зашипела от ярости:
— Я не об этом говорю, и ты прекрасно меня поняла! Ну так ты сказала этому мужлану, что он натворил?
Горничная покачала головой.
— Нет, госпожа. У меня духу не хватило покуда.
— Сейчас скажешь.
Ухватив служанку за руку с такой силой, что та застонала, — будь у Красты хоть на каплю больше злости, пострадало бы ухо горничной, — маркиза потащила Бауску за собой, не обращая внимания на ее всхлипывания: Краста привыкла пропускать жалобы прислуги мимо ушей. Когда они пересекли границу, отделявшую отданное во власть альгарвейцам западное крыло от остальной части дома, Бауска всхлипнула снова. Краста сделала вид, что не слышит.
Пара писарей из оккупационной администрации Приекуле подняли головы при виде двух валмиеранок. Взгляды, которые бросали рыжики на Красту (да и на Бауску, хотя последнее маркизу не трогало), были куда более сальными, чем потерпела бы та от валмиерской черни. Поначалу они приводили маркизу в бешенство. Потом она притерпелась — как привыкла к власти альгарвейцев.
— Но есть же пределы, — пробормотала она. — Клянусь силами горними, всему же есть пределы!
Бауска недоуменно булькнула. Маркиза продолжала делать вид, что не слышит.
Где работал капитан Моско, она знала: в приемной, рядом с комнатой, служившей в последние месяцы кабинетом полковнику Лурканио. Когда маркиза влетела в приемную, капитан как раз беседовал с кем-то по хрустальному шару, установленному на столе — украденном, без сомнения, в мастерской валмиерского краснодеревщика. При виде Красты он бросил что-то в каменный шар и, когда изображение в хрустале погасло, с поклоном поднялся на ноги.
— Дамы, — промолвил он по-валмиерски с небольшим акцентом, — как приятно видеть вас — и вдвое приятней видеть вас вдвоем.
Без сомнения, капитан был галантен. Бауска с улыбкой сделала реверанс и уже собралась ляпнуть что-нибудь миленькое — что, по мнению маркизы, было в ее положении противопоказано. А требовалось… нечто обратное.
— Коварный соблазнитель! — завизжала Краста. — Растлитель невинных! Извращенец!
При этих словах занятые альгарвейские писари — по крайней мере, те, кто понимал валмиерский, — воззрились на взбалмошную маркизу с чувством, далеким от похоти, а из кабинета выглянул на шум сам полковник Лурканио. Капитана же Моско ее тирада не тронула нимало. Как многим его соотечественникам, дерзости ему было не занимать.
— Заверяю вас, сударыня, вы ошибаетесь, — промолвил он с новым поклоном. — Я не соблазнитель, не растлитель и не извращенец. Могу вас также заверить, — добавил он с непереносимо мужским самодовольством, — что соблазнять никого не потребовалось. Ваша служанка была довольна не менее моего.
Краста обожгла взглядом Бауску. В то, что простолюдинка еще и шлюха, она готова была поверить. Но с некоторым усилием маркиза заставила себя припомнить, что сейчас разговор не об этом. Краста в свое время накопила большой опыт по части презрительных взглядов и применила его в полной мере.
— Лгите сколько вздумается, — промолвила она, — но никакие лживые оправдания не заставят испариться дитя во чреве этой несчастной девчонки!
— Что-что?! — вмешался Лурканио.
Моско испуганно поднял глаза — и тут же опустил, ковыряя пол носком сапога. Вид у него по-прежнему был очень мужественный, но теперь это было мужество мальчишки, расколотившего по нечаянности дорогую вазу, которую ему велено было не трогать.
— Ну, говори! — бросила Краста своей горничной и стиснула ее плечо, которое не отпускала все это время, еще сильней.
Бауска всхлипнула в очередной раз и тихонечко прошептала:
— Госпожа все верно рассказала. Я в тягости, а отец ребенка — капитан Моско.
За эти мгновения к капитану вернулась вся самоуверенность.
— Ну и что же с того? — ответил он, по-альгарвейски выразительно поведя плечами. — Такое случается порой от бурных акробатических упражнений. — Он повернулся к Лурканио: — Не я же единственный, ваша светлость. Эти валмиеранки готовы раздвинуть ноги перед каждым встречным и поперечным.
— Я заметил, — отозвался Лурканио, не сводя взгляда с Красты.
Кровь бросилась ей в лицо — от гнева, не от стыда. Маркиза уже набрала воздуха в грудь, готовая высказать Лурканио все, что о нем думает, но миг спустя так же тихо выдохнула, а вертевшиеся на языке слова проглотила. Краста не призналась бы в этом даже себе самой, но Лурканио пугал ее, как никто другой.
Полковник обратился к своему адъютанту по-альгарвейски. Моско снова принялся ковырять ковер носком сапога, потом ответил на том же наречии. О чем они говорили, Краста понятия не имела. Хотя маркиза уже давно ходила в любовницах у альгарвейского командира, разузнать больше полудюжины слов на этом языке она не считала нужным.
К изумлению ее, Бауска прошептала хозяйке на ухо:
— Они говорят, что меньше всего им нужны полукровки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82