на этот счет все спокойно.
Зато масса надписей «Хармон, отдай Файри!», «Свободу киборгам!» и прочих в том же духе. «Союз защиты наследия Хлипа» (так до сих пор не собравшись очно, кстати) за полдня вскружил немало голов своими декларациями. Театр Фанк Амара в осаде - туда высланы дополнительные наряды полиции; вице-директор Хац заявил, что будет сутки напролет крутить записи концертов Фанка, а билет на сеанс стоит сорок бассов - и на входе обыскивают, чтоб никто не пронес видеокамеру.
Наконец, предпоследней каплей в чаше терпения стали сэйсидские патрули на улицах и модули сэйсидов в ночном небе. И объяснять централам, что выход отрядов 56-й и 104-й бригад Корпуса из казарм вызван взрывом вандализма киборгофобов, было неблагодарным делом - все ждали чего-то более серьезного.
Сэйсиды появились в магазинах, правда лишь после того, как в десятках супермаркетов состоялись разрушительные акции против андроидов - было перебито и повреждено больше восьми сотен безобидных кукол, а те, кто нападал на них, вдобавок угрожали покупателям и персоналу. Кугель настаивал - и А'Райхал скрепя сердце разрешил применять скотобойные шокеры на 12/15 полной мощности разряда - благо, к этому времени сэйсиды и полиция успели вычислить и локализовать основные группировки вандалов.
Напряжение коснулось и проекта «Антикибер» - Анталь Дарваш, вопреки своим обычаям засидевшийся на службе, принимал сотни посланий по Сети в минуту; в основном это были письма хлиперов на тему «Не тронь Файри, Принц Мрака!» и нецензурные эпистолы вздернутых «колором» игроков несостоявшейся «Войны кукол».
Ночь бурлила. Штаб А'Райхала заседал в режиме non-stop, разрабатывая версии развития событий и рассылая во все стороны свои предписания. Молодые бушевали вполнакала, разделяя истекающие часы ночи между любовью и протестом.
ГЛАВА 1
Вальпургиеву ночь Стик Рикэрдо провел в обществе полицейских детективов. Все как положено - свет лампы направлен в лицо, детективы без галстуков, рукава белых рубашек закатаны выше локтей. Вопросы следовали за вопросами, вгоняя Стика то в холодный, то в горячий пот. Бить не били, но отдыхать не давали. Наконец Стик спросил:
- Лампа - это обязательно?
- Так видней, что на лице написано.
- А спать не давать - это пытка?
- Мы, кстати, тоже не спим с тобой. И не сменяемся, заметь, - ответствовали детективы.
Бестолковая беседа продолжалась до утра. Удалось выяснить, что какая-то Косичка заходила к Стику один раз со Звоном, а потом с ними увязался Рыбак, ночевавший со своей одышкой. Косичку Стик видел в первый - и в последний раз. Она хотела поглядеть записи про «черный вторник». Зачем? А у нее спросите, она знает.
К протоколу допроса Стик и не притронулся:
- Я житель Каре, никаких бумаг не подписываю. Все документы - от дьявола, вы что, не в курсе?
Детективы ждали чего-то в этом роде. Каре уже лет сто было населено принципиальными противниками регистрации и паспортизации; диво дивное, как люди из Каре ухитрялись учиться в школе, получать медицинскую помощь, платить налоги и судиться. Стик показал им - как; бумаг он не касался, зато был не против, чтоб его записали на видео. Еще он им продемонстрировал, как в Каре добиваются льгот и дотаций:
- Вы меня увезли из дома вечером, насильно; сейчас ночь, а у меня с собой нет денег на обратный путь. Либо вы везете меня на своей машине, либо я подаю протест.
- Как, письменно?
- Я приду к судье лично; это мои убеждения позволяют.
- Дайте ему пять арги на дорогу, - не выдержал старший.
- Один басс, - уперся Стик.
Домой он притащился, когда уже разгоралась заря; голова торчала на плечах глиняным шаром - тронь, и растрескается. В мозгу осталось место лишь для одной мысли: «Рыбак меня не продал!» Побродив взад-вперед по квартире, он, не раздеваясь, повалился спать, но не тут-то было. Задребезжал дверной звонок.
- Меня нет! - закричал он, комкая подушку. - Ни для кого!
Самодельный домофон радостно откликнулся:
- Флорин Эйкелинн, откройте! Это Доран!
Это должно было случиться! Стик Рикэрдо вскочил, кинулся к умывальнику, уронил стакан с зубными щетками - и кое-как, смочив волосы и протерев лицо, придал себе бодрствующий вид. Впуская в дом звезду канала V, Стик не без злорадства отметил про себя, что Доран тоже выглядит не очень-то, хоть его и подретушировали гримеры.
- Мы запишем разговор чуть позже, - пояснил Доран. - Сперва формальности. Сайлас, зачитай мистеру Эйкелинну его права.
Пока менеджер тараторил - впрочем, весьма разборчиво, - что Стик может требовать от «NOW», а чего нет, какие-то одинаковые люди из свиты великого репортера (а может - киборги?..) устанавливали осветители, двигали мебель и переставляли вещи на столах и подоконниках; этой шайкой заправлял полуседой гигант, оценивавший помещение только сквозь визор телекамеры: «Это сюда. Майк, разлохмать вон те журналы. Хаос, сделайте мне хаос». У здоровяка были свои понятия об эстетике - минуты через три квартиру было не узнать; Стик и подумать не мог, что в доме столько хлама и что он может лежать так живописно. Включенные лампы неприятно напоминали недавний допрос.
- О'к, я не против, - кивнул Стик. - Чек на три сотни - и я ваш.
- Флорин, почему тебя так зовут - Стик Рикэрдо? Ведь это, если я не ошибаюсь… Волк, сделай его вместе вон с теми плакатами.
- Мы живем в свободном мире. - Стик не уступил нажиму детективов, не поддался он и Дорану. - И каждый может называться так, как ему нравится, не так ли?.. Да, Стик Рикэрдо - боевой орский вождь, сражавшийся с бинджами на Хэйре. То есть по факту - он союзник Федерации, если учесть, что у нас с ЛаБиндой контры. Стик защищал независимость орэ, а мы тут, в Каре, защищаем свою - значит, он нам не чужой.
Бледный Стик с блестящими глазами восхитительно смотрелся в кадре на фоне черно-красного плаката, где существо с лицом злобного младенца, в ореоле вьющихся волос-змей, в переплетающихся бусах и браслетах, одной рукой заносило кинжал, а в другой держало бластер.
- А Варвик Ройтер, то есть Рыбак, - он любил жестокие фильмы?
- Не надо гнуть. Рыбак не экстремал ни по каким идеям. Он - ты это лучше запиши, чтобы не забыть сказать по ящику, - никогда не жил у партизан, ни у кого, кто исповедует насилие. Он очень мирный парень. А смотрел он «Принца Мрака», как маленький.
- Боюсь, Стик, централы тебя не поймут. Рыбак два часа держал их в напряжении, а потом обрушил «харикэн» на здание…
- …где никого не было, да! И с чего ты взял, что он обрушил? Он же больной, ему осталось жить чуть-чуть. Может, он на Вышке потерял сознание и джойстик выронил. Я тебе точно скажу - он никого убивать не хотел. Он не мог.
- Не говорил ли он о мести? Не намекал ли о планах устроить «прощальный салют»?
- Ни-ни. Он хотел жить. Знал, что помрет, - и все равно хотел. Ему надо было каких-то там вшивых пятьдесят тысяч за комплекс «сердце-легкие» от трансгенной свиньи и за лечение. Он копил - по пять, по двадцать, по полсотни бассов, сколько получал на сталкинге, а зарабатывать сил уже не было. И сталкеры, я знаю, и другие ребята ему скидывались понемногу, потому что он отличный парень, - ну а что мы можем? Так, на кислород, на лекарства… Он и не просил; просто невмоготу смотреть, как он дышит.
- Ты полагаешь, что баншеры не могли уговорить его на теракт? Как же, по-твоему, получилось так, что он себя подставил? Он же отлично понимал, что его вычислят и схватят…
- Выходит, что доехал парень до шлагбаума. Он, может, хотел всем о себе сказать - а как это сделать?.. Роботы по Первому Закону могли подыграть ему; он думал, что людям на жизнь жалуется, а они его слова воспринимали как приказы… это пусть Машталер разбирается, в киберах я не очень-то. А по-крупному - мы виноваты. Надо было не давать по бассу, а пробить его - ну, хоть бы к тебе в «NOW», передачу о нем сделать.
- Как известно, он имел техническое образование - почему не работал по профессии? На работе бы его защищал профсоюз…
- Доран, да ведь он из «зеленых» кварталов! Читал, наверно, статейки - «Происходит ли манхло от крыс»? И кто пишет эту погань?! Ненавижу!.. Ну вот, его дискриминировали по происхождению, как чернокарточников - по плохой генетике. Знаю, знаю - сейчас скажешь, что есть закон, что все равны… На бумаге - да. А менеджер по кадрам поглядит в анкету - «О, ты из Поганища!» - тут тебе и рост по службе, и карьера до поста директора включительно. Если ты кончил пятизвездный универ - еще туда-сюда, устроишься, но диплом простого колледжа - это твой тормоз на все колеса. Поставят младшим оператором на говночистку с испытательным сроком лет шесть, и каждый день - по семью семь притырок, пока сам не уволишься. И так его несколько раз катали. А он увольнялся по-тихому, ни на кого не лаял, не замахивался - чтоб не вписали в карту «Агрессивный склочник». Вот и попал в сталкеры - там на адрес и рожу не смотрят; сделал - получи наличными. Это о чем я говорю, со многими случилось - со мной тоже…
Стика Рикэрдо подхватило ветром памяти и понесло по кочкам незабытых обид:
- …Прихожу я, оформляюсь, а они мне: «Тут база данных полетела на пол-Города; набери-ка ее заново за тридцать два часа, а мы посмотрим». Сядут рядом: «А у тебя есть девушка? Или мальчишка знакомый? А какие сериалы смотришь?» И так полдня; попробуй не ответить, огрызнуться, сразу в карту: «Неуживчивый и злобный», и не ошибись в наборе - один не тот знак, и прощай. Или вчетвером станут кофе пить перед тобой, с разговорами во всю глотку, вроде: «Давай-давай, стучи! Лет несколько поездим на тебе, а потом с нами сядешь пить-кушать, это и есть работа для заслуженных сотрудников»…
Доран не мешал Стику выговариваться - может, это пригодится позже для анализа в «NOW» отношений между служащими фирм. Записать десяток таких исповедей - и можно затевать скандальчик под девизом «Как молодым живется в наших офисах».
- …Рыбак на людей надеялся - вроде помогут. То есть что должны помочь. Если кто сам не может выбраться, тут надо помогать, я так верю. Его к людям тянуло, как йонгера зимой - к рефлектору. Когда ты не один - уже легче. Обязательно шел спать к кому-то из знакомых, у кого-нибудь отлеживался, иногда дней пять… - Стик представил себе, каково Рыбаку сейчас, когда все против него, а что главное - ни одного знакомого лица, ни единого доброго слова, - и рука схватила чек.
- Доран, ведь ты к нему пойдешь.
- Рад бы, никого не пускают - то есть совсем. Будь хоть лазейка - я прорвался бы, - уверенно сказал Доран.
- Но, наверно, передачи ему можно получать? Или - счет открыть на его имя…
На Дорана повеяло - бывало, когда вот так, дуновением ветра, из астрала доносились гул восторга, гром аплодисментов, слитный свист одобрения; это было предвкушение успеха, вроде ясновидения. Доран даже прищурился, прислушиваясь к ощущениям - оно?..
- Знаешь, Стик, я займусь этим. Без коммерции, из лучших побуждений. Никто не имеет права бить лежачего, - Доран стал воодушевляться, - даже на войне принято оказывать медицинскую помощь пленным. Тем более что речь идет не о враге! Варвик Ройтер - полноправный гражданин Федерации, и мы, его соотечественники, просто обязаны! Невзирая ни на что!..
- Я отдам этот чек тебе, - умилившись, Стик протянул бумажку, - пусть будет первый вклад. Только расписки мне не надо; здесь Каре, тут все на честном слове.
- Но, кажется, видео вы признаете?.. Твой взнос засвидетельствует камера, и мы это покажем.
Спускаясь по лестнице из логова Стика к флаеру, Сайлас вдруг - то есть якобы вдруг - вспомнил:
- О, ведь сегодня «Калоша Апреля»! Я совсем забыл… И вручение наград за прошлую неделю. По-моему, две «Золотые Калоши»…
- И обе левые, - буркнул Доран недовольно. - Так скоро ног не хватит. Не поедем; пусть, как обычно, присылают эту обувь бандеролью. Сай, позаботься учредить фонд для Рыбака; название какое-нибудь этакое… например - «Сила доброты», «Доброта сильнее гнева»… придумай сам! Развесь номер счета в регионах по Сети.
- Эээ… люди еще не забыли Бэкъярд; впечатление слишком свежо…
- Пусть по-быстрому забудут! Забывать они умеют!.. Это мы, Сай, создаем для них реальность - и она будет такой, какой мы ее сделаем. Наша публика - «зеленый», «синий» слой, главный массив электората; им нравится, как мы окунаем звезды в грязь, а мелких людишек возносим - значит, так и надо делать. И что главное - с этим фондом наперевес мы пробьемся к постели Рыбака! Они его будут жалеть, платить и плакать!..
- Дайте мне большого человека, - оживленно болтал Доран, садясь во флаер, - и я превращу его в ноль! Как Хиллари Хармона с его вонючим проектом! Где он теперь, а?.. На очереди Машталер - не убьем, так покалечим. А Рыбака раскрутим!.. Знаешь, Сай, надо давить тех людей, которые слишком выбухают над другими. Крики, брызги - весело! А маленьких людей надо ласкать - в конце концов, ими и населен Город!
* * *
Человек в черном креп-шелковом костюме без лацканов, с воротничком-стойкой внимательно разглядывал отражение своего бескровного лица в хрустальном зеркале с палладиевой амальгамой. Стоят такие зеркала безумно дорого, но зато в них можно увидеть себя в истинном, неискаженном виде. Человек в черном на дух не выносил обычных ртутных зеркал. Ртуть - металл-змей, металл-жидкость, металл-отрава, меняет упавший на него свет, сдвигая спектр в сторону, краски в нем меркнут, блекнут, теряют теплоту и сочность; и человек в черном с омерзением видел свое землисто-серое лицо с мрачными тенями.
Ртуть - лжец, и покровительствует ей Меркурий - сам лжец и бог воров, лжецов и обмана. Он похищает, удерживая в своих глубинах желтый и красный - цвета здоровья, силы и величия. Только благородный палладий ничего не оставляет себе - упавший на него свет в точности равен отраженному, только в нем можно увидеть свое подлинное лицо - холодное, бледное, с тонкой красной змейкой сосуда на белке глаза и пульсирующей синеватой жилкой на виске. На коже тончайший узор прожилок и крапинок с легкой белой искринкой, как на мраморе.
Человек в черном хмурится, тень набегает на его лицо. Что-то вызвало его недовольство.
Он касается кончиками пальцев пульта управления светом. Свет густеет, набирает теплоту, превращаясь в цвет меда, янтаря, несущий в себе радость лета и запах хлеба. Золото набирает вес и пробу, загорается заревом, сея снопы лучей, и только лицо в зеркале так же мертво и безжизненно, оно превращается в восковую маску. Человек мрачнеет.
Свет - это иллюзия, и весь окружающий мир - это пустота, затканная паутиной светового ветра. Цвет - это обман, отражение и поглощение света. Вы видели, как в темном зале переплетаются в пустоте тончайшие нити света, чтобы создать на экране иллюзию жизни, которой мы сопереживаем, плачем и радуемся? То же самое и в реальности - пучки света, переплетаясь, создают видимость мира и жизни, будто бы красочной и полноценной, а если вдуматься - все это пустота, в которой прыгают, как резиновые мячики - сталкиваясь, ударяясь и вновь отскакивая - частицы света. О, опытные мастера знают, как игрой света создавать все новые и новые иллюзии! Белый - иллюзия чистоты, желтый - счастья, красный - страсти и ярости, гнева и насилия, зеленый - покоя, синий - надежды, фиолетовый - печали, тоски и безумия. Оператор знает, как моделировать лица, лепить их светом: свет снизу - вдохновение, тонкие черты и маленький носик, сверху - насилие, запавшие глазницы и глубокие складки, сбоку - и вот ты урод со скошенным носом, и брови на разном уровне. Светом можно превратить дурнушку в красавицу, а красавицу - в чудовище.
Лишь тьма не лжет. Она всегда едина, в ней все равны. В ней нет ни уродства, ни красоты - только страх.
Принц Мрака ударил по пульту. Свет погас. Тьма залепила взор - непроглядная, абсолютная, осязаемая темнота, где не видно лица, где слышно только дыхание и биение собственного сердца.
Мира больше нет, и зеркала нет. Теперь можно побыть наедине с собой, в полном одиночестве; есть только «Я» как мысль. Мрак, тишина, одиночество, страх, отчаяние…
* * *
Фердинанд погружался в темный омут депрессии. «Спаси меня, боже; ибо воды дошли до души моей… Я погряз в глубоком болоте и не на чем стать; вошел в глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня…» Дискеты с гигабайтами кибер-программирования и робопсихологии были отринуты и забыты, а Фердинанд часами непрерывно смотрел «Кибер-Библию» и «Наставления Учителя». Особенно привлек его Псалтырь, отснятый в виде клипов, где хор и моления царя Давида звучали великолепной ораторией, перемежаясь видениями райских пейзажей и пением ангелов. Он не снимал шлема, полностью перенесшись в иллюзорный мир, жалуясь и скорбя душой, беззвучно шевеля губами, чтобы присоединить свой голос к стенаниям царя. Фердинанд уже не ел и почти не пил, только когда сильная жажда сушила рот, он выходил в ванную и жадно глотал пульсирующую струю. Он слушал Псалтырь, как другие употребляют наркотик; действительности он не чувствовал и не осознавал, а сняв шлем и снова увидев стены своей комнаты, глядел на них в отупении, с горечью, что он по-прежнему находится здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Зато масса надписей «Хармон, отдай Файри!», «Свободу киборгам!» и прочих в том же духе. «Союз защиты наследия Хлипа» (так до сих пор не собравшись очно, кстати) за полдня вскружил немало голов своими декларациями. Театр Фанк Амара в осаде - туда высланы дополнительные наряды полиции; вице-директор Хац заявил, что будет сутки напролет крутить записи концертов Фанка, а билет на сеанс стоит сорок бассов - и на входе обыскивают, чтоб никто не пронес видеокамеру.
Наконец, предпоследней каплей в чаше терпения стали сэйсидские патрули на улицах и модули сэйсидов в ночном небе. И объяснять централам, что выход отрядов 56-й и 104-й бригад Корпуса из казарм вызван взрывом вандализма киборгофобов, было неблагодарным делом - все ждали чего-то более серьезного.
Сэйсиды появились в магазинах, правда лишь после того, как в десятках супермаркетов состоялись разрушительные акции против андроидов - было перебито и повреждено больше восьми сотен безобидных кукол, а те, кто нападал на них, вдобавок угрожали покупателям и персоналу. Кугель настаивал - и А'Райхал скрепя сердце разрешил применять скотобойные шокеры на 12/15 полной мощности разряда - благо, к этому времени сэйсиды и полиция успели вычислить и локализовать основные группировки вандалов.
Напряжение коснулось и проекта «Антикибер» - Анталь Дарваш, вопреки своим обычаям засидевшийся на службе, принимал сотни посланий по Сети в минуту; в основном это были письма хлиперов на тему «Не тронь Файри, Принц Мрака!» и нецензурные эпистолы вздернутых «колором» игроков несостоявшейся «Войны кукол».
Ночь бурлила. Штаб А'Райхала заседал в режиме non-stop, разрабатывая версии развития событий и рассылая во все стороны свои предписания. Молодые бушевали вполнакала, разделяя истекающие часы ночи между любовью и протестом.
ГЛАВА 1
Вальпургиеву ночь Стик Рикэрдо провел в обществе полицейских детективов. Все как положено - свет лампы направлен в лицо, детективы без галстуков, рукава белых рубашек закатаны выше локтей. Вопросы следовали за вопросами, вгоняя Стика то в холодный, то в горячий пот. Бить не били, но отдыхать не давали. Наконец Стик спросил:
- Лампа - это обязательно?
- Так видней, что на лице написано.
- А спать не давать - это пытка?
- Мы, кстати, тоже не спим с тобой. И не сменяемся, заметь, - ответствовали детективы.
Бестолковая беседа продолжалась до утра. Удалось выяснить, что какая-то Косичка заходила к Стику один раз со Звоном, а потом с ними увязался Рыбак, ночевавший со своей одышкой. Косичку Стик видел в первый - и в последний раз. Она хотела поглядеть записи про «черный вторник». Зачем? А у нее спросите, она знает.
К протоколу допроса Стик и не притронулся:
- Я житель Каре, никаких бумаг не подписываю. Все документы - от дьявола, вы что, не в курсе?
Детективы ждали чего-то в этом роде. Каре уже лет сто было населено принципиальными противниками регистрации и паспортизации; диво дивное, как люди из Каре ухитрялись учиться в школе, получать медицинскую помощь, платить налоги и судиться. Стик показал им - как; бумаг он не касался, зато был не против, чтоб его записали на видео. Еще он им продемонстрировал, как в Каре добиваются льгот и дотаций:
- Вы меня увезли из дома вечером, насильно; сейчас ночь, а у меня с собой нет денег на обратный путь. Либо вы везете меня на своей машине, либо я подаю протест.
- Как, письменно?
- Я приду к судье лично; это мои убеждения позволяют.
- Дайте ему пять арги на дорогу, - не выдержал старший.
- Один басс, - уперся Стик.
Домой он притащился, когда уже разгоралась заря; голова торчала на плечах глиняным шаром - тронь, и растрескается. В мозгу осталось место лишь для одной мысли: «Рыбак меня не продал!» Побродив взад-вперед по квартире, он, не раздеваясь, повалился спать, но не тут-то было. Задребезжал дверной звонок.
- Меня нет! - закричал он, комкая подушку. - Ни для кого!
Самодельный домофон радостно откликнулся:
- Флорин Эйкелинн, откройте! Это Доран!
Это должно было случиться! Стик Рикэрдо вскочил, кинулся к умывальнику, уронил стакан с зубными щетками - и кое-как, смочив волосы и протерев лицо, придал себе бодрствующий вид. Впуская в дом звезду канала V, Стик не без злорадства отметил про себя, что Доран тоже выглядит не очень-то, хоть его и подретушировали гримеры.
- Мы запишем разговор чуть позже, - пояснил Доран. - Сперва формальности. Сайлас, зачитай мистеру Эйкелинну его права.
Пока менеджер тараторил - впрочем, весьма разборчиво, - что Стик может требовать от «NOW», а чего нет, какие-то одинаковые люди из свиты великого репортера (а может - киборги?..) устанавливали осветители, двигали мебель и переставляли вещи на столах и подоконниках; этой шайкой заправлял полуседой гигант, оценивавший помещение только сквозь визор телекамеры: «Это сюда. Майк, разлохмать вон те журналы. Хаос, сделайте мне хаос». У здоровяка были свои понятия об эстетике - минуты через три квартиру было не узнать; Стик и подумать не мог, что в доме столько хлама и что он может лежать так живописно. Включенные лампы неприятно напоминали недавний допрос.
- О'к, я не против, - кивнул Стик. - Чек на три сотни - и я ваш.
- Флорин, почему тебя так зовут - Стик Рикэрдо? Ведь это, если я не ошибаюсь… Волк, сделай его вместе вон с теми плакатами.
- Мы живем в свободном мире. - Стик не уступил нажиму детективов, не поддался он и Дорану. - И каждый может называться так, как ему нравится, не так ли?.. Да, Стик Рикэрдо - боевой орский вождь, сражавшийся с бинджами на Хэйре. То есть по факту - он союзник Федерации, если учесть, что у нас с ЛаБиндой контры. Стик защищал независимость орэ, а мы тут, в Каре, защищаем свою - значит, он нам не чужой.
Бледный Стик с блестящими глазами восхитительно смотрелся в кадре на фоне черно-красного плаката, где существо с лицом злобного младенца, в ореоле вьющихся волос-змей, в переплетающихся бусах и браслетах, одной рукой заносило кинжал, а в другой держало бластер.
- А Варвик Ройтер, то есть Рыбак, - он любил жестокие фильмы?
- Не надо гнуть. Рыбак не экстремал ни по каким идеям. Он - ты это лучше запиши, чтобы не забыть сказать по ящику, - никогда не жил у партизан, ни у кого, кто исповедует насилие. Он очень мирный парень. А смотрел он «Принца Мрака», как маленький.
- Боюсь, Стик, централы тебя не поймут. Рыбак два часа держал их в напряжении, а потом обрушил «харикэн» на здание…
- …где никого не было, да! И с чего ты взял, что он обрушил? Он же больной, ему осталось жить чуть-чуть. Может, он на Вышке потерял сознание и джойстик выронил. Я тебе точно скажу - он никого убивать не хотел. Он не мог.
- Не говорил ли он о мести? Не намекал ли о планах устроить «прощальный салют»?
- Ни-ни. Он хотел жить. Знал, что помрет, - и все равно хотел. Ему надо было каких-то там вшивых пятьдесят тысяч за комплекс «сердце-легкие» от трансгенной свиньи и за лечение. Он копил - по пять, по двадцать, по полсотни бассов, сколько получал на сталкинге, а зарабатывать сил уже не было. И сталкеры, я знаю, и другие ребята ему скидывались понемногу, потому что он отличный парень, - ну а что мы можем? Так, на кислород, на лекарства… Он и не просил; просто невмоготу смотреть, как он дышит.
- Ты полагаешь, что баншеры не могли уговорить его на теракт? Как же, по-твоему, получилось так, что он себя подставил? Он же отлично понимал, что его вычислят и схватят…
- Выходит, что доехал парень до шлагбаума. Он, может, хотел всем о себе сказать - а как это сделать?.. Роботы по Первому Закону могли подыграть ему; он думал, что людям на жизнь жалуется, а они его слова воспринимали как приказы… это пусть Машталер разбирается, в киберах я не очень-то. А по-крупному - мы виноваты. Надо было не давать по бассу, а пробить его - ну, хоть бы к тебе в «NOW», передачу о нем сделать.
- Как известно, он имел техническое образование - почему не работал по профессии? На работе бы его защищал профсоюз…
- Доран, да ведь он из «зеленых» кварталов! Читал, наверно, статейки - «Происходит ли манхло от крыс»? И кто пишет эту погань?! Ненавижу!.. Ну вот, его дискриминировали по происхождению, как чернокарточников - по плохой генетике. Знаю, знаю - сейчас скажешь, что есть закон, что все равны… На бумаге - да. А менеджер по кадрам поглядит в анкету - «О, ты из Поганища!» - тут тебе и рост по службе, и карьера до поста директора включительно. Если ты кончил пятизвездный универ - еще туда-сюда, устроишься, но диплом простого колледжа - это твой тормоз на все колеса. Поставят младшим оператором на говночистку с испытательным сроком лет шесть, и каждый день - по семью семь притырок, пока сам не уволишься. И так его несколько раз катали. А он увольнялся по-тихому, ни на кого не лаял, не замахивался - чтоб не вписали в карту «Агрессивный склочник». Вот и попал в сталкеры - там на адрес и рожу не смотрят; сделал - получи наличными. Это о чем я говорю, со многими случилось - со мной тоже…
Стика Рикэрдо подхватило ветром памяти и понесло по кочкам незабытых обид:
- …Прихожу я, оформляюсь, а они мне: «Тут база данных полетела на пол-Города; набери-ка ее заново за тридцать два часа, а мы посмотрим». Сядут рядом: «А у тебя есть девушка? Или мальчишка знакомый? А какие сериалы смотришь?» И так полдня; попробуй не ответить, огрызнуться, сразу в карту: «Неуживчивый и злобный», и не ошибись в наборе - один не тот знак, и прощай. Или вчетвером станут кофе пить перед тобой, с разговорами во всю глотку, вроде: «Давай-давай, стучи! Лет несколько поездим на тебе, а потом с нами сядешь пить-кушать, это и есть работа для заслуженных сотрудников»…
Доран не мешал Стику выговариваться - может, это пригодится позже для анализа в «NOW» отношений между служащими фирм. Записать десяток таких исповедей - и можно затевать скандальчик под девизом «Как молодым живется в наших офисах».
- …Рыбак на людей надеялся - вроде помогут. То есть что должны помочь. Если кто сам не может выбраться, тут надо помогать, я так верю. Его к людям тянуло, как йонгера зимой - к рефлектору. Когда ты не один - уже легче. Обязательно шел спать к кому-то из знакомых, у кого-нибудь отлеживался, иногда дней пять… - Стик представил себе, каково Рыбаку сейчас, когда все против него, а что главное - ни одного знакомого лица, ни единого доброго слова, - и рука схватила чек.
- Доран, ведь ты к нему пойдешь.
- Рад бы, никого не пускают - то есть совсем. Будь хоть лазейка - я прорвался бы, - уверенно сказал Доран.
- Но, наверно, передачи ему можно получать? Или - счет открыть на его имя…
На Дорана повеяло - бывало, когда вот так, дуновением ветра, из астрала доносились гул восторга, гром аплодисментов, слитный свист одобрения; это было предвкушение успеха, вроде ясновидения. Доран даже прищурился, прислушиваясь к ощущениям - оно?..
- Знаешь, Стик, я займусь этим. Без коммерции, из лучших побуждений. Никто не имеет права бить лежачего, - Доран стал воодушевляться, - даже на войне принято оказывать медицинскую помощь пленным. Тем более что речь идет не о враге! Варвик Ройтер - полноправный гражданин Федерации, и мы, его соотечественники, просто обязаны! Невзирая ни на что!..
- Я отдам этот чек тебе, - умилившись, Стик протянул бумажку, - пусть будет первый вклад. Только расписки мне не надо; здесь Каре, тут все на честном слове.
- Но, кажется, видео вы признаете?.. Твой взнос засвидетельствует камера, и мы это покажем.
Спускаясь по лестнице из логова Стика к флаеру, Сайлас вдруг - то есть якобы вдруг - вспомнил:
- О, ведь сегодня «Калоша Апреля»! Я совсем забыл… И вручение наград за прошлую неделю. По-моему, две «Золотые Калоши»…
- И обе левые, - буркнул Доран недовольно. - Так скоро ног не хватит. Не поедем; пусть, как обычно, присылают эту обувь бандеролью. Сай, позаботься учредить фонд для Рыбака; название какое-нибудь этакое… например - «Сила доброты», «Доброта сильнее гнева»… придумай сам! Развесь номер счета в регионах по Сети.
- Эээ… люди еще не забыли Бэкъярд; впечатление слишком свежо…
- Пусть по-быстрому забудут! Забывать они умеют!.. Это мы, Сай, создаем для них реальность - и она будет такой, какой мы ее сделаем. Наша публика - «зеленый», «синий» слой, главный массив электората; им нравится, как мы окунаем звезды в грязь, а мелких людишек возносим - значит, так и надо делать. И что главное - с этим фондом наперевес мы пробьемся к постели Рыбака! Они его будут жалеть, платить и плакать!..
- Дайте мне большого человека, - оживленно болтал Доран, садясь во флаер, - и я превращу его в ноль! Как Хиллари Хармона с его вонючим проектом! Где он теперь, а?.. На очереди Машталер - не убьем, так покалечим. А Рыбака раскрутим!.. Знаешь, Сай, надо давить тех людей, которые слишком выбухают над другими. Крики, брызги - весело! А маленьких людей надо ласкать - в конце концов, ими и населен Город!
* * *
Человек в черном креп-шелковом костюме без лацканов, с воротничком-стойкой внимательно разглядывал отражение своего бескровного лица в хрустальном зеркале с палладиевой амальгамой. Стоят такие зеркала безумно дорого, но зато в них можно увидеть себя в истинном, неискаженном виде. Человек в черном на дух не выносил обычных ртутных зеркал. Ртуть - металл-змей, металл-жидкость, металл-отрава, меняет упавший на него свет, сдвигая спектр в сторону, краски в нем меркнут, блекнут, теряют теплоту и сочность; и человек в черном с омерзением видел свое землисто-серое лицо с мрачными тенями.
Ртуть - лжец, и покровительствует ей Меркурий - сам лжец и бог воров, лжецов и обмана. Он похищает, удерживая в своих глубинах желтый и красный - цвета здоровья, силы и величия. Только благородный палладий ничего не оставляет себе - упавший на него свет в точности равен отраженному, только в нем можно увидеть свое подлинное лицо - холодное, бледное, с тонкой красной змейкой сосуда на белке глаза и пульсирующей синеватой жилкой на виске. На коже тончайший узор прожилок и крапинок с легкой белой искринкой, как на мраморе.
Человек в черном хмурится, тень набегает на его лицо. Что-то вызвало его недовольство.
Он касается кончиками пальцев пульта управления светом. Свет густеет, набирает теплоту, превращаясь в цвет меда, янтаря, несущий в себе радость лета и запах хлеба. Золото набирает вес и пробу, загорается заревом, сея снопы лучей, и только лицо в зеркале так же мертво и безжизненно, оно превращается в восковую маску. Человек мрачнеет.
Свет - это иллюзия, и весь окружающий мир - это пустота, затканная паутиной светового ветра. Цвет - это обман, отражение и поглощение света. Вы видели, как в темном зале переплетаются в пустоте тончайшие нити света, чтобы создать на экране иллюзию жизни, которой мы сопереживаем, плачем и радуемся? То же самое и в реальности - пучки света, переплетаясь, создают видимость мира и жизни, будто бы красочной и полноценной, а если вдуматься - все это пустота, в которой прыгают, как резиновые мячики - сталкиваясь, ударяясь и вновь отскакивая - частицы света. О, опытные мастера знают, как игрой света создавать все новые и новые иллюзии! Белый - иллюзия чистоты, желтый - счастья, красный - страсти и ярости, гнева и насилия, зеленый - покоя, синий - надежды, фиолетовый - печали, тоски и безумия. Оператор знает, как моделировать лица, лепить их светом: свет снизу - вдохновение, тонкие черты и маленький носик, сверху - насилие, запавшие глазницы и глубокие складки, сбоку - и вот ты урод со скошенным носом, и брови на разном уровне. Светом можно превратить дурнушку в красавицу, а красавицу - в чудовище.
Лишь тьма не лжет. Она всегда едина, в ней все равны. В ней нет ни уродства, ни красоты - только страх.
Принц Мрака ударил по пульту. Свет погас. Тьма залепила взор - непроглядная, абсолютная, осязаемая темнота, где не видно лица, где слышно только дыхание и биение собственного сердца.
Мира больше нет, и зеркала нет. Теперь можно побыть наедине с собой, в полном одиночестве; есть только «Я» как мысль. Мрак, тишина, одиночество, страх, отчаяние…
* * *
Фердинанд погружался в темный омут депрессии. «Спаси меня, боже; ибо воды дошли до души моей… Я погряз в глубоком болоте и не на чем стать; вошел в глубину вод, и быстрое течение их увлекает меня…» Дискеты с гигабайтами кибер-программирования и робопсихологии были отринуты и забыты, а Фердинанд часами непрерывно смотрел «Кибер-Библию» и «Наставления Учителя». Особенно привлек его Псалтырь, отснятый в виде клипов, где хор и моления царя Давида звучали великолепной ораторией, перемежаясь видениями райских пейзажей и пением ангелов. Он не снимал шлема, полностью перенесшись в иллюзорный мир, жалуясь и скорбя душой, беззвучно шевеля губами, чтобы присоединить свой голос к стенаниям царя. Фердинанд уже не ел и почти не пил, только когда сильная жажда сушила рот, он выходил в ванную и жадно глотал пульсирующую струю. Он слушал Псалтырь, как другие употребляют наркотик; действительности он не чувствовал и не осознавал, а сняв шлем и снова увидев стены своей комнаты, глядел на них в отупении, с горечью, что он по-прежнему находится здесь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59