Он поднял голову и поначалу выглядел озадаченным и смущенным, словно его ударили.
– Мие гиро, бенсе… – Баглос снова потащил его к кухне и входной двери, но Д'Натель заворчал, отшвырнул его к стене и двинулся к двери в лавку. – Не, не, мие гиро!
Мне показалось, что дульсе сейчас выдерет себе всю бороду. Неужели он действительно надеялся, что Д'Натель не полезет в драку? Мы с Баглосом поспешили за ним.
В лавке все было вверх дном. Тенни, прижатый к стене, пытался заставить скалящегося противника отпустить его шею, обрушивая на голову врага банки и бутылки с полок. Келли кружила, держа двоих мужчин на острие меча. Она парировала удары одного противника, а левой рукой хватала все, что только подворачивалось: коробки, подносы, медные весы, и запускала во второго человека, угрожающего ей кинжалом. Дверь лавки болталась на петлях, горящий факел валялся на полу рядом с распростертым незнакомцем с раскроенным черепом.
Не теряя времени, Д'Натель поднял противника Тенни и отшвырнул к дальней стене, где на того обрушился очередной, заставленный товарами шкаф. Тенни рухнул на пол в промежутке между двумя бочками, глядя прямо перед собой, из раны в боку сочилась кровь. Я упала на колени и, стараясь привести его в чувство, зажала рану подолом его рубахи. Тем временем Д'Натель занялся противниками Келли.
– Убирайтесь отсюда, – взвизгнула девушка. – Если вам небезразлична моя бабушка, как вы говорите, уведите ее.
Лежавший у двери сумел подняться на ноги и зашел Келли за спину, остальные двое двинулись на нее с намерением убить. Д'Натель с искаженным от гнева лицом поднял стол и опустил на раненого, вернув его на прежнее место у двери. Пока Келли билась с обладателем меча, принц наступал на человека с кинжалом, отгоняя его от девушки и прижимая к стене. Схватив его за руку, принц, заставив человека нацелить кинжал на себя самого, всадил оружие, точно и безжалостно, прямо в горло врага.
Баглос вскрикнул, указывая на разбитое окно, через которое в лавку лезли еще двое. Я схватила ножку разломанного стола, собираясь защищать Тенни этой деревяшкой, если не найдется ничего более подходящего. Но в следующий миг пламя от упавшего факела охватило бочку, едва не ослепив меня и осыпав нас искрами и золой. Жадные языки лизали корзины, сухие травы, старые доски, из которых была выстроена лавка. Огонь охватил фасадную стену, комната моментально наполнилась едким коричневым дымом. Келли уронила меч, выхватила из стопки в углу холщовый мешок и принялась сбивать пламя. Д'Натель с Баглосом помогали ей. Насколько я могла различить в дыму, оставшиеся в живых нападающие бежали.
Защищая лицо от жара и искр одной рукой, другой я дернула Тенни.
– Давай же, – закричала я. – Нужно вытащить тебя отсюда. – Он лежал, бесчувственный и неподвижный. Я, как смогла, подняла его и взвалила на плечо.
Стеклянные банки лопались от жара, осыпая нас горячими осколками, пламя пожирало их душистое содержимое, становясь то зеленым, то голубым, то оранжевым. Баглос тянул за собой принца, все еще сражающегося с огнем.
– Мой господин, хватит! Спасайтесь сами. Прошу вас!
Келли сбивала пламя с одежды.
– Будьте вы все прокляты! – кричала она. – Прокляты, это вы принесли сюда несчастье. Где моя бабушка?
Кашляя, задыхаясь, не в силах вдохнуть из-за жара и веса Тенни, которого я волокла к задней двери лавки, я лишь покачала головой.
Девушка с ужасом посмотрела на меня, выронила мешки и рванулась мимо меня в комнату Селины. Наверное, все в Юриване слышали ее крик:
– Убийцы!
Длинное безжизненное тело Тенни выскользнуло из моих рук. Пламя лизало его башмаки, мне пришлось затаптывать связку горящих лопухов, рухнувших из-под потолка и едва не опаливших нам волосы и одежду. «Давай же, давай, – умоляла я про себя. – Я не оставлю тебя». Мокрые от пота руки скользили по обнаженным плечам Тенни, я, спотыкаясь, тащилась вперед, уже не зная, туда ли я иду. Его тело снова выскользнуло у меня из рук. Я развернулась, вглядываясь в завесу дыма, и пришла в ужас, когда не смогла нащупать его. Но Д'Натель уже вытаскивал моего старого друга через дверь. Я ощутила руку, влекущую меня вперед. Это был Баглос.
В коридоре было не намного прохладнее. Я слегка отдышалась и утерла слезящиеся глаза. В двери комнаты я увидела Келли, она сидела у ног прабабушки, положив голову ей на колени, ни одна слезинка не катилась по застывшему горестному лицу. Дым вырывался через дверь и окно.
– Келли, идем. Крыша занялась. – Мне пришлось орать, чтобы перекрыть рев огня.
Девушка не замечала меня.
– Послушай. Ты права, в ее смерти повинны мы, хотя мы этого и не желали. Но я хочу, чтобы ты знала: она смеялась перед смертью. Она была полна радости из-за того, что мы принесли ей. Не омрачай ее светлую кончину, отказываясь от собственной жизни.
– Уходи. Ты говорила о выборе. Дай мне возможность сделать свой. – Ее слова были тверды, словно гранит.
Я пошла к друзьям, ожидающим меня во дворе, залитом светом пожара. Зола опускалась на нас хлопьями дьявольского снега.
– Где девушка? – спросил Баглос.
– Она придет, – ответила я. – Она слишком боится смерти в огне, чтобы остаться, но слишком разгневана, чтобы идти с нами.
Мы быстро прошли по переулку и остановились у выхода на улицу. Пожар привлек народ. Лысый гигант пытался организовать живую цепочку для передачи ведер с водой и землей, одеял – всего, что не позволит огню перекинуться на соседние дома.
– Туда нельзя, – кричал он кому-то в толпе. Перед горящим домом стоял человек, он пытался вырваться из хватки двоих зевак.
– Пустите меня, черт вас побери! Там внутри женщина! – Этот голос заставил меня замедлить шаг. Грэми Роуэн.
– И даже не одна, если Келли и ее бабушке не удалось выбраться, – ревел лысый. – Еще миг – и точно никто не выживет. От тебя ничего не останется, если ты сунешься туда.
Я искала в толпе жрецов. Зидов нигде не было видно, но я узнала другое лицо, лицо, которое я никак не ожидала увидеть и которое запомнила навек. В горле застрял комок. Мацерон, шериф с рыбьими глазами, стоял, прислонясь к забору. Он смотрел на взбудораженную толпу так, словно пожар был представлением менестрелей, устроенным специально для него. Я, отвернувшись, отскочила назад и натолкнулась на Д'Нателя.
– Уходим. Быстро.
– Погоди. Мне придется нести его, – ответил Д'Натель хриплым шепотом. Он взвалил Тенни на плечи, и мы двинулись вперед.
Жители близлежащих домов вытаскивали на улицу сундуки, постели, детей. Телега, нагруженная бочонками с водой, прогрохотала по узкому переулку. Охвативший меня страх заставлял оглядываться каждые несколько шагов, но никто не обратил на нас внимания, пока мы двигались по запруженным народом улицам к городским воротам. Когда мы оказались за воротами и свернули в ряды грязных, дурно пахнущих конюшен и загонов, толпа рассосалась. Баглос расплатился с конюхом, принц передал мне поводья лошади Тенни, которого он посадил на собственного коня.
– Веди нас, – сказал он, вскочив в седло позади Тенни.
Куда податься? Тенни необходимо тепло и покой, и еще время, чтобы залечить рану. Я не рискнула бы вернуться в хижину углежога, вдруг нас выследили оттуда, но и оставаться в Юриване опасно. После несчастий, которые я навлекла на Ферранта, Селину и Келли, я уже не осмелилась бы искать очередного друга, даже если бы он у меня был. Эта мысль странно вдохновила меня. Я отправлюсь к другу, который уже пострадал из-за меня.
– Назад к Ферранту! – воскликнула я. – Они ни за что не станут искать нас там.
Ни Д'Натель, ни Баглос не стали задавать вопросов по поводу принятого мной решения, зато я сама постоянно спрашивала себя, права ли, когда Юриван остался позади и мы скакали по темной дороге. Но нам повезло – погони не было. В парке и саду было тихо. Когда мы подошли к конюшням Ферранта, вишневые деревья стояли в ночи неподвижные и угрюмые, словно надгробные камни. Д'Натель пронес бесчувственного Тенни по тому самому пути, которым мы бежали один долгий день назад. В доме было темно и пусто. Слуг Ферранта по-прежнему нигде не видно. Я старалась не думать о профессоре, окоченевшем в смертельном ужасе этажом выше.
Д'Натель уложил Тенни на белоснежную постель в комнате управляющего, находившейся как раз рядом с кухней. Я носила свечи, воду, бренди и чистые полотенца. Баглос возился с печью, обещая поставить воду греться, как только разгорится огонь.
Когда я вернулась в комнату, Д'Натель сидел на постели рядом с Тенни, внимательно осматривая его и убирая с его худого лица седеющие волосы. В пляшущем свете свечи переживания дня были видны на лице Д'Нателя так же явственно, как пятна засохшей крови на рубахе.
– У него жар. – Голос принца звучал негромко и хрипло.
– Давай снимем рубаху.
С помощью маленького ножичка Селины, оставшегося у меня в кармане и все еще испачканного кровью принца и целительницы, я разрезала рубаху. Рана на боку была рваная, глубокая, кожа вокруг покраснела и горела, очень похоже на ту рану, с которой явился ко мне Д'Натель. Когда я промыла рану бренди и водой, чтобы удалить остатки ткани, Тенни болезненно застонал. Очень плохо, если вспомнить, как болел крепкий молодой принц. Тенни, должно быть, уже за пятьдесят, и он никогда не отличался хорошим здоровьем. Я прикрыла рану чистым полотенцем и разорвала второе, чтобы наложить повязку.
– Нужно посмотреть, есть ли здесь лекарства, – произнесла я. – Каменный корень, кроветвор или ивовая кора от жара. Повар Ферранта лечился травами Келли. Может быть, есть и другие травы.
Баглос, словно вспугнутая моль, вился вокруг хозяина.
– Я поищу, – сказал он, быстро постукивая кончиками пальцев друг о друга, – только сейчас я не знаю, как они выглядят.
Д'Натель тронул дульсе за плечо.
– Детан дету, дульсе. Найди лекарства для госпожи.
В этот миг с Баглосом произошла удивительная перемена, я поразилась бы меньше, если бы он вдруг стал выше на две головы. Ни сомнений, ни колебаний, слуга с миндалевидными глазами опустился перед Д'Нателем на колени и произнес спокойно и уверенно:
– Детан ето, Гире Д'Арнат.
– Ты вспомнил, – сказала я, когда Баглос вышел.
– Не совсем, – ответил принц, глядя, как я обтираю лоб Тенни мокрым полотенцем. – Я знаю слова приказов дульсе, которых не знал сегодня утром или вчера, но не могу сказать, что вспомнил их. Я не знаю, из чего следует, что я когда-то это знал.
– Но Баглос принесет то, что мне нужно?
– Если это здесь есть.
Я влила немного бренди в рот Тенни и снова взглянула на Д'Нателя, который отошел от кровати, сложив руки за спиной, и теперь изучал стоявшую в комнате мебель.
– А ты знаешь что-нибудь еще, чего не знал раньше?
– Нет. За исключением вашего языка, как ты уже догадалась. До сегодняшнего вечера он был для меня как язык зверей – ничего узнаваемого. Только те слова, которым ты научила меня, имели смысл. Речь Дассина была словно ключ, вложенный в замочную скважину, все зубчики оказались на своих местах. Но это не возвращение памяти…
– Значит, ты не знаешь, чем закончилось послание Дассина, не знаешь, почему Селина перед смертью засмеялась и сказала… то, что сказала?
– Я знаю не больше тебя.
Пока я отирала кровь и испарину с лица и рук Тенни, Д'Натель стоял, прислонясь к стене и сложив руки на груди, и смотрел на меня. Я предложила ему самому выпить немного бренди, чтобы он не потерял тот свой негромкий голос, который сумел вернуть, но он покачал головой, предпочитая исцеляться привычным молчанием.
Баглос вскоре вернулся и опустился перед господином на колени.
– Готово, господин.
Он передал мне два бумажных пакетика. В одном оказались маленькие листочки, по форме похожие на сердце, пакет был подписан: «От рваных ран, разрывов, ожогов, гнойников, омертвения». Во втором свертке были полоски грубой серой коры.
– Точно то, что мне нужно, – сказала я. – Спасибо. Вам обоим.
Д'Натель кивнул. Баглос светился от счастья, его радость померкла, только когда Тенни застонал во сне.
– Когда вода закипит, нужно будет залить кору… – Я рассказала Баглосу, как готовить ивовый настой и что мне потребуется для приготовления припарки из листочков каменного корня. Через час настой был готов и я затягивала бинты на обработанной ране.
– Можно сделать для него что-нибудь еще? – спросил Баглос. Дыхание Тенни стало хриплым и прерывистым.
– Кто-то должен остаться с ним. Давать ему ивовый отвар, когда он успокоится или очнется. Позже, когда он сможет есть, приготовим ему жидкую кашу или похлебку. Это все, что я знаю.
Мы решили, что первой буду дежурить я. Дульсе сказал, что поищет, из чего сварить похлебку, и поставит ее на огонь, а потом немного отдохнет, прежде чем сменить меня.
Я оглядела спальню, опрятную и чистую, какой и должна быть комната управляющего в хорошем доме. Шкаф со стопкой чистого, аккуратно сложенного постельного белья на верхней полке, деревянный стул и скамеечка для ног в углу, рядом столик для свечи, сейчас загроможденный чашками и ложками, небольшая конторка, на которой помещались бухгалтерская книга, перья, бумага, закупоренная бутылочка чернил, и туалетный столик с гребнем, бритвой и набором небольших коробочек разных цветов и фасонов, в которых лежали воротнички, пряжки и застежки.
Осмотрев шкаф, я нашла чистую ночную рубаху, сделавшуюся тонкой и мягкой от долгих лет носки. Я попросила Д'Нателя помочь мне поднять Тенни и надеть на него рубаху. Принц сделал, как я велела. Когда я стягивала со спины Тенни лохмотья, оставшиеся от его рубахи, глаза Д'Нателя сузились.
– А что это у него на спине? Он не воин. Не раб и даже не слуга, судя по его виду.
На спине Тенни остались страшные, грубые доказательства его заточения. Застенчивый, робкий Тенни, существо не от мира сего… Мышцы живота свело от возмущения и гнева.
– Его били, – пояснила я. – Жестоко били, пронзили мечом и бросили умирать. Те, кто его пытал, хотели, чтобы он предал друзей, сказал королю, что мой муж и наши друзья хотели свергнуть его с престола. Тенни не хотел говорить ничего, что ухудшило бы наше положение. Он очень старался.
– Но он сказал то, что хотел услышать король?
– Да.
– Предал товарищей, твоего мужа, ваших друзей?
– Да, но…
– Он должен был умереть молча. С честью. – Казалось, принц хочет пойти вымыть руки. – Как ты можешь заботиться о нем после всего? – Его презрение жгло меня.
После того как мы уложили Тенни на подушки, я завязала тесемки рубашки на шее и накрыла больного одеялом.
– Это не его вина. Кейрон простил его, и я знаю, остальные тоже простили.
– Простить такое предательство…
– Прощение не имеет никакого отношения к поступкам и их последствиям, а только к сердцу. Им не нужны были доказательства любви Тенни, они лишь хотели избавить его от мучений. Они все равно должны были умереть. Во всем этом мало чести.
– Должно быть, ты ненавидишь тех, кто это сделал.
– Я много лет ненавидела их, но теперь… я не знаю. Ненависть не может исправить то, что было сделано.
Взгляд Д'Нателя на миг задержался на раненом. Затем принц вышел из комнаты.
Я долго сидела с Тенни, удерживая его, когда он метался и стонал в забытьи, вытирая ему лицо и руки, когда на него накатывал приступ лихорадки. Когда он успокаивался, я вспоминала невероятные события этого вечера. Горевать по Селине было нелегко. Уходя, она была полна веселья. Я не могла жалеть о том, что перед кончиной принесла ей смысл жизни и радость. Келли – другое дело. Оставлять девушку, обладавшую таким знанием, в гневе и так близко к зидам рискованно. Но она явно в состоянии постоять за себя. Мы не могли тащить ее насильно.
И Дассин… какая невероятная история. Два мира, отраженные друг в друге. Как получилось, что дж'эттанне забыли свой долг? Нравственное падение? Страх? Может быть, существование в чужом мире притупило и уничтожило их память? Это я могла понять. Возможно, они осознавали, что с ними происходит, и создали свои легенды и традиции, Ав'Кенат и остальное, в попытке исцелиться. Но что бы они ни предприняли, этого оказалось недостаточно.
Любовь к легендам была частью натуры Кейрона. Как бы ему понравилась эта! Как много она объясняет. Чудесная легенда, сказал бы он, и его взгляд затуманился бы, он затерялся бы в мире грез, и его сила увеличивалась бы с каждым пережитым там приключением.
Ночь проходила, а мои мысли все больше устремлялись к Кейрону, чего не случалось с того самого дня, когда я покинула дворец Эварда. Все эти годы я отказывалась даже произносить его имя, хотя напоминания о нем, словно острые шипы, готовые исцарапать тебя, встречались повсюду: в покрытой каплями росы розе, в шорохе дождя, падающего на луг, в восходящем солнце, дающем миру краски, особенно им любимые…
Половицы скрипнули. Вырванная из своих грез, я едва не подскочила в кресле, придвинутом к кровати Тенни. Свечи догорели, кто-то стоял в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Мие гиро, бенсе… – Баглос снова потащил его к кухне и входной двери, но Д'Натель заворчал, отшвырнул его к стене и двинулся к двери в лавку. – Не, не, мие гиро!
Мне показалось, что дульсе сейчас выдерет себе всю бороду. Неужели он действительно надеялся, что Д'Натель не полезет в драку? Мы с Баглосом поспешили за ним.
В лавке все было вверх дном. Тенни, прижатый к стене, пытался заставить скалящегося противника отпустить его шею, обрушивая на голову врага банки и бутылки с полок. Келли кружила, держа двоих мужчин на острие меча. Она парировала удары одного противника, а левой рукой хватала все, что только подворачивалось: коробки, подносы, медные весы, и запускала во второго человека, угрожающего ей кинжалом. Дверь лавки болталась на петлях, горящий факел валялся на полу рядом с распростертым незнакомцем с раскроенным черепом.
Не теряя времени, Д'Натель поднял противника Тенни и отшвырнул к дальней стене, где на того обрушился очередной, заставленный товарами шкаф. Тенни рухнул на пол в промежутке между двумя бочками, глядя прямо перед собой, из раны в боку сочилась кровь. Я упала на колени и, стараясь привести его в чувство, зажала рану подолом его рубахи. Тем временем Д'Натель занялся противниками Келли.
– Убирайтесь отсюда, – взвизгнула девушка. – Если вам небезразлична моя бабушка, как вы говорите, уведите ее.
Лежавший у двери сумел подняться на ноги и зашел Келли за спину, остальные двое двинулись на нее с намерением убить. Д'Натель с искаженным от гнева лицом поднял стол и опустил на раненого, вернув его на прежнее место у двери. Пока Келли билась с обладателем меча, принц наступал на человека с кинжалом, отгоняя его от девушки и прижимая к стене. Схватив его за руку, принц, заставив человека нацелить кинжал на себя самого, всадил оружие, точно и безжалостно, прямо в горло врага.
Баглос вскрикнул, указывая на разбитое окно, через которое в лавку лезли еще двое. Я схватила ножку разломанного стола, собираясь защищать Тенни этой деревяшкой, если не найдется ничего более подходящего. Но в следующий миг пламя от упавшего факела охватило бочку, едва не ослепив меня и осыпав нас искрами и золой. Жадные языки лизали корзины, сухие травы, старые доски, из которых была выстроена лавка. Огонь охватил фасадную стену, комната моментально наполнилась едким коричневым дымом. Келли уронила меч, выхватила из стопки в углу холщовый мешок и принялась сбивать пламя. Д'Натель с Баглосом помогали ей. Насколько я могла различить в дыму, оставшиеся в живых нападающие бежали.
Защищая лицо от жара и искр одной рукой, другой я дернула Тенни.
– Давай же, – закричала я. – Нужно вытащить тебя отсюда. – Он лежал, бесчувственный и неподвижный. Я, как смогла, подняла его и взвалила на плечо.
Стеклянные банки лопались от жара, осыпая нас горячими осколками, пламя пожирало их душистое содержимое, становясь то зеленым, то голубым, то оранжевым. Баглос тянул за собой принца, все еще сражающегося с огнем.
– Мой господин, хватит! Спасайтесь сами. Прошу вас!
Келли сбивала пламя с одежды.
– Будьте вы все прокляты! – кричала она. – Прокляты, это вы принесли сюда несчастье. Где моя бабушка?
Кашляя, задыхаясь, не в силах вдохнуть из-за жара и веса Тенни, которого я волокла к задней двери лавки, я лишь покачала головой.
Девушка с ужасом посмотрела на меня, выронила мешки и рванулась мимо меня в комнату Селины. Наверное, все в Юриване слышали ее крик:
– Убийцы!
Длинное безжизненное тело Тенни выскользнуло из моих рук. Пламя лизало его башмаки, мне пришлось затаптывать связку горящих лопухов, рухнувших из-под потолка и едва не опаливших нам волосы и одежду. «Давай же, давай, – умоляла я про себя. – Я не оставлю тебя». Мокрые от пота руки скользили по обнаженным плечам Тенни, я, спотыкаясь, тащилась вперед, уже не зная, туда ли я иду. Его тело снова выскользнуло у меня из рук. Я развернулась, вглядываясь в завесу дыма, и пришла в ужас, когда не смогла нащупать его. Но Д'Натель уже вытаскивал моего старого друга через дверь. Я ощутила руку, влекущую меня вперед. Это был Баглос.
В коридоре было не намного прохладнее. Я слегка отдышалась и утерла слезящиеся глаза. В двери комнаты я увидела Келли, она сидела у ног прабабушки, положив голову ей на колени, ни одна слезинка не катилась по застывшему горестному лицу. Дым вырывался через дверь и окно.
– Келли, идем. Крыша занялась. – Мне пришлось орать, чтобы перекрыть рев огня.
Девушка не замечала меня.
– Послушай. Ты права, в ее смерти повинны мы, хотя мы этого и не желали. Но я хочу, чтобы ты знала: она смеялась перед смертью. Она была полна радости из-за того, что мы принесли ей. Не омрачай ее светлую кончину, отказываясь от собственной жизни.
– Уходи. Ты говорила о выборе. Дай мне возможность сделать свой. – Ее слова были тверды, словно гранит.
Я пошла к друзьям, ожидающим меня во дворе, залитом светом пожара. Зола опускалась на нас хлопьями дьявольского снега.
– Где девушка? – спросил Баглос.
– Она придет, – ответила я. – Она слишком боится смерти в огне, чтобы остаться, но слишком разгневана, чтобы идти с нами.
Мы быстро прошли по переулку и остановились у выхода на улицу. Пожар привлек народ. Лысый гигант пытался организовать живую цепочку для передачи ведер с водой и землей, одеял – всего, что не позволит огню перекинуться на соседние дома.
– Туда нельзя, – кричал он кому-то в толпе. Перед горящим домом стоял человек, он пытался вырваться из хватки двоих зевак.
– Пустите меня, черт вас побери! Там внутри женщина! – Этот голос заставил меня замедлить шаг. Грэми Роуэн.
– И даже не одна, если Келли и ее бабушке не удалось выбраться, – ревел лысый. – Еще миг – и точно никто не выживет. От тебя ничего не останется, если ты сунешься туда.
Я искала в толпе жрецов. Зидов нигде не было видно, но я узнала другое лицо, лицо, которое я никак не ожидала увидеть и которое запомнила навек. В горле застрял комок. Мацерон, шериф с рыбьими глазами, стоял, прислонясь к забору. Он смотрел на взбудораженную толпу так, словно пожар был представлением менестрелей, устроенным специально для него. Я, отвернувшись, отскочила назад и натолкнулась на Д'Нателя.
– Уходим. Быстро.
– Погоди. Мне придется нести его, – ответил Д'Натель хриплым шепотом. Он взвалил Тенни на плечи, и мы двинулись вперед.
Жители близлежащих домов вытаскивали на улицу сундуки, постели, детей. Телега, нагруженная бочонками с водой, прогрохотала по узкому переулку. Охвативший меня страх заставлял оглядываться каждые несколько шагов, но никто не обратил на нас внимания, пока мы двигались по запруженным народом улицам к городским воротам. Когда мы оказались за воротами и свернули в ряды грязных, дурно пахнущих конюшен и загонов, толпа рассосалась. Баглос расплатился с конюхом, принц передал мне поводья лошади Тенни, которого он посадил на собственного коня.
– Веди нас, – сказал он, вскочив в седло позади Тенни.
Куда податься? Тенни необходимо тепло и покой, и еще время, чтобы залечить рану. Я не рискнула бы вернуться в хижину углежога, вдруг нас выследили оттуда, но и оставаться в Юриване опасно. После несчастий, которые я навлекла на Ферранта, Селину и Келли, я уже не осмелилась бы искать очередного друга, даже если бы он у меня был. Эта мысль странно вдохновила меня. Я отправлюсь к другу, который уже пострадал из-за меня.
– Назад к Ферранту! – воскликнула я. – Они ни за что не станут искать нас там.
Ни Д'Натель, ни Баглос не стали задавать вопросов по поводу принятого мной решения, зато я сама постоянно спрашивала себя, права ли, когда Юриван остался позади и мы скакали по темной дороге. Но нам повезло – погони не было. В парке и саду было тихо. Когда мы подошли к конюшням Ферранта, вишневые деревья стояли в ночи неподвижные и угрюмые, словно надгробные камни. Д'Натель пронес бесчувственного Тенни по тому самому пути, которым мы бежали один долгий день назад. В доме было темно и пусто. Слуг Ферранта по-прежнему нигде не видно. Я старалась не думать о профессоре, окоченевшем в смертельном ужасе этажом выше.
Д'Натель уложил Тенни на белоснежную постель в комнате управляющего, находившейся как раз рядом с кухней. Я носила свечи, воду, бренди и чистые полотенца. Баглос возился с печью, обещая поставить воду греться, как только разгорится огонь.
Когда я вернулась в комнату, Д'Натель сидел на постели рядом с Тенни, внимательно осматривая его и убирая с его худого лица седеющие волосы. В пляшущем свете свечи переживания дня были видны на лице Д'Нателя так же явственно, как пятна засохшей крови на рубахе.
– У него жар. – Голос принца звучал негромко и хрипло.
– Давай снимем рубаху.
С помощью маленького ножичка Селины, оставшегося у меня в кармане и все еще испачканного кровью принца и целительницы, я разрезала рубаху. Рана на боку была рваная, глубокая, кожа вокруг покраснела и горела, очень похоже на ту рану, с которой явился ко мне Д'Натель. Когда я промыла рану бренди и водой, чтобы удалить остатки ткани, Тенни болезненно застонал. Очень плохо, если вспомнить, как болел крепкий молодой принц. Тенни, должно быть, уже за пятьдесят, и он никогда не отличался хорошим здоровьем. Я прикрыла рану чистым полотенцем и разорвала второе, чтобы наложить повязку.
– Нужно посмотреть, есть ли здесь лекарства, – произнесла я. – Каменный корень, кроветвор или ивовая кора от жара. Повар Ферранта лечился травами Келли. Может быть, есть и другие травы.
Баглос, словно вспугнутая моль, вился вокруг хозяина.
– Я поищу, – сказал он, быстро постукивая кончиками пальцев друг о друга, – только сейчас я не знаю, как они выглядят.
Д'Натель тронул дульсе за плечо.
– Детан дету, дульсе. Найди лекарства для госпожи.
В этот миг с Баглосом произошла удивительная перемена, я поразилась бы меньше, если бы он вдруг стал выше на две головы. Ни сомнений, ни колебаний, слуга с миндалевидными глазами опустился перед Д'Нателем на колени и произнес спокойно и уверенно:
– Детан ето, Гире Д'Арнат.
– Ты вспомнил, – сказала я, когда Баглос вышел.
– Не совсем, – ответил принц, глядя, как я обтираю лоб Тенни мокрым полотенцем. – Я знаю слова приказов дульсе, которых не знал сегодня утром или вчера, но не могу сказать, что вспомнил их. Я не знаю, из чего следует, что я когда-то это знал.
– Но Баглос принесет то, что мне нужно?
– Если это здесь есть.
Я влила немного бренди в рот Тенни и снова взглянула на Д'Нателя, который отошел от кровати, сложив руки за спиной, и теперь изучал стоявшую в комнате мебель.
– А ты знаешь что-нибудь еще, чего не знал раньше?
– Нет. За исключением вашего языка, как ты уже догадалась. До сегодняшнего вечера он был для меня как язык зверей – ничего узнаваемого. Только те слова, которым ты научила меня, имели смысл. Речь Дассина была словно ключ, вложенный в замочную скважину, все зубчики оказались на своих местах. Но это не возвращение памяти…
– Значит, ты не знаешь, чем закончилось послание Дассина, не знаешь, почему Селина перед смертью засмеялась и сказала… то, что сказала?
– Я знаю не больше тебя.
Пока я отирала кровь и испарину с лица и рук Тенни, Д'Натель стоял, прислонясь к стене и сложив руки на груди, и смотрел на меня. Я предложила ему самому выпить немного бренди, чтобы он не потерял тот свой негромкий голос, который сумел вернуть, но он покачал головой, предпочитая исцеляться привычным молчанием.
Баглос вскоре вернулся и опустился перед господином на колени.
– Готово, господин.
Он передал мне два бумажных пакетика. В одном оказались маленькие листочки, по форме похожие на сердце, пакет был подписан: «От рваных ран, разрывов, ожогов, гнойников, омертвения». Во втором свертке были полоски грубой серой коры.
– Точно то, что мне нужно, – сказала я. – Спасибо. Вам обоим.
Д'Натель кивнул. Баглос светился от счастья, его радость померкла, только когда Тенни застонал во сне.
– Когда вода закипит, нужно будет залить кору… – Я рассказала Баглосу, как готовить ивовый настой и что мне потребуется для приготовления припарки из листочков каменного корня. Через час настой был готов и я затягивала бинты на обработанной ране.
– Можно сделать для него что-нибудь еще? – спросил Баглос. Дыхание Тенни стало хриплым и прерывистым.
– Кто-то должен остаться с ним. Давать ему ивовый отвар, когда он успокоится или очнется. Позже, когда он сможет есть, приготовим ему жидкую кашу или похлебку. Это все, что я знаю.
Мы решили, что первой буду дежурить я. Дульсе сказал, что поищет, из чего сварить похлебку, и поставит ее на огонь, а потом немного отдохнет, прежде чем сменить меня.
Я оглядела спальню, опрятную и чистую, какой и должна быть комната управляющего в хорошем доме. Шкаф со стопкой чистого, аккуратно сложенного постельного белья на верхней полке, деревянный стул и скамеечка для ног в углу, рядом столик для свечи, сейчас загроможденный чашками и ложками, небольшая конторка, на которой помещались бухгалтерская книга, перья, бумага, закупоренная бутылочка чернил, и туалетный столик с гребнем, бритвой и набором небольших коробочек разных цветов и фасонов, в которых лежали воротнички, пряжки и застежки.
Осмотрев шкаф, я нашла чистую ночную рубаху, сделавшуюся тонкой и мягкой от долгих лет носки. Я попросила Д'Нателя помочь мне поднять Тенни и надеть на него рубаху. Принц сделал, как я велела. Когда я стягивала со спины Тенни лохмотья, оставшиеся от его рубахи, глаза Д'Нателя сузились.
– А что это у него на спине? Он не воин. Не раб и даже не слуга, судя по его виду.
На спине Тенни остались страшные, грубые доказательства его заточения. Застенчивый, робкий Тенни, существо не от мира сего… Мышцы живота свело от возмущения и гнева.
– Его били, – пояснила я. – Жестоко били, пронзили мечом и бросили умирать. Те, кто его пытал, хотели, чтобы он предал друзей, сказал королю, что мой муж и наши друзья хотели свергнуть его с престола. Тенни не хотел говорить ничего, что ухудшило бы наше положение. Он очень старался.
– Но он сказал то, что хотел услышать король?
– Да.
– Предал товарищей, твоего мужа, ваших друзей?
– Да, но…
– Он должен был умереть молча. С честью. – Казалось, принц хочет пойти вымыть руки. – Как ты можешь заботиться о нем после всего? – Его презрение жгло меня.
После того как мы уложили Тенни на подушки, я завязала тесемки рубашки на шее и накрыла больного одеялом.
– Это не его вина. Кейрон простил его, и я знаю, остальные тоже простили.
– Простить такое предательство…
– Прощение не имеет никакого отношения к поступкам и их последствиям, а только к сердцу. Им не нужны были доказательства любви Тенни, они лишь хотели избавить его от мучений. Они все равно должны были умереть. Во всем этом мало чести.
– Должно быть, ты ненавидишь тех, кто это сделал.
– Я много лет ненавидела их, но теперь… я не знаю. Ненависть не может исправить то, что было сделано.
Взгляд Д'Нателя на миг задержался на раненом. Затем принц вышел из комнаты.
Я долго сидела с Тенни, удерживая его, когда он метался и стонал в забытьи, вытирая ему лицо и руки, когда на него накатывал приступ лихорадки. Когда он успокаивался, я вспоминала невероятные события этого вечера. Горевать по Селине было нелегко. Уходя, она была полна веселья. Я не могла жалеть о том, что перед кончиной принесла ей смысл жизни и радость. Келли – другое дело. Оставлять девушку, обладавшую таким знанием, в гневе и так близко к зидам рискованно. Но она явно в состоянии постоять за себя. Мы не могли тащить ее насильно.
И Дассин… какая невероятная история. Два мира, отраженные друг в друге. Как получилось, что дж'эттанне забыли свой долг? Нравственное падение? Страх? Может быть, существование в чужом мире притупило и уничтожило их память? Это я могла понять. Возможно, они осознавали, что с ними происходит, и создали свои легенды и традиции, Ав'Кенат и остальное, в попытке исцелиться. Но что бы они ни предприняли, этого оказалось недостаточно.
Любовь к легендам была частью натуры Кейрона. Как бы ему понравилась эта! Как много она объясняет. Чудесная легенда, сказал бы он, и его взгляд затуманился бы, он затерялся бы в мире грез, и его сила увеличивалась бы с каждым пережитым там приключением.
Ночь проходила, а мои мысли все больше устремлялись к Кейрону, чего не случалось с того самого дня, когда я покинула дворец Эварда. Все эти годы я отказывалась даже произносить его имя, хотя напоминания о нем, словно острые шипы, готовые исцарапать тебя, встречались повсюду: в покрытой каплями росы розе, в шорохе дождя, падающего на луг, в восходящем солнце, дающем миру краски, особенно им любимые…
Половицы скрипнули. Вырванная из своих грез, я едва не подскочила в кресле, придвинутом к кровати Тенни. Свечи догорели, кто-то стоял в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56