Впрочем, даже если бы и сообщил, это мало что изменило бы: летящий на них альгарвейский отряд был в два раза больше.
В лучах заходящего солнца Сабрино обошел ближайшего дракона, развернулся и подпалил его сзади. На этот раз он даже не удосужился применить жезл — надо и ящерке доставить удовольствие: пусть вволю почихает огнем! Ункерлантский драколетчик не чувствовал опасности до последней секунды, пока с небес не полыхнула огненная волна и его объятый пламенем дракон не рухнул на землю.
Вот загорелся еще один ункерлантец, и еще… А вот загорелся наш, зелено-бело-алый! А вот и еще один! Сабрино злобно плюнул и выругался. А потом он ругался не переставая, потому что двум ункерам удалось вырваться из ловушки и сейчас они во все лопатки удирали к своим.
— Догнать их, ваше благородие? — спросил по кристаллу Домициано.
Но полковник с сожалением покачал головой:
— Нет. Наше задание на сегодня было прикрывать с воздуха своих. И мы с ним справились. Да и ночь уже близко. Так что пора в дракошню. Надо дать отдохнуть нашим зверюгам как следует — одни силы горние знают, куда нас направят завтра!
— Слушаюсь, ваше благородие! — Лицо Домициано в кристалле тоже выражало крайнее разочарование, но, как хороший вояка, он беспрекословно подчинился. Сабрино вполне устраивали подобные отношения: он предпочитал, чтобы у него в подчинении находились и ициативные и отважные солдаты, но чтобы при этом при этом их личная инициатива никогда не мешала им подчиняться его приказам.
Нынешняя их временная база находилась в небольшом, но очень красивом поместье, расположенном к востоку от Соммерды. Очень красивый хозяйский дом в центре сада и все хозяйственные постройки уцелели полностью. Но только потому, что альгарвейцам удалось прорвать фронт и захватить поместье до того, как солдатам конунга пришла в голову мысль оборудовать там опорный пункт. Да и не до окрестностей им было: основные силы были брошены на то, чтобы удержать Соммерду. Спускаясь по широкой спирали к дракошне, Сабрино с горечью отметил про себя, что для того, чтобы выбить из города упрямых ункеров, пришлось половину его превратить в руины.
Приземлившись, он с облегчением сдал свою чешуйчатую тварь под опеку драконеров. Ящеры к своим смотрителям относились все же с бОльшей симпатией, чем к летчикам. Еще бы, одни все время только лупят и подчиняют своей воле, а другие и мясом кормят, и киноварью, и брюхо серебрят. Хотя на самом деле драконы не способны на чувства привязанности и симпатии — слишком долго летал на них Сабрино, чтобы иметь хоть каплю сомнения на этот счет.
Отделавшись от дракона, полковник с жадностью набросился на ужин, который сегодня состоял из жареной баранины, черного хлеба, оливок и белого вина, настолько гадкого на вкус, что на него, видать, не польстился даже самый последний кухонный работник.
— Нет, это слишком приторно и горько одновременно, — констатировал Сабрино, мрачно разглядывая жидкость в своей кружке. — Фи, по вкусу — просто моча диабетика.
— Полагаюсь на ваш опыт, сударь, — с невинным видом отозвался капитан Домициано. — Я лично сам никогда ее не пробовал.
Сабрино замахнулся на насмешника кувшином и даже сделал вид, что сейчас запустит им ему в голову. Получилось настолько натурально, что лишь когда он сам опустил кувшин на стол и расхохотался, засмеялись и все кругом.
— Здрасьте вам! — воскликнул Орозио, указывая на распахнувшуюся дверь хозяйского дома. — Похоже, этот старый трухлявый пень наконец-то отважился высунуть нос и поглядеть, что творится снаружи!
И действительно, старый ункерлантец спустился с крыльца и двинулся в сторону ужинающих драколетчиков. Заняв поместье, Сабрино первым делом распорядился не трогать ни дом, ни его хозяев. Лишь реквизировал из кладовых запасы провианта, чтобы кормить своих ребят и драконов.
И до сегодняшнего дня ункерлантский аристократ (по крайней мере, полковник считал его таковым) упорно делал вид, что не замечает расквартировавшихся в его саду солдат.
Это был довольно высокий для своего племени, бодрый еще старик с горделивой осанкой, и лицо его украшали пышные седые усы, подстриженные по моде середины столетия — примерно времен окончания Шестилетней войны. В Ункерланте, где даже юноши уже много лет выбривались до блеска, это тоже было редкостью.
Подойдя к столу, он обратился к офицерам на чистейшем альгарвейском, причем с великолепным столичным произношением:
— Вот уж не думал, не гадал, что ваш народ так глубоко проникнет в нашу страну.
— И тем не менее мы здесь, сударь, — ответил Сабрино, поднявшись со своего места и отвесив приветственный поклон. — Имею честь представиться: граф Сабрино к вашим услугам.
И он поклонился снова. На губах старика появилась кривая горькая усмешка, но на поклон он ответил с не меньшей учтивостью.
— В дни моей молодости у меня был большой опыт в общении с альгарвейцами. И счастлив убедиться, что со времени моего давнего отъезда из вашей страны благородная кровь по-прежнему чиста.
— А… С кем имею честь? — деликатно осведомился Сабрино.
— Глубоко сомневаюсь, молодой человек, что мое имя вам что-то скажет, — ответил старик, хотя полковник был чуть ли не самым старшим из всех, кто сидел за столом. — Меня зовут Хлодвальд.
Услышав это имя, Сабрино и еще несколько офицеров не смогли удержаться от удивленных возгласов.
— Силы горние! — воскликнул Сабрино. — Если вы тот самый Хлодвальд… — а у полковника не было ни малейшего сомнения, что так и есть, — то… Ваше превосходительство, вы же признаны лучшим генералом своей страны за всю историю Шестилетней войны!
— Вы мне льстите. Мне просто очень везло в те годы, — как бы извиняясь, развел руками седовласый патриарх. А ведь любой альгарвеец на его месте тут же начал бы крутить усы и хвастаться своими былыми подвигами.
— Не окажете ли честь отужинать с нами? — Сабрино учтиво поклонился, и несколько молодых офицеров поддержали его возгласами одобрения.
Хлодвальд приподнял седую кустистую бровь:
— Весьма щедро с вашей стороны поделиться со мной тем, что и так принадлежит мне.
— Война есть война, сударь, — жестко ответил полковник. — Ужели вы сами никогда не вкушали плодов победы?
— Туше! — рассмеялся отставной генерал и уселся за стол. И враги его страны, соперничая друг с другом в стремлении услужить ему, стали наперебой предлагать различные кушанья и напитки. Но стоило старику отхлебнуть глоток вина, как его бровь снова поехала вверх: — Это не из моих подвалов!
— От всего сердца надеюсь, что вы не ошиблись, ваше превосходительство, — горячо согласился Сабрино.
Дождавшись, когда их гость насытится, полковник наконец задал давно уже терзавший его вопрос:
— Как же так случилось, что вместо того, чтобы помочь своей стране в битве с нами, вы предпочли мирно доживать свой век в этом поместье?
— О, я прожил здесь много счастливых лет! К тому же я абсолютно уверен, что даже если небо рухнет на землю, то и тогда конунг Свеммель ни за что не призовет меня к себе на службу. Вы можете этого не знать, но в Войне близнецов я сражался на стороне Киота.
— Вот оно что, — прошептал Сабрино, и ему сразу расхотелось задавать вопросы.
Но более молодой Орозио не сумел сдержать любопытства.
— Тогда почему вы до сих пор живы? — с юношеской прямотой спросил он.
И вновь на губах Хлодвальда заиграла горькая усмешка:
— Конунг Свеммель весьма бережливый человек. Я был хорошо знаком с обоими принцами еще в те благословенные для Котбуса дни, когда их отец был жив и они еще и не помышляли о братоубийственной войне. Может, в том-то и было дело. Ведь кроме меня он сослал еще нескольких аристократов. Тех, кто помнил его ребенком. Но официально он заявил, что оставляет мне жизнь «исключительно в память моих заслуг перед Ункерлантом». Так как именно тяжелая служба во имя родины оказалась для меня настолько непосильной, что я впал в старческий маразм. Впрочем, всех, кто с ним не согласен, он считает сумасшедшими.
— Каждый приписывает другому в первую очередь свои собственные болячки, — мрачно кивнул Сабрино, и Хлодвальд не стал возражать.
— Ничего! — бодро заявил Домициано. — Альгарве — это новая метла, и она выметет отсюда этого конунга. Король Мезенцио наведет тут порядок!
И вновь, уже в третий раз, губы отставного генерала дрогнули в невеселой усмешке:
— Да приди вы сюда лет двадцать назад — мы встретили бы вас с распростертыми объятиями! Но теперь слишком поздно. Мы только-только встали на ноги после Шестилетней войны и Войны близнецов, и тут вдруг заявляетесь вы, снова сшибаете нас на землю и заставляете начинать все сначала! Сегодня мы сражаемся за наш Ункерлант. И это нас всех наконец-то объединило.
Сабрино обвел глазами офицеров — все они были довольны бесплатным представлением. Он и сам хорошо развлекся. Вежливо склонив голову, он вновь обратился к Хлодвальду:
— Ваше превосходительство, может, Ункерлант и объединяется, но мы все равно добрались бы сюда, под Соммерду, имей конунг Свеммель хоть неисчерпаемый запас людей и оружия.
— Естественно, — ответил насильно отстраненный со своего поста боевой генерал. — И все же, даже если вы победите, победа останется за нами. Ну-ка признайтесь, легко вам с нами воевать?
Сабрино с трудом удержался, чтобы не кивнуть согласно: по правде говоря, последний бой был не из легких. Конечно, ункеры ни в воздухе, ни на земле особым воинским мастерством не отличались. В самые примитивные ловушки (в которые ни елгаванцев, ни валмиерцев ни за что не заманишь) эти лезли с разинутым ртом. Но бились они без оглядки, не щадя ни себя, ни других; бились до последнего, презирая саму мысль о сдаче в плен. Презирая саму мысль о поражении в войне .
— Вы так и не ответили мне, граф Сабрино, — прервал его размышления старый генерал.
— Довольно легко! — усмехнулся полковник и в свою очередь выпустил отравленную стрелу: — А как же это случилось, что против Ункерланта вдруг объединились все его соседи? Уже один этот факт свидетельствует о том, как сильно «любят» на Дерлавае конунга Свеммеля.
— Но ведь и все соседи Альгарве тоже объединились против него, — вежливо возразил Хлодвальд. — И что в этом случае можно сказать о короле Мезенцио?
— Янина сражается на нашей стороне! — выкрикнул Домициано.
Хлодвальд иронически вздернул седую бровь, но даже не подумал отвечать. Краска бросилась капитану в лицо. Он был так напыщенно взбешен, что Сабрино с трудом удержался от смеха, глядя на его багровую физиономию. Сам он до сих пор так и не разобрался, кем считать янинцев — друзьями или врагами. Да, они были на стороне Альгарве. И в то же время всячески помогали Ункерланту.
Хлодвальд поднялся из-за стола и весьма холодно поклонился Сабрино:
— Вы, альгарвейцы, пока мы били вас на всех фронтах во время Шестилетней войны, закалились и отполировались до блеска. И я вижу, что с тех пор так ничего и не изменилось. И, прежде чем оставить вас, все же я позволю себе вольность сообщить то, что рекомендую принять к сведению: Ункерлант — это королевство, но в то же время Ункерлант — огромная страна, и она перемелет вас всех, сдерет как наждачкой весь ваш показной блеск. Уж если мы своих не щадим… Спокойной ночи, господа. — И старый генерал зашагал к дому.
— Спокойной ночи, — кисло пожелал ему в спину полковник Сабрино. — Боюсь, нам больше не доведется встретиться. Нас слишком часто переводят с базы на базу!
Но Хлодвальд даже не обернулся. Сабрино так и не понял, слышал старый генерал его последние слова или нет. И все же, пока прямая спина старика виднелась в сумерках, Сабрино не мог оторвать от нее взгляда. Хлопнула дверь, Хлодвальд вошел в дом. Но ни единое окно не загорелось. Старый ункерлантский генерал был слишком щепетилен, чтобы предавать расположившегося в его саду врага драколетчикам своей страны.
И все же той же ночью драконы ункеров пошли в атаку и забросали ядрами все окрестности дракошни. Люди все остались целы, погибли лишь два ящера. Но сам факт налета и прицельность ядрометания заставили Сабрино надолго задуматься.
Лалла возмущенно вскочила на ноги, и от ее негодующего жеста прекрасная грудь соблазнительно колыхнулась.
— Но ведь я уже заказала это изумрудное ожерелье! Ты что, хочешь сказать, что я могу нет быть без него? Но ведь ювелир его привезет уже завтра!
— Ну, скажем, не совсем завтра, — мягко возразил Хадджадж. — А что до «могу нет быть»… Ты что, совсем разучилась говорить по-зувейзински? К тому же еще до того, как ты отправилась его заказывать, я говорил тебе, что ты его все равно не получишь, потому что оно слишком дорого стоит. И раз уж ты пропускаешь мимо ушей мои просьбы, не жди, что я стану слушать твои. Я и так уже тебя наслушался более чем.
Третья жена строптиво подбоченилась:
— И все же слушай меня еще, старикашка! С самой первой брачной ночи ты был глух к моим просьбам! За все те удовольствия, что я доставила твоему бренному телу, я давно заслужила королевство! А ты жалеешь для меня какой-то жалкой побрякушки!.. — Гордое рычание вдруг превратилось в жалобное мурлыканье: — Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?
Чтобы перейти от грозных обвинений к нежным просьбам, ей хватило всего нескольких фраз.
Хадджадж залюбовался ее обещающим неисчислимые наслаждения телом: пышные бедра, тонкая талия, сдобные груди. Он взял ее в жены только ради плотских утех и получил гораздо больше, чем ожидал. Но в довесок он приобрел еще и ее дурной характер, и это неизменно портило всю радость обладания ею. Прекрасно зная, как ему с ней хорошо, эта женщина возомнила, что муж теперь навсегда зависит от ее тела и потому обязан исполнять все ее желания — какими бы дикими они ни были. Она и не подозревала, что те, кто хорошо знал министра иностранных дел Зувейзы, при одной мысли о подобном только расхохотались бы.
Хадджадж тяжело вздохнул и повинно склонил голову:
— Да, я старикашка. Но что бы ты там себе ни вообразила, я еще не впал в маразм. Будь я старым идиотом, я все равно купил бы тебе ожерелье, даже если бы прежде отговаривал тебя от этой покупки. Но вместо этого я отошлю тебя домой, к главе твоего клана. И с большим удовольствием посмотрю, как ты будешь перед ним вертеться, чтобы выпросить прощение.
Лалла так и застыла с открытым ртом. Только сейчас до нее дошло, что в своих требованиях она зашла слишком далеко.
— О, смилуйся надо мной, мой повелитель и мой муж! — возопила она и грациозно осела на колени, искусно вплетая в кисею жалостливой мольбы нить соблазна. — Смилуйся надо мной, я припадаю к твоим стопам!
— Я уже осыпал милостями тебя с головы до ног, и это мне очень дорого стоило! — усмехнулся Хадджадж. — Я даже готов нести все расходы по разводу и буду обеспечивать тебя до тех пор, пока ты снова не выйдешь замуж. Если только тебе это удастся. Если тебе этого мало, постарайся выторговать у вождя вашего клана больше. До тех пор, пока закон не позволяет ему прикасаться к тебе, у тебя будет отличный стимул выжать из него все, что сумеешь. Но со мной этот номер больше не пройдет.
— Старый засушенный скорпиошка! — завизжала Лалла. — Да будь ты проклят! Разрази гром силы горние за то, что они вручили меня тебе! Я… я…
Она легко вскочила на ноги, выхватила из стенной ниши тяжелую вазу и метнула ее в мужа. Но ярость затуманила ей глаза, и потому Хадджаджу даже не пришлось увертываться — ваза шмякнулась о стенку и разбилась на кусочки в метре от него. На звон стекла тут же сбежались слуги.
— Уведите ее, — приказал Хадджадж. — И соберите ее вещи. Она возвращается к вождю своего клана.
— Будет исполнено, повелитель.
Слуги кусали губы, чтобы не засмеяться, — похоже, они уже давно ожидали подобного приказа. Лалла не могла этого не заметить и тут же пнула ногой ближайшего, а всех остальных обозвала бездельниками и негодяями. Но как она ни сопротивлялась, ее все же вывели, причем обращались с ней при этом не самым ласковым образом.
Как всегда бесшумно, в покои скользнул Тевфик и, поклонившись сообразно своему возрасту и положению, доложил:
— Мальчик мой, альгарвейский маркиз Балястро просит аудиенции.
— Так за чем дело стало, Тевфик? Зови его сюда. — С хрустом потянувшись, Хадджадж спихнул на пол одну из подушек. — Ты, небось, уже и юбку, и муддир для меня приготовил. Надеюсь, что подобрал что полегче.
Старый дворецкий зашелся в приступе кашля и, лишь отдышавшись, сообщил:
— Сегодня в покровах нет никакой необходимости, господин, ибо маркиз изволил явиться к нам одетым по-зувейзински. А точнее — альгарвейская широкополая шляпа, сандалии, а между ними — маркиз во всем своем естестве.
— И он в таком виде ждет меня на улице? Силы горние! Он же обгорит до костей — его бледная кожа не привыкла к нашему солнцу! — И Хадджадж бросился к гостю навстречу. И хотя силы его были уже не те, что прежде, Тевфика он обогнал с легкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
В лучах заходящего солнца Сабрино обошел ближайшего дракона, развернулся и подпалил его сзади. На этот раз он даже не удосужился применить жезл — надо и ящерке доставить удовольствие: пусть вволю почихает огнем! Ункерлантский драколетчик не чувствовал опасности до последней секунды, пока с небес не полыхнула огненная волна и его объятый пламенем дракон не рухнул на землю.
Вот загорелся еще один ункерлантец, и еще… А вот загорелся наш, зелено-бело-алый! А вот и еще один! Сабрино злобно плюнул и выругался. А потом он ругался не переставая, потому что двум ункерам удалось вырваться из ловушки и сейчас они во все лопатки удирали к своим.
— Догнать их, ваше благородие? — спросил по кристаллу Домициано.
Но полковник с сожалением покачал головой:
— Нет. Наше задание на сегодня было прикрывать с воздуха своих. И мы с ним справились. Да и ночь уже близко. Так что пора в дракошню. Надо дать отдохнуть нашим зверюгам как следует — одни силы горние знают, куда нас направят завтра!
— Слушаюсь, ваше благородие! — Лицо Домициано в кристалле тоже выражало крайнее разочарование, но, как хороший вояка, он беспрекословно подчинился. Сабрино вполне устраивали подобные отношения: он предпочитал, чтобы у него в подчинении находились и ициативные и отважные солдаты, но чтобы при этом при этом их личная инициатива никогда не мешала им подчиняться его приказам.
Нынешняя их временная база находилась в небольшом, но очень красивом поместье, расположенном к востоку от Соммерды. Очень красивый хозяйский дом в центре сада и все хозяйственные постройки уцелели полностью. Но только потому, что альгарвейцам удалось прорвать фронт и захватить поместье до того, как солдатам конунга пришла в голову мысль оборудовать там опорный пункт. Да и не до окрестностей им было: основные силы были брошены на то, чтобы удержать Соммерду. Спускаясь по широкой спирали к дракошне, Сабрино с горечью отметил про себя, что для того, чтобы выбить из города упрямых ункеров, пришлось половину его превратить в руины.
Приземлившись, он с облегчением сдал свою чешуйчатую тварь под опеку драконеров. Ящеры к своим смотрителям относились все же с бОльшей симпатией, чем к летчикам. Еще бы, одни все время только лупят и подчиняют своей воле, а другие и мясом кормят, и киноварью, и брюхо серебрят. Хотя на самом деле драконы не способны на чувства привязанности и симпатии — слишком долго летал на них Сабрино, чтобы иметь хоть каплю сомнения на этот счет.
Отделавшись от дракона, полковник с жадностью набросился на ужин, который сегодня состоял из жареной баранины, черного хлеба, оливок и белого вина, настолько гадкого на вкус, что на него, видать, не польстился даже самый последний кухонный работник.
— Нет, это слишком приторно и горько одновременно, — констатировал Сабрино, мрачно разглядывая жидкость в своей кружке. — Фи, по вкусу — просто моча диабетика.
— Полагаюсь на ваш опыт, сударь, — с невинным видом отозвался капитан Домициано. — Я лично сам никогда ее не пробовал.
Сабрино замахнулся на насмешника кувшином и даже сделал вид, что сейчас запустит им ему в голову. Получилось настолько натурально, что лишь когда он сам опустил кувшин на стол и расхохотался, засмеялись и все кругом.
— Здрасьте вам! — воскликнул Орозио, указывая на распахнувшуюся дверь хозяйского дома. — Похоже, этот старый трухлявый пень наконец-то отважился высунуть нос и поглядеть, что творится снаружи!
И действительно, старый ункерлантец спустился с крыльца и двинулся в сторону ужинающих драколетчиков. Заняв поместье, Сабрино первым делом распорядился не трогать ни дом, ни его хозяев. Лишь реквизировал из кладовых запасы провианта, чтобы кормить своих ребят и драконов.
И до сегодняшнего дня ункерлантский аристократ (по крайней мере, полковник считал его таковым) упорно делал вид, что не замечает расквартировавшихся в его саду солдат.
Это был довольно высокий для своего племени, бодрый еще старик с горделивой осанкой, и лицо его украшали пышные седые усы, подстриженные по моде середины столетия — примерно времен окончания Шестилетней войны. В Ункерланте, где даже юноши уже много лет выбривались до блеска, это тоже было редкостью.
Подойдя к столу, он обратился к офицерам на чистейшем альгарвейском, причем с великолепным столичным произношением:
— Вот уж не думал, не гадал, что ваш народ так глубоко проникнет в нашу страну.
— И тем не менее мы здесь, сударь, — ответил Сабрино, поднявшись со своего места и отвесив приветственный поклон. — Имею честь представиться: граф Сабрино к вашим услугам.
И он поклонился снова. На губах старика появилась кривая горькая усмешка, но на поклон он ответил с не меньшей учтивостью.
— В дни моей молодости у меня был большой опыт в общении с альгарвейцами. И счастлив убедиться, что со времени моего давнего отъезда из вашей страны благородная кровь по-прежнему чиста.
— А… С кем имею честь? — деликатно осведомился Сабрино.
— Глубоко сомневаюсь, молодой человек, что мое имя вам что-то скажет, — ответил старик, хотя полковник был чуть ли не самым старшим из всех, кто сидел за столом. — Меня зовут Хлодвальд.
Услышав это имя, Сабрино и еще несколько офицеров не смогли удержаться от удивленных возгласов.
— Силы горние! — воскликнул Сабрино. — Если вы тот самый Хлодвальд… — а у полковника не было ни малейшего сомнения, что так и есть, — то… Ваше превосходительство, вы же признаны лучшим генералом своей страны за всю историю Шестилетней войны!
— Вы мне льстите. Мне просто очень везло в те годы, — как бы извиняясь, развел руками седовласый патриарх. А ведь любой альгарвеец на его месте тут же начал бы крутить усы и хвастаться своими былыми подвигами.
— Не окажете ли честь отужинать с нами? — Сабрино учтиво поклонился, и несколько молодых офицеров поддержали его возгласами одобрения.
Хлодвальд приподнял седую кустистую бровь:
— Весьма щедро с вашей стороны поделиться со мной тем, что и так принадлежит мне.
— Война есть война, сударь, — жестко ответил полковник. — Ужели вы сами никогда не вкушали плодов победы?
— Туше! — рассмеялся отставной генерал и уселся за стол. И враги его страны, соперничая друг с другом в стремлении услужить ему, стали наперебой предлагать различные кушанья и напитки. Но стоило старику отхлебнуть глоток вина, как его бровь снова поехала вверх: — Это не из моих подвалов!
— От всего сердца надеюсь, что вы не ошиблись, ваше превосходительство, — горячо согласился Сабрино.
Дождавшись, когда их гость насытится, полковник наконец задал давно уже терзавший его вопрос:
— Как же так случилось, что вместо того, чтобы помочь своей стране в битве с нами, вы предпочли мирно доживать свой век в этом поместье?
— О, я прожил здесь много счастливых лет! К тому же я абсолютно уверен, что даже если небо рухнет на землю, то и тогда конунг Свеммель ни за что не призовет меня к себе на службу. Вы можете этого не знать, но в Войне близнецов я сражался на стороне Киота.
— Вот оно что, — прошептал Сабрино, и ему сразу расхотелось задавать вопросы.
Но более молодой Орозио не сумел сдержать любопытства.
— Тогда почему вы до сих пор живы? — с юношеской прямотой спросил он.
И вновь на губах Хлодвальда заиграла горькая усмешка:
— Конунг Свеммель весьма бережливый человек. Я был хорошо знаком с обоими принцами еще в те благословенные для Котбуса дни, когда их отец был жив и они еще и не помышляли о братоубийственной войне. Может, в том-то и было дело. Ведь кроме меня он сослал еще нескольких аристократов. Тех, кто помнил его ребенком. Но официально он заявил, что оставляет мне жизнь «исключительно в память моих заслуг перед Ункерлантом». Так как именно тяжелая служба во имя родины оказалась для меня настолько непосильной, что я впал в старческий маразм. Впрочем, всех, кто с ним не согласен, он считает сумасшедшими.
— Каждый приписывает другому в первую очередь свои собственные болячки, — мрачно кивнул Сабрино, и Хлодвальд не стал возражать.
— Ничего! — бодро заявил Домициано. — Альгарве — это новая метла, и она выметет отсюда этого конунга. Король Мезенцио наведет тут порядок!
И вновь, уже в третий раз, губы отставного генерала дрогнули в невеселой усмешке:
— Да приди вы сюда лет двадцать назад — мы встретили бы вас с распростертыми объятиями! Но теперь слишком поздно. Мы только-только встали на ноги после Шестилетней войны и Войны близнецов, и тут вдруг заявляетесь вы, снова сшибаете нас на землю и заставляете начинать все сначала! Сегодня мы сражаемся за наш Ункерлант. И это нас всех наконец-то объединило.
Сабрино обвел глазами офицеров — все они были довольны бесплатным представлением. Он и сам хорошо развлекся. Вежливо склонив голову, он вновь обратился к Хлодвальду:
— Ваше превосходительство, может, Ункерлант и объединяется, но мы все равно добрались бы сюда, под Соммерду, имей конунг Свеммель хоть неисчерпаемый запас людей и оружия.
— Естественно, — ответил насильно отстраненный со своего поста боевой генерал. — И все же, даже если вы победите, победа останется за нами. Ну-ка признайтесь, легко вам с нами воевать?
Сабрино с трудом удержался, чтобы не кивнуть согласно: по правде говоря, последний бой был не из легких. Конечно, ункеры ни в воздухе, ни на земле особым воинским мастерством не отличались. В самые примитивные ловушки (в которые ни елгаванцев, ни валмиерцев ни за что не заманишь) эти лезли с разинутым ртом. Но бились они без оглядки, не щадя ни себя, ни других; бились до последнего, презирая саму мысль о сдаче в плен. Презирая саму мысль о поражении в войне .
— Вы так и не ответили мне, граф Сабрино, — прервал его размышления старый генерал.
— Довольно легко! — усмехнулся полковник и в свою очередь выпустил отравленную стрелу: — А как же это случилось, что против Ункерланта вдруг объединились все его соседи? Уже один этот факт свидетельствует о том, как сильно «любят» на Дерлавае конунга Свеммеля.
— Но ведь и все соседи Альгарве тоже объединились против него, — вежливо возразил Хлодвальд. — И что в этом случае можно сказать о короле Мезенцио?
— Янина сражается на нашей стороне! — выкрикнул Домициано.
Хлодвальд иронически вздернул седую бровь, но даже не подумал отвечать. Краска бросилась капитану в лицо. Он был так напыщенно взбешен, что Сабрино с трудом удержался от смеха, глядя на его багровую физиономию. Сам он до сих пор так и не разобрался, кем считать янинцев — друзьями или врагами. Да, они были на стороне Альгарве. И в то же время всячески помогали Ункерланту.
Хлодвальд поднялся из-за стола и весьма холодно поклонился Сабрино:
— Вы, альгарвейцы, пока мы били вас на всех фронтах во время Шестилетней войны, закалились и отполировались до блеска. И я вижу, что с тех пор так ничего и не изменилось. И, прежде чем оставить вас, все же я позволю себе вольность сообщить то, что рекомендую принять к сведению: Ункерлант — это королевство, но в то же время Ункерлант — огромная страна, и она перемелет вас всех, сдерет как наждачкой весь ваш показной блеск. Уж если мы своих не щадим… Спокойной ночи, господа. — И старый генерал зашагал к дому.
— Спокойной ночи, — кисло пожелал ему в спину полковник Сабрино. — Боюсь, нам больше не доведется встретиться. Нас слишком часто переводят с базы на базу!
Но Хлодвальд даже не обернулся. Сабрино так и не понял, слышал старый генерал его последние слова или нет. И все же, пока прямая спина старика виднелась в сумерках, Сабрино не мог оторвать от нее взгляда. Хлопнула дверь, Хлодвальд вошел в дом. Но ни единое окно не загорелось. Старый ункерлантский генерал был слишком щепетилен, чтобы предавать расположившегося в его саду врага драколетчикам своей страны.
И все же той же ночью драконы ункеров пошли в атаку и забросали ядрами все окрестности дракошни. Люди все остались целы, погибли лишь два ящера. Но сам факт налета и прицельность ядрометания заставили Сабрино надолго задуматься.
Лалла возмущенно вскочила на ноги, и от ее негодующего жеста прекрасная грудь соблазнительно колыхнулась.
— Но ведь я уже заказала это изумрудное ожерелье! Ты что, хочешь сказать, что я могу нет быть без него? Но ведь ювелир его привезет уже завтра!
— Ну, скажем, не совсем завтра, — мягко возразил Хадджадж. — А что до «могу нет быть»… Ты что, совсем разучилась говорить по-зувейзински? К тому же еще до того, как ты отправилась его заказывать, я говорил тебе, что ты его все равно не получишь, потому что оно слишком дорого стоит. И раз уж ты пропускаешь мимо ушей мои просьбы, не жди, что я стану слушать твои. Я и так уже тебя наслушался более чем.
Третья жена строптиво подбоченилась:
— И все же слушай меня еще, старикашка! С самой первой брачной ночи ты был глух к моим просьбам! За все те удовольствия, что я доставила твоему бренному телу, я давно заслужила королевство! А ты жалеешь для меня какой-то жалкой побрякушки!.. — Гордое рычание вдруг превратилось в жалобное мурлыканье: — Ну пожалуйста! Ну что тебе стоит?
Чтобы перейти от грозных обвинений к нежным просьбам, ей хватило всего нескольких фраз.
Хадджадж залюбовался ее обещающим неисчислимые наслаждения телом: пышные бедра, тонкая талия, сдобные груди. Он взял ее в жены только ради плотских утех и получил гораздо больше, чем ожидал. Но в довесок он приобрел еще и ее дурной характер, и это неизменно портило всю радость обладания ею. Прекрасно зная, как ему с ней хорошо, эта женщина возомнила, что муж теперь навсегда зависит от ее тела и потому обязан исполнять все ее желания — какими бы дикими они ни были. Она и не подозревала, что те, кто хорошо знал министра иностранных дел Зувейзы, при одной мысли о подобном только расхохотались бы.
Хадджадж тяжело вздохнул и повинно склонил голову:
— Да, я старикашка. Но что бы ты там себе ни вообразила, я еще не впал в маразм. Будь я старым идиотом, я все равно купил бы тебе ожерелье, даже если бы прежде отговаривал тебя от этой покупки. Но вместо этого я отошлю тебя домой, к главе твоего клана. И с большим удовольствием посмотрю, как ты будешь перед ним вертеться, чтобы выпросить прощение.
Лалла так и застыла с открытым ртом. Только сейчас до нее дошло, что в своих требованиях она зашла слишком далеко.
— О, смилуйся надо мной, мой повелитель и мой муж! — возопила она и грациозно осела на колени, искусно вплетая в кисею жалостливой мольбы нить соблазна. — Смилуйся надо мной, я припадаю к твоим стопам!
— Я уже осыпал милостями тебя с головы до ног, и это мне очень дорого стоило! — усмехнулся Хадджадж. — Я даже готов нести все расходы по разводу и буду обеспечивать тебя до тех пор, пока ты снова не выйдешь замуж. Если только тебе это удастся. Если тебе этого мало, постарайся выторговать у вождя вашего клана больше. До тех пор, пока закон не позволяет ему прикасаться к тебе, у тебя будет отличный стимул выжать из него все, что сумеешь. Но со мной этот номер больше не пройдет.
— Старый засушенный скорпиошка! — завизжала Лалла. — Да будь ты проклят! Разрази гром силы горние за то, что они вручили меня тебе! Я… я…
Она легко вскочила на ноги, выхватила из стенной ниши тяжелую вазу и метнула ее в мужа. Но ярость затуманила ей глаза, и потому Хадджаджу даже не пришлось увертываться — ваза шмякнулась о стенку и разбилась на кусочки в метре от него. На звон стекла тут же сбежались слуги.
— Уведите ее, — приказал Хадджадж. — И соберите ее вещи. Она возвращается к вождю своего клана.
— Будет исполнено, повелитель.
Слуги кусали губы, чтобы не засмеяться, — похоже, они уже давно ожидали подобного приказа. Лалла не могла этого не заметить и тут же пнула ногой ближайшего, а всех остальных обозвала бездельниками и негодяями. Но как она ни сопротивлялась, ее все же вывели, причем обращались с ней при этом не самым ласковым образом.
Как всегда бесшумно, в покои скользнул Тевфик и, поклонившись сообразно своему возрасту и положению, доложил:
— Мальчик мой, альгарвейский маркиз Балястро просит аудиенции.
— Так за чем дело стало, Тевфик? Зови его сюда. — С хрустом потянувшись, Хадджадж спихнул на пол одну из подушек. — Ты, небось, уже и юбку, и муддир для меня приготовил. Надеюсь, что подобрал что полегче.
Старый дворецкий зашелся в приступе кашля и, лишь отдышавшись, сообщил:
— Сегодня в покровах нет никакой необходимости, господин, ибо маркиз изволил явиться к нам одетым по-зувейзински. А точнее — альгарвейская широкополая шляпа, сандалии, а между ними — маркиз во всем своем естестве.
— И он в таком виде ждет меня на улице? Силы горние! Он же обгорит до костей — его бледная кожа не привыкла к нашему солнцу! — И Хадджадж бросился к гостю навстречу. И хотя силы его были уже не те, что прежде, Тевфика он обогнал с легкостью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82