Я расспросил Ферранта об этих записях, он сказал лишь, что это список тех, кто ушел. Глупец, я так ничего и не понял. Ставлю лягушку против слона, там были дж'эттанне. Вот тебе и ответ.
– Но мы не можем рисковать, возвращаясь туда. – Разочарование было огромно. Быть так близко…
Тенни взял меня за подбородок своими костлявыми пальцами.
– Неужели ты все-все забыла? Хоть я и не обладаю интеллектом Кейрона, мудростью Мартина, чутьем Юлии, у меня тоже имеется один талант. Проклятые глаза видят не так хорошо, как прежде, но голова, которой они принадлежат, все та же.
– Твоя память!
– Четыре имени: Лазари, Бруно, Келли и Селина.
– А был хотя бы намек, где можно найти этих людей?
– Не в том списке. Бруно и Селина мне никогда больше не попадались. Но до последнего времени некто по имени Лазари часто писал из Калламата. А Келли… – Казалось, он сейчас лопнет от волнения. – Да, рядом с университетом, но не знаю, где именно, есть лавка, торгующая травами. Раз в год Феррант получал небольшую коробочку с редкими травами, их отправляли в Вердильон для лечения подагры своего старого повара. Тот говорил, что таких трав нигде не достать, а у этой Келли, кажется, талант находить что угодно.
– Она здесь, в Юриване! – Я вскочила на ноги, не в силах сдерживать волнение, хотя рассудок твердил мне, что мы не сможем отправиться туда прямо теперь. Даже если бы лавку можно было легко найти, если женщина еще там, мы не могли покинуть наше убежище. Близилась ночь. Зиды начнут поиск. Даже Д'Нателю пришлось войти в дом, он уселся в углу и принялся протирать кинжал и меч полой мокрой рубахи. – Интересно, в этом домишке когда-нибудь жили люди, любившие друг друга так, что это поможет сдержать зидов? – спросила я.
– Не знаю обо всех, кто тут жил, – ответил Тенни. – Но однажды здесь останавливалась семья. Кейрон лечил их от чумы. В это окошко за ним подглядывал Мартин.
– В это? – Я широко распахнула ставни и облокотилась на мокрый подоконник грубо вырубленного окна. Вглядываясь в темный лес, я, вспоминая, снова услышала голос Мартина, рассказывающего о странном и диком зрелище, представшем перед его глазами, когда молодой чародей занимался своей магией, спасая умирающую семью. Кейрон был здесь, в этой комнате, работал, отдавал часть себя. Я по-новому глядела на грубые стены, грязный пол, холодный очаг, деревянную крышу, словно эти доски и зола могли показать мне отражение прошлого, его… о боги, его лицо. В этот миг меня пронзила такая острая боль, что я едва не закричала.
– Знаешь, он оставался со мной. В моей голове, все это время. – Тенни сидел на грязном полу, устало привалившись к стене, и вертел очки в тонких пальцах. Д'Натель наблюдал за нами из своего угла, Баглос сидел рядом, вслушиваясь в наш разговор и шепча принцу на ухо. – Иначе я сошел бы с ума. Я хватался за него, как тонущий за соломинку, хотя то, что сделали со мной, было ничем по сравнению с тем, что они сотворили с ним. После всего они решили прикончить меня мечом. Полагаю, я был следующим после Мартина и Юлии. Я рассказал им все, что знал, в первый же день, сказал все, что они хотели услышать, подписал везде, где они велели мне подписать. Наконец я впал в беспамятство, веря и надеясь, что уже никогда не очнусь.
Он обхватил длинными руками колени.
– Там был охранник, он так и не назвал своего имени. Ты же помнишь, как нельзя было пойти куда-нибудь и не встретить ни одного из «закадычных друзей» Танаджера. Это правило работало даже в гнусных подземельях нашего гнусного правителя. Вместо того чтобы отдать могильщикам, этот человек перенес нас двоих в дальний подвал. Он делал для нас все, что мог, и сумел сообщить отцу…
– Танаджер! Он тоже?
Тенни отрицательно покачал головой.
– Сломать его было нелегко. Думаю, он был уже мертв. И уж точно умер задолго до того, как за нами пришли люди отца. Я же по произволу каких-то безумных богов остался жить.
– Так вот почему ваш отец отказался забирать тела. – Все эти годы я проклинала старого барона за то, что он отрекся от своих мертвых сыновей.
– Стражник должен был отдать два тела, но отдал только одно. Прошли недели, прежде чем я узнал все. Отец рассказал мне о смерти Кейрона. Он пытался выяснить, что случилось с тобой. Ах, дражайшая Сейри, мы были уверены в твоей смерти. Отцу сказали, что о тебе и о ребенке позаботились. Когда я выздоровел, то уехал сюда и больше уже не оглядывался назад. Феррант слышал, что мой брат Эван два года назад погиб на войне, так что отец теперь остался один. Но я не осмеливаюсь написать ему. Чтобы его защитить, я тоже должен оставаться мертвым.
– Это твой выбор или его?
– Он думает, что его, и этого достаточно.
– Это верно, Тенни.
Он поднял глаза, его лицо прорезала кривоватая улыбка.
– Ты говоришь как Кейрон. «Каждый должен выбирать опасность по себе». Я не думал об этом так… как о Пути дж'эттаннов.
Я похолодела. О чем думала я, повторяя подобную чушь?
– Это никак не связано с Путем дж'эттаннов. – Их Путь несет только смерть. Напрасную, бессмысленную смерть. Нет никакой «следующей жизни», никакого лучшего будущего, а для всех нас, кто остался, не будет отсрочки в расплате за подобный гнилой идеализм.
Пока Баглос делил хлеб и яблоки, я рассказала Тенни об Анне и Ионе и о моей жизни в последние десять лет. История вышла недлинной. Рассказывать было особенно не о чем. Все мы валились с ног.
Всю ночь меня мучили страшные сны. Каждый раз, когда я просыпалась, я видела Д'Нателя, стоящего в дверях хижины, в лунном свете его небритое лицо казалось жестким и злым. Я проснулась снова, когда небо начало светлеть, принца не было на прежнем месте. Должно быть, его наконец-то сморил сон. Но когда я перевернулась на другой бок, в надежде устроиться поудобнее и поспать еще часок до восхода, я разглядела его. Он, не сводя с меня глаз, сидел в тени.

17

Четвертый год правления короля Эварда
Кампания Эварда складывалась неудачно. В первый месяц четвертого года его правления армия была разбита под самым Калламатом и отброшена в горы. Даже погода, казалось, приняла сторону несчастных керотеан, жестокие зимние бури обрушились на поредевшие лейранские войска. Пять тысяч солдат погибли от голода, потому что повозки с продовольствием завязли в снегах. Еще пять тысяч замерзли, раненых бросали из-за страха погони. Остатки лейранской армии притащились в Монтевиаль с началом зимы, среди них был Эвард и его двор.
Барон Гесперид, молодой дворянин, потерявший на войне правую руку, публично обвинил Эварда в неумении вести кампанию. Он намекнул, что король пообещал раздать друзьям новые земли в Керотее до весеннего обложения налогами. Лишь вмешательство Совета лордов спасло молодого барона от казни по обвинению в измене. Тогда Эвард лишил его земель и титулов и изгнал из Лейрана на тридцать лет.
– Думаю, ему повезло, – заметил Мартин. – Он счастливее всех нас, кто менее активно обличал эту беспримерную глупость. Не хотел бы я оказаться здесь, когда Эвард станет выбирать себе козла отпущения. – Но разумеется, он оказался. Все мы оказались…

– Конечно, это все проклятые маги. Керотеей правят Жрецы варваров. Они утверждают, что могут говорить со своими богами-конями, богами-лягушками или кем там еще… Ты же знаешь, Сейри. Твой муж изучает все эти варварские штучки.
– Илеху – получеловек-полуволк. – Глупая гусыня! Я едва удержалась от того, чтобы не ударить по стакану с вином, которым графиня размахивала перед моим лицом.
– Именно так, – продолжала она, обращаясь к трем женщинам, тупо таращившимся на нее. – Дикари утверждают, что этот Илеху приказывает им уничтожать детей, если они рождаются слабыми или с какими-нибудь недостатками. Я слышала, они едят сердца несчастных крошек, как это делают маги. Какое счастье, что король Эвард избежал их чар!
Да, Кейрон рассказывал мне о керотеанах. Они считали, что их жестокая традиция была милосердием для тех, кому приходилось выживать в суровых условиях горного королевства. Но лейране никогда этого не поймут, а все непонятное для них было окутано завесой зла, которого их приучили бояться, а пуще всего – магии.
– Я слышала… – вздрогнула похожая на воробья баронесса слева от меня, прижимая ко рту тонкие пальцы. – Я слышала, они снова появились среди нас, – прошептала она. – Маги…
– Прошу прощения, – перебила я. – Кажется, мой муж готов идти. Чудный вечер, графиня. Кейрон в восторге от тех экспонатов, которые вы дарите собранию древностей.
– Я просто не понимаю, как такой благородный человек, как ваш Кейрон, может восторгаться подобным хламом, но я сказала Фенизу, что больше не потерплю всего этого в доме. Что, если вещи заговорены? Мои собаки ведут себя как-то странно в последнее время…

Сразу после изгнания Гесперида поползли слухи, что керотеане добились победы с помощью магии. В следующие дни нельзя было выйти на улицу, чтобы не услышать разговоров о керотеанских жрецах и их дьявольских кознях. Уцелевшие в походе божились, что в горах появились снежные чудища, которые похищали припасы и уничтожали их товарищей. Морозные призраки водили лейран по бескрайним заснеженным долинам, заклинания лишали воинов силы, заставляя их ложиться на снег и лежать, замерзая. Любая неудача того зимнего похода была вызвана дьявольским вмешательством.
Я приходила в исступление от этого… и от Кейрона, который пытался успокоить меня.
– Ну же, я еще меньше похож на керотеанца, чем сам Эвард, к тому же я ненавижу зимние поездки.
Это меня не радовало.
– Иди ко мне. – Он обнял меня. – Я буду осторожен. Обещаю.
В один из таких приступов, когда он пытался утешить меня пустыми обещаниями, я наконец рассказала ему, как убила в Тредингхолле человека.
– Я сделаю это снова, чтобы защитить тебя, – заявила я. – Но сейчас я не вижу, кто крадется у тебя за спиной, и это доводит меня до безумия. Как ты можешь так жить? Ты должен нести ответственность за себя самого.
Он не рассердился за то, что я сделала. Не ощутил ко мне отвращения, чего я так боялась все это время. Был в ужасе? Да! Он не заметил падения того человека. Горевал? Да! Потому что мне пришлось пойти на такой поступок, а потом молчать о нем, неся всю тяжесть содеянного на своих плечах. Но мое обвинение в безответственности сильно задело его. Он стоял у садовой калитки, припорошенной снегом, и его лицо было бледно, как падающие хлопья.
– Я не могу указывать тебе, как следует жить, Сейри, – произнес он после долгого молчания. – Ты та, кто ты есть, и не мне тебя менять. Твоя любовь, твоя доброта, твоя храбрость – счастье моей жизни. То, о чем ты рассказала мне, ничего не добавляет к тому, что я знаю и ценю все эти годы. Но мое призвание, мои силы требуют от меня иного. Звезды ночи, неужели ты думаешь, это просто?
Я прислушивалась только к своим страхам, а не его.
– Иногда легче не бороться. Следовать правилам, позволить старшим принимать решение за тебя, позволить совершиться ужасному, говоря, что это для будущего блага.
– Иногда борьба уничтожает то, за что ты борешься. Меня бесил этот спор.
– Это еще одна возможность потерять тебя, и мне невыносима такая мысль.
Я снова была в его объятиях, он гладил меня по волосам, опять обещая соблюдать осторожность. Но ничего не изменилось.

То ли отвечая на мои мольбы, то ли прислушиваясь к собственным ощущениям, Кейрон держался ближе к дому, по мере того как дни становились короче, и путешествовал только по подвалам сокровищницы. Мы больше не упражнялись в мысленной речи. Он сказал, что подобные опасные занятия лучше оставить до менее суровых времен.
После того как несколько валлеорцев были арестованы и казнены за шпионаж в пользу керотеанских магов, Кейрон сказал, что не станет больше заниматься магией и говорить о ней даже со мной.
– Привычки, – сказал он, опускаясь на колени перед камином и сжигая перевод дневника Автора вместе с глоссарием и другими записями. – Они ключ к спасению. Если ты привыкнешь молчать о магии, слова не смогут выдать тебя. Если ты заставишь себя забыть все, что знал о ней, тогда ты не выдашь себя в разговоре. – Он своими пальцами растянул мой рот в улыбку. – Я жил слишком вольготно, расслабленно, но я смогу снова выстроить стену. Нужно только поработать над этим, и я так и сделаю. Никто ничего не узнает.
Когда его охватывал жар, требующий применения его способностей, он отправлялся на верховую прогулку или изнурял себя работой, стараясь не попадаться мне на глаза, пока не уймет жжение.
Я хотела отказаться от всех приглашений в свет, но Кейрон напомнил мне, что внезапная перемена в чьих-то привычках привлекает ненужное внимание. У нас не было причин думать, что Кейрона в чем-то подозревают. Но он ни за что не сжег бы перевод, если бы не был уверен. Я думала потом, что, если бы мы смогли покинуть Монтевиаль… Уехать прочь… куда угодно.

В середине зимы подошло время традиционных праздников. Во время долгих и сложных храмовых служб, призванных смягчить и умилостивить святого Джеррата, чьи бури так сильно потрепали наши войска, жрецы напоминали нам о Первой Долгой Ночи, когда Арот лежал тяжелораненый. Музыка, пища и общество людей развели отчаяние бога, подготовили его к битве с порождениями хаоса, состоявшейся в начале нового года. Поэтому Эвард приказал своим придворным праздновать от души, доказывая простому народу, что дух Лей-рана не подавлен противоестественными способностями врага. И ночь за ночью знатные дамы изысканно наряжались, судорожно хохотали над шутками, лишенными юмора. Мужчины разыгрывали из себя шутов, слишком много пили и слишком громко говорили о славных подвигах.
За пару недель до Долгой Ночи нас с Кейроном пригласили на музыкальный вечер в доме сэра Джеффри Ларрео, управляющего, который когда-то предложил Кейрону заняться коллекциями древностей. Я не находила предлога, чтобы отклонить приглашение. Вечер должен был посетить Эвард, дабы выразить свою благосклонность сэру Джеффри, и предполагалось, что все придворные обязаны быть.
Сэр Джеффри приходился дальним родственником покойному королю Геврону, но у него не было собственных земель. Он был добродушный человек, холостяк, помешанный на птицах и прочих деликатных материях. Эвард публично насмехался над ним и вовсе не обращал бы на него внимания, если бы семья Геврона не любила сэра Джеффри так сильно.
– Может быть, лучше извиниться перед сэром Джеффри, – произнес Кейрон, ожидая меня той ночью на нижней площадке лестницы.
У меня в тот сезон было новое платье, не соответствующее фривольной моде двора, а призванное скрыть изменения, произошедшие с моей фигурой, заметные, впрочем, скорее мне, чем окружающим. Платье было из темно-зеленого шелка, с низким вырезом и завышенной талией, свободно спускающееся до самого пола. Нижняя юбка, узкая полоска которой показывалась из-под подола, была сшита из зеленой парчи еще более темного оттенка. Волосы заплетены в свободную косу, спускающуюся до середины спины, и моим единственным украшением был золотой медальон с выгравированной на нем розой.
– Что, я уже слишком страшная, чтобы показываться со мной на публике? Пройдет еще несколько недель, и ты даже не посмотришь на меня!
Он взял меня за руку, когда я сходила с последних ступеней.
– Напротив, мне просто не хочется делиться с другими такой красотой.
– Интересно, станешь ли ты говорить мне комплименты годика через два или же льстивые слова заканчиваются так же быстро, как утекает время?
– Между нами одна лишь правда. – Что ж, это было единственным положительным моментом в последнем споре. Убийство в Тредингхолле мучило меня больше, чем я хотела.
– И не только правда, – возразила я, обвивая руками его шею. – Юный Коннор Мартин Гервез занимает у нас все более весомое положение!
Кейрон откинул голову и засмеялся.
– Я с каждым разом завидую ему все сильнее!
– А знаешь, ты и сам выглядишь чудесно, – продолжала я, когда Жуберт объявил о прибытии нанятого экипажа и Кейрон помог мне накинуть плащ. Он был в простой рубахе из тонкого белого батиста, с длинными рукавами и застегнутой под самое горло по валлеорской моде. Никаких широких атласных штанов, пышных воротников, парчовых рукавов с разрезами, как носили придворные Эварда, а только простые, хорошо пошитые брюки и черный бархатный камзол с серебряной вышивкой. Темные волосы откинуты со лба, глубоко посаженные глаза и высокие скулы. Мне нравилось, что он всегда был чисто выбрит, наперекор заведенной Эвардом моде носить короткие бородки и тонкие усики.
Жуберт открыл дверь. Кейрон надел плащ, застегивающийся на плече.
– Мне это безразлично, но я рад, что тебе нравится. – Галантно поклонившись, он поцеловал мне руку и повел в темную зимнюю ночь.

Сэр Джеффри часто устраивал в своем городском доме музыкальные вечера, приглашая избранных знакомых послушать певца, инструменталиста или ансамбль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56